Der falsche Flug [1]
Аэропорт Мюнхена был погружен в обычную свою суету: по дорожкам горизонтальных эскалаторов нетерпеливо шагали спешащие пассажиры; стайки стюардесс цокали каблучками, щебеча на разных языках и притягивая мужские взгляды коротенькими юбками; мрачные технические работники в оранжевых жилетках переговаривались по шипящим рациям. Обогнав полицейский патруль (парень и девушка, у каждого по короткоствольному автомату и пистолету) я подумал, что мир, увы, не становится спокойнее, несмотря на все достижения прогресса. Впрочем, философствовать у меня не было сил - чувствовал я себя отвратительно. За несколько дней до вылета в командировку меня свалила с ног банальная простуда, обыкновенное бедствие в это время года у нас в Баварии: холодные ноябрьские дожди, сквозняки… Выскочил в одной рубашке из теплого офиса в столовую - все, считай, пропал. Бабушкины средства в лошадиных дозах, как-то: чай с медом и имбирем, водка с перцем, компресс из горячей картошки, а также патентованное отечественное средство Grippal Complex фирмы Queisser Pharma, конечно, поставили меня на ноги, но все же в день отлета, перенести или же вовсе отменить который было нельзя никак, был я еще очень далек от нормы. Достаточно сказать, что перед глазами у меня основательно плыло, и более всего мне хотелось лечь, хотя бы и на кафельный пол знакомого аэропорта, и забыть про командировку, про проблемы с горячей плазмой у заказчиков в Ляйпциге, к которым я, собственно, и направлялся, а главное - про предстоящий часовой перелет, который, казалось мне, я просто не перенесу. Я и в здоровом-то состоянии не любитель путешествовать самолетами: вечно закладывает уши и затекают ноги в тесноте эконом-класса, и спина потом болит… А сейчас - так и вовсе. Однако же, делать было нечего: я прошел через все полагающиеся формальности, включая тщательный досмотр сугубо делового содержимого моего небольшого чемоданчика (лэптоп, смена белья, рубашка - летел я на пару-тройку дней, надеясь решить проблемы клиентов как можно быстрее). Вскоре я с облегчением уселся в кресло у окна, застегнул ремень, затем завернулся в одеяло, слегка пахнущее ароматизатором для стирки, и сразу после взлета, слегка откинув назад спинку кресла, погрузился в беспокойную дрему.
Разбудил меня ощутимый толчок - наш самолет коснулся ВПП и резко снижал скорость, превращаясь из стремительной птицы в неповоротливую хрупкую тушу на длинных стойках шасси. Продвигаясь к выходу и медленно просыпаясь, я вдруг понял, что чувствую себя гораздо лучше, и это меня весьма ободрило.
В Ляйпциге я бывал и раньше, но летать по Европе по делам служебным мне приходилось много, и все аэропорты, если честно, уже давно смешались у меня в голове в однообразные ряды рекламных щитов с сексапильными красавицами и небритыми красавцами, с меняющимися на глазах строками расписаний, с равнодушными улыбками уставших сотрудников… Поэтому, механически ориентируясь на надписи "Exit"[2], я не сразу понял, что что-то не так. Вернее, я лишь слегка ощутил какое-то смутное беспокойство, какое-то несоответствие наблюдаемой действительности привычному паттерну… И только оказавшись в зале паспортного контроля (куда мне, собственно, было не надо, ведь летел я внутренним рейсом), я окончательно стряхнул с себя остатки сна и в полном недоумении прочитал надпись, укрепленную над стеклянными будками погранслужбы: "Добро пожаловать в Союзное государство Российская Федерация - Беларусь!". Тут до меня дошло: все предыдущие надписи дублировались не на немецкий, как следовало бы ожидать, а на русский. А точнее, на английский, а русская надпись всегда была первой. Что за чертовщина… Тут подошла моя очередь, и хмурый офицер взял мой германский паспорт (в любых поездках он всегда со мной). Тысяча чертей, на нем была самая настоящая российская форма, с двуглавым орлом на нашивках! Donnerwetter[3]…
Офицер бросил на меня подозрительный взгляд (сличал с фотографией), затем, полистав паспорт, нашел российскую визу (около года назад пришлось слетать ненадолго в Москву), лязгнул печатью и протянул документ обратно, не говоря ни слова. Я механически взял паспорт и прошел в зал получения багажа.
