Нежданоv. Короткая повесть

 Судьба постоянно и до удивления нелепо сталкивала их по жизни, словно не было у неё никакой возможности разместить этих двух человек в несоприкасающихся житейских пространствах. Впервые они познакомились, когла обоим было 13 лет: новенького Нежданова зачислили в седьмой "В", где Костик учился с первого класса. Семья Нежданова почему-то решила перекочевать из Крыма именно в ту самую Южную Республику - а в Союзе ведь было много других южных республик - где Костик и его родители обитали уже десять долгих лет, покинув, из-за работы отца, уездный русский городок и осев в чужеземной столице одного из государств будущего ближнего зарубежья. На второй день своего пребывания в 7-м "В", где за семь лет совместного обучения среди "мужской" половины класса установилась довольно жёсткая иерархия, долговязый и задиристый Нежданов сцепился с известным драчуном, коренастым мальчишкой по прозвищу Трюфель. И не спасовал, хоть и заработав от Трюфеля немало тумаков, но и надавав тому порядочно. После этого случая Нежданова, в отличии от скромного и незаносчивого Костика, не обижали. По причуде классной руководительницы, их усадили за одной партой, навязав таким образом старожилу Костику заботу о новичке, в которой тот абсолютно не нуждался. Немудрено, что и квартира Неждановых была в той же блочной пятиэтажке, где проживал Костик с родителями, так что и домой после уроков они ходили вместе. Кроме умения постоять за себя, была у Нежданова и другая черта характера, облегчающая существование не только в отроческом возрасте, но и в зрелые годы - льстивость. Угодничая по мелочам, он быстро втёрся в доверие и к школьных хулиганам, и к дворовым пацанам старшего возраста, что не замедлило сказаться на его положении в классе. Месяца через три после его прихода в седьмой "В", он поведал Костику о своем увлечении Бочаровой, скромной девчонкой с чертиками в глазах и хорошей фигурой. Еще через две недели Нежданов провожал Бочарову домой после школы, а Костик, переживая, - Бочарова нравилась ему с пятого класса, но он боялся ей в этом признаться - плёлся один далеко позади. Неделю спустя, он поджидал своего друга на скамейке в подъезде, пока тот целовался с Бочаровой в подвале соседнего дома. 

 После окончания восьмого класса Костик продолжил учёбу в школе, а Нежданов, то ли по неуспеваемости, то ли по предприимчивости, перешел в ПТУ осваивать профессию водителя-автомеханика. В девятом классе Костик оказался в компании эрудитов, чуть ли не с первых лет школы настроенных родителями на поступление в высшие учебные заведения столицы СССР или, куда ни шло, в местные ВУЗы Южной Республики. В эти два года они почти не встречались: Нежданов получил общежитие рядом с училищем, располагавшимся на другом конце города и в старый двор, который нередко и якобы случайно посещала забытая им Бочарова, почти не заглядывал. Закончив школу, Костик уехал на родину, в Россию, откуда почти пятнадцать лет тому назад его родители перебрались в столицу Южной Республиии и куда все эти годы его постоянно влекло. Сдав экзамены, поступил в провинциальный университет - не ахти какой, но и не хуже других. Так для Костика началась студенческая пора, центром и неотъемлемой частью которой было его обитание в стареньком двухэтажном общежитии, размещавшемся в здании дореволюционной женской гимназии. Учёба, конечно, тоже присутствовала в его молодой жизни и довольно зримо, но больше как задний план, некое витиеватое продолжение беззаботного студенческого быта. 

 Прошёл-пролетел год, заполненный влюблённостями, гулянками и сессиями. На лето, оставшись без стипендии, Костик записался в строительный отряд, отправлявшийся на одну из грандиозных новостроек эпохи перезрелого социализма. По давно установившейся традиции, к студенческим отрядам обычно добавляли - для вправления мозгов - пару-тройку птушников. Приехав на место дислокации, в здание средней школы юного города N, стройотряд Костика обнаружил свою долю контингента, подлежащего перевоспитанию. Их было двое, полутрезвых, дальновидно занявших лучшие кровати и вполне компетентно исполнявших на гитаре новейшие хиты советской эстрады из репертуара "Машины Времени." Одним из них, не гитаристом а подпевающим, был Нежданов, который с детства немного картавил и поэтому не мог претендовать на роль главного исполнителя. Какими неведомыми путями занесло его из ПТУ Южной Республики в город N, в недалеком будущем переименованный в честь почившего кремлевского старца, Костику догадаться не представлялось возможным... Во многом благодаря Костику и его знакомству с Неждановым особых проблем, связанных с поведением их подопечных в двухмесячный период деятельности стройотряда не было. Хотя трудовыми подвигами Нежданов и его товарищ не отличались и тяжелым бетонным работам по заливке фундамента для машиностроительного завода-гиганта предпочитали нескончаемые перекуры, уже одна их нехмельная безучастность оказывала шефствующим бойцам стройотряда моральную поддержку. Для Костика приятельство с Неждановым имело и личную выгоду: заведя близкое знакомство с одной из студенток-раздатчиц в столовой, Нежданов, во время одного из обеденных перерывов, указав на Костика, повелел ей наклыдывать тому двойные порции. Девушка неукоснительно соблюдала наказ в течении целого месяца, до тех пор, пока Нежданов не сменил её на другую студентку, из бригады маляров. 

 В конце августа они разъехались по домам: Нежданов в Южную Республику заканчивать ПТУ, а Костик в Россию, продолжать учёбу в университете. Ещё через год, после окончания Костиком второго курса, предоставление отсрочки от призыва в армию студентам дневных отделений в большинстве вузов неожиданно прекратилось. В это серое большинство, вполне естественно, угодил и заштатный университет Костика. Многим его сокурсникам, а скорее их родителям, всё же удалось найти лазейки в новом законе о всеобщей воинской обязанности: в дело пошли нетрудоспособность, инвалидности разного рода, многодетство, плоскостопие, кровяное давление, мохнатые лапы и прочие мотивы, приемлемые министерством обороны. 

 Осенний призыв был дождлив, пьян, и безотраден. Костик попал в окружной учебной центр, про который говорили, что куда бы ни направили служить по его окончании, хуже не будет. Как студента, Костика определили в роту подготовки сержантского состава, целиком состоявшую из выпускников высших учебных заведений, обделённых военными кафедрами, и из таких недоучек, как он сам. Все, кроме сержантов-инструкторов, были "духами" одного призыва и поэтому дедовщина, в неуставном понимании, напрочь отсутствовала. Карантин, или ускоренная ломка гражданского облика с последующей его реконструкцией для использования в новых, армейских условиях, промелькнул незаметно и за ним последовали маетные солдатские будни. За вычетом бессмысленного компонента, подпадавшего в философскую категорию "дурдом" и состоявшего из нескончаемой муштры, сиречь строевой подготовки, ежедневного надраивания мастикой деревянных казарменных полов, кухонных нарядов, тупости отцов-командиров, многочасовых политзанятий и тому подобной суеты, учебка достойно справлялась со своей основной задачей - поставкой в войска пусть и глубоко замороченных, но знающих своё дело бойцов. 

 Под новый год, в тридцатиградусный мороз перебегая необъятный строевой плац, Костик нечаянно обратил внимание на знакомую, как ему показалось, походку солдата, неторопливо идущего ему навстречу. В отличие от Костика, одетого в развевающуюся на ледяном ветру шинель, на солдате были ватные штаны и утепленная куртка с меховым воротником. Чёрные погоны без лычек указывали на принадлежность к рядовому составу автомобильной роты, в сторону которой и направлялся солдат.

 - Нежданов? - на всякий случай окликнул Костик, рассчитывая, скорее, не на ответ, а на беззлобный матюжок старослужащего.

 - Тля! - ругнулся Нежданов, - а это, конечно, был он. - Костик, ты что ли? Какими ветрами?

 Нежданов подошёл поближе. Здоровый румянец малиновыми пятнами проступал на его скулах, насмешливые с ехидцой глаза оценивающе смотрели на Костика. За год, прошедший с их последней встречи в стройотряде, Нежданов заметно окреп и, казалось, прибавил в росте. Одет он был с иголочки: слегка укороченный, по фигуре, бушлат в растёгнутом вороте которого виднелась телогрейка - недопустимая роскошь для новобранцев - и чуть ли не яловые сапоги.

 - Меня понятно какими, а вот ты, что здесь делаешь? Костику трудно было поверить, что военкоматы Южной Республики так неразумно распределяли местные кадры. Нежданов был краток:

 - Вопрос не по адресу, Костик. Водилы везде нужны. Куда бежишь?

 - Посыльный. Костик махнул рукой в сторону штаба части.

 - Надолго?

 - Сам знаешь - пулей. А что?

 - Загляни на обратном пути ко мне в роту, офицеров нет, я дневального предупрежу.

 Дневальный автомобильной роты при входе Костика дежурного сержанта не позвал, глазами и кивком головы указав на дверь в каптёрку. Костик постучал. Нежданов, переодевшийся, но не снявший подбушлатника - в помещении роты было не больше 12 градусов выше нуля - впустил его внутрь, заперев дверь. В каптерках Костику раньше бывать не доводилось. В их мотострелковой роте всем запралял Кусок - прапорщик, стащивший у Костика книгу, когда тот, будучи дневальным по штабу после бессонной ночи в карауле, провалился на минуту в сладкую дрёму. Каптёрка удивила его своими размерами и изобилием.

 - Возьми на грудь поживее, на морозе рассосётся, - протягивая Костику стопку водки, сказал Нежданов.

 - Да ты что! - начал было Костик, но Нежданов уже держал наготове стакан воды и бутерброд с докторской колбасой. Костик, не теряя времени, выпил и, взяв закуску, сел на табуретку. 

 В последовавшем рассказе Нежданова не было ничего необычного. По окончании училища он угодил в осенний призыв, как и Костик. В военкомате Южной Республики ненароком оказались "покупатели" из России, искавшие водителей и автомехаников. Так Нежданов, вместе с тремя его сокурсниками, попал сюда. Вся рота одного призыва, ребята неплохие, дедовщина отсутствует. Благодаря своей практичности и умению подмаслить, Нежданов сменил на фартовой должности каптёрщика отслужившего сержанта, задержавшегося в части на целую неделю после выхода приказа об увольнении в запас, по случаю обучения молодого бойца такому важному делу. Службу Нежданов, конечно, тянул, но не как все, и армейской жизнью был вполне доволен.

 - Была бы возможность, я бы здесь до дембеля просидел, как мой предшественник, - пооткровенничал он.

