Поэзия Мир поэзии Семёна Прокатова

“Поэт — это человек, который сбрасывает с себя — одну за другой — все тяжести.
И эти тяжести, сброшенные путём слова, несут потом на себе — в виде рифмованных строчек — другие люди”.
Марина Цветаева “Записные книжки”

Не раз говорилось: быть одесситом — значит быть проводником особого, не имеющего аналогов, мироощущения. Так оно и есть: умеет автор донести “запах акации”, запечатлеть осеннюю “игольчатую кожуру каштанов”, передать вкус “вишнёвки”, преподать географию родимых пенат столь искусно и зримо, что хочется отправиться туда немедленно и нежиться в лучах искрящегося одесского солнца, наслаждаясь неповторимым местным колоритом. Прокатов умело и с нескрываемым удовольствием использует одесские словесные изыски в своих стихах, в таком, например, как “Весёлый базар”:

“Почём помидоров?” — “Вот этих больших?”
“Да, тех лилипутов”. — “Вы хочете их?”
“Таких недоразвитых?” — “Что вы, мадам!
Прошу полтора, но за рубль отдам”.
“Почём ваших синеньких?” — “Этих зверей?
Мужчина, вы видели лучше курей?”
“Курей? Этих птичек?” — “Жестокая ложь!
Для вас — за десятку, но это грабёж!”
Лукавя, хитря, похваляя товар,
Шумит и торгует весёлый базар.
Забавных сравнений искристый поток,
Затейливых фраз лингвистический шок.

А вот строфа из стихотворения “Одесса”, первая строка которого послужила названием сборника “Одесса, милая Одесса...”, афористично выражающая кредо города:

Талант артиста, дух поэта,
Кураж разбойного ума
Пронизывали город этот
И опьяняли, как дурман.

В число произведений, приближающих Одессу к читателю, безусловно, входит и поэма в трёх частях “Моя Одесса”, включающая и впечатления военного и послевоенного детства и отрочества автора, а затем совершенно неожиданно дарящая встречу с Александром Сергеевичем, чье пребывание в городе стало частью русской культуры.

Дерзкий Пушкин подолгу у моря гулял
С толстой тростью — забросит и снова поднимет.
Упражнял этим руку — всегда ожидал,
Что ему бросят вызов, и он вызов примет.
Иногда на почтовую письма носил,
Наблюдал за муштрой на плацу за театром,
На нечастых балах был любезен и мил
И легко танцевал полонез с падекатром.

Форма повествования Прокатова столь обаятельна и достоверна, что мне, читательнице, кажется, иначе и быть не могло. В заключительных строчках пушкинской части поэмы чётко прослеживается нерасторжимая и по сию пору связь Одессы не только с самим Пушкиным, но и с его эпохой.

И горит, раздвигая таинственный мрак,
Приподняв над легендой и былью завесу,
Горделивым лучом Воронцовский маяк,
Приглашающий пушкинской славой в Одессу.

Не так ли слагаются гимны городам? Не подобные ли слова кладутся в основу любовных од, очаровывая своей бесподобностью? Может ли не забиться сердце в такт с этим поэтическим признанием у любого, кто знает и любит этот город? И совершенно естественным выглядит на этом фоне авторское приложение, идущее вслед за пушкинской частью поэмы, где Семён Прокатов предлагает нашему вниманию фрагменты из произведений и писем Александра Сергеевича, которые и послужили своеобразной канвой повествования о великом поэте и обрели тем самым новую жизнь.

Третья часть поэмы “Город” — и есть часть самого автора, о чём он заявляет напрямую:

Этот город был частью меня. Я любил
Возвращаться домой из недолгих отлучек.
Он встречал, раскрываясь, и щедро дарил
Каждый отблеск волны, каждый солнечный лучик.

Или:

Я жил в городе этом и он во мне жил,
Я всегда себя чувствовал в нём дебютантом,
Я его узнавал, и всё больше ценил
Потрясающий сплав: самобытность с талантом.

