Кража на Бродвее
Иногда очень хочется сказать ушедшим любимым школьным учителям: «Ваша теория об отрицательных героях была для многих из нас в этом бренном мире излишне прямолинейной. Да, вы воспитывали и охраняли нас, но... самостоятельно мыслить, бороться и не сдаваться все же не научили».
...Случилось это накануне городской комсомольской конференции. Учительница истории попросила вашего покорного слугу выступить от имени школы в прениях. Мероприятие для такого городка, как наш, было достаточно серьезное: текст выступления аж три раза редактировался дирекцией.
К тому же рано утром в назначенный день – за полчаса до начала мероприятия – меня попросили купить букет цветов, «ассигновав» на это три рубля.
Цветы поблизости продавали тогда только в одном месте – у кинотеатра «Комсомолец», в десяти минутах ходьбы от моей школы по старым переулкам (на «Бродвее», как шутливо называли район местные острословы). «Ассортимент» не отличался богатством: перевязанные нитками букеты из распустившихся роз и мяты, помимо эстетического воздействия, отлично отпугивающие летающих насекомых, – обыкновенный для Узбекистана середины 1970-х провинциальный стандарт. И продавец был практически один и тот же – потерявший на войне ногу садовник-пенсионер.
То ли было еще совсем рано, то ли пенсионер запаздывал, но цветов на «Бродвее» в том момент, как назло, не оказалось.
Кто-то из отдыхающих на скамейке посоветовал пройти к домику продавца, что в трех минутах ходьбы выше, и я не преминул советом воспользоваться.
Небольшая холостяцкая сторожка с открытой настежь дверью и нехитрым скарбом стояла прямо посередине небольшого, закрытого со всех сторон лигуструмом*, скверика.
Самого хозяина видно не было. Только ведро у раскладушки с охапкой красных роз, приготовленных на продажу.
Времени ждать садовника не было, а взять цветы, оставив записку с деньгами, – глупо: сторожка была открыта любопытным взорам многочисленных спешащих на работу «свидетелей».
Из обоих окон сторожки – учительница истории из одного, городская комса из другого – мне как бы намекали, что «хозяин – обыкновенный спекулянт, а никак не положительный герой, поэтому его имущество можно попросту экспроприировать».
Я и… «экспроприировал», а проще говоря – стащил с десяток роз, изобразив перед прохожими торопившегося покупателя. Всю дорогу в голове крутились мотивы оправдания: в конце концов, невелика кража, и не я не виноват в том, что мне внушили, хотя и роль «бычка на веревочке» меня никак не устраивала. Впрочем, на добродетель своим поступком я тоже не претендовал.
…В прениях на конференции очередь до меня не дошла – весь регламент был исчерпан, а «купленные за трешку» розы со спешно добавленной учительницей истории мятой из школьного сада затерялись в массе таких же букетов…
Ранним утром следующего дня я дождался ухода садовника, вошел в его каморку и оставил в ведре собранные накануне в своем огороде алые розы. Ровно одиннадцать штук – столько, сколько вчера украл. И положил три рубля под подушку старика.
Мучала ли потом совесть, чувствовал ли я себя «отрицательным героем»? Да, муки совести были. Я ставил «спекулянта» на место своего деда-дехканина, не оставлявшего без урожая ни единого клочка земли. Но годы спустя я сравнивал продавца на Бродвее с другим инвалидом – воином-«афганцем», «кооперативщиком», основавшим теплицу и продававшим на вновь выстроенном крытом рынке цветы уже на любой вкус.
Сегодня «Бродвей» превратился в безлюдное место с китчевыми новоделами – островками мелких, похожих на пластиковые, цветов, а утренние розы можно купить на любом из пятнадцати рынков разросшегося городка. Правда, букеты почему-то уже не пахнут и не отпугивают мух…
С Элвисом. И без него...
В полуденный уличный гул медленно вливалась необычная для этих мест песня.
«Этого не может быть, – подумала проходившая мимо женщина средних лет. – Сам Элвис Пресли! Здесь, в нашем азиатском захолустье? Собственной персоной? В храме Божьем?! “Can't help falling in love” – “Не могу не влюбиться”. Вот так вот просто. Наверное, мир возвращается к лучшему».
Из дома молитвы христиан-баптистов вроде никогда не доносилось ничего, кроме церковных песнопений, и – на тебе! – сам американский рок-король пожаловал!
«Can't. Help. Falling. In. Love»… Эти строчки плотно сидели в памяти женщины уже много лет, не покидая ее даже при всем желании. Почти ушедшая в небытие музыка, вплетенная в память о главных событиях прежней жизни.
