Пожалуй ни в одном начинании столь тесно не переплелись первооткрывательский пыл и практицизм, благородство и честолюбие, отвага и азарт, романтика и патриотизм, как слились они в стремительном рывке к земным полюсам, за которым человечество следило не менее завороженно, чем сегодня — за чемпионатом мира по футболу или хоккею.
Дух века
Уж так повелось, что ко всякому веку, особенно в канун его наступления или окончания, род людской с удивительным упорством стремится прилепить непременный ярлык. Как только ни нарекали, например, XX столетие — эпохой атома и космоса, научно-технической революции и торжества социализма… Увы, ни одно из подобных определений не может оказаться исчерпывающим — даже если образно и емко описывает какую-то из многочисленных граней столь необъятного явления, как целое столетие человеческой истории.
Однако традиция есть традиция, и я позволю себе процитировать прекрасного французского писателя Франсуа Мориака, назвавшего XX век “веком спорта”. И действительно: никогда еще мир не знал такого размаха, такого культа спорта, из атлетических состязаний превратившегося в могучую интернациональную индустрию… Не в предчувствии ли этого в 1896 году возродил барон Пьер де Кубертен Олимпийские игры? И не потому ли стала символом едва народившегося столетия Великая полярная гонка?
В былые времена Земля была необъятна, человек же раздвигал границы известного мира неспешливо; одну попытку достичь его пределов могли отделять от другой даже не десятилетия — многие века. Но вот подошла к концу эпоха Великих географических открытий, на картах практически не осталось “белых пятен” — лишь два, причем белых не только в символическом, но и самом что ни есть прямом смысле: Арктика и Антарктика с таящимися в сердце их волшебными точками полюсов.
Географические полюса влекли исследователей едва ли не более властно, чем магнитные — стрелку компаса. А близящийся XX век внес в неторопливый ход открытия мира новый акцент: спортивный азарт, неодолимое стремление утвердить свой приоритет и приоритет своей страны.
Такого сплетения личных, национальных, государственных, политических амбиций история еще не знала (и, замечу, не будет знать следующие несколько десятилетий — пока не начнется столь же напряженная Великая лунная гонка, порожденная соперничеством сверхдержав; однако эта, последняя, окажется беднее обертонами, ибо амбиции государств подавят в ней человеческие).
Но по порядку.
Выход на старт
После плаваний Колумба прошло совсем немного времени, и стало ясно: открытый им Новый Свет являет собой многотысячекилометровый барьер, отделяющий Атлантический океан от Тихого и преграждающий путь к вожделенным “островам пряностей”, к сокровищам Индии и Китая. Ведущий туда восточный путь с легкой руки Васко да Гамы, первым обогнувшего южную оконечность Африки в 1497-1499 годах, оседлали португальцы. Западный, открытый Фернандо Магелланом в 1519-1522 годах, контролировали испанцы. Всем прочим оставалось искать другие, собственные. И начались поиски Северо-западного и Северо-восточного проходов — соответственно вдоль американского и евразийского берегов Северного Ледовитого океана.
На протяжении трех с половиной столетий предпринимались безуспешные попытки эти проходы отыскать. Отважные мореплаватели навсегда исчезали в белом безмолвии, оставляя по себе лишь память да имена на картах, или возвращались ни с чем (правда, “ничто” это всякий раз обогащало мир все новыми и новыми географическими открытиями). Родилась даже горькая шутка, что эпопея пресловутых проходов напоминает поиски странствующими рыцарями Святого Грааля — все ищут, хотя никто не знает, что это такое и существует ли оно на самом деле.