 - И что тебе мешает? - спросил Костик. - Сделай вид, что любишь коноводить, прогнись где надо, получишь сержанта, оставят инструктором.

 - Не в жилу мне, не получится. Тут напористых и без меня хватает. Я уют и спокойствие люблю, - Нежданов обвел рукой каптерку, будто предлагая Костику полюбоваться на его хозяйство. - Но здесь два года не просидеть. Водить бы не разучиться, уже два полигона сачконул, - неожиданно добавил он. 

 За оставшиеся до окончания учебки четыре-пять месяцев, Костик встречался с Неждановым довольно часто и, как ни странно, именно во время выездов на полигоны для занятий по боевой подготовке: ночные и дневные стрельбы, марши, маневры и тому подобные ратные утехи. На все эти мероприятия будущих командиров отделений развозила автомобильная рота и валять дурака Нежданову, несмотря на его привилегированный статус каптенармуса, не удавалось. Водителем он зарекомендовал себя неплохим и ребята предпочитали ездить с ним, если был выбор - пусть даже в их затруднительном положении сельдей в железной бочке БТРа, куда вместо восьми набивали по 20 человек, изъяны дороги почти не ощущались. В БТРе было спасительное тепло, в котором после дня или ночи проведенных в зимнем лесу, на трескучем морозе, конечности, распростёртые в трех измерениях между утрамбованными телами вымотанных сослуживцев, блаженно оттаивали и разомлевали, а мозг, если он еще жизнедействовал, быстро погружался в беспокойный полусон. От водителя требовалось лишь доставить эту размораживающуюся биомассу по назначению, в казармы. Дорога занимала около часа, но с Неждановым обычно ехали все полтора и вздремнуть удавалось поосновательнее. 

 Шесть месяцев в учебке пронеслись кошмарным, но на удивление ярким мигом, запомнившимся - каким образом Костик знал это уже тогда? - на всю жизнь. Лишь перед самой отправкой в войска, уже с сержантскими лычками на погонах, им выдалось несколько спокойных дней. Новое пополнение рекрутов заняло помещение их роты, и редеющую поденно группу выпускников, ежедневно отбывающих в войска, разместили на пятом этаже той же казармы, во временно опустевшем расположении чужого батальона. Ни тебе подъёмов в шесть утра, ни отбоев в десять вечера, всего и делов-то - не опоздать на приём пищи.

 Но в армии для обыкновенного солдата - не хлебореза, писаря, повара, банника и прочей нестроевой мишуры - хорошего, за редким исключением, понемножку. Настал день, когда Костика с товарищами вызвали в неприметную двухэтажку на территории учебной дивизии, о назначении которой он раньше и не подозревал. Там, высовываясь из облицованного шпоном проёма в стене, как из раздаточного окна в столовой, ефрейтор-штабник выкрикивал названия воинских частей и фамилии направлявшихся туда младших сержантов. Случалось, что подружившиеся за полгода ребята хотели и дальше продолжать службу вместе; иногда кто-нибудь робко просился в часть, где уже служили земляки или приятели. И тем, и другим часто везло и их просьбы удовлетворялись. Было и так, что списки ещё отсутствовали, а запрос уже пришел - тогда просто набирали желающих бодряков, рассчитывающих на авось. Много лет после службы в армии Костик жалел, что и он оказался таким вот безрассудным оптимистом и не согласился поехать с друзьями в знаменитую 2-ю гвардейскую, хотя возможность была, а позарился на не менее известную и титулованную часть, к тому же и отдельную - почему отдельную, он не знал, но представлялось что-то заманчивое и специального назначения. 

 Через неделю Костик и ещё трое-четверо парней из учебки прибыли на новое место службы. За высокими металлическими воротами пропускного пункта виднелись аккуратные многоэтажные дома необычной ступенчатой формы и другие постройки весьма современного типа. "Ну прямо, тля, олимпийская деревня, ёпрст", - поделился мнением с сослуживцами огрубевший за полгода в учебке Костик. Из КПП вышли несколько солдат поглазеть на новичков. Они вели себя довольно развязно, ухмыляясь и без стеснения разглядывая вновь прибывших. Самый неприятный из них, с одутловатой и наглой физиономией, предварительно покосившись по сторонам, сделал непонятный знак рукой, сначала проведя ёю возле шеи, затем резко подняв вверх. "Смотри, Костик, - чувствуя нескрываемую враждебность местных, шепнул знакомый младший сержант из их группы, - а ведь все, гады, одеты в форму из офицерского сукна и сапоги на ногах яловые". 

 В самой части, перед зданием отдаленно напоминающим кинотеатр, уже толпилось несколько десятков солдат и сержантов. Вскоре всем было приказано зайти внутрь и занять свободные места в просторном актовом зале с рядами кресел, амфитеатром спускающихся вниз к большой сцене, на которой стояли накрытый казенной скатертью стол и несколько стульев. Немного погодя к Костику, не обращая внимания на его соседей, подсели два сержанта: оба рослые, косая сажень в плечах, один как бы улыбчивый, но с жёстким буравящим взглядом темных глаз; на тонком, с хищными чертами лице другого застыла кривая, оценивающая ухмылка.

 - Младшой, в разведроте не хочешь служить? Лучше разведки в этой шарашке ничего нет, - спросил мнимо-улыбчивый.

 - А почему я? - удивился Костик, оглядев зал.

 - Здесь вопросы задаём мы, - ответил сержант. - Да или нет?

 - Ну да, хочу, - сказал Костик, пожав плечами.

 - Ну пошли тогда. Проверим тебя на турнике - вступил в разговор худолицый. - За мной, с вещами.

 Костик наскоро обменялся рукопожатиями с друзьями и следом за сержантами вышел из зала наружу. Темнело. Немного в стороне от клуба-кинотеатра виднелась спортплощадка с традиционным набором армейских тренажёров: турниками, лестницами, шведскими стенками, лабиринтами и наклонными скамейками. Они подошли к турнику.

 - Подъём переворотом, десять раз, без касания земли ногами, - приказал худолицый. - Начинай!

 С упражнением Костик был хорошо знаком, без него не обходилась ни одна утренняя зарядка в учебке. Сняв ремень и положив вещмешок на скамейку, он без особых усилий выполнил команду, стараясь не задевать перекладину животом.

 - Минута на отдых, - продолжил сержант. И, почти сразу, - Подтянуться пятнадцать раз.

 Уже приустав, Костик кое-как подтянулся, на пятнадцатом во всю помогая себе ногами и туловищем.

 - Минута на отдых, - не унимался худолицый, - упор лёжа, сорок раз отжаться.

 - Ладно, Саня, хватит с него, - сказал внимательно наблюдавший за всем первый сержант, по-видимому, старший по должности. - В роте окрепнет.

 Взглянув на сузившего свои и без того маленькие, злые глазенки худолицего, Костик понял, что ничего хорошего его в разведроте не ждет. Но уклониться, вернувшись обратно в зал, к готовящемуся там формальному, не приватному, как вышло с ним, распределению, означало бы смалодушннчать. Отказываться было поздно, да и стыдно. Прихватив вещмешок, Костик направился за сержантами. 

 Расположение разведроты удивило его не меньше, чем внешний облик самой части: этакий образцовый санаторий для пациентов с аскетическими наклонностями. По каждую сторону длинного коридора с вылизанным до матового блеска паркетным полом располагались пять просторных спальных помещений, на 12 коек каждое. Комнаты справа были явно заселены, слева - пустовали, видимо на случай призыва резервистов. Костика представили командиру роты, сухопарому капитану с плутоватым несимпатичным лицом и двум комадирам взводов, напоминавших переодетых подростков, играющих в войну. Служба Костика в "олимпийской деревне" началась; впереди было ещё долгих полтора года.

 Странный жест солдата с КПП прояснился на другой же день, во время шестикилометровой утренней пробежки, проводившейся по форме номер два, то есть с голым торсом, и обязательной в любую погоду. Впереди роты мчался прапорщик Тюря, в спортивном костюме, кроссовках и с брюхом обвёрнутым полэтиленовой плёнкой - для похудания. За ним неслись "духи" - бойцы одного с Костиком призыва, включая его самого, отслужившие меньше одного года. Немного поодаль, не особенно напрягаясь, рысили старослужащие. Из кабины проезжавшей мимо шишиги, замедлившей ход напротив отделения Костика, высуналась озорная башка в пилотке и отчетливо произнесла: "Духи, вешайтесь". Слова сопровождались знакомым уже Костику движением руки вокруг шеи. Его худшие опасения подтерждались: служба здесь далеко не сахар, лёгкого житья не будет. 

 Старослужащих в роте было большинство и традиционная, матёрая дедовщина процветала вовсю. С первого же дня Костику пришлось отстаивать свои уставные солдатские права, как по мелочам, так и в серьёзных переделках - иначе унижений, издевательств и побоев было не избежать. Деды, сами натерпевшись с лихвой в "духовный" период их армейского существования, спешили выместить накопившееся зло на ровесниках, волею судьбы очутившихся в рядах Вооруженных Сил СССР на пару месяцев позже. Неуступчивость Костика не принесла ему в роте ни авторитета, ни признания, вместо этого обернувщись отчуждением и неприязнью сопризывников, потакавших дедам. 

 Да ладно бы только дедовщина, месяц-другой можно и потерпеть, пообвыкну, думалось Костику. Тяжелее было расстаться с мечтой об интересной службе в разведке, ибо с каждым днём ему становилось всё более очевидным, что подготовка здесь, по сравнению с учебкой - дерьмо, никудышная. На утреннем разводе солдат часто распределяли на хозяйственные работы или на ремонт квартир офицеров, проживавших в уютном военном городке неподалеку. Иногда, чаще всего по ночам, их поднимали на усмирение разбушевавшегося стройбата, располагавшегося неподалеку от части. Ни тебе рукопашных боёв, стрельб, занятий по тактике, поиску, засадам, налётам и чем там ещё должна бы заниматься по представлнеию Костика войсковая разведка. Когда в конце июля наконец-то выехали на стрельбы, Костик, единственный в роте прошедший через жернова учебки - остальной состав был "доморощенным" - отстрелял лучше всех, включая желторотых взводных. Его этот факт как-то особенно не обрадовал и не удивил. 

 Не удивило его и то, что в августе, заступая дежурным по роте, он увидел на вечернем плацу хорошо знакомый долговязый силуэт Нежданова. "Опять как с неба свалился, тля", - ругнулся Костик, впрочем благосклонно, привыкнув уже к непредсказуемым появлениям этого полудруга-полуземляка и, как теперь ни крути, сослуживца.