"Добро пожаловать в Липецкий международный аэропорт!" - гласила следующая надпись, а плакат прямо над багажной лентой строго предупреждал: "Обращайтесь только в официальную службу такси аэропорта! Не садитесь в машины нелегальных таксистов!". Так, подумал я, значит - Липецк. Появившееся было щекочущее чувство близости чего-то мистического, необъяснимого - разом улетучилось. Ах, Зухра, подумал я, ну как ты умудрилась перепутать Ляйпциг с Липецком? Впрочем, что с тебя, турецкой красотки, взять… Разумеется, секретаршу нашего института звали не Зухра, а Лайла, и кличку эту, как и остальные, явно сексистские и шовинистические, с расистским душком, высказывания, я позволял только и исключительно про себя. Да мне и в голову бы не пришло ляпнуть подобное вслух. Но сам с собой… все-таки до 15 лет я прожил в почившем в бозе СССР, бывал в пионерских лагерях - еще тех, самых настоящих! - и потому в мое подсознание глубоко въелся такой вот образ мыслей, такой взгляд на мир, который вполне позволял мне подумать: эх, Зухра-Зухра, что ж ты натворила, турчанка ты страстная…
Справедливости ради нужно сказать, что Лайла - девушка, действительно, красоты замечательной, а также неглупа и старательна: по крайней мере, раньше за ней подобных fuck up[4]-ов не замечалось. Я бы и сейчас был рад найти другое объяснение происходящему, но не мог. Впрочем, я тоже был хорош: умудрился же я сам сесть на рейс в Липецк! Но и это объяснимо: я смотрел на номер рейса и первую букву города назначения, остальное мозг, расслабленный простудой, досочинил сам. Ну, вот и результат.
Короче, так размышлял я, идя прямо сквозь зеленый коридор таможни (багажа у меня не было, ручной клади хватало за глаза): вместо Ляйпцига я оказался в Липецке. Клиенты ждут меня завтра утром - успею ли я взять билет отсюда туда? Есть ли прямые рейсы? Так, сейчас нужно просто спокойно сесть, открыть лэптоп, подключиться через свой hotspot[5] в телефоне к сети и все проверить… И еще какая-то мысль меня беспокоила, просилась наружу, но я ее придерживал: не сейчас, потом, сначала - понять, на каком свете я нахожусь…
- Мужчина, такси?
Оказывается, я уже был в зале прилетов. Мужик возрастом за полтинник, в потертой кожаной куртке (на животе у него она уже явно не застегивалась) и хорошей, явно не кроличьей, шапке, смотрел на меня без улыбки. Я открыл было рот, чтобы вежливо от него отделаться (а сам шарил глазами вокруг в поисках места, чтобы присесть: кресел зала ожидания, или кофейни какой… и не находил, кстати), как вдруг, неожиданно сам для себя, будто даже и голосом чужим, ответил ему:
- Такси? Можно… До центра сколько?
- По счетчику, - равнодушно ответил таксист, повернулся и пошел, бесцеремонно расталкивая толпившихся вокруг коллег, а я поспешил за ним, постукивая колесиками своего тролли по плитам пола и стараясь не потерять из виду шоферскую шапку. И вот тут я понял, что это была за мысль, которую я так упорно гнал от себя: Липецк был моим родным городом. Много лет назад именно отсюда родители увезли меня в Германию, где я вырос и выучился, где и живу до сих пор, уже со своей собственной семьей. В Липецке с тех пор я не бывал ни разу, даже почти и не вспоминал это название. И вот я здесь, и сейчас таксист повезет меня в центр города. Туда, где мы с родителями жили когда-то.