Так продолжалось до 1878-1879 годов, когда шведский полярник Нильс Адольф Эрик Норденшельд на судне “Вега” все-таки прошел — хоть и за две навигации, с зимовкой — Северо-восточным проходом, став первооткрывателем трассы, известной нам под именем Северного морского пути. Между прочим, экспедиция эта была организована на паях: часть денег выделил король объединенных унией Швеции и Норвегии Оскар II; другую — норвежский купец Оскар Диксон, чьим именем в благодарность был назван остров, открытый в Карском море; остальные же — русский купец Александр Михайлович Сибиряков, отдавший освоению сибирского севера все силы и деньги и, как это часто бывает с подвижниками, скончавшийся впоследствии в Ницце в одиночестве и нищете. Родине, благу которой он столь ревностно служил, Сибиряков оказался не нужен; в последний путь его провожали только шведский консул да двое соседей-шведов, не забывших о его роли в организации плавания Норденшельда…
Мир восторженно ахнул — миф обернулся реальностью.
Двумя десятилетиями позже на сцену вышел, может быть, самый великий из этой полярной плеяды — норвежец Фритьоф Нансен.
Беспримерный дрейф нансеновского “Фрама” в 1893-1896 годах показал, что специально для плавания в Арктике построенному судну и тщательно подобранному экипажу никакие каверзы полярных морей не страшны.
Правда, пеший поход к полюсу, предпринятый великим норвежцем с борта “Фрама”, обернулся неудачей — исследователи вынуждены были повернуть назад, не дойдя 419 километров до цели. Впрочем, трагедией это не явилось: Нансен был одним из последних путешественников старой школы, для кого научные результаты имели куда большее значение, нежели спортивные.
Дух азарта привнес в полярные исследования его младший современник и соотечественник — Руал Амундсен. Заслужив репутацию опытного полярника в экспедиции на шхуне “Бельжика”, предпринятой бельгийцами к южному магнитному полюсу (кстати, там же начинал карьеру американский врач Фредерик Альберт Кук, речь о котором пойдет ниже), Амундсен решил стать Норденшельдом Северо-западного прохода. С практической точки зрения этот путь уже никакой реальной ценности не представлял: былое испано-португальское владычество давным-давно кануло в Лету, а строившийся как раз в это время Панамский канал вскоре должен был стать самыми удобными дверьми из океана в океан. Однако, без малого четырехвековая мечта не потеряла от этого привлекательности. Приобретя крохотную, водоизмещением всего 47 тонн, шхуну “Йоа” с двигателем — смешно сказать! — мощность целых 13 лошадиных сил, Амундсен в ночь с 16 на 17 июля 1903 года выходит в море. И — побеждает.
Удача сопутствует ему во всем. Он встречает чистую воду там, где предшественников останавливали непроходимые льды. Когда шторм бросает шхуну на рифы, следующая волна благополучно снимает ее, а вылетевший из гнезд баллер руля волшебным образом сам собой возвращается на место. Он зимует там, где полувеком раньше погибла экспедиция англичанина Джона Франклина — без каких-либо потерь и в обществе дружелюбных эскимосов. Но вот позади три зимовки и, наконец, 30 августа 1906 года “Йоа” приходит в Сан-Франциско, тем самым завершив великую эпопею полярных проходов Сегодня “Йоа” стоит в норвежском музее — рядом с нансеновским “Фрамом”, а также бальзовым плотом “Кон-Тики” и папирусной ладьей “Ра” Тура Хейердала.
Теперь впереди остаются только полюса.
Северный — открыт, но кем?
Любой учебник дает на этот вопрос однозначный ответ: 6 апреля 1909 года на самой северной точке земного шара водрузил американский флаг Роберт Эдвин Пири. Его санная экспедиция была прекрасно подготовлена. На всем протяжении маршрута, как при восхождении на высочайшие горы, создавались базовые лагери. Последний же участок пути Пири, дабы ни с кем не делиться славой, прошел в обществе единственного спутника — негра (или, как принято выражаться в нынешние времена торжества политкорректности, афроамериканца) Мэтью Хенсона.
По возвращении Пири узнал, что другой полярник, упоминавшийся выше Фредерик Альберт Кук, уже побывал на полюсе годом раньше — 21 апреля 1908 года.
