 |
| В кафе тургеневской библиотеки (крайняя слева Татьяна Коробкина, в центре Яков Гордин) |
|---|
"После такого должна быть революция"
(из разговора москвичей в сентябре 2010)
Когда дым рассеялся
Как случилось, что ровно через полгода после моего посещения Москвы, в конце нынешнего августа, пришлось ехать туда снова. И опять по причине неподъемно тяжелой: вслед за мамой ушел отец. Думаю и даже уверена, что эта смерть, последовавшая от инсульта головного мозга, имела косвенной причиной кошмарное лето, с его неслыханной и нескончаемой жарой и горящими вокруг столицы торфяниками, создающими на улицах города и вокруг него густую пелену вредоносного смога1. Москвичи и обитатели окрестных дач и пансионатов этим летом оказались в ловушке: африканская жара и дым на улице загнали их в дома, погрузили в депрессию и болезнь. У большинства при этом не было в квартирах ни кондиционеров, ни даже вентиляторов. Жара продолжалась долго, больше двух месяцев, — все это время городские власти бездействовали. Даже удушливый смог на улицах древней столицы, стеной закрывший Кремлевскую стену, — мы видели его воочию на экранах телевизоров, — не мог вывести "хозяев города" из состояния спячки, вернуть из заграничных вояжей, оторвать от поправления здоровья на западных курортах и в родных Сочах, короче — заставить заняться своим непосредственным делом: защитой жизни и здоровья жителей "надежды мира" и "сердца всей России". Легче и спокойнее было "уйти в тень", чем объявлять чрезвычайное положение, проводить эвакуацию детей, инвалидов и беременных женщин, обеспечивать кондиционерами больницы...
В те дни в своем зеленом, полном озона пригороде Бостона я чувствовала себя весьма неуютно, с замиранием сердца смотрела репортажи из "блокадного" города, писала гневные "реплики", помещаемые на сайте журнала "Чайка". Вопросы — они рождались и повисали в воздухе. Почему не проводится эвакуация? Почему жителей не обеспечивают вентиляторами и кондиционерами? Почему отвечающий за здоровье россиян господин Онищенко, кроме совета, "сидеть дома", пить воду и носить на улице "мокрые повязки" (повязки, как говорят специалисты, не годились — нужны были респираторы, которых в московских аптеках попросту не было!), ничего не мог предложить? Любопытно, что власти города и страны — тот же главный санитарный врач Геннадий Онищенко, министр здравоохранения Голикова, мэр Москвы Лужков и председатель городской Думы Платонов не только не посчитали себя в чем-то виновными, но в своих выступлениях (если они были, Голикова, например, отмолчалась), бия себя в грудь, доказывали, что "действовали правильно", то есть "правильно бездействовали".
И вот печальный итог. Все начальники на своих местах, все при своих постах, при том, что только по официальной статистике за "время жары и смога" умерло в два раза больше москвичей, чем обычно. А теперь представим себе больницы, где нет кондиционеров, где палаты переполнены, а окна — при нестерпимой жаре (до 40 градусов) — плотно закрыты... Представим новорожденных, чей первый крик и первый глоток воздуха совпали с выбросом торфяной гари... Представим себе стариков и инвалидов, лежащих в своих задымленных квартирах, оставленных в тяжелый час без помощи и сочувствия "родного государства"... Без помощи и сочувствия. Ведь даже одно короткое выступление в те месяцы кого-нибудь из "ответственных" за город и за здоровье москвичей могло бы придать куража — отчаявшимся, силы — обессиленным... Но нет, "ответственные" отвечали только за себя и спасали, как нынче водится, лишь себя и своих.
Кто-то недавно сказал: нет ни одного москвича, у кого этим летом не умер бы близкий или знакомый. Приехав в конце августа в Москву, я убедилась, что это так. Кругом говорили о родственниках и друзьях, старых и молодых (из молодых в "группе риска" были легочники, астматики), не выдержавших пытки жарой и смогом.
