В Балтиморе прозвучала знаменитая Седьмая ("Ленинградская") симфония Шостаковича. Дирижировал - Юрий Темирканов.
В предпоследней программе нынешнего сезона Балтиморского оркестра прозвучала под управлением Юрия Темирканова знаменитая Седьмая ("Ленинградская") симфония Шостаковича. 60 лет минуло с того времени, когда композитор написал свой 60-й опус (1941). Чуткость гениального музыканта позволила Шостаковичу, создавая эту симфонию, взглянуть на кровавое "сегодня" взором из завтрашнего дня1. Очевидец военных событий, Шостакович возвысился в Седьмой до обобщений вселенского масштаба. Симфония сделалась свидетельством грядущей победы России в пору, когда, оккупировав Белоруссию, Украину, Прибалтику и значительную часть России, гитлеровские полчища стояли на подступах к Москве, когда Ленинград, где сочинялась симфония, исходил кровью во вражеской блокаде. Музыка её проливала свет в души слушателей и стала бескомпромиссным обвинением фашизму, Нюрнбергским процессом за несколько лет до Нюрнбергского процесса.
Тема симфония понималась однако Шостаковичем много шире битвы с фашизмом. "Мы защищаем свободу, честь и независимость нашей Родины", - писал в те дни Шостакович2 и, словно предваряя будущие споры, пояснял, что война понимается им как... "историческая схватка... между разумом и мракобесием, между культурой и варварством, между светом и тьмой"3.
Шостаковичу выпало быть свидетелем не только гитлеровского нашествия на Россию, но, задолго до него, очевидцем, и, увы, жертвой беспощадного террора внутри собственной страны. В процессе работы композитора над Седьмой находились коллеги, советовавшие ему завершить партитуру хоровой здравицей "отцу народов" Сталину. Им было неведомо, что в ту самую пору, когда русские солдаты шли на смерть с возгласами: "За Родину! За Сталина!" - симфония эта сделается беспощадным разоблачением всякого тоталитаризма - будь он облачён в китель фюрера или мундир генералиссимуса.
Премьеру Седьмой симфонии с нетерпением ожидала в 1942 году вся страна. Первые исполнения её в Куйбышеве и Москве осуществил в марте Самуил Самосуд. В июле в Новосибирске симфонию четыре раза продирижировал Евгений Мравинский. 9 августа - в тот самый день, когда по приказу Гитлера армия его должна была вступить в Ленинград, в осаждённом городе состоялось историческое исполнение Седьмой симфонии под управлением Карла Элиасберга, повторенное в том же месяце ещё шесть раз.
Премьеру Седьмой ждали и во всём мире. Артуро Тосканини, Леопольд Стоковский и Сергей Кусевицкий вели отчаянную борьбу за право первого представления партитуры Америке. Стоковский писал, что исполнял сочинения Шостаковича еще с конца 20-х годов и был первым в США исполнителем многих его симфоний. Тосканини подчёркивал, что моральное право претендовать на премьеру даёт ему многолетняя борьба с фашизмом4. В множестве газетных откликов на триумфальные премьеры говорилось о долге американцев перед Россией, спасающей мир от чумы фашизма, о необходимости немедленной помощи великому союзнику.
Сомнения в значимости Седьмой симфонии как документа эпохи не возникало никогда. К вопросу о её художественной ценности не раз возвращались - вопреки даже вошедшим во все учебники по истории музыки утверждениям, что симфония эта является лучшей из лучших антивоенных партитур, таких, как Пятая симфония Прокофьева, Вторая Хачатуряна, Вторая симфония Онеггера, "Квартет на конец света" Мессиана. И всякий раз убеждались, что симфония... "не обнаруживает признаков старения"5. Как всеохватная оптимистическая трагедия XX века, равная по силе творениям Шекспира. Как партитура, органично сплавившая в себе различные типы музыкального повествования - последовательно-ассоциативный и поэтически-обобщённый. Как партитура, коренным образом переосмыслившая традиционную форму симфонии и соотношение между её частями.