На этой ноте простимся с первым сборником стихов Семёна Прокатова, чтобы раскрыть следующую его книгу — “Вечерняя палитра”. Её колорит несколько иной: подтрунивая над ощущениями своего нынешнего возраста, автор философично всматривается в прошлое, настоящее и будущее, пытаясь выявить то главное, что сопутствовало и сопутствует человеку в его земной юдоли. Сборник имеет три раздела, названия которых говорят сами за себя: “Окрашены закатом”, “Размышления в пятницу”, “О, женщина!”. В первом из них я бы выделила вот это (“Темы”):

отдать мне предпочтенье?
О чём писать стихотворенье?
О дружбе старой? Жизни новой?
О повседневности суровой?
О праздниках в их суете?
О верности, любви? Мечте?
О путешествиях, природе?
О косности? О новой моде?
Чему отдать приоритет
Не знаю — и свершений нет.
Вот и пишу
О чём случится,
Пока дышу,
Как говорится.

И темы эти автор раскрывает, сообразно своему недюжинному дарованию: тонко и изящно. Как осязаемы, узнаваемы и трогательны стихи, посвящённые внуку!

Колышется зелёная листва
В цветистой шапке летнего наряда.
От маленького чуда-существа
Не оторвать восторженного взгляда.

В разделе “Размышления в пятницу” я нашла стихотворение “Отец”. Именно оно стало для меня отправной точкой знакомства с творчеством поэта. Цитировать его не стоит: его надо читать полностью. Третий раздел этого томика стихов украшает само его название: “О, женщина!”. Не под каждой крышей проживает поэт, но в каждой женщине живёт желание быть оцененной и немножко опоэтизированной. В строчках Прокатова, посвященных жене, вы найдёте слова, которые в силах окрылить. Несмотря на то, что они посвящены конкретной женщине, они немного и о каждой из нас.

Положи мне руку на плечо.
Я, как прежде, более всего —
Столько лет прошло, а всё ещё
Жду прикосновенья твоего.

Или:

Я встретил старость, но моей жене
Мои года, убогость — не помеха.
Она со мной — куда же дальше ехать —
Моя любовь, и счастье, и утеха
В продлённой жизни, как в прекрасном сне.

Заканчивая путешествие в мир поэзии Семена Прокатова, хочу ещё раз вернуться к эпиграфу: да, “поэт сбрасывает с себя все тяжести....” Нас же, подхвативших их “в виде рифмованных строчек”, эта ноша не тянет, как бывает только со своей. И удивителен эффект подобных “тяжестей”: они делают наш путь осмысленней и светлее.

Фаина Масленникова

СИНИЦА В РУКЕ

Я стал седеть давно и не с того,
что постарел, но получил подмогу —
я старился с годами понемногу,
затем пустился в дальнюю дорогу,
как только отвернулся постовой.
Достиг конца пути совсем седым,
но в возрасте ещё не очень старом.
Мне ничего не доставалось даром,
я был подвижным, крепким и поджарым,
хоть далеко уже не молодым.
Я брался за любой свободный гуж, —
ни хомутом не брезговала шея,
ни удилами рот, — себе не смея
признаться в том, что поздняя затея
и летом проняла ветрами стуж.
Я закусил до хруста удила,
понёс — мелькали улицы и лица,
открылась отчуждённости граница,
в моей руке была уже синица,
как говорят, наладились дела.
Замедлил бег. Добавилось морщин.
Прошла первоначальная запарка,
и мне уже ни холодно, ни жарко,
а так себе — бодрюсь в аллеях парка
среди других бодрящихся мужчин.
Себя ни порицая, ни хваля,
со старостью неотвратимо рядом,
заправленный подмоченным зарядом,
сопровождаю отрешённым взглядом
летающего в мыслях журавля.

РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА

Я не жонглёр. Жонглировать словами
мне не к лицу, да я и не хочу.
Я на минутку — оставайтесь с нами,
рекламный ролик только прокручу.
“За Тихим, за лазурным океаном
лежит великолепная страна,
окутанная розовым туманом,
свободна, горделива и вольна.
Там изобилье — сытой жизни норма,
чего ни пожелаешь — всё там есть.
Там даже для животных столько корма —
зверья не хватит, чтоб всё это съесть.
Зима и осень равносильны лету,
любая прихоть — прямо на дому.
А если там чего-то даже нету,
то, значит, и не нужно никому.
Там многие находят то, что ищут,
там равноправны все в своих мечтах.
Посадишь доллар — вырастает в тыщу
в обильно унавоженных местах.
Там нравы удивительно свободны,
там люди по-ребячески просты,
раскованы, естественны, природны,
наводят сексуальные мосты
и однополых браком сочетают,
выказывая редкостную прыть.
Там пришлый люд наростом не считают
и не стремятся срезать или срыть.
Там рады всем, там горе — не беда,
там ощущенье сбывшегося чуда,
и кто однажды попадёт туда,
тот не вернётся никогда оттуда”.
Реклама кончилась. Я снова с вами,
но комментарий мне не по плечу.
И стоит ли жонглировать словами?
Я не хочу, я лучше помолчу.
Припомню парк и влажную скамейку,
опавшие каштаны, полумрак,
у ворота упрямую петельку
для пуговки, не попаду никак
озябшими руками без перчаток —
подкрались незаметно холода,
неясных мыслей зыбкий отпечаток,
как след в реке проплывшего плота —
почти что незаметные разводы,
оставленные робко на воде...
Чудные распродажи и расходы,
поток поспешных странно-новых дел,
бодрящая прощальная пирушка —
осмысленно-пустая суета...
В руке нетвёрдой — нищенская кружка,
в душе тревожной — грусть и маета,
на лбу отметка “беженец” — наклейка,
с которой
необутый — по стерне.
И снова парк, и тёплая скамейка
в приветливой, заботливой стране,
и мысли, безуспешно, но упрямо
пытаются прорвать запретный круг...
Навязчивая, бойкая реклама
опять — во весь экран, на полный звук.

SUNSET
Sunset — закат (англ.)

На счётчик намотав немало миль,
изъезженных за много зим и лет,
немолодой, как я, автомобиль
везёт меня по улице Sunset.
Ещё одна подарена весна,
как в лотерее выигранный приз.
“Пять семьдесят” — весёлая волна,
метёлки-пальмы тонким древком вниз.
Ворчанье шин, навязчивость полос
разметки перекрестков и дорог...
Я приспособился, прижился, врос,
почти забыл отеческий порог.
Почти... Упрямый внутренний магнит
притягивает к Западу Восток,
тускнея, память бережно хранит
мелеющей реки родник-исток.
Я упиваюсь ключевой водой,
живительной, бодрящей — до сих пор...
Мой мир — закат, усталый и седой,
закрасил жёлтым светом светофор...

* * *

Ты был неопытен, не знал тогда
о страсти, уходящей навсегда,
привычно сожалея поутру,
что ночь провёл с разгорячённым телом,
играя в краткосрочную игру
с искусством быстротечным, но умелым.
Ты был неопытен, не ставил в грош,
что острым ощущением — живёшь,
себя сурово осуждая днём
за ночь в сплошном безумии азарта,
за личность, растворившуюся в нём,
когда вела и властвовала Карта.
Ты был неопытен, не понимал —
миг вдохновенья редкостен и мал,
кляня рассвет и недостаток сил,
когда стиха мучительное семя
в тебе взошло, и ты его растил,
забыв о сне, не наблюдая время.
Ты был неопытен, неискушён,
не знал, как это много — крепкий сон,
досадуя, что прозевал восход,
что беспробудно спал без сновидений,
что дней насыщенный и быстрый ход
не допускает еженощных бдений.
Ты был неопытен, не осознав
простое счастье жить. Ты был неправ...

* * *

Вроде, в здравом уме, полон сил,
ты, однажды решившись, ушёл,
только душу никто не спросил,
только душу никто не учёл.
Растворяясь в обилии дел,
поглощаешься чуждой средой,
а душой воспринять не сумел,
а душой овладел непокой.
Успеваешь немало добра
в новой жизни своей нагрести,
а в душе — ни кола, ни двора,
а в душе — хоть шаром покати.
Смутно помнишь родные места
отчуждённой, далёкой страны,
а душа непривычно пуста,
а душа — лишь четыре стены...