Кто ответит за эти жизни?
В те самые дни на сайте "Эха Москвы", — приходила сюда ежеденевно за очередной порцией взволнованных, негодующих, а порой исполненных сарказма и иронии голосов обыкновенных москвичей, оставленных и преданных своими начальниками, — можно было прочесть: "Давайте не забудем того, как они поступили с нами!"
И что же?
Мертвых похоронили, кое-кого из "ослабленного контингента" вернувшийся из Вены московский мэр даже отправил на "оздоровление", но все пошло по-старому, словно ничего и не было. Забыли? Отложили выяснения на потом? Как бы то ни было, революция, которую предрекали некоторые радикалы, не случилась.
Что нового покажет нам Москва
Пожухлые деревья вдоль трамвайной трассы, пожелтевшая трава на газонах — все эти признаки экстремально засушливого лета бросались в глаза при посещении августовской столицы. Но температура к концу августа приблизилась к своим обычным значениям, жизнь вроде бы вернулась в колею. Во всяком случае, народу на улицах было много, а машин — и того больше, но о машинах и создаваемых ими проблемах я еще скажу.
В начале сентября в столице проходила Книжная ярмарка, и, конечно, мне нетерпелось ее посетить. Ярмарка располагалась на территории Выставки достижений народного хозяйства, носившей в моем детстве название "Сельскохозяйственная". Сейчас это место казалось сверхиндустриальным. Над ним парила на огромной высоте недавно восстановленная статуя Рабочего и Колхозницы, скульптора Веры Мухиной. Было радостно, что вернулась она на свое законное место, дух замирал при взгляде на эту воплощенную в металле мечту о слиянии "города и деревни", и даже тех 3 млрд. рублей, что были затрачены на восстановление монумента, ей-богу, было не жаль — естественно, если все они пошли в дело, а не были в большой части "распилены" городскими структурами, как говорили злые языки.
Ярмарка потрясала масштабами. К многочисленным кассам стояли длинные очереди, двигались они, правда, быстро, не в пример тем недоброй памяти очередям в советских продмагах. Огромный павильон, разбитый на сегменты, вместил в себя бесчисленное количество российских и несколько западных издательств. На прилавках под горделивыми названиями издательских домов располагались книги — на все вкусы и потребности — от научной фантастики до жития святых (продукция православных издательств помещалась при самом входе). Там же, на входе, сидели юноши и девушки со списками-путеводителями, направляя посетителей в разные сегменты огромного заполненного народом пространства. Я поспешила к стендам издательства "Аграф", где в этом году вышла моя книга "Старый муж". Заметила ее еще издали по ярко-желтой обложке. Узнав во мне "автора", издательские работники предложили сделать презентацию книги; откуда ни возьмись появился микрофон, из "запасника" вытащили еще несколько ярко-желтых книжек, усадили меня на стул, снабдив ручкой "для автографов". В некотором смятении духа я слушала, как работник издательства, моя тезка Ирина, в микрофон нахваливает достоинства книги, как с юмором оповещает уважаемую публику, что автор всего на каких-то полчаса прилетел сюда из своей Америки, чтобы дать успевшим на встречу читателям свой автограф. За полчаса удалось продать три книжки. По большей части народ бежал мимо не останавливаясь, оглядывая прилавок быстрым и не слишком внимательным взглядом. Это были "зеваки" — так скажет о них редактор издательства, — считающая, что основной контингент посетителей ярмарки приходит сюда не за книгами, а в поиске зрелищ. Что ж, зрелище зрелищу рознь: одно дело глядеть на полураздетых девиц в кафешантане, другое — на книги, их продавцов и читателей... Одна немолодая посетительница, подбежав ко мне, попросила разрешения вместе сфотографироваться — книгу из-за ее дороговизны купить она не могла и хотела взять в библиотеке. Я подумала, что разве что в Тургеневской библиотеке можно найти "Старого мужа" — им я подарила сразу несколько экземпляров. Сама я купила две книги израильского издательства и — на счастье — свою книжку, которая на ярмарке стоила аж на двести рублей дешевле, чем в "Библио-Глобусе".