Седьмая Шостаковича предъявляет серьёзные требования к исполнителям и становится своеобразным экзаменом для каждого дирижёра и оркестра. Неистощимые ресурсы запечатленных в ней эмоций и переживаний ожили в исполнении Темирканова с такой силой и яркостью, что музыка заразила слушателей, большинству из которых посчастливилось знать о Второй мировой войне лишь понаслышке.
Тема вражеского нашествия с первых же проведений обнаружила в трактовке дирижёра свою небезобидность: "наползания" виолончелей и контрабасов на кажущийся невинным диалог флейты и гобоя напоминали отдалённое урчание танков, рёв медных духовых воспроизводил, казалось, приближение вражеских самолётов. Изменяясь в своём инструментальном обличий, нашествие наползало на вас с разных сторон, психологически сжимало, сплющивало вас, словно заковывало в свои стальные объятия. С каждым новым проведением темы обнажалась её всё более бесчеловечная суть, и воздействовало это куда сильнее, чем одно только динамическое нарастание, которое приводило звучание оркестра к температуре расплавленной меди...
Нашествие пригвождало вас к месту, мягкое кресло концертного зала превращалось в сколоченную из страха и отчаяния дощатую нару бомбоубежища. Когда же в "русских" страницах партитуры звучала, словно одна гигантская скрипка, скрипичная группа оркестра, когда она вела затем свой диалог с виолончелями, когда солировала привычно радовавшая пластикой звука и редкой стилистической чуткостью флейта (Эмели Скала), сцена с огромным оркестром на ней и дирижёром словно исчезала из вашего взора, уступая место распахнутому во всю ширь открытому пространству. Пространству, буквально заполненному светом.
Нужно было обладать недюжинной художнической смелостью Шостаковича, чтобы поместить в первую часть симфонии картину такую роденовскую по скульптурной выпуклости, такую микеладжеловскую по трагической интенсивности. Резервы спушатепьского внимания кажутся исчерпанными. Нужно иметь за дирижёрским пультом музыканта эквивалентного Шостаковичу дарования, чтобы внимание это не ослабло в последующих частях симфонии. Более того - а именно так и случилось у Темирканова - чтобы подлинной кульминацией всей партитуры сделалась былинная по мощи и развороту картина русского сопротивления в финале симфонии.
Два с половиной сезона работы Темирканова с Балтиморским оркестром демонстрируют ощутимое творческое воздействие его на коллектив. Вместе сыграно несколько крупных симфонических произведений, нечасто появлявшихся в прошлом в его репертуаре - таких, как Вторая симфония Малера. Иные, как Тринадцатая Шостаковича, прозвучали здесь и вовсе впервые. Заметно выросли вовлечённость каждого музыканта в музицирование, творческая ответственность оркестра за качество воплощения музыки. Неизмеримо более гибкими сделались в процессе исполнения взаимоотношения между дирижёром и оркестром, острее стала реакция музыкантов на излучаемые дирижёром эмоциональные флюиды.
О качестве игры Балтиморского оркестра можно судить по его великолепным солистам. К упомянутому уже имени первой флейтистки добавим, возвращаясь к Седьмой симфонии, имена её коллег Джоу Тёрнера (гобой), Стива Барта (кларнет), Фила Колкера (фагот) и, конечно, Криса Уипьямса - исполнителя партии малого барабана, "стальной пружины" всего эпизода нашествия6. Великолепно показал себя - и как приглашённый концертмейстер, лидер оркестра, и как солист (solo в первой части симфонии) скрипач Питер Шоеман. Новое испытание - ему или одному из его коллег? - предстоит в начале будущего сезона, когда прозвучит "Жизнь героя" Рихарда Штрауса.
О качестве оркестра можно также судить по звучанию отдельных инструментальных групп. Безупречной по ансамблевой чистоте предстали медные и деревянные духовые. Игру абсолютно спаянную по тембру звучания продемонстрировала в многочисленных сольных эпизодах каждая из струнных групп.