 - Мужики, зёма у меня вон там, на правом фланге, надо бы переговорить, - обратился он к дневальным, угрюмым черпакам, угодившим в наряд за опоздание на утренний осмотр.

 - С тебя пайчуга, - ответил, глядя в сторону, Лёха Кобылкин, боксер-разрядник. Пайчугу - поллитровую картонку молока и свежий батон из офицерского универмага - надо было еще добыть, рискуя попасться в лапы патруля.

 - Сделаю, но не сегодня, - пообещал Костик, рассчитывая в следующем наряде озадачить одного из дневальных своего призыва.

 - После развода подойдем, - милостиво согласился Лёха.

 Через пятнадцать минут они пошли за Костиком к противоположному концу строевого плаца поглядеть на его земляка. Нежданов, чересчур туго перетянутый ремнем - неотъемлемый признак молодого солдата - деревянными шагами следовал за явно старослужащим сержантом.

 - Нежданов, - окликнул его Костик, подойдя поближе. Тот, увидев Костика, остановился было, в надежде поговорить. Неждановский сержант, невысокий плотный малый с бедовым выражением лица, приостановился, окинув Костка проницательным взглядом и мгновенно разгадав его "духовный" статус.

 - Оборзел, душа? Не видишь перед собой целого старшего сержанта? Честь отдал быстро.

 Чему Костика действительно научили за четыре месяца в разведроте - не бздеть перед бойцами остальных подразделений, независимо от срока службы. Другими словами, не ронять честь разведки, которую в части уважали и побаивались. Поэтому, спиной ощущая присутствие своих дневальных, Костик дерзнул:

 - Рот закрой сержант, а то помогу.

 Бедовый сержант дёрнулся было по направлению к Костику, но вовремя остановился, заметив выдвинувшегося Лёху Кобылкина, о кулаках которого, похоже, был наслыщан.

 - За мной, душманы,- процедил он, сплюнув. И Костику: - Вешайся, дух.

 - Я в разведроте, заходи - крикнул вслед удаляющемуся Нежданову Костик.

 Нежданов успел лишь пугливо кивнуть, тут же получив короткий удар в грудь от развернувшегося сержанта.

 - Это что, танкисты? - спросил Костик у Лёхи.

 - Ремонтно-восстановительная. Деды и дембеля. Не повезло твоему зёме. А этого старшёго я ещё сам, будучи духом, отметелил, он меня хорошо помнит, - ответил Лёха. - Две пайчуги с тебя, добавил он. - Мы тебе что, тля, телохранители? 

 Через неделю, находясь в почти бессменном дежурстве по роте, Костик заметил боязливо мелькавшего в вестибюле перед входом в подразделение Нежданова. Попросив товарища присмотреть за их дерганным капитаном, что-то сосредоточенно писавшим у себя в кабинете, Костик вышел из роты, оставаясь в поле зрения стоявшего на стреме дневального. Нежданов, осунувшийся, со следами запекшейся крови на правом ухе, поведал Костику о своих злоключениях, беспрерывно оглядываясь по сторонам. Из учебки его распределили вскоре после Костика. Уже здесь, в части, он по списку попал механиком-водителем в ремонтно-восстановительную роту, где с первого же дня начались издевательства: больше половины состава насчитывали деды и дембеля. Остальными, за исключением нескольких солдат его призыва, были еще более озлобленные черпаки, отслужившие год и сами недавно выбравшиеся из пекла неуставного кошмара.

  Нежданов, не из робкого десятка, да и осмелевший за полгода в учебке, первый месяц бился отчаянно, невзирая на лица.

 - В ночь после прихода в ремроту меня разбудил дембель, внешне не особенно здоровый, но сильно припухший, сразу видно: "Одеться и в сушилку за мной, душман". Офицеров в роте не было, в наряде стояли молодые. - В сушилке, ни слова не говоря, ударил меня в грудь - сюда, в пуговицу, - показал рукой Нежданов. Костик кивнул - он знал, что такое удар в "душу" и как болезнен он может быть: скобка-хомуток на обратной стороне пуговицы вонзалась в тело на пол-сантиметра, оставляя долго заживающий след.

 - Он было размахнулся для второго удара, но я уже пришёл в себя, - продолжал Нежданов. - Ты знаешь, в учебке я жил хорошо и к такому обращению не привык. А сколько у них там дедов в ремроте, я пока не знал. Ну и наподдал ему между ног, поскольку стоял он слишком раскованно, не рассчитывая на сопротивление. Скрючился, сука, распустил слюну. Добавил коленом в рыло, чтобы продолжения не было, и пошёл спать. Заснул, как ни странно. Немного погодя проснулся от сильного удара в почку: дыхание перехватило. Около кровати стояли пятеро, включая злополучного дембеля, которого я укоротил. Потащили в сушилку. Отбивался, как мог, но против пятерых не устоишь. По лицу не били, чтобы следов не оставлять. На следующий день харкал кровью. Месяц ломали, но потом я иссяк и затих - так проще было, реже били. Но проходу по-прежнему не дают, не могут простить.

 Нежданов гдубоко вздохнул, опустив глаза. Костик почувствовал вдруг, что кроме него, Нежданову не с кем было поделиться своей болью; что после долгих лет знакомства, армия сблизила их, превратила в друзей. Дневальный, высунувщись в дверь, позвал его: "Костик, давай сюда! Ротный выходит!"

 - Продержись два месяца, потом легче будет, - пожимая руку Нежданову, сказал он, - заходи, когда сможешь, поговорим. 

 Незаметно прошла еще неделя, а может и две - в их роте, за бессмысленными хлопотами и не имеющей отношения к службе суетой, время, если и не летело птицей, то прытко скакало зайцем. В тот день рота выехала на подшефную овощебазу разгружать вагоны с грузинскими апельсинами. Отцы-командиры любили такие доходные командировки, придавашие разнообразие семейному столу. В роте остался один из взводных, нарочито молодцеватый и пряменький, с неестественно-гундосым, напыженным говорком - товарные знаки столичного общевойскового училища - паренек чуть за двадцать. Для успешного произведения командных звуков, лейтенант сдавливал горло, одновременно прижимая подбородок ближе к шее. Костика всегда интересовало, были ли у этих кичливых юнцов в военных училищах специальные занятия по формированию командирских интонаций. Как только лейтенанта вызвали звонком в штаб части, в дверном проёме возникла голова Нежданова. Костик, качнув головой дневальному, вышел в вестибюль.

  - Костик, у меня мало времени - деды послали за сигаретами. Слушай, я буду проситься в Афган,- лихорадочно начал Нежданов.

 - Да ты что, офуел, зёма, - чего-чего, а такого поворота событий Костик не ожидал. - Жить надоело?

 Честно говоря, и у самого Костика были похожие мысли, но до их осуществления дело не дошло. Обстановка в роте потихоньку менялась к лучшему.

 - Здесь служить больше не могу - затравят. Как мне жить потом?

 - Из нашей части в Афган не берут, - попробовал возразить Костик.

 - Редко, но берут, я выяснял. В штабе писарем у меня одноклассник - не поверишь - ещё по Симферополю, до вашей школы в Южной. Двоих заберут через пару недель: летёху, начальника физподготовки части - он, говорят, сам напросился - и водилу хорошего ищут с опытом ремонтных работ. Лучше меня в этой задолбанной ремроте никого нет. Чему их там только учили. Они и сами это знают, даже командиры. Чуть что сломалось где или ехать куда надо по-серьёзному - Нежданов сюда, Нежданов туда... Пойду к замполиту на днях, проситься по собственному желанию.

 Со стороны лестничной площадки внезапно появился взводный:

 - Товарищ младший сержант! Почему не в расположении роты? Наряд вне очереди! - тут же прокрякал он. Забыв о Нежданове, Костик метнулся в роту.

  Он был уверен, что замысел Нежданова сорвётся - слишком уж абсурдным и неисполнимым показался он Костику. Но когда через несколько дней Костик увидел в дверном проёме другого, уверенного в себе Нежданова, он сразу понял, что затея удалась. Нежданов махнул ему рукой, не обращая внимания на дневальных, одним из которых опять оказался провинившийся Лёха Кобылкин.

 - Зёма? - узнав Нежданова, спросил Лёха. - Изменился, однако. Иди, я подстрахую.

 - Ходил к замполиту. Во вторник отчаливаем вдвоём с начфизом, - сказал Нежданов. - Сначала в ТуркВО на перепедготовку, потом туда...

 Нежданов не врал. По его словам, разговор с подполковником, замполитом части, происходил примерно так:

 - Разрешите обратиться, товарищ подполковник! - Рядовой Нежданов, механик-водитель ремроты.

 Оторвав взгляд от раскрытой папки на столе, подполковник Друцин окинул Нежданова цепким, испытывающим взглядом.

 - Обращайтесь, товарищ рядовой, - снова уткнувшись в бумаги произнес он.

 - Прошу направить меня для дальнейшего прохождения службы в Демократическую Республику Афганистан, - заученно оттарабанил Нежданов.

 "Ещё один задрюченный дух, - подумал про себя подполковник. - Второй за этот месяц". Но этот случай был не совсем обычным. В папке, лежавшей на столе подполковника, был приказ командира части найти опытного механика-водителя, прослужившего не более десяти месяцев, для отправки в ДРА. Дело было поручено замполиту, поскольку требовалось добровольное согласие солдата. Ситуация курьёзная вдвойне, потому что у подполковника уже был список кандидатов, и в этом списке, среди прочих, он увидел фамилию Нежданова. Вслух подполковник спросил то же, что и Костик неделю назад:

 - Жить надоело, Нежданов?

 - Никак нет, товарищ полполковник, не надоело. Хочу выполнить интернациональный долг.

 "Знаю, чего ты хочешь, - подумал замполит - Убежать из постылой ремроты, куда глаза глядят. - Надо поговорить с их недоумком капитаном, чтобы порядок в роте навёл". Подполковник Друцин был, в общем, неплохим мужиком, и к солдатам относился по-человечески.

 - Может тебя перевести в другую роту, Нежданов?

 - Никак нет, товарищ подполковник. В другую роту не надо.

 - Один в семье? - с надеждой спросил подполковник.

 - Никак нет, товарищ подполковник. Есть младший брат, живёт с родителями.

 "Что ж, - решил Друцин, - на ловца и зверь бежит. Возьму грех на душу. Не этот, так другой".

 - Пишите заявление, товарищ рядовой. По собственному желанию.