* * *
Вырулив с паркинга, таксист влился в поток забрызганных осенней грязью машин, включил радио. Салон наполнился хриплым голосом певца, который в минорной тональности выговаривал какие-то странные для моего уха слова: мусорок, централ, воровайка, жучка… Шансон, вдруг вспомнил я. Здесь это почему-то называется французским словом "chanson", хотя абсолютно ничего французского нет в российской уголовщине. Ну, хоть послушаю, что это такое.
- Сам-то с неметчины? - вдруг спросил таксист.
- Из Германии. А как вы догадались?
- А чего тут догадываться, ты с мюнхенским рейсом вышел… Меня Саней звать.
- Очень приятно, Макс.
- Ты не думай, я не бомбила какой, - и Саня кивнул на карточку лицензии, висевшую справа от меня, - У нас все по закону… Ну, как оно живется, на чужбине-то?
- Почему же на чужбине?
- Ну а что - дело известное: русскому человеку везде чужбина, только на Родине он дома.
- Вообще-то я немец…
- Ой, да ладно, - сморщился Саня, - Ты такой же немец, как я… американец, во! - и Саня захохотал, довольный своей шуткой, -У меня, брат, тоже родня еще та: наполовину я хохол, а с другой стороны - и татары, и мордва всякая… Даже, дед говорил, - тут Саня заговорщически понизил голос, - евреи были, во как! Только, парень, вот это вот и называется - русский, понял?
- Да, может быть и так… - спорить мне не хотелось. Я вообще предпочел бы помолчать.
- А куда едем-то? - спросил Саня, - Центр - он большой…
- Московский проспект, дом восемь, - назвал я родительский адрес - все равно ничего другого в голове не было. Я и сам не знал, зачем я туда еду.
- Родню проведать небось приехал? - спросил Саня.
- Да, - ответил я. Не рассказывать же ему про Зухру и ее чудовищный fuck-up…
- Я раньше тоже в Европу ездил, за товаром, - рассказывал Саня тем временем. - В Польшу в основном, да и в Германии бывал. И знаешь - посмотрел я на них, на то, как там живут… нет, не по мне это все. Друганы мои завидовали всю дорогу - мерсы, мол, с бэхами, пиво, сосиски… Ерунда все это, вот что я тебе скажу. Пшечики - те еще так-сяк, на нас похожи, хотя, конечно, говнюки те еще: мы их от фашистов освободили, а они… ну да ладно. А вот немцы… Блондинистые все, лопочут по-своему… и бабы у них страшные. Сидим мы там с мужиками как-то в ресторанчике, а Витек, дружбан мой, типа в школе инглиш учил, пятерки получал, вот он официанту и говорит - гив ми плиз… а как сказать "свинина"-то и не знает, забыл! Ну, я тогда фрицу на пальцах показываю: неси, мол - и нос себе наподобие пятачка расплющил и на весь ресторан так: хрю! хрю! - и Саня заржал так, что я испугался, что сейчас он выпустит руль. - И ведь понял, немец-перец-колбаса!
В радиоприемнике тюремная лирика сменилась выпуском новостей. Ведущая несколько раз назвала фамилию "Путин", а потом заговорила про Украину и уже больше не отвлекалась на другие темы. Я смотрел в забрызганное грязными каплями окно. Мы давно уже ехали по городу, притормаживая в пробках. Улиц я не узнавал - слишком много времени прошло. Скоро Саня свернул в арку (свет фар выхватил граффити на стене: три черные буквы "АУЕ", эта странная аббревиатура была мне незнакома) и тут же развернулся на небольшом свободном пятачке: двор был плотно заставлен автомобилями. Преобладали старые европейские марки, но виднелись и две-три "копейки" - кажется, так называли старые "Жигули".