Уязвленный Пири развернул мощную компанию по дискредитации конкурента. Он запретил брать на судно полевые материалы, оставленные Куком в эскимосском селении, и материалы эти загадочным образом исчезли (случай, в истории полярных исследований беспрецедентный: к трудам и письмам коллег все и всегда относились с уважением, граничащим со священным трепетом — независимо от личных симпатий). По возвращении в США Пири сумел склонить на свою сторону спонсоров, финансировавших его экспедицию. Возникли два лагеря, причем война между ними не утихла и после смерти Пири в 1920 и Кука в 1940 годах.
Продолжается спор и по сей день. Не исключено, что нам никогда не дано будет узнать, кто же все-таки побывал на Северном полюсе первым — Арктика, как известно, умеет хранить тайны. И справедливости ради в первооткрывателях надлежало бы числить обоих, да вот беда: спорт не любит ничьих. Авторами же учебников руководит не идея справедливости, а наглядность спортивной победы…
Южный — открыт, но какой ценой?
Антарктическая гонка началась двумя годами позже. Почти одновременно, в 1911 году, к полюсу отправились две экспедиции: английская, под руководством капитана Роберта Фалкона Скотта, и норвежская, возглавляемая Руалом Амундсеном. (Любопытная деталь: в экипаже Скотта были двое наших соотечественников — Дмитрий Семенович Горев и Антон Лукич Омельченко, а среди спутников Амундсена — Александр Степанович Кучин; куда только не заносило русских людей!).
Англичане готовились открыто — о предстоящем предприятии писали газеты, публиковались научные статьи. Все приготовления Амундсена осуществлялись в глубокой тайне. Он утверждал, будто намеревается отправиться в Арктику, и под план экспедиции даже упросил Нансена уступить ему “Фрам”. Лишь в море он объявил потрясенному экипажу о перемене цели. Оба руководителя были учеными, но Скотт принадлежал к уходящему в прошлое племени путешественников-первооткрывателей, тогда как Амундсен был борцом за рекорды в духе XX века.
“Чтобы поддержать престиж полярного исследователя, мне необходимо было любой ценой и как можно скорее достигнуть какого-либо сенсационного успеха”, — признавался Амундсен.
Во время стоянки на острове Мадейра Амундсен написал о своих подлинных намерениях Нансену (глубоко уязвленный в душе, тот благородно заметил впоследствии сыну: “Жаль… Я мог бы дать ему несколько дельных советов”), а также в Австралию — Скотту, извещая того, что намерен вступить с ним в состязание. Так это слово впервые в истории Великой полярной гонки прозвучало открыто.
Не стану утомлять вас подробностями обоих походов к Южному полюсу. Им посвящено немало книг, уложить же в несколько строк величие преодоления непреодолимого попросту невозможно. Красноречиво свидетельствуют уже названия, данные первооткрывателями отдельным участкам пути: Адские врата, Танцзал дьявола, Чертов глетчер…
Достаточно сказать, что Амундсен и четверо его спутников выиграли гонку — они водрузили норвежский флаг в самой южной точке земного шара 14 декабря 1911 года. К оставленной там соперниками пустой палатке англичане пришли месяцем позже — 18 января. Потрясенные разочарованием, усталые до изнеможения, они пустились в обратный путь — и все пятеро погибли от истощения и стужи, не дойдя лишь нескольких километров до спасительного лагеря Одной тонны.
Умирая в сооруженной из последних сил снежной хижине, Скотт явил пример высочайшего благородства души. До последнего он вел дневник; писал письма — своим близким и близким своих спутников, прося прощения за неудачу экспедиции, советуя, как дальше жить осиротевшим семьям. В официальных посланиях он просил всех, от кого это зависит, оказать их родственникам всяческую поддержку. Дневники и письма Скотта — документ эпохи, по-своему не менее впечатляющий, чем знаменитый “Дневник Анны Франк”.
Их нашли следующим летом. Скотт лежал, прижимая к груди пачку бумаг. В январе 1913 года на этом месте установили крест из австралийского красного дерева с вырезанной ножом строкой из поэмы Альфреда Теннисона “Улисс”: “Бороться и искать, найти и не сдаваться”. Можно ли придумать эпитафию лучше?
