 |
Эту метафору — “свет из тьмы” — можно понимать трояко: “из тьмы пещеры”, “из тьмы заточения” и “из тьмы веков”. И все три варианта полностью применимы для данного случая, ибо речь пойдет об “археологической сенсации двадцатого века”, именуемой “Рукописями Мертвого моря”, или “Свитками Мертвого моря”, или Кумранскими свитками. В том, что это действительно сенсация века, нет ни малейшего преувеличения, причем сенсация не только историко-археологическая, но и религиозная, и политическая. Я пишу этот очерк по свежим следам: агентство Ассошиэйтед Пресс недавно сообщило, что Свитки ныне впервые опубликованы в полном объеме, в 37-томном собрании.
У Кумранских свитков необычная судьба. Она началась двадцать два века назад, и в течение почти четырех столетий Свитки были свидетелями религиозно-политических бурь древнего мира. Потом — 18 столетий могильного покоя, хотя некоторые исследователи убеждены, что этот покой нарушался по меньшей мере дважды. Потом — их романтическое открытие, в духе приключенческих романов или сказок “1001 ночи”; взбудораженный мир и бешеный интерес к Свиткам и со стороны ученых, и со стороны дилетантов, и со стороны “средних”, сопровождаемый реконструкцией текста и обильными публикациями. Потом — 20-летнее заточение в стенах роскошного музея, запрет доступа к Свиткам всем, кроме крохотной группки хранителей, бурные протесты ученых, фантастические слухи, и, наконец, вторичное освобождение Свитков, сопровождаемое грандиозным скандалом.
“Сенсаций века” было немало, но ни одна из них, пожалуй, не сопровождалась столь драматическими и столь странными обстоятельствами. Под их влиянием лет тридцать назад на экранах кинотеатров (а потом и телевизоров) появился фильм под необычным названием: “Библия”. Это не было документальной лентой, излагающей историю создания Священного Писания, и это не было одной из грандиозных эпопей, выпускаемых периодически Голливудом на библейские сюжеты. Если говорить о жанре, то это — типичный детектив, со зловещими заговорщиками, таинственными приключениями, стрельбой и бешеными автопогонями. И все эти страсти вертятся вокруг Нового Завета. Понять этот фильм — значит понять все происходившее вокруг Свитков, поэтому я вкратце расскажу его сюжет.
Некий археолог, фанатик своей профессии, не обескураженный тем, что Кумранские пещеры давно отдали все свои сокровища, упорно продолжает рыться в них. И судьба вознаграждает его упорство: в одной из пещер он выкапывает неповрежденный глиняный кувшин с изумительно сохранившимся кожаным свитком, сплошь покрытым текстом, написанным по-арамейски. При свете электрического фонаря археолог читает текст и приходит в состояние полнейшего шока: в его руках Евангелие. Но это Евангелие вовсе не является одним из четырех канонических, включенных в Новый Завет. Мало того, оно не является и ни одним из апокрифических Евангелий, которых в древности было великое множество, но которые не вошли в канон. Всё перечисленное было написано многие десятилетия спустя после казни Иисуса, а это...
Евангелие, которое археолог держит в дрожащих от волнения руках, написано чуть ли не сразу после смерти Иисуса — его братом Иаковом, и содержит непостижимые вещи! В нем нет ни слова ни о непорочном зачатии, ни о поклонении волхвов, ни об избиении младенцев, ни о чудесах, ни о Тайной вечере, ни о предательстве Иуды, ни о суде Понтия Пилата, ни о казни распятием на кресте. Иисус, согласно тексту, найденному в пещере, был великим философом-гуманистом и великим целителем, имел множество последователей, но никогда не объявлял себя ни мессией, ни Сыном Божьим — он был человеком и умер в своей постели 54-х лет от роду.
Археолог стоит перед сложнейшей дилеммой: как ученый, верный своему долгу, он обязан опубликовать свое открытие величайшей важности; но в то же время он вполне отдает себе отчет в катастрофических последствиях подобной публикации. Все же ученый в нем побеждает. Археолог делает единственную фотокопию рукописи, сам свиток прячет в недосягаемом месте, встречается с известным издателем религиозной литературы, показывает ему фотокопию и спрашивает, что, по его мнению, надлежит предпринять. Издатель не подвержен комплексу сомнений: если он убедится, что это не подделка, он немедленно опубликует находку, и можно не сомневаться, что это будет грандиознейшая сенсация века. Правда, сама по себе истина издателя интересует мало, а среди возможных последствий публикации он видит только два — собственную популярность и баснословную прибыль.