А события эти начались лет пятнадцать назад, в июльский выходной, когда по местному бульвару проезжал конный наряд местного гарнизона. У будки с мороженым, где остановились на перерыв всадники в военной форме, встретились она – Лара, будущая учительница английского, родившаяся в войну в семье занесенных в эти пустынные края поволжских рабочих, и он – сержант Вася, плотного телосложения, со значком на груди, сын участника войны, родом из подмосковного села.
После нескольких свиданий она познакомила его со своими родителями, а он – пригласил поужинать у своих, тоже занесенных сюда ветрами судьбы дальних родственников. Там-то, у родных Васи, на трофейном проигрывателе, крутившем дефицитную пластинку, она и услышала впервые голос Пресли. Песня была какая-то особенная, из неведомого мира, она обволакивала и уносила в космос.
Вскоре ставшую модной песню американца стал играть вечерний уличный оркестр. Сквозь ветви деревьев мерцали звезды, пахло розами и мятой, а по дороге к дому Лары они вместе, рука в руке, напевали заученное: «Can't – help – falling – in – love».
А потом был единственный в городке страшно дорогой ресторан с богатым убранством и роскошно одетыми людьми. Куплеты из преслинского шедевра на маленькой сцене исполнял немолодой уже певец. Голос американца в тот вечер лился и из поскрипывающего пластиночного автомата. Под песню Элвиса, как они тогда решили, должен был быть первый танец на их свадьбе.
Василий однако совершенно неожиданно исчез. Сообщить что-либо о его судьбе в воинской части отказались, местные родственники разъехались, а в далеком родном селе о нем после поисков стали говорить как о БВП – без вести пропавшем. Версии у близких были разные, но самой правдивой казалась отправка Васи с секретной миссией в чужую страну. Надежда теплилась долгие годы: ведь БВП – хоть и зыбкий шанс, но это еще не значит «умерший», и потому такая вера приносила облегчение.
…Лариса Яковлевна почти дошла до своего дома, но, подумав, решила вернуться: что-то подсказывало ей, что она увидит в том самом дворике баптистов что-то еще более ей дорогое. И не ошиблась.
Маленькая узкая дверь без звонка оказалась незапертой и открылась бесшумно. В дальнем углу двора копошился в ящиках ничего не слышащий, сгорбленный, худой мужчина с костылем в потертом темно-зеленом пиджаке, помятых брюках, – скорее всего, охранник. Еще несколько движений – и стал виден… небритый профиль.
Женщина вздрогнула от неожиданности и буквально застыла с широко раскрытыми глазами: да, это был он, Вася! Парень из того далёкого и, казалось бы, ставшего абсолютно чужим лета, а теперь – почти старик, который, скорее всего, и крутил только что песню Пресли. Внезапно появившийся, одноногий гость из прошлого стоял живой… спокойный… невозмутимый…
Она почувствовала себя героиней знакомого сюжета.
«Боже, как всё же похожи сентиментальные истории! Вот, пожалуйста, случайная встреча с прекрасной юностью. А вот первый и единственный возлюбленный – этакий Уинчестер с «пузырьком зеленых мыслей». А в итоге – рассказ про возможную смерть. Все это есть у Рэя Брэдбери. Но я – всего лишь «Лариса без нарцисса» из южных окраин, без фантастических надежд и, к счастью, еще не старая, вся на виду, без каменного дворца; и вот он, Василий, старившийся одновременно со мной, продолжает быть на несколько лет старше меня... Но бросаться на плечи… навязываться… требовать объяснений… нет вроде никакого смысла», – решила для себя спустя несколько мгновений Лариса Яковлевна, тихо закрыв дверь и уйдя восвояси.
Уже дома женщина пыталась вспомнить, когда Ларочка стала для всех, – кроме родителей – Ларисой Яковлевной, а Лариса Яковлевна – учительницей с прозвищем, намекающим на отсутствие мужа, «Кларинда»? Наверное, тогда, когда надежда на любовь перестала согревать душу, когда прекратились поиски любимого?
Лариса Яковлевна подошла к трюмо.
«Никакая ты не независимая и самодостаточная – просто натуральная старая дева. И походка у тебя как у придурошной с Пятой Авеню. Отныне это дурацкое сооружение на голове отменяется. На смену ярко-красной губной помады должна прийти розовая. Все наряды нужно свести к минимуму, а самые пышные сдать в ломбард. И, наконец, комнату покойного папы отремонтировать», – сердце Ларисы Яковлевны билось спокойно, радостные мысли перебивали друг друга, хорошие предчувствия будоражили.