Судя по всему, положение в издательском деле сегодня сложное. Крупные издательства существуют за счет олигархов, вкладывающих в них средства (не стоит ли за этим элементарное "отмывание денег"?). Мелкие издательства, лишенные финансовой поддержки государства или спонсоров, еле-еле выживают, практикуя все в большей степени печатание книг за счет авторов. Даже в этой — казалось бы невинной — сфере процветает коррупция: рынок детских книг захвачен и монополизирован — и только попробуй к нему приблизиться...
Нужна ли сегодня книга? Судя по толпе на Книжной ярмарке, по многолюдству залов того же Библио-Глобуса, нужна. Не уверена только, что читатель может рассчитывать отыскать "свою" книгу, ту самую, которая ему предназначена, для него написана. В сегодняшнем книжном потоке очень трудно без "наводки" что-либо найти. Но "наводка" бывает весьма специфична, вокруг нескольких книг проводятся настоящие пиар-кампании. Почему именно эти издания удостаиваются такой бешеной "раскрутки", понять не всегда удается.
Как обычно в свои приезды зашла я и в Тургеневку. В тот вечер там был прием "писательско-библиотечного десанта" из Санкт-Петербурга. В "нижнем фойе" расположились витрины с книгами питерских издательств, на огромном дисплее возникали лица петербургских авторов; кое-кто был вполне узнаваем, например, Валерий Попов или недавняя лауреат "Русского Букера" Елена Чижова. С докладом-презентацией своих книг выступил один из соредакторов журнала "Звезда" писатель Яков Гордин. Узнала любопытное: Гордин, стойко ассоциирующийся в нашем сознании с исторической тематикой, в частности с отрезком русской истории первой половины 19-го века, не только не историк по образованию, но вообще вышел из Ленинградского университета не доучившись. И это только прибавило моего к нему уважения: все же путь необщий, а объем и глубина познаний, обнаруживаемые в его писаниях, снимают подозрение в "дилетантизме"... Оказавшись затем рядом с Яковом Аркадьевичем за чайным столом в "европейском", уже мною описанном библиотечном кафе2, не могла не спросить его мнения о путевых записках о России Александра Дюма — об этой весьма интересной книге, вышедшей в полном объеме только в постперестроечное время, я недавно писала в журнале "Чайка". В частности спросила о царе Николае Первом. Современный историк Романов пропел этому монарху и его царствованию прямо-таки дифирамб, Дюма же нарисовал портрет жестокого бессердечного самодержца, убийцы и палача декабристов. Гордин в своей оценке Николая Первого вполне сошелся с Дюма.
За тем же застольем спросила директора Тургеневской библиотеки Татьяну Евгеньевну Коробкину о библиотечных делах.
И.Ч.: — Татьяна Евгеньевна, что вы думаете о гаджетах?
Т.К.: — У нас они называются ридерами. Тут целая история. Сверху насаждается идея продвигать эти ридеры в библиотеки. Но они сейчас стоят 12 тысяч (около 400 долларов) одна штука — дорого. К ним прикладывается набор в подарок — 30 произведений, а вообще ридер может включать 500. Чтобы все было законно, нужно у авторов купить лицензии на их книги и затем эти книги отцифровать. Теперь вопрос: кто будет отбирать книги?
— Как кто? Читатели.
— Пока не получается. Из 120 тысяч наименований книг нужно отобрать 500, которые бы вошли в комплект. Этим занимается "некто". Получается что-то вроде цензуры...