Несмотря на все предосторожности, слухи обо всем происходящем все-таки просачиваются, и некие могущественные религиозные круги начинают делать все, чтобы не допустить публикацию рукописи и уничтожить фотокопию, оригинал и самого археолога. Тут-то и начинаются все детективные страсти — от стрельбы и автопогонь до сексуального соблазна (соблазнительницу играет Джеральдина Чаплин). Несмотря ни на что, “Пятое Евангелие” выходит массовым тиражом, и начинается повальное сумасшествие, сделанное с расчетом на будущие дополнительные серии этого фильма.
Этот фильм — отличная иллюстрация к старой аксиоме: отсутствие информации порождает самые чудовищные слухи. Именно это и произошло, когда Кумранские свитки оказались во вторичном заточении, и доступ к ним практически оказался закрыт для всех, а возмущение крупнейших ученых — историков, библеистов, теологов, палеографов — были гласом вопиющего в пустыне. И фантазия сценариста “Библии” бледнела перед публикациями о Кумранских свитках, сыпавшимися как из рога изобилия, когда публикация самих Свитков почти прекратилась.
Боже мой, чего тогда только не писали! Что современный иудаизм и его священные книги ничего не стоят, потому что “настоящую” Тору когда-то спрятали, а теперь нашли, но боятся опубликовать. Что то же самое касается всех канонических Евангелий, поскольку нашли “настоящие” Евангелия и “придерживают” их. Что никакого Иисуса вообще не было, а был Учитель справедливости, упоминаемый в рукописях кумранитов, живший и казненный столетием раньше.
Из всего сказанного читатели могут в какой-то мере представить себе и сам ажиотаж, и причины ажиотажа, сопровождавшего Кумранские свитки во все периоды их современной, полной драматизма истории. Добавьте к этому бесчисленные загадки, связанные со Свитками, — археологические, исторические и религиозные, и вы поймете, что Свитки стоят того, чтобы о них рассказать подробно.
Из тьмы пещер
Традиционная, хрестоматийная история находки Кумранских свитков выглядит так. Недалеко от северо-западного берега Мертвого моря, в холмах Иудейской пустыни находятся древние развалины, называемые арабами Кирбат Кумран. Эти края спокон века представляли собой “владение” племени кочевников-бедуинов таамире. В 1947 году двое мальчишек-пастухов этого племени гнали домой стадо овец и в пути одну овцу потеряли. Один из мальчишек, по имени Мухаммад ад-Диб, отправился искать пропавшую овцу к Кумранским развалинам и обратил внимание на видневшееся круглое отверстие пещеры. Мухаммад, развлечения ради, прицелился и швырнул в отверстие камень. Вместо глухого удара о землю послышался звук, напоминающий звук разбитого стекла. Заинтригованный мальчишка влез в пещеру и обнаружил разбитый глиняный кувшин, в котором лежали семь кожаных свитков, сплошь покрытых непонятными письменами.
Прежде чем продолжать рассказ, я хочу заметить, что начало его — всего-навсего традиция, и только. Когда мир был взбудоражен этой находкой, когда крупнейшие газеты старались перещеголять друг друга красочностью описаний разного рода подробностей, выяснилось, что эти подробности не только не совпадают, но зачастую и прямо противоречат друг другу. И тогда первоначальный восторг ученых стал быстро превращаться в свою противоположность: появлялось все больше скептиков, утверждавших, что Свитки — “липа” и очередная бессовестная подделка. Этих скептиков возглавлял наиболее воинствующий из них — профессор филадельфийского колледжа Дропси Соломон Цейтлин.
Скептицизм усугублялся еще и тем, что шли годы, а все попытки разыскать Мухаммада аль-Диба и выяснить у него действительный ход событий оставались безуспешными. Только девять лет спустя после нахождения Свитков, в 1956 году, какому-то репортеру удалось разыскать Диба в Вифлееме и уговорить его рассказать всю историю. Диб естественно, все рассказывал на арабском, писец-араб записал этот рассказ, и Диб подписал запись. Переведенный наанглийский, этот рассказ вскоре появился в газетах, но не только не устранил сомнения, а вызвал массу новых. Из рассказа следовало, например, что находка была сделана не в 1947 году, как все считали, а 1945-м. И что Диб был убежден, что в кувшинах — клад золотых монет. А кувшинов всего было десять, и пришлось разбить девять, чтобы в последнем обнаружить кожаные свитки. Он был страшно разочарован и вообще хотел всё это выбросить, но потом подумал, что из кожи можно будет сделать подошвы к сандалиям. Он побросал свитки в сумку и повесил ее у себя дома. А два года спустя свитки увидел его дядя и попросил их у него, и продал скупщику древностей... Словом, фантазия, свойственная народу, создавшему чудесные “Арабские сказки”, заработала вовсю и совсем запутала дело. Так что в ходу осталась версия первоначальная, ставшая традиционной. В конце 40-х гг. в Палестине царила археологическая лихорадка. Профессионалы, любители и просто спекулянты выкапывали из земли бесценные находки, торговля ими приносила большой и быстрый доход, и этот бизнес цвел пышным цветом. Юный Мухаммад, который, как и все мальчишки, был в курсе всех дел и событий, отправился в Вифлеем, продал семь свитков за несколько долларов тамошнему скупщику древностей по имени Кандо и почувствовал себя миллионером. Кандо продал четыре свитка, по 5 долларов за штуку, монастырю св. Марка, а три остальных, по той же цене, — археологу, профессору Иерусалимского университета И.Сукенику. Эта последняя сделка произошла как раз накануне голосования в ООН по поводу раздела Палестины и образования государства Израиль (29 ноября 1947), и это были первые Кумранские свитки, ставшие собственностью Израиля.
