Три страницы из дневника

 В сумасшедшем этом мире

 Рака, Лебедя и Щуки...

 Не доставай языка из ножон – придется сражаться. 

 Время, уходя, шумело в ушах, как прибойная волна, скатываясь с галечного берега. 

 Алкоголь в организме мужчины превращается в нитроглицерин: он может быть лекарством, но, если по нему ударить, он взорвется.

 Тело мое легко пересекло океан и поселилось в Америке, а душа – сколько бы ни говорили исследователи о ее весе (в среднем 25 граммов) - оказалась то ли неподъемной для самолета, то ли она заупрямилась... душа моя осталась в России.

 «Душа - это Бог, нашедший приют в теле человека»

 …Это была небольшого роста, мягонькая на вид женщина... с таким количеством упорства, какого хватило бы на танковую армаду Гудериана. Но противостояли этой танковой мощи не 28 солдат, засевших в окопах с противотанковыми ружьями и связками гранат, а стоял насмерть один мужчина и он ухитрялся, обстреливаемый со всех позиций и изо всех стволов, не сдавать своих позиций... ну, не герой ли он после этого?

 Снег покрывает машины, стоящие на обочинах, капоты, лобовые и задние стекла, багажники – так ровно, что, повинуясь контрабандно вывезенному графоманскому инстинкту, так и хочется написать на этой белой поверхности какое-нибудь короткое вечное слово.

 Честно: видел колесящую по улицам Нью Йорка машину, на капоте которой красной краской крупно было выведено это известное русское трёхбуквье!

 Очень интересен русский пользователь инета! Еще не отерев пальцы от мела, которым он только что написал на заборе или на стене трехбуквенное слово, отечественный юзер уже кликает по клавишам киборда. Понятно, что пишет он – но уже на весь мир - всё то же слово...

 Грозит мне Возраст пальцем узловатым:

-Всё балуешь? Храбришься, старичок?

 О смерти. Сломается зубчик всего лишь в одной из шестеренок в нашем большом «часовом» организме, либо кончится завод – и всё остановится.

 В автобусе. Бородатый мужик выглядывал из своего капюшона, как Леший из дупла. 

 Спешка к тому времени сидела во мне, готовая, как некий зверь, к прыжку, и стоило дать ей волю, подать нечаянный сигнал, как она вскакивала, завладевала мной, и тогда всё неслось вскачь, и сам я несся вслед за всем, пытаясь догнать. А ведь «вскачь не попашешь». 

Главное, молился я, чтобы спешка не переместилась на бумагу.

 Мозг – наша большая мастерская, где верстаки и инструменты, стружки на полу... куда мы входим засучив рукава...

 Офисная, мгновенно появляющаяся и тут же исчезающая улыбка оставила в конце концов морщинки по краям губ, похожие на скобки. Улыбка в скобках – такая математика... 

 «Нищий духом» - лучший пропуск в религию. 

 Как пыль тряпицею хозяйка,

 Сотрёт Альцгеймер чепуху,

 Которой жил...

 Весь вечер над этой пожилой дамой в чёрном висела вывеска «Значительность», но, кажется, ничего уже под этой вывеской не было, как не было во времена, не так уж давние, ничего под вывеской «Рыба» или «Мясо».

 Прогулка. Лица пожилых женщин напоминают прочно запертые шкатулки, где хранится такое дорогое сердцу прошлое, всякая. в общем-то, чепуха: старые письма, потерявшие камешки кольца, порванные бусы, одна из пары сережек, чем-то памятная брошка с потускневшим рубином, который так и просится, чтобы его потерли кусочком замши... И кроме замка, который так и видится в рисунке морщин и сжатых губах, на этих лицах ничего уже нет, и любопытство в них пропало, хотя мир всё так же всё новой и новой новизной отвечает каждому любопытствующему взгляду

 Моя цель? Чудо, рожденное словом. И никакой идеологии: ею я ох как нахлебался. 

 Не будь Андерсен так одинок – никогда не было у него, некрасивого, макроцефала (огромные кисти рук, огромные ступни...), ни возлюбленной, ни жены, – мир не узнал бы его прекрасных сказок: в них воплощал он никем не востребованную свою любовь.

 ...там будет царство холода, снега и льда – царство Забвения, и будут бессильные попытки пленника Снежной королевы сложить слово Вечность из кусочков льда, и только с появлением Женщины слово сложится само собой, а потом оба они, взявшись за руки, покинут холодную страну...

 Подумал я, скорбя всем сердцем, что моя образованность держится на двух очень уж разных частях. Вначале я считал, что пословица «И рыбку съесть, и нах... сесть» - абсолютно правильная в прочтении, большинством одобренная и никакой правке не подлежит. Прошло время - и я обнаружил, что пословица звучала при ее создании иначе: «И рыбку съесть, и... лапоть не замочить». С этого момента, можно сказать, началась вторая половина моей образованности.

 Впрочем, первоначальный вариант пословицы для первой половины жизни совсем-совсем неплох.

 Не дай мне бог о чем-то давнем дорогом, старея, вдруг подумать плохо!