Я посмотрел на счетчик, прикинул в уме курс валют и протянул Сане несколько купюр евро. Саня просиял:
- О, вот это здорово! В СКВ, значит? Спасибо, братан, валюта - она завсегда пригодится… Ну, вот он, твой адрес. Пока, удачи! - и он протянул мне свою широкую ладонь. Я пожал ее и с облегчением выбрался в холодную сырую ночь. Багажник уже был открыт, я достал свой чемодан и хлопнул крышкой. Красные огни саниного такси скрылись в темном провале арки.
* * *
Во дворе, зажатом между домом сталинской постройки и глухим забором, было темно и тихо, моросил дождь. Светились разноцветные окна и желтые лампочки над подъездами, журчал поток из водосточной трубы. Это был двор моего детства, и это был чужой двор. Когда я повзрослел, я вдруг понял, что эмиграция отсекла у меня изрядную часть памяти - я помнил очень мало из нашей советской жизни. Какие-то смутные образы, отдельные картинки… но ни звуков, ни запахов… У меня остались более яркие воспоминания о первых месяцах, проведенных в "хайме" (гнусном общежитии для переселенцев с полутюремным режимом), чем о жизни вот здесь, в этом доме. А ведь я гулял в этом дворе, у меня были друзья… Ничего не помню. Я даже не уверен, в каком подъезде наша квартира под номером 31… Вон в том, наверное… точно, мне туда.
Пробираясь между хаотично запаркованными машинами, я добрался до нужного подъезда. Дверь была стальная, будто в банковском сейфе, слева висел домофон. Я набрал номер квартиры и кнопку вызова. Ждать пришлось долго. Наконец в динамике зашипело и мужской голос ответил:
- Да!
- Добрый вечер, - осторожно начал я, - Меня зовут Макс Веллер, я хотел бы поговорить с теми, кто сейчас живет в квартире номер 31…
Ахинею ведь несу, подумал я. А что мне остается? К моему удивлению, замок щелкнул, и голос сказал:
- Ну заходи, поговорим.
В подъезде было сумрачно и затхло, пахло подвалом. В свете слепенькой лампочки была видна облупившаяся масляная краска на стенах: темно-зеленая, с коричневым кантом, выше - побелка. Кажется, так оно и было в годы моего детства, а вот дверь в нашу квартиру я не узнал. У нас была дерматиновая, перетянутая стальным шнуром, с бляшками мебельных гвоздиков. Я же стоял перед очередным стальным чудовищем: такая дверь, наверное, могла бы спокойно выдержать автоматную очередь в упор, и не одну… Я позвонил. Через несколько минут за стальной плитой защелкали замки, наконец дверь открылась. Передо мной был крошечный предбанник: оказывается, за стальной дверью была обычная, деревянная, и вот ее-то я помнил: потёртый дерматин, жестяные цифры номера вверху… Кто-то, плохо видный против света, делал мне из коридора приглашающие жесты, и я шагнул в квартиру.
В тесноте коридора света было тоже немного: лампочка в плафоне была слабая, а может, сам плафон покрыт пылью… Передо мной, занимая почти все свободное пространство, стоял мужчина моего роста и, видимо, моих примерно лет, но был он невероятно, нездорово толст, огромный живот свисал чуть ли не до колен, лицо было круглое, с тройным подбородком. Одет он был в какую-то невообразимую рубаху - длинную, навыпуск, с короткими рукавами (в памяти откуда-то выплыло слово "толстовка") и длинные черные трусы. В квартире было очень жарко и стоял тяжелый дух: пахло давно немытым телом, невынесенным мусором, немытой посудой… Я почувствовал легкую тошноту.
Хозяин квартиры, между тем, внимательно меня разглядывал.
- Как, говоришь, тебя зовут? - спросил он.
- Макс. Макс Веллер.
- Ты понимаешь, Макс, какая загогулина-то получается… Не может этого быть, вот что!
- Почему? - удивился я.
- Потому что Максим Веллер - это я, вот почему. Хочешь - паспорт покажу?
Я снова ощутил себя Алисой в Стране Чудес. И неожиданно вспомнил сцену из "Золотого Теленка".