— Это как комплексный обед. Кто-то любит, а мне он не нужен, мне нужно свое блюдо, своя книга, никем не навязанная. Эти пятьсот кем-то отобранных наименований мне ни к чему. Что тогда?
— Послушайте дальше. Ридеры дорогие, поэтому библиотеки, которым их раздали, выдают их только в читальном зале.
— Как глупо! Эти ридеры-гаджеты используются на Западе в транспорте, в дороге. Вижу, как в Америке молодежь едет с ними в метро, но для чего они в читальне?
— Это абсурд. В читальном зале можно взять книгу. Я вижу, что некоторым начальникам хочется доказать, что авторское право у нас работает. Но оно не работает, сами авторы против.
— Я не понимаю, о чем речь.
— На ридерах только те книги, на которые есть лицензия.
— А если мне хочется чего-то другого?
— Пока еще бумажные книги не исчезли. Правда, денег у библиотек на покупку новых книг нет. И вот нам предлагают как панацею от нашей библиотечной нищеты — ридеры, электронные книги.
— Проект для бедных?
— На самом деле ни для кого. Должна быть свобода выбора: вот тебе книга, а вот ридер. Бери, что желаешь. Нельзя же насаждать сверху.
— Я слышала, что на гаджетах-ридерах хотят разместить учебники.
— В этом есть смысл. С авторами учебников можно заключить договор, учебники вполне определенные. А что касается обычных книг я, например, не согласна, что кто-то для меня их будет отбирать.
— Татьяна Евгеньевна, а что вы скажете о сегодняшнем статусе библиотек. Что это за закон № 83, о котором вы мне с ужасом говорили еще полгода назад?
— О, это еще один из абсурдов нашей жизни. Нами ведь правят бухгалтеры. Вот они и "продавили" закон о частичной окупаемости услуг бюджетных учреждений: поликлиник, школ, библиотек... Говорят, что это нужно для развития конкуренции, для стимулирования работы, для совершенствования услуг... Но в сфере культуры такой подход нелеп. Вот не выдержит библиотека "конкуренции" — и закроется. А что будут делать читатели?
— То же и со школами: в селах будут закрываться "малокомплектные" школы, как уже закрылись библиотеки. Люди перестанут читать и учиться — вот какой будет результат!
— Конституция гарантирует гражданам право на обучение.
— Если есть у библиотеки хоть сколько-то читателей, почему они должны ее лишаться? Господь хотел сохранить город ради десяти живущих в нем праведников! Какая великая метафора!
— И еще одна проблема в связи с "самоокупаемостью". Столько лет мы руководствовались принципом свободы доступа информации для читателей; собственно, этим путем идут все библиотеки мира. Но как этот принцип может сочетаться с платностью библиотечных услуг?
— Что сие значит?
— Библиотека, став "бюджетным учреждением", должна "зарабатывать".
— Приехали. Как зарабатывать? Пуститься во все тяжкие? Сдавать помещения в аренду? Библиотечное кафе под корпоративы? Или... чего доброго, вы книги будете за деньги выдавать? Но тогда их просто перестанут брать. Вы лишитесь читателей.
— В первой половине 19-го века публичные библиотеки в России были платными. Они создавались на общественные деньги, так что читающая публика должна была поддерживать библиотеку своими взносами, выдача книг была платной. Но уже со второй половины 19-го века стали создаваться народные библиотеки. Они были бесплатными.
— Не сомневаюсь, что Варвара Алексеевна Морозова, учредившая в 1885 году вашу Тургеневку, денег с читателей не брала. Что же, идем назад — в пещеры? Останемся с рубилом и палкой-копалкой.
— Нашу власть это не волнует. Нужно сэкономить на культуре — вот и возникают законы, подобные закону № 83.
— Хорошо бы это словосочетание — "закон № 83" — стало именем нарицательным, как "палата № 6", — для обозначения абсурдных "бухгалтерских" решений. Зная вас, Татьяна Евгеньевна, я не верю, что вы с этим абсурдом смиритесь и не будете с ним бороться... Спасибо вам за беседу!