В широком зеркале рядом появилось лицо матери:
– Ларочка, мы еле вытащили из ямы вернувшегося сюда Васю, стараемся поставить на ноги, а пристроить его с ночлегом удалось пока только к баптистам. Он давно подумывал возвратиться сюда, к тебе, но стеснялся своей инвалидности. Пусть останется все как есть?
Догадливость и чувствительность матери просто поражали.
– Вот встретимся с ним, тогда и поговорим, мама. Конечно, если он этого захочет. – Лариса Яковлевна с трудом взяла себя в руки. – Мама, неужели ты думаешь, что я буду спокойно смотреть на его мучения? Ты бы оставила моего отца в таком состоянии?
…Вечерний шум в здешних краях бывает особенным. Сигналов машин становится меньше, а по выходным их не слышно и вовсе. Поливомоечные машины рассекают брызгами широкие тени от крыш, освежают клумбы с мятой. Из раскрытых настежь окон несется музыка: уличные оркестры ушли в прошлое, их заменили магнитофоны и динамики. Элвиса молодые уже не крутят, он для них – старомодный, а вот люди постарше о нем помнят.
Элвис, как рассказывали здешние любители музыки, умер одиноким от передозировки наркотиков. Наверное, в назидание миллионам своих поклонников. Певца нет, а песни его по-прежнему заряжают!
Лимонадное счастье Джо и Лу
До этого лета своих стиляг в городке не было точно. Да, нередко сюда заглядывала толпа пестро одетых иностранных туристов, но их окружали неприступным живым кордоном. А о собственных стилягах здесь знали исключительно по карикатурам в журнале «Крокодил», рассказам посетителей крымских бульваров да по привозившимся из Ташкента большим цветным сатирическим плакатам.
Все изменилось, когда местный кинопрокат стал крутить кассового «Лимонадного Джо» – чешскую кинопародию на дикий Запад. Пытливый ум коренных зрителей выковыривал из сюжета на огромном экране ровно то, что сценарист даже и в мыслях не держал, а именно: шипучие напитки, обтягивающую фигуру одежду, драки, знойную любовь...
К тому же на главной улице, с недавних пор прозванной Бродвеем, с его основной торговой достопримечательностью – рядами сомкнутых в полукруг лимонадных будок под двухсотлетним дубом, – неожиданно для всех и аккурат после кинопремьеры стал прохаживаться странного вида чужак.
Приезжий был настоящий франт: с хохлом вперед и зачесом назад, в широкополой ковбойской шляпе, клетчатой рубашке с тропическими пейзажами на галстуке, узких брюках и начищенных до блеска белых туфлях. Среди всех он выделялся и походкой – плавной скользящей, вызывающей вздохи местных девиц. Он, похоже, не пил ничего, кроме простой газировки и разбавленного газированной водой сиропа, – за что и получил от продавщиц и гулявших по Бродвею горожан прозвище «Лимонадный Джо».
Под стать пришельцу оказалась и новая продавщица лимонадного ряда: очаровательная, молодая, белолицая брюнетка с полукруглыми бровями, родинкой на щеке, певучим голосом и ловко управляющими стаканами и монетами пальцами, резко выделялась на фоне загорелых, пышногрудых, упитанных товарок. Словом, вылитая Квета Фиалова – актриса из «Лимонадного Джо», а потому и прозванная местными бродвейцами именем одной из главных киногероинь – «Торнадо Лу». Даже дамы, как известно, придирчиво оценивающие женскую красоту, находили, что местная копия Лу действительно была очень хороша!
Джо, поселившийся неподалеку от летних газбудок и, как выяснилось, работавший реставратором в областном музее, проходил по Бродвею аккуратно четыре раза в день – до и после работы, до и после обеденного перерыва, постепенно взяв привычкой пить газводу три раза в день – причем только у красавицы Лу. Стрелы любви, как известно, неожиданно настигают кого угодно и где угодно – любовь непредсказуема. Вот и отношения Джо и Лу раз от разу становились все более нежными.
Вы спросите, откуда взялся «Бродвей»? Завсегдатай лимонадных рядов, редко бывавший трезвым бухгалтер-пенсионер Дядя Тимур отвечал на этот вопрос кратко: «Наш бульвар Ленина потому называют американским именем, что тут все изменилось после смерти Сталина; Хрущев так всех разбаловал, что по вечерам и ночам здесь разгуливают одни молодые бездельники». Главная улица была самой-самой, она действительно в короткие летние вечера и ночи стала безраздельно принадлежать веселившимся под гитару юношам и девушкам, среди которых были – о ужас! – и комсомольцы.