- Максим, так я ж твой братан двоюродный, тезка, не узнаешь? Из Мюнхена прилетел - и сразу к тебе!
В глазах Максима мелькнул интерес.
- Двоюродный? Из Мюнхена? - переспросил он.
- Ну да, помнишь, как мы с тобой пацанами в пионерлагерь вместе ездили?
Я не так уж и врал: у меня в России на самом деле где-то жил кузен, сын дядьки по материнской линии, но звали его, конечно, не Максим, да и фамилия у него была другая… Просто ничего более изящного в тот момент мне в голову не пришло.
- Макс! - вдруг заорал мой собеседник и сгреб меня в объятиях, - Братан приехал!
Запах его немытого тела был совершенно невыносим, да еще и изо рта пахнуло многодневным перегаром и давно нелеченными зубами… Я дружески похлопал его по мягкой спине, деликатно пытаясь высвободиться.
- Ну давай, заходи. У меня тут не прибрано - холостяцкая берлога, понимаешь, да и работаю я здесь же…
Комната, бoльшая из двух, которая в годы моего детства выполняла роль гостиной и спальни родителей, выглядела сейчас чудовищно. Ремонта она не знала лет двадцать, а то и больше. Выцветшие обои местами вздулись пузырями, а местами свисали клочьями. Разложенный диван использовался как постель, и она была неприбрана, несвежее белье было уже серовато-желтым. Обеденный стол хранил следы многодневного застолья, батареи пустых бутылок громоздились и на нем, и под ним, на полу, и в темных углах комнаты… Немало места занимал штабель десятилитровых пластиковых контейнеров с акриловой краской - комната явно использовалась еще и как склад стройматериалов.
Судя по всему, на моем лице отразилась вся гамма чувств, вызванных увиденным, - Максим как-то сразу сник и сунулся было прибирать на столе, ему было явно неловко. Так бывает, когда вдруг посмотришь на себя со стороны чьими-нибудь глазами - и оторопь тебя возьмет… Но получалось у него плохо: движения его были неловкими, тут же появилась одышка, он явно с трудом стоял на ногах.
- Брат, не суетись, - сказал я. - Порядок завтра наведем. Давай просто посидим, поговорим… - очень уж мне хотелось понять, кем же этот тезка-толстяк приходится мне на самом деле.
Максим с явным облегчением уселся в скрипнувшее под ним старое офисное кресло (снизу из него торчали куски желтого поролона). Письменный стол был завален какими-то документами и стоял на нем старый, но явно еще рабочий компьютер.
- Слушай, Макс, - отдышавшись, сказал он, - я как раз первача сегодня нагнал - ух, забористый! На душице настаиваю, мне мужики с дачи сбор привезли. Вот только закусить нечем…
- Не волнуйся, я сейчас схожу… У вас тут… - я замялся, подбирая слово, - универсам есть поблизости?
- Обижаешь, брат, у нас теперь целый супермаркет, "Семерочка". На проспект выходишь и направо…
- Отлично, я быстро.
- Ключ только возьми, - Максим встал и вперевалку вышел со мной в коридор, снял с гвоздя у двери ключ на сером шнурке.
Я вдруг увидел на стене фотографию в рамке. Блик от лампы лежал на стекле, и я подошел поближе, чтобы рассмотреть. На старом, черно-белом снимке двое счастливых молодых людей - мужчина и женщина - держали за руки улыбающегося мальчишку лет пяти в панамке в горошек.
- Родители, - вздохнул Максим за спиной, - царствие Небесное… Отец в 98-м умер, а мама вот в прошлом году преставилась…
Я спускался по лестнице, не чувствуя под собой ног. Я хорошо знал эту фотографию - на ней были мои родители и я. Родители сейчас жили в социальной квартире в деревне под Мюнхеном. Я был тут, шел в супер "Семерочка". И до меня медленно начинало доходить, кто же он такой, этот Максим, ждущий меня в квартире с самогоном, настоянном на душице…
* * *
- А вот и Макс! Мужики, знакомьтесь - это мой братан Макс приехал, прямо из Мюнхена! Галка, иди сюда, познакомься с моим братом!