“Я пожертвовал бы славой, решительно всем, чтобы вернуть его к жизни. Мой триумф омрачен мыслью о его трагедии, она преследует меня!” — писал Амундсен.
В отличие от северной, южная полярная гонка привела не к спору, но к примирению — редкий случай торжества исторической и человеческой справедливости.
Научная станция, построенная американцами на Южном полюсе, называется Амундсен-Скотт. А на установленной там мемориальной доске начертаны имена всех десяти участников обеих экспедиций — равно первооткрывателей по праву. А норвежский и английский флаги развеваются на самых высоких флагштоках.
Русская гонка
Собственно, открытием полюсов чемпионат мира закончился. Зримым свидетельством этого стал вбитый в лед в точке Южного полюса золотой гвоздь, равно являющий собой символ незримой земной оси и окончания эпохи Великих географических открытий. Однако в это самое время, в 1912 году, на севере началось новое полярное состязание — чемпионат России.
В нем участвовали три экспедиции. Первую, к Северному полюсу, возглавлял старший лейтенант Георгий Яковлевич Седов. В рапорте на имя начальника Главного гидрографического управления генерала А.Е.Жданко он писал: “В этом состязании участвовали почти все культурные страны, и только не было русских, а между тем горячие порывы у русских людей к открытию Северного полюса проявлялись еще во времена Ломоносова и не угасли до сих пор”.
Не найдя государственной поддержки, Седов на частные средства и добровольные пожертвования приступил к подготовке экспедиции. На паровом судне “Святой Фока” он попытался пройти из Архангельска к Земле Франца-Иосифа, но был затерт льдами у западного берега Новой Земли, где судно простояло целый год. Предпринятая затем попытка продвинуться дальше к северу оказалась малоуспешной, а вторая зимовка — в бухте Тихой на острове Гукера — очень тяжелой; на судне свирепствовала цинга. 15 февраля 1914 года Седов с двумя матросами, Г.Линником и А.Пустошным, на трех нартах двинулся к полюсу. Однако на седьмой день похода болезнь окончательно свалила командира, и 5 марта он скончался в 3 км от острова Рудольфа.
Геолог Владимир Александрович Русанов к 1912 году являлся уже опытным полярником, совершившим пять экспедиций на Новую Землю — их результаты стали выдающимся вкладом в русскую географическую науку. Теперь же он вознамерился на зверобойном боте “Геркулес” пройти от Архангельска до Берингова пролива, повторив плавание Норденшельда. Кстати, в экипаже “Геркулеса” был и А.С.Кучин — тот самый, что участвовал в антарктическом походе Амундсена. Экспедиция успешно обследовала угленосные районы Шпицбергена, установила там заявочные знаки и отправилась по намеченному маршруту. В течение следующих двадцати лет о ней никто ничего не слышал. В 1934 году на одном из островов Карского моря был найден столб, на котором вырезано “Геркулес”, а у берега останки разбитой шлюпки. Можно лишь предполагать, что судно было раздавлено льдами, а экипаж погиб на пути к берегам Сибири…
Наконец, третью экспедицию на шхуне “Святая Анна” организовал лейтенант Георгий Львович Брусилов — тоже не новичок на Севере, участник плавания Бориса Андреевича Вилькицкого на ледокольных пароходах “Таймыр” и “Вайгач”. Планы его мало отличались от русановских. Ледовая обстановка в тот год выдалась сложной — русским не везло в такой мере, как Амундсену во время плавания на “Йоа”. Едва пройдя Ямал, шхуна намертво вмерзла в ледяное поле и начался дрейф. Вскоре на участников экспедиции обрушились болезни: и цинга, и еще какой-то с трудом поддающийся определению недуг. Начались и трения внутри экипажа. Дошло до того, что 23 апреля 1914 года, когда “Святая Анна” находилась на траверзе Земли Франца-Иосифа, часть экипажа во главе со штурманом Альбановым покинула судно и по льду направилась на сушу, которой удалось достичь лишь двоим — самому штурману и матросу Конраду. Их подобрал и доставил в Мурманск возвращавшийся после гибели командира “Святой Фока”. А брусиловская шхуна бесследно исчезла в просторах Арктики.