  Всё оказалось гораздо проще, чем представлялось Нежданову. Но он не жалел. В ремроте, конечно, узнали обо всём, и довольно быстро, Не догадывались лишь о том, что в ДРА он отправлялся не по приказу командования части, а добровольно, по личной просьбе. Даже старослужащие оставили его в покое - "Зауважали, суки" - мстительно ухмыльнулся Нежданов.

 - Никому из родных говорить не буду, с ума сойдут - даже брату. Ты тоже не проболтайся, Костик, в письмах там или ещё чего.

 - Да мне некому, ты что! - искренне удивился Костик.

 - Ну давай зёма, надеюсь увидимся ещё. Нежданов протянул руку. - Я напишу из учебки.

 - До встречи, не обосрись там. Помни, хуже чем в ремроте не будет, - попытался сострить Костик. На самом деле, ему было грустно: вот есть Нежданов, а через месяц-другой его может и не быть. Все знали - по слухам, конечно, не по телевизору - что творится в Афганистане.

 - Прорвёмся, ты меня знаешь! - несильно толкнув Костика сжатым кулаком в плечо, Нежданов повернулся и вышел на лестничную площадку казармы. Костик отвел глаза: было что-то в неждановской походке необъяснимо-неизбежное, о чём не хотелось задумываться.

  В октябре от Нежданова действительно пришло короткое письмо из "учебки, рядом с границей, сам знаешь какой". Не вдаваясь в детали, - цензура - он писал, что "служить тяжело, но лучше, чем у вас, надеюсь догадываешься почему", что через день у них полевые выходы и, "несмотря на позднюю осень, солнце печёт как летом". Больше писем от Нежданова Костик не получал. Первое время он часто думал о нем, но потом, за ежедневной солдатской суетой, перестал.

 Медленно, но неумолимо срок службы Костика приближался к заветным восемнадцати месяцам. Самые трудные времена прошли, как дурной сон. Уволились в запас грозные дембеля, "состарились" мстительные черпаки, пришло новое пополнение. Костик попривык, пообтёрся, забурел. Однажды в феврале, во время подготовки к суточному наряду, дневальный позвал Костика на выход. В вестибюле стоял молодой солдат откровенно "духовного" обличья, в шапке, глубоко натянутой на уши, и излишне плотно перехваченный в талии ремнем. "Из больнички, - подумал Костик, глядя на петличные эмблемы парня. - Заблудился, дух, что ли?"

 - Разрешите обратиться товарищ сержант? - фальцетом и по форме, - то есть отдав честь, - осведомился солдат.

 "Явно взращенный здесь, в олимпийской деревне, - сообразил Костик по запуганному виду солдата. - Ещё бы, к сержанту послали, да вдобавок из разведроты". О том, как обращались с молодыми деды из медсанчасти, Костик знал не понаслышке, провалявшись там осенью с дизентерией две недели. При нем вытащили из петли такого же вот салагу, пытавшегося покончить с собой в туалете, на жгуте из алюминиевой проволоки, предварительно написав записку об изевательствах и бесчинствах, творимых над ним опухшими от безделья старослужащими медсанчасти. То ли по капризу, то ли по издевке и насмешке судьбы, мимо проходил один из его мучителей, который, услышав странно-ритмичный звук, доносящийся из туалета, - висевший уже парнишка судорожно колотил ногой по двери - заглянул внутрь, вытащил солдата из петли - и сжёг записку, прикурив от нее сигарету.

 - Слушаю, - нарочито посуровев, ответил Костик.

 - Младший сержант Нежданов просил вас зайти к нему в больницу, в четвертую палату, - скороговоркой выпалил дух.

 - Нежданов!? - воскликнул Костик, - чего-чего, а этого он никак предвидеть не мог. -Ты что, офуел, душа? Нежданов в Афганистане!

 -Никак нет. У нас в санчасти, товарищ сержант. Выздоравливает после Афгана.

 Костик на минуту растерялся, не зная, что ответить. Сняв ушанку, вытер рукой вспотевший вдруг лоб.

 - Передай что зайду, как только смогу. Просил что принести?

 - Никак нет, у него все есть. Разрешите идти ?

 - Свободен.

 Солдат развернулся и почти бегом направился к двери в лестничный проём. По всей видимости, разговор с Костиком не был единственным поручением, которое ему предстояло выполнить в этот вечер.

  На другой день после сдачи наряда, Костик отпросился у командира роты на пару часов, объяснив, как мог, незаурядность ситуации. Вспомнив о том странном афганском наборе, ротный разрешил сходить в больницу и попросил узнать у Нежданова, как сложилась судьба лейтенанта-начфиза. В медсанчасти, первый же подвернувшийся Костику солдат указал, как пройти в палату Нежданова: афганцев там на излечении сроду не бывало, случай во всех отношениях был исключительный. Четвёртая палата, отгороженная от коридора застекленными перегородками, напоминала аквариум с одной большой рыбиной - Неждановым. Других больных в ней не было. Нежданов возлежал на кровати с журналом в левой руке и с кружкой чего-то дымящегося в правой. При появлении Костика он мгновенно вскочил, и, поставив кружку на прикроватную тумбочку, радостно пошёл навстречу, заметно припадая на правую ногу.

  - Костик, тля, я же говорил увидимся! - громко, не стесняясь, прокричал он.- А ты меня заранее похоронил, когда прощались, помнишь? Я по глазам видел, у тебя всё на морде было написано.

 - Нежданов! - Костик не верил своим глазам. - Какого фуя! Тебя ведь только забрали туда пару месяцев назад!? Под зад коленом что ли, так быстро?

 Пожав руки, они крепко обнялись, гулко хлопая друг друга по спинам, будто выбивая невидимую пыль.

 - Не угадал! - Нежданов, открыв верхнее отделение тумбочки, достал оттуда небольшой серый футляр и красную книжечку. В футляре оказалась медаль "За Отвагу"; книжечка была удостоверением к медали. Костик поперхнулся, не зная, что сказать.

 -Твоя? - не скрывая уважения, прошептал он.

 -Ну а чья же, Костик? В этом болоте таких не раздают. Снимай шинель, присаживайся, - Нежданов указал на соседнюю кровать. - Время есть? - Костик кивнул. - Тогда расскажу всё по порядку. Хотя, если честно, не о чем особенно трубить, история обыкновенная.

Часть вторая

 - Отсюда, - начал рассказ Нежданов, - меня и летёху-начфиза отправили в мотострелковую учебку в Кушке, Туркестанском военном округе, совсем рядом с границей - я тебе писал об этом. Хороший мужик оказался этот летёха. Серёга его зовут, мы с ним перешли на "ты" за ту неделю, что были в дороге. Надеюсь, жив ещё. В Кушке незадолго до этого организовали учебку для рядового и сержантского состава, отправляющегося в Афганистан. Были там и офицерские курсы какие-то, куда Серёгу и загребли. С тех пор мы не виделись. По слухам, воюет под Кабулом.

 В этой самой Кушке-кукушке я провёл два месяца. Выяснилось, что я был одним из последних "счастливчиков", наудачу выдергиваемых из разных воинских частей по всей территоррии Союза: теперь молодых готовили c нуля в таких афганских учебках, как Кушка. Соответственно, сам понимаешь, я неожиданно оказался как бы немного старослужащим - почти год всё же прослужил, не шутка. Ну учебка, она и есть учебка: полевые выходы в горы через день, вместе с мотострелками - даже для водителей. Пришлось научиться стрелять - я ведь и автомата в руках не держал до этого: или отмазывал, или всё за рулем. Ну а ежели не полевые, то сплошной ремонт. В Кушку свезли тьму ломаной бронетехники, работы хватало.

  Так прошло два месяца; потом приказ - водителем в Афганистан, в мотострелковую роту, на охрану автоколонн. И всего-то пару часов езды от Кушки, но другой мир, Костик, совсем другой мир. В афганской роте около двух третей состава были молодые и черпаки с войной за плечами. Остальные - деды и задержавшиеся дембеля. Сам не знаю как, но я вписался: то ли по сроку службы, то ли по характеру и сноровке. Перепадало иногда, но терпимо, без унижений, как было здесь. Ну и потом, сам знаешь, водила я хороший, руки растут откуда полагается. Баранку крутить все умеют, а как сломалось что, не каждый починит.

  Ни тени бахвальства или рисовки не промелькнуло на лице Нежданова. К двадцати годам он твердо знал, на что способен и, рассказывая, естественно и без задних мыслей делился своими проверенными жизненным опытом наблюдениями со слушателем. Костик всегда завидовал таким по-деловому уверенным в себе людям. Впрочем, Нежданову он завидовал по-доброму, начиная выискивать и у себя какие-то неосозаннные и неоформившиеся умения, о которых он мог бы вот так же искренне поведать другим. Нежданов, не замечая или, скорее всего, просто не задумываясь о возможном философствовании Костика по поводу его самого или его рассказа, продолжал:

  -Это все оценили довольно быстро, в том числе и офицеры. Тем не менее, недели три меня на боевые не брали: проверяли на вшивость, так сказать, на что я гожусь, не подведу ли. Недалёкие, но частые выезды, больше по хозяйственной части, беспрерывные ремонты... не более того. Наконец, взводный сообщает, что на другой день едем на сопровождение небольшой колонны, в 20 грузовых машин. Маршрут был коротким, хорошо известным и считался относительно безопасным, нападали редко. Местность в основном равнинная, гор, ущелий, "зелёнок" почти нет, лишь в одном месте, в конце пути, дорога ненадолго сужалась и к ней близко подступали холмистые предгорья. В тот же день, к вечеру, предполагали вернуться в часть. Поэтому, видимо, командование роты решило взять двух необстрелянных солдат: меня и младшёго, прибывшего вместе со мной из учебки. Из состава роты на сопровождение выделили взвод на трёх БТРах: по одному в голове, середине и хвосте колонны. Дозор, вышедший рано утром, добрался до пункта назначения без проишествий. Я волновался, конечно, но виду не подавал. Старшим колонны ехал замполит роты. Много я про него не знал, но солдаты его уважали за то, что от боевых не отъюливал. "Нежданов, - говорит, - твой бэтээр первым пойдет". - И сам в него залазит. Вот и не фуя себе, думаю, не наложить бы в штаны.