Гниль в державе
Не хочется об этом писать, хотела бы видеть Россию лучшей страной мира, хотела бы ею гордиться. Но вот... не получается. Пытаюсь вспомнить, что мне в этот раз понравилось. Пожалуй, самым приятным из всех впечатлений было повсеместное звучание русской речи. С непривычки удивляло: говорят по-русски, надо же! какая прелесть! Правда, и это звучание порой удовольствия не доставляло: стайки парней и девушек на Чистых прудах, в руках тех и других сигареты и бутылки пива, громкий смех и... нецензурная лексика.
На тех же Чистых прудах в День города обращало на себя внимание скопление милиции. Молоденькие милиционеры группками гуляли по бульвару. Со стороны метро на "Чистики" народ пропускали по одному, просвечивая под специальной аркой — на предмет наличия оружия или бомбы. Но пройдя вдоль бульвара чуть дальше, можно было обнаружить, что входы слева и справа никем не охраняются, выход со стороны Покровки также свободен от проверки. Зачем тогда эта имитация предосторожности?
Посреди бульвара была возведена сцена, и никому из устроителей и охраны не пришло в голову, что нужно указать обыкновенным гуляющим, с какой стороны ее можно обойти. Указателей не было, я "выход" не угадала и пришлось перелезать через возведенную из легких материалов стену, а затем пугать полураздетых танцовщиц — зашла по незнанию в наскоро сколоченную костюмерную. Кстати, такой же недосмотр был в День города на Садовом кольце. Там проводилась милицейская эстафета, но не было никаких указаний для машин, что проезд на Садовую закрыт. С трех попыток мы наконец поняли, что проезд закрыт по всей трассе... Мелочи? Но, согласитесь, они касаются порядка и говорят о внимании к человеку. Элементарном внимании к тем, ради кого проводится праздник.
О милиции могу добавить — и вовсе не для того, чтобы звучать в унисон с повсеместной ее критикой — у меня нет к ней предубеждения. Много раз и в прошлые приезды, и в этот обращалась к милиционерам за справками: как пройти, где находится такое-то учреждение — всегда ответ был вежливый и адекватный. Но увиденное в этот раз не лезло ни в какие ворота и наталкивало на мысль о каком-то нехорошем перерождении "народной" милиции. Судите сами. Выйдя из павильона Книжной ярмарки, мы с мужем остановились возле перехода, чтобы перейти на другую сторону. Переход почему-то регулировался не светофором, а милиционером. Он стоял посреди довольно узкой проезжей части, указывая машинам, когда ехать, а когда останавливаться. Молодая высокая женщина, укрытая с головой плащом с капюшоном, выдвинулась вперед и прошла до середины перехода "на линию милиционера" до того как регулировщик дал отмашку. Увидев даму подле себя, коренастый крепкий милиционер схватил ее одной ручищей за талию, другой за голову — и с грубой бранью как механическую куклу поволок назад, на то место, откуда она совершила свой бросок. Все стоящие на переходе остолбенели, потом начался ропот, но регулировщик показал нам: вперед — и мы двинулись вперед. Оглянувшись, я увидела, что бедная женщина в капюшоне застыла на месте и стоит без движения. Что это было? Увы, осознание ужаса всего только что происшедшего пришло, когда мы довольно далеко отошли от перехода. Как мог мужчина, страж порядка, поступить так с женщиной, — не помещалось в голове. Винили мы и себя — нужно было подойти к бедняжке, записать имя регулировщика — короче: как-то действенно отреагировать на ситуацию. Шок отнял способность соображать и действовать.