Джо портил и без того напряженную от веселья молодежи жизнь упомянутого Дяди Тимура. Еще бы: увлек красавицу, одевался как интурист, вел себя не как все – весь не от мира сего. При этом старик совсем не скрывал от посетителей лимонадных рядов своих намерений: «Всех таких придурков – и настоящих, и будущих – надо отлавливать, распарывать им брюки, стричь наголо и отвозить все это дерьмо в деревянных бочках на городскую свалку». Бухгалтер-пенсионер не мог заснуть ночами, обдумывая способы расправы со стилягами. Наконец он решил уговорить местных ребят подкараулить Джо и огреть разок-другой ремнем.
Главная надежда пенсионера была на главаря местной шантрапы, местного авторитета по кличке Бокал. Бокал – атлет, самбист, пловец, разборщик драк, гроза отличников – с появлением Джо с его видами на Лу и раскруткой всего этого стильно-амурного сюжета как бы лишался на районе единоличной власти.
Уже вскоре Джо не появился, как прежде, у будки ни в обед, ни после работы. Забеспокоившаяся Лу отпросилась у заведующей и побежала к дому, где молодой человек жил. Тихо приоткрыв дверь, девушка застыла в изумлении: Джо был привязан к одиноко стоявшему посреди дворика столбу, а на его рубашке злодеи вычертили углем… фашистскую свастику.
Именно в это время Лу впервые поняла, что абсолютно неравнодушна к Джо, причем на всю жизнь, даже несмотря на унижение, которому он был подвергнут. Хоть и с трудом, но она все же развязала веревку и вызволила несчастного. Выступив освободительницей Джо, Лу повела себя как преданная невеста, на роль которой она теперь с полным правом могла рассчитывать.
Конечно, прощать шпане и ее вожаку сделанное девушка ни в коем случае не собиралась. Лу обратилась к подругам по павильону и тем самым «вечерним комсомольцам», сообщив им о своих планах на Джо и поставив перед ними задачу «устроить обидчику Бокалу торнадо». Пышногрудые «коллеги», в свою очередь, согласились на общую месть довольно быстро: любивший роскошную фраерскую жизнь Бокал руками подведомственной шпаны отбирал у детей последние пятаки, лишая лимонадные ряды законных доходов.
Комсомольцы подкараулили Бокала и устроили ему… образцовый ковбойский бой. Все было почти как в упомянутом фильме, разве что без кольта и живописных синяков. Впрочем, не хватало также тапера и фортепиано, чтобы звучно пройтись носом хулигана по клавишам.
…После «страшной мести» любовь трансформировалась в простую, можно сказать, даже домашнюю. Все обратили внимание, что, полюбив, Джо стал одеваться как все и уже мало походил на прежнего стилягу. Разговаривал тоже просто – без ужимок и модных жаргонных словечек.
Лимонадные ряды затосковали без «эпохальных» событий. Но не могли они и не порадоваться чужому счастью – в конце концов Джо показал себя вполне достойным Лу, к тому же, как выяснилось и человеком он оказался довольно общительным. После законного скрепления брачного союза Джо и Лу, – как узнали продавщицы, – решили свить уютное семейное гнездышко поблизости, а позже – устроиться вместе на судно дальнего плавания.
…В маленьком городке побитые со временем забывают обиды, непримиримые враги становятся друзьями и даже родственниками, а пьяницы в конце концов могут стать трезвенниками, предпочитая портвейну газированную воду с сиропом… Иными словами, все завершается счастливо, как в кассовых лентах кинематографа. Не раз еще в следующих сезонах открывались здесь врата в счастливую жизнь искусством, лимонадом и победами над стилягами. Шипела и булькала газвода – а лимонадные ряды в такт этому бульканью обрастали новыми клиентами.
В городке пузырьки от жидкости с углекислым газом до сих пор бродят в животах, поднимаются в голову, лопаясь по пути в горле и без всякого алкоголя заставляя работать мозг, которому необходимо решать сложные задачи во время летнего зноя.
Кстати, на свадьбе газировщицы и реставратора жених и невеста были одеты в соответствии с давними традициями: Лу – в белоснежном платье с фатой и белых туфлях, а Джо – в белой сорочке при галстуке и в темном костюме городского индпошива. Варьете тогда, конечно, не было, но зато Дядя Тимур с супругой – между прочим, под ритмы «Рио-Риты» из граммофона – плясали от души, а позабывший обиды Бокал отправил молодоженам большой букет цветов с не менее объемным кульком карамели.
Более славного хеппи-энда не знал ни один вестерн.
Добавить комментарий