  В общем, получилось все как в кино про войну. До холмов доехали без проблем, а там на самом въезде в расселину наш бронетранспортёр то ли подорвался на мине, то ли подбили из РПГ, не знаю, не успел сообразить - блеснуло что-то перед стеклом смотрового люка, удар - и всё, тишина. Отключился на время, потерял сознание. Пришёл в себя, услышав стрельбу из КПВТ. Старлей сидел рядом со мной, на командирском месте - лицо в крови, мычит, но живой. В машине дым. Двое бойцов, что сидели сзади нас - остальные шестеро были на броне - живы, пулеметчик уже открыл огонь на подавление. У меня, похоже, руки быди целы, но обе ноги в крови и в голове шумело. "Машина на ходу?" - Спросил старлей. Попробовал завести - удалось. Нажал на газ, что-то хрустнуло в правой ноге, невольно взвыл, но тронулись. "Давай Нежданов, терпи. Колонну нельзя останавливать, перебьют. Водил, кроме тебя, нет - у меня тоже ноги разбиты." Уже на ходу открыли люк пацанам, что сидели на броне, они быстро заскочили внутрь - все оказались живы, двое легкораненых. Газанул, почти потеряв сознание от боли. Минут десять как горохом по броне сыпали с обеих сторон, тряхонуло раз очень сильно, но потом затихло, проехали. Через полчаса прибыли в гарнизон. Сам вылезти не смог, крови много потерял и ослаб, вытаскивали за руки. Старлея тоже. Бэтээр впереди весь раздолбан, с боков вмятины от пуль - видимо, бронебойных у дущманов не было. Ума не приложу, как доехали. Живучая машина!

 Дальше не так интересно. Две операции в гарнизонном госпитале, хотели отрезать правую ступню, но передумали. Замполит там же лежал, заходил ко мне. У него сильная контузия, но кости на ногах не были задеты - оклемался за неделю и подался назад, в часть. Меня отправляли в Кабул. Перед самой отправкой пришла колонна из нашей части, на этот раз без приключений: вертолётчики по тем высоткам капитально отработали после нас. Старлей заходит ко мне в палату, с ним комвзвода и сержант, командир моего отделения. Вид у всех немного торжественный, лукаво так улыбаются. Я как бы дернулся для приличия, хотя правая нога подвешена на крюке с грузом. "Нежданов" - говорит старлей. Он, вообще говоря, мужик был прямой, с доступным чувством юмора. Даже на его политиформациях было нескучно. Всё что-нибудь ввернет матом про капитализм c "человеческим лицом." Мол, лицо человеческое, а остальное жопа. "Нежданов, - говорит. - если бы ты тогда обтрухался и не газанул, всей колонне был бы пиндец, если не полный, то частичный. Ты это осознаешь, боец?" - Так точно, отвечаю, теперь осознаю, товарищ старший лейтенант. "Я, - продолжает старлей - когда тебя вытаскивали из бэтээра, смотрел на твою искореженную, в лохмотьях ногу, и недоумевал, чем же ты полчаса жал на педаль? Фуем, что ли?" Комвзвода и сержант с охотой заржали. "Товарищ старший лейтенант, Нежданову не дотянуться, а вы бы своим точно достали", - подтрунил сержант. Старлей был не обидчив. С сержантом они служили вместе почти два года. "Отставить хохмы, товарищ сержант, - посуровел замполит, доставая из внутреннего кармана зимней афганки погоны младшего сержанта мотострелковых войск, футляр с медалью и удостоверение к ней. - Не всем так везёт, как тебе, Нежданов. Ребята воюют по два года и уезжают домой без наград. Цени. Жалко расставаться, водилы хорошие нам нужны, а заваруха здесь только начинается". 

 Пожали мне руку все трое - и будь здоров, Нежданов. Две недели провел в гарнизонном госпитале, затем две в Кабуле. Просился обратно в роту. Хирург говорит: лежи тихо и скажи спасибо, что ногу не отрезали. Серьёзные ребята. Потом в Союз - Бурденко, Подольск, ну и наконец сюда, в милую сердцу деревню, дослуживать. Но, слава Богу, залечили, кости сраслись - Нежданов закатал правую штанину голубой больничной пижамы, обнажив свою мосластую конечность и помотал ею слегка перед носом Костика, словно подтверждая её механическую готовность к продолжению службы. Ниже колена нога была сплошь покрыта свежими розовыми шрамами. "Прямо Хемингуэй, ёклмн", - подумал Костик.

 - Комиссовать раздумали. Годен с ограничениями. С месяцок ещё отдохну здесь - и в роту. А там сколько осталось - полгода ? - и домой, в Южную.

 В который уж раз, как Нежданов предполагал, так оно и вышло. Из медчасти его выписали в конце марта, препроводив в ту же ремонтно-восстановительную, из которой он удрал полгода тому назад. Обстоятельства в роте, конечно, изменились. Его встретили уважительно, хотя и оставались ещё в роте дембеля, глумившиеся над ним в "молодую" пору его армейской "карьеры". Но кто они были теперь ему, побывавшему, пусть и недолго, в Афганистане? При встречах с Костиком, Нежданов называл этих дембелей "огрубевшими мальчиками из ремонтной мастерской", вообразившими, что они "тащили" службу в армии. "Как и ты, Костик," - обычно добавлял он. Не обижаясь, Костик пытался возражать: "Забыл, откуда ноги унёс, боец?"

  Оставшиеся полгода Нежданов провел с комфортом: на полевые его из-за ранения не брали, возился помаленьку в гаражах или отсиживался в расположении роты. По приглашениям комсомольских организаций, наведывался в другие воинские части округа, побывал даже на одном из Всеармейских комсомольских совещаний. Если где-нибудь на этих мероприятиях попадались ему солдаты, отслужившие в Афганистане год-два, Нежданову было неловко за свой единственный месяц службы. Ребята его спрашивали: "Ты там был?" "Был," - отвечал Нежданов. "Ранен?" "Ранен". "Ну тогда не бери в голову, земляк", - выносился ему справедливый приговор.

  Дослужив, они разъехались в разные стороны света: Нежданов на юг, в Республику, Костик на север, в Россию, продолжать прерванную учебу в областном университете. Возобновилась его беззаботная студенческая жизнь, но уже с неизменной поправкой на пережитое в армии. Окончив университет, Костик уехал домой, к родителям. Были у него и другие варианты, но избыточное, в его же собственном понимании, чувство сыновней ответственности, силком возвратило Костика в Южную Республику.

  Когда появилась возможность продолжить учебу в аспирантуре местного отделения союзной тогда ещё Академии Наук, Костик незамедлительно ею воспользовался - на отсутствие тяги к знаниям он никогда не жаловался, хотя особого проку от своей склонности к расширению кругозора не ощущал. Окунуться с головой в академическую среду после армейских и студенческих перипетий было не то чтобы бы слишком затруднительно, но и далеко не просто. Природная любознательность и патологическая, по мнению самого Костика, настырность в доведении начатых дел до осмысленного конца, выручали его и на новом, непривычном для него исследовательском поприще. Поддерживали Костика, как ни странно, и его наивные школьные мечты о научных открытиях, о стезе равнодушного к мирским благам ученого, увлекательном и самозабвенном поиске истины. Эти вновь возрожденные его же стараниями подростковые грезы, вкупе со случавшимися иногда микроскопическими триумфами в институтской лаборатории, постепенно склонили его к тривиальным раздумьям об обретенном призвании и бесповоротности сделанного им профессионального выбора. Такое умозаключение пришлось очень кстати и значительно облегчило Костику жизнь: найдено было ремесло, которое пришлось ему по душе и посему все настоящие и будущие заботы о самопостижении личности разом отпали. Почти не встречаясь с одноклассниками после долгих лет проведенных за этнографическими пределами Южной Республики, Костик незаметно оброс, если не друзьями, то хорошими знакомыми в институте. Потянулись размеренные, наполненные интересной работой дни, а за ними и годы.

  Сердце большой страны, где он родился и вырос, хорошей ли страны, плохой ли - но другой он, как и миллионы его соотечественников, не знал - ещё продолжало биться, но со всё учащающимися перебоями. Наступал "период распада": бескомпромисное стремление к национальной идентичности, самоопределению, былые обиды и попрания, ненависть к партноменклатуре брали своё. Хорошее забывалось, скрывавшееся до поры плохое всплывало на свет божий из прелых тенет. Южную Республику, как и остальные прикордонные регионы СССР, начало лихорадить.

 Несмотря на неутешительные внешние обстоятельства, в жизни Костика одна за другой совершались благоприятные перемены: он успешно закончил аспирантуру, защитил диссертацию, женился на славной, как ему показалась тогда - молодость не любит мелочиться, прощает многое, - девушке, стал отцом. Его избранница, хотя и была урожденной южнореспубликанкой, но происходила из Города за Рекой, отличавшегося от других районов по образу и укладу жизни, национальному составу населения и взглядам на будущее - как этой отдельно взятой Республики, так и всей страны.

  Между тем, обстановка в столице Южной Республики всё более накалялась; на многотысячных демонстрациях и акциях протеста митингующие требовали выхода из СССР, признания независимости Республики и государственности южно-республиканского языка. Наряду с лозунгами о самостоятельности Республики и о применении её национального, усовершенствованного по такому случаю переходом на латинский алфавит языка, как основного средства общения, демонстранты чистосердечно, но настойчиво советовали русскому и русскоязычному населению паковать чемоданы, дружно маршировать на вокзал и отправляться в Россию на постоянное место жительства. Пролилась первая - невинная - кровь. В ответ на эти события, Город за Рекой провел свой собственный референдум и отделился от Республики. Чем дальше, тем хлёще - развязался вооруженный конфликт; c обеих сторон гибли люди.

  Жена Костика с ребенком безвыездно находилась в Городе: там, среди родни, ей было удобнее и, главное, гораздо спокойнее. Каждую неделю, на выходные дни, Костик выбирался к ним из охваченнной народными волнениями Республики. Короткое по расстоянию и недолгое в обычные времена путешествие превращалось в рискованное мероприятие, начинавшееся с автовокзала, где, в длинных очередях за билетами, слово, оброненное на русском языке, могло вызвать со стороны окружающих неожиданно бурную реакцию, - и пролегавшее через несколько военных заслонов, на которых вооруженные автоматами сторонники независимости Южной Республики, а затем защитники Города за Рекой поочередно досматривали автобус. Всякий раз у Костика отлегало от сердца, когда, добравшись наконец до конечной остановки автобуса в Городе, он видел радостно спешащую к нему жену с коляской.