Были Химкинского леса
Москва в этот приезд казалась мне каким-то бесхозным городом. Брошенная своим "начальством" на произвол судьбы катастрофическим летом, она продолжала оставаться "сиротой" без хозяйского пригляда, без любовного внимания. Мне было с чем сравнивать. И образцы были высокие. Может быть, если бы я не видела, что в нашем Ньютоне, штат Массачусетс, мало того, что вскопано каждое дерево вдоль трасс, но и еще вокруг него насыпана пахучая смесь из опилок и навоза в расчете на удержание весенней влаги, может быть, если бы я всего этого не видела, не удивлялась бы, что московские деревья не только не вскопаны, но вообще производят впечатление "доходяг". Город целиком во власти машин, редкая и неухоженная растительность ощущается здесь как что-то чужеродное, достойное изгнания, по недоразумению занимающее место железа и камня, приносящих своим хозяевам — при умелом манипулировании — так называемое "бабло" (слово-всезаменитель в сегодняшней Москве!). Вот когда история с Химкинским лесом перестала мне казаться "частным случаем", а само словосочетание "Химкинский лес" приобрело значение широкой метафоры.
В Москве я заметила, что выходить на улицу мне не хочется, что, если дома, в Америке, я держу ночью окно открытым, чтобы дышать воздухом, то здесь и днем, и ночью хочется поплотнее закрыть окно и захлопнуть форточку. То, что входило в комнату из открытого окна, воздухом назвать было нельзя. Это была смесь газов с преобладанием бензиновых выхлопов и соответствующим бензиновым запахом. На улицах, на тех же Чистых прудах, по обеим сторонам которых днем в тяжелых пробках застревали газующие автомобили, к запаху бензина примешивался дым от курева — редко какой прохожий шел по бульвару не дымя папиросой. Неужели они не понимают? Неужели не чувствуют, что дышат отравой?
На эту тему говорила со знакомыми москвичами. Ответ был один: мы заняты выживанием, зарабатыванием денег; знаем, что экология плохая, но деться нам некуда...
Кое-кто радовался, что я поднимаю вопрос и, может быть, власти прислушаются к "голосу из Америки"...
И вот я думала: ну хорошо, я напишу в американском журнале, что экология в Москве такая, что жители могут в ближайшее время просто исчезнуть, причем потомки скажут, что случилось это по "неизвестной причине", как в случае с динозаврами. Причина же вполне ясная — отсутствие воздуха. Человек еще не научился и вряд ли научится дышать бензиновыми парами. Будет ли от моего предупреждения какой-то толк? Почему об этом не кричат в российских журналах? Почему люди это терпят?
Есть ли в городе служба, следящая за качеством воздуха? Конечно, есть. Эта служба в период "смога" сообщала о многократных превышениях по угарному газу, взвешенным частицам и прочей гадости. Сейчас смог из столицы временно ушел, но и тот воздух, что "остался" можно считать воздухом лишь условно, только со скидкой на городского, ко всему привычного жителя, прописанного "у выхлопной трубы". Почему то, что может ощутить обоняние обыкновенного человека, не замеряют приборы специалистов? Или они замеряют, но "хозяева" об этом помалкивают?
Да и откуда бы взяться в Москве воздуху!
Машины в городе работают на низкокачественном бензине, техосмотр продажен — потому привычны для автомобилей тянущиеся за ними синие и серые шлейфы выхлопов. И при всем при том последние зеленые островки — наглядный пример Химкинский лес — уничтожаются в угоду все тому же "баблу". Да есть ли у этих людей дети! Знает ли министр Левитин, утверждающий, что маршрут трассы Москва-Санкт-Петербург составлен с исполнением всех законов, что нарушает главный закон — Закон жизни! Ведь все они — начальники — могут остаться один на один со своими железками и камнями, а также со своими заграничными курортами, Сочами, дачами в заповедных местах, ну и разумеется, со своим "баблом", — а вот "подданных", народишка, уже того... не будет. Вымрут. Без воздуха-то не проживешь...
Окончание следует
Фотографии автора и Александра Марьина
Добавить комментарий