Четыре свитка, проданные монастырю, позднее купил за 100 долларов сирийский митрополит Самуэль. Сегодня любой школьник знает, что такое Кумранские свитки, и что их историческую ценность невозможно выразить никаким количеством долларов, но тогда, в 1948-м, дело обстояло совсем иначе. Те специалисты, которым митрополит Самуэль показал приобретенные им рукописи, единодушно признали их подделкой, не имеющей ни малейшей ценности. Митрополит не обладал никакими особенными знаниями, которые позволили бы ему самому определить возраст рукописей, но он страстно желал, чтобы они оказались двадцативековой давности. Он обратился в Американскую школу востоковедения в Иерусалиме, там рукописи сфотографировали и послали фотокопии знаменитому археологу-библеисту Уильяму Олбрайту, профессору университета Джонса Гопкинса. Тот сразу увидел в находке “сенсацию 20-го века” (именно ему принадлежит это определение), и с этого времени судьба Свитков была предопределена.
Это, однако, произошло далеко не сразу — скептики во главе с Соломоном Цейтлиным с бешеной энергией продолжали настаивать на том, что рукописи — это всего лишь ловкая подделка. Они вспоминали о “деле Шапиры” — грандиозном скандале конца позапрошлого века. Тогда продавец древностей Вильгельм Шапира предложил Британскому музею купить у него за миллион фунтов стерлингов всё Пятикнижие Моисеево, написанное на древнееврейском на таких же кожаных свитках, найденных, по его словам, совершенно случайно в пещере той же Иудейской пустыни, в прекрасной сохранности. Рукописи предъявили тогдашним “столпам”, которые признали их подделкой, а самого Шапиру — бессовестным аферистом. Шапира в отчаянии наложил на себя руки, а рукописи — рукописи каким-то образом бесследно исчезли. Сегодня, в свете Кумранских находок, ученые смотрят на “дело Шапиры” совершенно другими глазами, и исчезнувшее Пятикнижие может оказаться ничем невосполнимой потерей.
Но между 1948 и 1953 годами и Цейтлин и его сторонники с такой яростью нападали на подлинность Свитков, что когда митрополит Самуэль приехал в Нью-Йорк продавать свои сокровища по миллиону долларов за свиток, никто не проявил большого энтузиазма. Он спустил цену до миллиона за все четыре свитка — реакция была та же. Тогда он поместил объявление о продаже в газету “Уолл-Стрит джорнэл”, его прочитал упоминавшийся выше И.Сукеник, оказавшийся, как любят говорить американцы, “в нужное время в нужном месте”, — и купил их всего за 250 тысяч долларов. Так все семь бесценных рукописей из первой пещеры стали собственностью Израиля.
Напомню, что в описываемое время район Кумрана находился на территории Иордании. Начиная с 1952 года, целый ряд европейских историко-археологических обществ, совместно с Палестинским королевским музеем в Иерусалиме, проводили систематические поиски, открывая пещеру за пещерой, а в них — всё новые и новые сокровища в виде целых рукописей, крупных фрагментов (их число достигло 800) и десятков тысяч мелких фрагментов и обрывков. Всё это доставлялось в королевский музей и хранилось там, а иногда продавалось за бешеные деньги. Международное сообщество ученых имело довольно свободный доступ к рукописям, за одним исключением: израильтянам и вообще евреям доступ к рукописям был категорически воспрещен. И пока проводилась кропотливая работа по восстановлению текста из мелких фрагментов, публикация цельных текстов и крупных фрагментов проходила почти непрерывно.
Шестидневная война 1967 г. резко изменила ситуацию. Старый Иерусалим был присоединен к Израилю вместе с Королевским музеем и всеми его сокровищами. Израиль стал счастливым обладателем всего, что было найдено в Кумранских пещерах, и самих Кумранских развалин. Была создана маленькая группа из восьми специалистов-“хранителей”, отвечающая и за хранение текстов, и за работу над ними, и за их публикацию, и дающая разрешение на доступ к ним. Палестинский королевский музей был преобразован в Рокфеллеровский музей — в честь известного миллиардера-мецената, щедро финансировавшего работу музея. Душой “великолепной восьмерки”, держащей в своих руках судьбу Кумранских свитков, стал Джон Страгнелл, профессор Гарвардского университета. Он отвечал за реставрацию и публикацию текстов.