  В один из его приездов, когда они с женой шли домой с автобусной остановки, держась за руки и то и дело поглядывая друг на друга в радостном ожидании двух бесконечных дней и ночей, которые им предстояло провести вместе после недельной разлуки, Костик увидел бодро шагаюшего им навстречу Нежданова. В годы, прошедшие после службы в армии, они не встречались - у каждого была своя, слишком непохожая жизнь. Костик знал, что Нежданов, как и он, завел семью и живет в Городе за Рекой, где-то неподалеку от них, чуть ли не в том же микрорайоне. Костик представил засмущавшуюся вдруг супругу Нежданову, мгновенно сообразив, что тот ей сразу понравился. Благоразумно попросив жену идти домой без него, Костик задержался на несколько минут поговорить с Неждановым.

  - Костик, тля, сколько же лет прошло, пять, семь? Как мы дошли до жизни такой? Cоседи ведь почти, гляди - вон там, дальше, через дорогу мой дом, - Нежданов неопределенно махнул рукой в сторон., - Почему не созванивались, не встречались? Избегали, что ли, друг друга?

 Нежданов, казалось, был откровенно возмущен таким неудачным стечением обстоятельств.

 - Да брось, Нежданов. При чём тут избегали? - Костик подбирал слова. - Просто наши тела двигались по разным траекториям. Да мы и не здесь живем, а в столице, - рассказывать, о том, что он в Городе бывает только по выходным, наездами, а его жена тут обретается всю неделю одна с годовалым сынишкой, Костику совсем не хотелось. - Учился, потом женился - не до тебя было. - Сам-то как?

 Нежданов вздохнул: - Нормально, своим чередом. Пока спокойно было - работал, женился, дочку родил. А теперь вот воюю.

 - То есть? - не понял Костик. - Воюешь? С кем?

 - Костик, ты мало изменился, - осклабился Нежданов. - В народном ополчении, конечно - защищаю Город от националистов. - Вот где мы с тобой должны были встретиться, Костик. Но ты, небось, и не помышлял об этом? Еще не поздно, приходи, записывайся - я дам рекомендацию.

 - Нельзя мне, Нежданов, - Костик отвел глаза. - Семья там, работа, родители. Костику вспомнилось вдруг, как на днях перед зданием их института в столице Республики, рядом с пазиком стояла кучка людей, человек десять, в одинаковых серовато-зеленых куртках, с объемистыми сумками. Все они или почти все были ему знакомы - некоторые шапочно, других знал получше. Группа выглядела довольно странно. "Куда их?" - спросил он коллегу, так же, как и он, наблюдавшего за диковенной сценой из окна лаборатории. - Волонтёры, воевать едут, за реку, - удрученно ответил тот. Именно тогда Костик смекнул, что семью надо из Республики увозить, от греха подальше, и как можно скорее. С этими волонтёрами, выходит, Нежданов сейчас и воюет.

  - Честно говоря, я вообще уезжать думаю отсюда, с семьёй, - добавил он.

 - Куда? - удивился Нежданов

 - Ну... в Россию, наверное, куда же ещё? - Костик и сам не знал куда, когда и как, понимая только, что обязательно уедет, оставаться нельзя, будущего здесь для них нет.

 - В Россию!? - фыркнул Нежданов. - Одурел, Костик? Кому мы, русские из союзных республик, там нужны? Сейчас у России и без нас забот хватает – посмотри, кто там у власти! Ладно, я тебя понимаю и не сужу. Семья важнее всего.

 - Ну давай, Нежданов, пойду я, пора. - Костику неловко было продолжать этот затянувшийся разговор. Хотелось скорее домой, к жене и сыну, которых не видел целую неделю. - Береги себя, боец, не лезь на рожон, - Костик крепко пожал протянутую руку Нежданова.

 - Еще увидимся, Костик. Не пропадай! - Нежданов ободряюще мотнул головой кверху, вздёрнув подбородок. Он ушел так же быстро и неожиданно, как и появился перед Костиком полчаса тому назад.

  Меньше чем через год Костик с семьей уехал в США. Знакомые посоветовали ему найти работу зарубежом: с распадом Союза для людей с его специальностью это была одна из немногих возможностей прокормить семью и продолжить работу. Коммерсант из Костика был никакой, и надежды обогатиться на этом скользком и опасном поприще он не питал. Между тем, уже сочился в забугорье тоненький пока ручеек разномастных отечественных спецов которые, по слухам, признавались тамошними буржуями вполне профессионально пригодными и достойно вливались в ряды заморского пролетариата. До развала страны и начала войны в Южной Республике Костик не задумывался об отъезде: всё складывалось относительно неплохо; перспективы, не ахти какие, но были. Другой жизни он для себя не представлял. Однако безденежье, бытовые неурядицы - квартиры своей у них не было, жили то с родителями, то в Городе за Рекой - и развязавшийся межнациональный конфликт понудили срочно искать выход из казавшегося безвыходным положения.

  С присущим ему упорством, Костик занялся поисками работы в небратских странах развитого капитализма, начав с запросов о стажировке в научно-исследовательских институтах своего профиля. Больше всего ему хотелось бы попасть в старую Европу - его всегда тянуло в уютное средневековье западно-европейских городов и универститеских центров, будто его ждали там с распростертыми объятиями и своих, оксфордских и кембриджских яйцеголовых почему-то не хватало. Но вышло так, что письмо-приглашение прибыло из Америки, где заинтересовались его проектом и предложили, пусть только за прожиточный минимум, зато с оплатой дороги на всю семью, провести полгода в известной лаборатории. Костик рассудил, что где полгода, там можно и на год задержаться, - если не сплоховать, конечно. Выбор был сделан и, подзубрив на частных курсах английский и оформив в посольстве визы, Костик, забрав семейство, тронулся в путь.

  Первое впечатление об Америке оказалось бессрочным и осталось с ним навсегда: какая противоречивая страна! И не по своей разноликости и многогранности - хотя этого тоже хватало с избытком - а в смысле двойственности, отклонения от собственных же принципов, несоответствия слова и дела. Двойной стандарт серебрянной нитью прострочил всю историю этого общества, со дня его основания - от образцовой и самой демократичной по тем временам конституции, допускающей, тем не менее, рабство, до на первый взляд абсолютной, скандальной свободы слова, прошедшей в то же время тщательный отбор на предмет внутрипартийной или национальной благонадежности с отсевом всего "идеологически чуждого" и с закулисным одобрением корпоративных владельцев. При всем при том, в отличие от родных осин, в этой стране можно было жить, работать и растить семью, а о другом Костик и не мечтал - политикой он интересовался мало.

  На первых порах было нелегко, но потом пообвыкли-пообтерлись, обзавелись гринкартами, работами, жильем, машинами, страховками и прочими реквизитами, необходимыми для выживания в Америке. Как Костик и предполагал, правда, не особенно на то надеясь, его полугодовая стажировка плавно переросла в многолетний контракт, а со временем и в постоянную должность. В трудах и заботах по обустраиванию бытия прошли долгие десять лет. Незаметно чужая страна стала своею. Понаслышке Костик знал, что многие его сокурсники и коллеги по институту в Южной Республике подались зарубеж; некоторые, как и он, осели в Штатах.

  Вначале Костику было не до них, слишком уж много всего навалилось. Со временем, тоскуя по прошлому и любопытствуя о судьбах друзей-приятелей, стал искать встреч с ними, если случалась оказия. Так, на одной из очередных конференций своего профессионального сообщества, Костик натолкнулся на Серго. Серго учился с ним в университете первые два года, до призыва в армию; после увольнения Костика в запас он был уже на пятом, выпускном курсе. На факультете никто точно не знал, какими таинственными ветрами занесло Серго с далеких Кавказских гор в провинциальный университет областного городишки среднерусской полосы. Впрочем, Костика это мало интересовало: он и сам, даже будучи у себя на родине, на местного, после многолетнего пребывания в Южной Республике, не тянул. Из однокурсников Серго ничем, кроме явного достатка, не выделялся: учился так себе, ни хорошо ни плохо, был общительным парнем и хорощим рассказчиком, от колхозов и стройотрядов не отлынивал, хотя на армию его уже не хватило. После окончания университета, Серго загадочным образом поступил в аспирантуру ведущего научного учреждения страны Советов, по завершении которой, благополучно защитившись и движимый теми же неведомыми силами, очутился не где-нибудь, а в Гарвардском медицинском институте США, на неброской, но труднодоступной должности ученого-исследователя.

  В свои сорок лет Серго выглядел моложаво и подтянуто, несмотря на покрытые ранней сединой виски, придавашие ему вид преуспевающего американского терапевта. Поговорив о пережитом за без малого двадцать лет после окончания университета, а поговорить было о чём - как удалось уехать, пристроиться здесь, что за работа, семьи, дети, общие знакомые - договорились встречаться почаще, благо тематика напряженной интеллектуальной деятельности Серго отдаленно пересекалась с незатейливыми изысканиями Костика, что предполагало эпизодическое посещение ими одних тех же научных симпозиумов.

 Через год они повстречались снова, на международной конференции в Лос-Анджелесе, где у Серго был пленарный доклад, а у Костика - стенгазета-постер с кратким обзором его скромных достижений. Поскольку регистрационный взнос за участие в конференции был отнюдь немалый, в программу входил бесплатный обед с купонами на выпивку. За обедом, в просторном зале конференц-центра, разомлев от выпитого стакана каберне и деликатесов шведского стола, Серго поинтересовался у Костика, помнит ли тот Нежданова.

 - Серго, я-то помню, конечно, - мы ведь служили с ним вместе. А вот ты откуда его знаешь? - удивился Костик.

 - Кушай витамин B12, дорогой - улучшает память, - по врачебному серьёзно посоветовал Серго. - Ты забыл, кто с тобой в стройотряде был? Только на девущек в столовой смотрел, да?

 - Подзабыл за давностью лет, Серго, прости. Ты - и вдруг в стройотряде, как нуждающийся студент - это у меня до сих пор в голове не укладывается.

 - Не паясничай, Костик. А почему нет? Я не за деньгами с вами поехал, а за романтикой, - обиделся или претворился обиженным Серго. - Слушай. Останавливаю такси вчера вечером, сажусь в машину, называю адрес гостиницы, а водитель ни с места, повернул башку и уставился на меня своими авиаторами: "Не узнаешь, Серго?" - говорит по-русски. - Очки, говорю, сними, может и узнаю. - И действительно, сразу узнал: Нежданов. Этого типа разве забудешь? Помнишь, что они вытворяли на стройке? Я тебе рассказывать про него не буду - он, как выяснил, что и ты тут, в ЭлЭй, тут же дал свой телефон и просил тебя позвонить. - Серго, пошарив в кармане, протянул Костику свою визитку с записанным на ней номером Нежданова.