Сам Темирканов подтвердил за эти два с половиной года свою мировую репутацию исключительно разностороннего музыканта, яркого интерпретатора, которому в равной степени подвластны конструктивная и эмоциональная сферы музыкального исполнения, дирижёра, обладающего секретом сильнейшего воздействия на аудиторию и оркестр, педагога-психолога, умеющего строить взаимоотношения с музыкантами, поднимать их нередко рутинную оркестровую работу до уровня истинно артистического музицирования. Темирканов снова подтвердил, что более всего его привлекаютсегодня сочинения масштабные, концепционные, партитуры огромного драматического наполнения. Не случайно поэтому исполнение Второй симфонии Малера и Тринадцатой Шостаковича, сделалось кульминациями прошлого балтиморского сезона. Не случайно, в нынешнем среди высших достижений дирижёра - исполнение Седьмой Шостаковича и, в одной из прежних программ, Второй симфонии Сибелиуса. Одинаково ярко предстали в Сибелиусе сдержанность чувств, суровость пейзажа, всепроницающая лирическая стихия, присущая композитору склонность мыслить крупными, протяжёнными музыкальными фразами. Очень непросто воссоздать в полной мере прихотливость динамического контура, который состязается, кажется, в партитуре Второй симфонии с изрезанностью берегов бесчисленных озёр Финляндии. Темирканову это удалось в полной мере. Давно не доводилось слышать такой пластики и такой покоряющей силы, в длительном, пологом восхождении к кульминации симфонии - гимну мирозданию!
Дебютантом Балтиморского оркестра оказался в той же программе Виктор Третьяков. Скрипач, которого так часто доводилось слушать в прежние годы в Москве, не появлялся ни в Вашингтоне, ни в Балтиморе вот уже десять лет. Всегда волнительно встретиться с музыкантом после такого длительного перерыва: изменился ли его стиль? в какой исполнительской форме находится он ныне?
Отвечу на эти вопросы сразу же: судя по услышанному Концерту Сибелиуса, исполнительский стиль Третьякова не остался неизменным. Никогда прежде не доводилось слышать в его игре такой открытой романтичности, такого ритмического своеволия (каденция первой части), порой даже чувственности (побочная партия). Романтичность эта прекрасно сочеталась в его трактовке Сибелиуса с воссозданием "скальности", "кряжистости" музыки (финал Концерта). Сильное впечатление оставило исполнение медленной части - Adagio: редкое по интенсивности звучание скрипки, пронзающей оркестровые tutti, суровость мелоса, словно бы высеченного смычком из серого гранита.
Третьяков пребывает в отличной форме, хотя, по собственному его признанию, выступает много реже, чем прежде, больше времени отдавая педагогической деятельности в Германии, где он живет ныне. Не скрою, наслаждение от трактовки скрипачом музыки невольно соединялось с наслаждением от лицезрения совершенного мастерства, с которым он владеет инструментом.
Впереди - заключительная программа сезона Балтиморского оркестра. Прозвучит музыка Сергея Прокофьева к кинофильму Сергея Эйзенштейна "Иван Грозный" (аранжировка Абрама Стасевича). Россия предстанет перед американскими слушателями ещё одной трагической страницей своей истории - из века XVI-го; оркестр и дирижёр представят им ещё один шедевр русской музыки - из века ХХ-го...
1 "Между мгновением и вечностью" - так мудро назван интереснейший сборник документов и материалов о Шостаковиче, выпущенный в 2000 году в издательстве "Композитор" в Санкт-Петербурге.
2 Дмитрий Шостакович "Седьмая симфония", "Правда", 29 марта 1942.
3 (Там же)
4 Согласно достигнутой договорённости Тосканини получил право первого исполнения Седьмой симфонии по радио, Кусевицкий - первого публичного исполнения, Стоковский - право первой записи на пластинки. В одном только сезоне 1942/43 года симфония была исполнена в США 62 раза и транслировалась почти 2.000 американскими радиостанциями.
5 Генрих Орлов. Симфонии Шостаковича. Ленинград: Государственное музыкальное издательство, 1961. С.145.
6 "Досужие критики, наверное, упрекнут меня в том, что я подражаю "Болеро" Равеля, - признавался Шостакович. - Пусть упрекают, а я так слышу войну". (См.: И.Гликман. Предисловие к кн.: Письма к другу. Дмитрий Шостакович - Исааку Гликману. Москва: "DSCH", Санкт-Петербург: "Композитор", 1993. С.22
Добавить комментарий