Споры о подлинности Свитков давно стали историей и сменились еще более жестокими спорами об их смысле и значении, и ярость этих споров возрастала с каждым новым опубликованным текстом.
Что представляли собой люди, жившие двадцать столетий назад там, где ныне находятся Кумранские руины, — религиозную секту ессеев (эссенов), ответвление от этой секты или сформировавшееся начало христианского вероучения? Какова история кумранцев, чем она началась и как и когда закончилась? Какие реальные лица скрываются под аллегорическими именами Учитель праведности и Нечестивый священник? Была ли эта секта связана с Христом, Иоанном Крестителем и братом Христа Иаковом? Если кумранцы с их мессианским воззрением, суровым уставом, ритуалами и теологическими догмами — прямые предшественники христианства, не оспаривается ли этим уникальность личности Христа?
Эти и бесчисленное множество других вопросов непосредственно затрагивали христианство. Но в такой же степени они затрагивали и иудаизм. До сих пор существовало убеждение, что нынешний масоретский (канонический) библейский текст — единственный когда-либо существовавший и именно в таком виде появившийся тысячелетия назад.
Правда, целый ряд ученых-библеистов в этом сомневались. То обстоятельство, что самые древние из существующих библейских списков, говорили они, относятся к эпохе средневековья и насчитывают всего тысячелетие, — указывает на сознательное уничтожение раввинами-масоретами всех ранее существовавших разночтений. А что разночтения действительно существовали, можно видеть из греческой версии Библии — Септуагинты и из Библии самаритян: и в той и в другой имеется целый ряд расхождений с каноническим текстом. Поскольку никаких вещественных доказательств подобных рассуждений не существовало, они и оставались лишь рассуждениями. Но вот появились Кумранские свитки. Ветхий завет “подревнел” сразу на тысячу лет, и уже только в этом заключается огромная ценность Свитков. Они пролили новый свет на историю древнееврейского языка, не менее увлекательную, чем сама еврейская история, на историю древнееврейского письма, на становление библейского канона и на традицию передачи ветхозаветных текстов. При первом ознакомлении казалось, что традиционный текст действительно совершенно идентичен текстам, которые неведомый писец записал на тысячелетие раньше. Но по мере опубликования новых текстов все яснее становилось, что канонический текст вовсе не является единственно возможным.
И тогда произошло нечто совершенно неожиданное. Когда все были убеждены, что публикация Свитков хлынет теперь мощным потоком, она сначала превратилась в худосочный ручеек, а потом — — в подобие капель, медленно падающих с потолка сталактитовой пещеры. Но не только практически прекратилась публикация — был прекращен и всякий доступ к рукописям. “Хранители” во главе со Страгнеллом не обращали внимания на возмущенные вопли историков, гебраистов, теологов и палеографов, отлученных от Свитков, а если какая-нибудь знаменитость вопила чрезмерно громко, — ну что ж, ее добавляли к “восьмерке”, и вопли мгновенно стихали.
Потянулись десятилетия. Кумранские свитки, едва увидевшие свет из тьмы пещер, снова оказались в заточении, теперь — в Рокфеллеровском музее. Это было не просто возмутительно, это было возмутительно до нелепости: “восьмерка” присвоила себе исключительное право владения тем, что принадлежит всему человечеству. Когда иорданцы закрыли доступ к Свиткам израильтянам, в этом можно было усмотреть причину политического характера, — но теперь?
А для “теперь” — были две причины. Первая была чисто человеческой. Бешеный интерес к Свиткам, нетерпение и восторг, с которыми встречалась каждая новая публикация, ссылки на эти публикации крупнейших мировых знаменитостей — всё это привело к тому, что “восьмерка” и особенно Страгнелл желали быть единственными издателями, реставраторами, комментаторами и интерпретаторами. Не делить Свитки ни с кем и ни при каких обстоятельствах.
Второй причиной стало то, о чем, хоть и в несколько утрированной форме, говорилось в кинофильме “Библия”: благородный долг ученого — это, конечно, прекрасно; но кто может предсказать, к каким последствиям приведет крах утвердившихся в сознании людей традиций и представлений? Археологу из фильма было легче — он был наедине со своими сомнениями, и если бы сомнения победили, он просто уничтожил бы “Пятое Евангелие”, и мир никогда не узнал бы о нем.
В реальной жизни все было не так. Мир не только давно уже знал о Свитках, он возмущенно требовал свободного доступа к ним и немедленной их публикации. Отказ выполнить эти требования должен был непременно привести к грандиозному скандалу.
Добавить комментарий