 - Вот те на! - Костик не скрывал удивления. - Нежданов! А я уж думаю: и куда он запропастился? Не поверишь, в Союзе постоянно с ним сталкивались, как привязанные.

  В подробности ему вдаваться не хотелось, да и вряд ли Серго оценил бы непредсказуемость и анекдотичную закономерность их встреч. Тем же вечером Костик, не имея четкого представления, о чем, собственно, им толковать, кроме пары-тройки шаблонных вопросов, всё-таки позвонил Нежданову. У Нежданова, как обычно, был план: поужинать вместе в русском ресторане неподалеку от конференц-центра, куда он с кофмортом и бесплатно обещал доставить Костика на своем такси. Ровно в семь на полукруглом развороте перед дверями в центр остановилась новая желто-голубая тойота-седан с аккуратными рядами шашечек на бортах и зеленым огоньком на крыше. Заметив Костика, Нежданов вышел из машины ему навстречу. Костика поразило, как мало он изменился, словно и не прошло десяти лет со дня их последнего разговора в Городе за Рекой. Густые кудри без следов седины, гладкая, ухоженная физиономия, непонятно откуда взявшаяся чуть ли не военная выправка - этот американский, нисколько не постаревший Нежданов ни в чём не уступал народному ополченцу начала 90-х из далекой, канувшей в небытие, страны. Усмехаясь и покачивая головой, Нежданов внимательно оглядел Костика.

 - Располнел ты, земеля, однако, на американских харчах! Но вполне узнаваем! - подытожил он, несильно пихнув Костика в плечо кулаком. - Не ожидал? Не ты первый, не ты последний: я же Не-жда-нов, забыл? По твоим следам иду, разведка!

  По дороге в ресторан, Нежданов рассеянно выспрашивал Костика о его похождениях, явно приберегая своё повествование на потом. Эта нетерпеливость человека, не вникающего в слова собеседника и мысленно уже выстраивающего собственную притчу, была не обидной, а скорее, по-детски наивной и поэтому не особенно раздражала Костика. Не вдаваясь в детали, он вкратце поведал Нежданову будничную историю о борьбе за существование своего семейства в новой среде обитания. Когда через несколько минут мащина остановилась у ресторана с интригующим названием "Русская кухня у Джона" (если кухня на самов деле русская, то почему у Джона, а не, допустим, Ивана; если все же у Джона, то научился ли Джон готовить по-русски?), рассказ Костика уместно завершился и вопросов со стороны Нежданова не последовало, ибо и так все было ясно. В ресторане, заказав бутылку вина, - Костик водку не пил давно, а Нежданов как-никак был за рулем, - они принялись чересчур сосредоточенно изучать меню, пестрящее названиями якобы традиционных русских блюд. Сделав заказ и пригубив бокал с терпким калифорнийским мерло, Костик приготовился слушать Нежданова, дававшего на ломаном, но сносном английском последние инструкции официанту. Наблюдать изъясняющегося по-английски Нежданова было до смешного нелепо - вроде как увидеть по телевизору Брежнева или еще кого-нибудь из вождей, общающегося с иностранной делегацией без переводчика.

 - У них только двое во всем ресторане говорят по-русски, зато готовят классно, - посетовал Нежданов, наливая себе вина. - Теперь ты, Костик, послушай, как меня сюда занесло.

  - Через год-другой после окончания войнушки я понял, что ни в Городе, ни тем более в Южной, мне с семьей ничего не светит. Ты, выходит, раньше меня это сообразил. Пораскинув мозгами, вспомнили, что у жены дед еврей - был, вернее, он помер к тому времени. Вдобавок участник Великой Отечественной и орденоносец. Это все и решило - подались в Израиль. Они словно ждали нас там: ни тебе проблем с визой, жильем, страховкой, и даже деньжат подбросили на первых порах. Обустраивались полгода: документы оформляли, льготы разные, счета банковские открывали, записались в туземный ликбез, ульпан по-ихнему, иврит учить, дочу в детский сад определили... всего не вспомнить.

 Ну а потом я начал действовать более направленно. Выяснил, что хотя в 30 лет для армии я был уже староват, призваться по собственному желанию шанс у меня был, - если пригожусь. Cпросишь, зачем я опять в армию поперся? Отвечу - армейские привилегии в Израиле очень много значат. И во время службы, и по увольнению в запас. Лучший способ адаптироваться в стране. Написал заяву с биографией, все им там рассказал - про ремроту, Афган, ополчение, только о ранении умолчал - и жду. Через месяц вызывают на собеседование в военкомат. Я уже немного баял на иврите к тому времени: полгода обучения в ульпане по шесть часов в день давали о себе знать. Прихожу в военкомат, сажусь перел дверью с табличкой "Майор Фридман". Ну, думаю, мало ли на свете Фридманов. Приглашают зайти. Захожу. За столом, в хорошо подогнанной военной форме с пилоткой под левым погоном, сидит Пашка Фридман. Помнишь Пашку, Костик? Костика вопрос застал врасплох.

 - Какого Пашку, - спросил он, - из каких времен?

 - Школьных, Костик, - вздохнул Нежданов, - совсем ты все позабыл, братуха. Пашка Фридман, в 7-м и 8-м вместе с нами учился и в нашей с тобой пятиэтажке жил. В 75-м всё их семейство, с бабушками и дедушками, эмигрировало в Израиль.

 Костик тотчас вспомнил невысокого, в веснушках паренька с густой курчавой шевелюрой и вечно забитым носом. Пашка сидел за партой позади них с Неждановым, был безотказен и добр. Во дворе ему часто доставалось от безжалостного пацанья, в том числе и от шального Нежданова.

  - Так вот, - продолжил Нежданов, убедившись, что Костик, порывшись в памяти, припомнил Пашку, - захожу в кабинет, а там наш Пашка Фридман, возмужалый и строгий. Встал, улыбаясь, вышел мне навстречу, пожал руку. "Я, - говорит по-русски, - начальник военкомата и сам с призывниками обычно беседы не провожу. Но на твою рожу, Нежданов, мне захотелось взглянуть лично. Здорово, хрен собачий. Рассказывай как тебя, такого крутого еврея, сюда занесло". В общем, повезло мне с Пашкой, как когда-то с замполитом в олимпийской деревне. Кадровый военный, Пашка прошел через все ступени армейской службы, от рядового до офицера боевых частей, уходить в запас пока не собирался и на посту военкома находился временно. Поговорили о детстве, знакомых ребятах, о бардаке в Южной, о службе я ему рассказал - все, как на духу выложил, скрывать ничего не стал. Пашка слушал с нескрываемым интересом, особенно про Афган. Делал пометки на листе бумаги. Допытывался, на самом ли деле я хороший механик-водитель или просто трепло. Сам знаешь, чего-чего, а тут мне косить нечего. Мотивы мои его смущали - у них в армии это очень принципиально, без патриотизма служить нельзя. А у меня какие мотивы - жизнь надо устраивать на новом месте, семью кормить. Но главная проблема была - возраст. После тридцати служить не берут, а семейных репатриантов с детьми и подавно. Только волонтерами и при наличии нужной специальности.

 В итоге, Пашка, посопев, записал меня на 18 месяцев кем-то вроде контрактника-сверхсрочника в войска технического обслуживания. Сказал, что будет за мной присматривать и держать постоянную связь с частью, куда меня направляет: "Чуть что дурное услышу о тебе от командира, Нежданов - вылетаешь из армии как пробка из бутылки, запомни. Но а коли дело пойдет, переведем техником на обеспечение боевых подразделений - если медосмотр пройдешь, естественно. Перспективы будут абсолютно другие: к примеру, сержантская школа. Через полгода будет ясно, на что ты годишься, там и посмотрим. Не подведи, Нежданов". Слушая этого молодого, уверенного в себе парня, я диву давался: тот ли это Пашка, которому ребятня и в школе и на улице проходу не давали? Как ему удалось избавиться от печального опыта детства, который, говорят, на всю жизнь? Но в одном я не сомневался: новый Пашка, как и Пашка из нашего двора, остался таким же добряком, не держал в душе зла и искренне хочел мне помочь. 

 С того момента все пошло как по маслу. Часть материально-технического обслуживания располагалась в тылу, рядом с городом в котором мы снимали квартиру, так что ночевал я дома. На аренду квартиры и коммунальные услуги министерство обороны выплачивало надбавку. Моей зарплаты, в целом, хватало, да мы еще и переселенские получали первый год. С языком было трудно, но я продолжал ульпанить, да и ежедневное общение на службе помогало. Пашкино полугодовое испытание прошел успешно, но в боевые войска не взяли из-за плохого знания иврита. Зато еще через полгода, по личной просьбе, рекомендациям местных отцов-командиров и Пашкиной протекции, все-таки добился своего. Попал на базу в Северный военный округ, на границу. Техником танкового батальона. Короче, вернулся на круги своя, Костик. К жене с дочкой теперь выбираться удавалось раз в месяц, не чаще - и то если посчастливится. Не оплошал. После 18 месяцев, мне предложили продлить контракт с зачислением в сержантскую учебку. Присвоение сержантского звания я отпраздновал почти одновременно со своим тридцатидвухлетием. 

 Служить у них мне нравилось: народ с понятием - от армии не отлынивает, отношения приятельские, даже с офицерами, муштра напрочь отстутствует, девчонок полно в войсках - что ни говори, а приятно глазу и солдатскую мораль, так сказать, поднимает. Дедовщины нет. Рассказывали, что на базе по соседству с нашей компания полудурков, отслуживших срочную в Союзе и призвавшихся в Израиле, пыталась этот пробел устранить. И будто бы дело у них на лад пошло вначале - слишком уж непривычным для местных оказался сам факт откровенного глумления над товарищами, не сразу почуяли подвох, растерялись. Но разобрались с "дембельнутыми" и со всеми участниками мелодрамы довольно быстро: самих затейников в цугундер, остальных - на гражданку, за недосмотр. 

 Оттрубил сержантом полгода, дали старшёго. Для переселенца выходила неплохая армейская карьера, хотя и с задержкой лет этак на десять. Подписал контракт ещё на один год, уже старшиной. А почему бы и нет? Работа непыльная, ещё одно образование получил, заметь - бесплатное! - да и зарплата придичная... Старшина, кстати, в Израильской армии весьма уважаемый человек. И с семьёй, слава Богу, всё было благополучно. Жена у меня в Южной пединститут закончила, кафедру физвоспитания - несложившаяся такая гимнастка районного масштаба. Но тренер из нее вышел бесподобный, с детьми умеет работать. И в Израиле работу нашла по специальности, инструктором в школе. Доча к ней в секцию ходила заниматься, в семь лет уже по соревнованиям разъезжала - способная девуля. В общем, отслужил ещё год. Пора было на дембель, но вне армии я себя не представлял, привык за четыре года. На гражданке в Израиле жизнь довольно сумбурная, работу найти нелегко. 

