Игорь Лукшт завоевал первое место во Втором поэтическом конкурсе журнала "Чайка" им. Льва Лосева по разделу "Лирика"
ЛУЧНИЦА Студёной дрожью, коброй ледяной волненье шевельнётся в подреберье и ускользнёт в низины живота с ленцой... И Лучница, скуласта и люта, хребет расправит с грацией пантерьей и зазвенит тугою тетивой. Угрюм и нетерпением томим, прищур зрачка полёт стрелы прочертит над скудным остяком солончака... Как дым пожаров, тварь пернатая дика, и жаден лук, таящий жало смерти над стрекотным безмолвием степным... Рассвет жесток и яростен и свеж — от горизонта в шорохе и свисте в степи летит табун по ковылям надежд. Мерещится опасность жеребцам, но ноздри рвутся в беге норовистом, в косматых гривах — воздух и мятеж. ТАМБОВСКИЙ ЧАСОСЛОВ В сонливости легчайших облаков, в оцепененье перистого стада, пастух ярился в белых небесах, трещал кузнечик — шалый вертопрах — в подсохших травах брошенного сада, и я листал тамбовский часослов, где август длился жарок и багров. Сквозь дым зеленоватой кисеи, высокий осокорь — в сгущенье соков, с изрезанной морщинами корой — мерцал дремотно узкою листвой и простирал громады сучьев к стёклам. В окно моё сто-листые ручьи стекали водопадом с веток и в жасминовую кипень ли, сирень пронизанного солнцем палисада... Там шёл ребёнок. В розовый загар легко окрасил горний медовар его плечо и лоб, осколки радуг цвели в глазах и голубела тень под нежным подбородком — в знойный день, как тонкую и хрупкую скудель, несла котёнка дочь, откинув локон. Дыхание над крохотным зверьём и бережные пальчики её мир делали не столь уж кособоким, не столь больным войной... Под птичью трель полудня чуть скрипела карусель: В виолончельных жалобах пчелы на сквозняке покачивалась шляпа, в луче, светло целующем стекло, крыло соломки блёклое цвело узором золотистых крупных крапин, и свет, сходя на старые полы, их срез седой являл из полумглы. Тот древний деревянный манускрипт с причудливою строфикой прожилин хозяев добрым словом поминал, фамильный их храня инициал. Как трудно, но достойно жизнь прожили в любви — сквозь беды, голод, недосып... В тиши полдневной скрип... и скрип... и скрип... ОКТЯБРЬ, ПЕЧНИКИ Серо-угрюмые сумерки старого сада солнца восшествие шелестом ветра наполнило, яблонь извивы продув сквозняковыми волнами хлада. Вишен листва, как мираж, винно-розовым облаком в стыни пылает. Их лепет печальный запомнить бы, скорбную хрупкость стволов в глуховатой тоске листопада. В охристой крошке, в косматости мхов, выплывает кровля сарая, как горб ископаемой рыбины. Древний скрипит целакант, к небу рёбра косые вздымая, в утренних реках багря. Их потоками зыблема, знобко поводит хребтом деревянная глыба над дымом костров, над тоской и мольбой опустевшего края. В гулком железном корыте, до дыр проржавелом, красную глину с песком будоража лопатами, месят раствор печники в кирзачах, перепачканных мелом. Брови белёсые, речь на арго хитроватая, в рыжих усах пламенеют бычки самосадные, пальцы целованы ветром, грубы и умелы... Цокнет сорока в рогатых ветвях осокоря и застрекочет, по дереву шаркая лапками, скорую зиму браня, с заморокой голодною споря... За терракотовой банькой, за сливою зябкою изредка скатится в травы сиротское яблоко в стылом безмолвно-суровом великом просторе.
Добавить комментарий