Но вот здесь-то и начинается самое удивительное. Среди членов экспедиции волей случая оказалась дочь начальника Главного гидрографического управления Ерминия Александровна Жданко — судя по всему, здесь не обошлось без романтической истории. Так вот, существует свидетельство ее дальней родственницы, Нины Георгиевны Молчанюк, что за год-полтора до начала Второй мировой войны Ерминия Жданко появлялась в Риге, приехав откуда-то с юга Франции — факт, которому сама она по малолетству не придала тогда никакого значения. Если это правда, значит “Святая Анна” все-таки благополучно освободилась из ледового плена. Правда, в это время шла Первая мировая, и уцелевшим членам экспедиции, возможно, было при всем желании не вернуться на родину. А потом революция, еще одна война — Гражданская… И еще есть одно-единственое упоминание в прессе, будто в тридцатые годы не то во Франции, не то в Бельгии лейтенант Георгий Брусилов навестил своего бывшего командира, контр-адмирала Бориса Вилькицкого. Кто знает, легенда это или правда. Хочется верить…
Судьба “Святой Анны” — одна из самых жгучих загадок в истории отечественных полярных исследований. И поле деятельности для жаждущих доискаться правды здесь обширное, пусть даже шансы установить истину исчезающе малы.
Но почему же все три экспедиции оказались столь неудачными? Прежде всего потому, что они были организованы в условиях вечной нехватки средств. Именно поэтому были приобретены случайные, мало пригодные для плавания в Арктике суда, а не построенные специально, наподобие нансеновского “Фрама”. По той же причине Русанову и Брусилову приходилось рассчитывать на попутный зверобойный промысел, чтобы расплатиться с инвесторами, вложившими деньги в организацию экспедиций. Экипажи также оказались подобранными не слишком тщательно, что и привело, в частности, к уходу отряда штурмана Альбанова со “Святой Анны”. А ведь все три плавания, помимо научной цели, преследовали и еще одну, о которой у нас было как-то не принято говорить: за каждой из экспедиций стояла политическая партия. За Седовым — монархисты, за Брусиловым — эсеры, за Русановым — социал-демократы. Учитывая тогдашний всеобщий интерес к полярным исследованиям, успех подобного плавания мог немало поспособствовать престижу партии. Увы, дивидендов ждали все, а вот денег на экспедиции не давал никто… Что неминуемо должно было обернуться и обернулось трагедией.
Финиш — и главная загадка
Арктика и Антарктика… Белое безмолвие, жестокое царство Снежной королевы… И постоянная, ежедневная, ежечасная борьба за выживание — трудно даже представить, как могли сочетаться с нею научные исследования, да еще столь плодотворные, какими они оказывались у всех полярников.
Так почему же эти условия то ли привлекали, то ли формировали подлинно великих людей? Вспомните Нансена. Не одним переходом через ледниковый щит Гренландии и дрейфом “Фрама” вошел он в историю. Это был человек разносторонних дарований — ученый, дипломат, общественный деятель. Его нравственный авторитет был таков, что по сути именно слово Нансена в 1905 году, когда распалась шведско-норвежская уния, решило, каким государством стать его родине — монархией или республикой. Его стараниями в качестве специального комиссара Лиги наций вернулись по домам более полумиллиона военнопленных Первой мировой войны. Он сумел вернуть человеческое достоинство оставшимся без родины, без гражданства сотням тысяч русских эмигрантов первой волны, выдав им знаменитые “нансеновские паспорта” Лиги наций. Он организовывал помощь голодающим Поволжья…
И этими чертами, пусть даже не проявленными в такой мере и в таких масштабах, были все участники Великой полярной гонки — Амундсен и Скотт, Кук и Пири, Вилькицкий и Брусилов…
Так почему жестокие, безвидные и пустынные просторы взращивали таких людей? Вот загадка, ответа на которую пока никто не дал. Может быть когда-нибудь…
Добавить комментарий