 Но и тут меня ждал сюрприз - тебе такого не пожелаю, Костик, стучу по дереву и плюю через левое плечо. За пару месяцев до увольнения в запас приезжаю с оказией домой, без предупреждения. Командир отпустил развеяться на несколько дней после внеочередного аврала. Успел уже соскучиться по жене, представлял, как мы с ней поворкуем после недолгой, но все же разлуки. А бабёнка она, скажу я тебе, весьма приметная в своем роде. Фигура на загляденье: ладная и гибкая. Если платье наденет - а она из платьев не вылазит, знает, что ей идет - тело под ним как тугим ручьем струится, встречные мужики глаз не могут оторвать, шейные позвонки везде хрустели нам вслед, я уже привык, не реагирую. Подхожу к дому, взлетаю на третий этаж, открываю дверь - радостный, заведенный, ну и с древком в штанах, естественно. Рот было открыл позвать её во весь голос: сейчас прибежит, думаю, обнимет, прильнёт грудью...

  Тут замечаю ботинки мужские в прихожей, аккуратно так стоят под вешалкой. Ботинки были не мои. Прислушался. Из спальни доносились негромкие стоны-всхлипывания, спутать которые я не мог ни с чем. До того момента я, осёл, думал, что был единственным мужчиной, способным породить эти надрывные, страждущие звуки. У меня потемнело в глазах, Костик. Не хотелось верить. Уперся вспотевшим лбом в стену; стою, будто во сне. Но сон был непреходящий, стоны перешли в рыдания, приближалась концовка. Я тихо подошел к открытой двери в спальную комнату. Вижу: над чрезмерно выгнутой, до перебора, спиной моей жены - она была большая мастерица в этом плане, бывшая гимнастка все же - навис покрытый густым волосом субъект, по-хозяйски обхвативший ее за бедра руками... 

 Жену я трогать не стал, что с нее было взять, кроме слёз и соплей. Свернулась клубочком на кровати и ревет: "Прости, прости"... А вот с парнем разобрался без дураков, отвел душу. Волосатая грудь ему не помогла, хотя он и пытался махать конечностями - обломать, вроде, рога ревнивому мужу. Лишь рассердил меня больше. Завалил я его, постучал мордой о наш прохладный плиточный пол, пока не вырубился, урод. Одежду выбросил на улицу - штаны, рубашку, ботинки, всё в разные стороны. Самого выволок за ноги на лестничную клетку. Он уже пришел в себя, сопротивлялся маленько, клянчил полотенце - прикрыться. Интересно было за ним наблюдать из окна, как он короткими перебежками собирал свое шмотьё на дороге, виляя голым задом между остановившимися у светофора автомобилями. Ты знаешь, я человек не злорадный, но эта сцена доставила мне глубокое моральное удовлетворение. Жена стояла рядом, закрыв ладонями рот - простоволосая, заплаканная и некстати соблазнительная, даже в такой неподходящий момент. У меня мелькнула было мысль переспать с ней, все забыть, успокоиться. Она сразу почуяла мой угар, моё смятение, видать, не отошла ещё от близости с мохнатым. Опустила руки и смотрит призывно мне в глаза. Вовремя опомнился. Как потом выяснилось, мужик оказался её коллегой по школе и роман у них к тому моменту длился почти год, притом с самыми серьезными намерениями. Замыслы эти, однако, им осуществить не удалось. Догадываюсь почему - забыть, как ее кавалер нагишом и среди бела дня лихорадочно метался по проезжей части дороги в поисках штанов, способна не каждая любящая женщина. 

 Понятно, что жить вместе после такого приключения нам было невозможно. По обоюдному согласию, мы быстро развелись в семейном суде. Я все ей оставил: квартиру, машину, счёт в банке. Дослужил оставшиеся два месяца и уволился в запас. В Израиле оставаться не хотелось: страна маленькая, и мне казалось, что я все время буду ощущать ее присутствие где-то совсем рядом, поблизости, а значит могу сорваться и простить. Опять надо было уезжать, начинать жизнь сначала. Труднее всего было с дочкой расстаться. Но мы, конечно, не сказали доче о разводе. Папу отправили на другую военную базу, надолго. И все тут. Ребенка легко обмануть. И в школе жена никому ничего не говорила. 

 Думал в Южную вернуться, к родителям. Ребята отговорили. Друзей за четыре года в армии много нажил, было с кем посоветоваться. Надоумили ехать в Штаты: наших, сослуживцев то бишь, там пруд пруди - от Гарварда до Голливуда. Есть парни очень состоятельные, из богатых семей, обещали помочь с работой и оформлением визы. Не подвели: через месяц-другой перебрался в ЭлЭй и устроился механиком в престижный автомагазин. По протекции, само собой. Владельцем лавочки, специализирущейся на продаже мерседесов, был дядя моего армейского корешка. Менеджер вначале отнесся ко мне недоверчиво и его можно понять: все спецы в мастерской подвизались годами, а тут откуда не возьмись косноязыкий мужик, то ли русский, то ли еврей, двух слов по-английски связать не может, и на тебе, принимай его на работу. Каждый день проверял, не напортачил ли я чего. Ну я внимания не обращал, я себе цену знаю. Полгода не прошло, как все эти умельцы стали бегать ко мне за советом. Здесь же у них узколобая подготовка, дальше своего носа не видят. А я движок, да и всю машину, насквозь вижу. Поэтому меня Пашка и взял в армию, поверил в меня.

  Платили очень хорошо, даже по местным меркам. Снял неплохую квартиру в аренду, дочку к себе привозил несколько раз на каникулы. Со временем, убедившись в моей незаменимости, хозяин помог обзавестись гринкартой. Закончил между делом школу таксистов и в свободное от работы время кручу баранку, улучшаю английский. Это так, больше для разнообразия, чем по нужде. Одним словом, Костик, и здесь мне удалось встать на ноги. В который уже раз. Сам себе удивляюсь, право. Иногда так задумаешься, сколько всего перевидал к сорока годам, вряд ли еще что-нибудь забавное произойдет, пора мемуары писать. Не поможешь?

 "Действительно, - подумал Костик, - не жизнь, а готовый сценарий. C моей биографией разве сравнишь? Замкнутый круг: дом-работа, работа-дом". 

 Они попрощались, обменявшись адресами и договорившись встречаться при случае. Хорошо зная Нежданова, Костик не сомневался, что пока судьба в очередной раз не соблаговолит столкнуть их нос к носу, другой случай может и не представиться. 

 Спустя пару лет, Костик получил короткое письмецо от Серго по элекронной почте. Они изредка переписывались, обмениваясь пустяшными новостями о знакомых, работе и о себе, поддерживая это общение как связь с прошлым, о котором с возрастом почему-то хотелось вспоминать все чаще. "Костик, - писал Серго, - надеюсь, всё у тебя путём. Есть вести о Нежданове. Вздохни глубже и сядь поудобнее: Нежданов женился на..." Дальше следовало имя голливудской актрисы не первого, но и не последнего эшелона, о которой даже Костик, мало интересующийся голливудскими сказками, был наслышан. "Мне рассказали, - сообщал Серго - что она, горемычная, остановила его такси по пьяной лавочке, ну а Нежданов парень не промах, свой шанс не упустил. Обалдеть. Везет же дуракам. Ну где ты видел, Костик, чтобы претендентки на Оскар - пусть и за исполнение второстепенных ролей - ловили такси на улицах Лос-Анджелеса?! Кстати, сегодня вечером по Эн Би Си очередной эпизод с неждановской подругой. Обязательно посмотри - цирк, да и только!" 

 Вечером Костик, позвав жену, включил телевизор. Жена была в курсе и, похоже, немного завидовала голливудской звезде. Костик знал, что Нежданов ей нравился. Сериал о доблестных полицейских, смышленых частных детективах и неподкупной системе американского правосудия, в котором снималась новая избранница Нежданова, пользовался популярностью и транслировался не первый сезон. Люди смотрели сериал с удовольствием, втайне надеясь, что их местные полицейские участки укомплектованы такими же суперменами. После вступительной заставки с драматической музыкальной концепцией и краткой информацией о главных героях, поворачивающихся на экранах телевизоров в сторону зрителя с одинаково-мужественным выражениием породистых лиц, началось основное действие фильма. 

 На обочине дороги в малопривлекательном районе одного из самых криминальных городов Америки мирно лежали три трупа, с головой укрытые пластиковыми мешками. У патрульных автомобилей с включенными световыми панелями на крышах неуверенно толпились явно озадаченные происшедшим полицейские. Внезапно из-за поворота на большой скорости выехал черный внедорожник с мигающими за ветровым стеклом красно-синими фонарями. Не доехав пару метров до полицейских, машина резко затормозила. Двери распахнулись почти одновремено, выпустив наружу троих поджарых мужчин в солнцезащитных очках и стройную привлекательную женщину, в обтягивающих темных брючках и сером облегающем джемпере, перехваченном наплечной кобурой с торчащей из нее рукояткой пистолета. Двое мужчин остались у машины, разговаривая по компактному передатчику с невидимым собеседником и повернувшись к зрителю мускулистыми спинами. Женщина, в которой Костик немедленно узнал новоиспеченную супругу Нежданова, уверенной походкой направилась к одному из трупов. К ней, немного отставая, присоединился мужчина постарше, судя по всему - руководитель группы. Присев, женщина решительно откинула верхнюю часть пластикового мешка в сторону и взглянула бедолаге в лицо. Почти не задумываясь, она высказала свое мнение о случившемся руководителю группы, внимательно наблюдавшему за ней. Ее молниеносная догадка, по-видимому, оказалась верной и требовала сиюминутной проверки. Нужно было срочно посылать человека в штаб-квартиру команды для подтверждения информации, чтобы по горячим следам разыскать убийц. Старший, кивнув головой, одобрил ее решение. 

 "Стив, - окликнула она одного из мужчин, стоявших у внедорожника, - подойди сюда. Нужны данные на этого парня. Не сгоняешь в контору?" Cтив, беседовавший с напарником, повернулся в ее сторону. Камера дала его гладко выбритую, колоритную физиономию крупным планом. На Костика искушенным взглядом ветерана американского ОМОНА смотрел Нежданов.