Пока я ходил в "Семерочку" (к счастью, там приняли к оплате мою кредитку, и фирменная хозяйственная сумка со стилизованной цифрой "7" оттягивала мне руку), квартира ожила. У Максима были гости - судя по всему, закадычные друзья, бывавшие здесь часто. За столом сидел пожилой грузный мужчина в явно домашней одежде (старые спортивные штаны, яркая футболка с эмблемой популярного египетского курорта). Второй гость, помоложе, невысокий и жилистый, в больших старомодных очках, внешностью напомнил мне маньяка Чикатило.
- Это Михалыч, - представил мне Максим пожилого, - а это Владимир Владимирович, но не Путин, конечно… - и вся компания захохотала.
Пожимая мне руку, Михалыч сказал:
- Я твоему братану соседом буду, этажом выше моя квартира. Приглядываю вот, по-соседски. Да и Володя заходит, в соседнем доме он живет.
- Ну, - подтвердил Володя, - мы с Максимом старые кореша…
Я заметил, что со стола исчезли пустые бутылки и грязная посуда, на их месте стояли четыре поллитровки с этикеткой "Столичная", но внутри была мутноватая жидкость цвета спитого чая. Первач на душице, догадался я и принялся доставать покупки: упаковки с нарезанными колбасами и сырами, консервные банки, несколько бутылок спиртного.
- Ух ты, ну и закусь! - восхитился Максим, - даешь, братан!
- О, а вот и коньячок! - обрадовался Володя. - А вот вино ты зря принес - разве ж вино вштырит? Так, деньгам перевод…
- Вино - для дамы! - провозгласил Михалыч и крикнул, - Галина, ну где ты там?
В комнату со стопкой свежевымытых тарелок в руках вошла женщина рубенсовских форм. Конечно, на фоне Максима она выглядела миниатюрной, но вот, к примеру, Владимир Владимирович мог бы легко потеряться меж ее грудей. Я представился.
- Галя, очень приятно, - протянула она мне влажную после тарелок руку. От нее пахло духами, и это был первый приятный запах за весь вечер.
- Вы прекрасно выглядите сегодня, - довольно искренне сказал я. Галя вдруг явственно зарделась и даже потупилась.
- Ну давайте, ребята, садитесь, хорош трепаться! Понедельник - день тяжелый, надо расслабиться! - заторопил всех Максим, подъехав к столу на своем поскрипывающем кресле, - Накатим, за встречу!
Галя хлопотала, расставляя тарелки и разнокалиберные рюмки. Взяв в руки бутылку красного сухого, я пошарил глазами по столу и, не найдя искомого, достал из кармана небольшой ножик, красный, с белым крестиком, высвободил из его корпуса штопор и принялся открывать вино.
- С алиэкспресса? - кивнул Михалыч на ножик.
- Да, - сказал я и подумал, что герр Хубер из магазинчика на Talstrasse, что в маленьком горном городке Давос, кантон Граубюнден (1600 м над уровнем моря, лыжный туризм зимой, хайкинг и горный байкинг летом, из регулярных мероприятий - всемирный экономический форум) ужасно бы обиделся за свой товар, но виду бы не показал - такие уж они, швейцарцы.
Я налил вина в галин бокал (кажется, она снова зарделась) и уже занес горлышко над стоявшим передо мной граненым стаканом, как Максим буквально возопил, с трудом дотягиваясь до меня горлышком самогонной бутылки:
- Да ты что, брат?! Даже и не думай! Вот, первач, сам делал, экологически чистый, никакой химии!
- Максим, - я деликатно отвел его руку с бутылкой, - извини, но я не по этой части. Я вот лучше красненького…
- Что значит "не по этой"? Ты что, хочешь сказать, мы тут алкоголики? - в его голосе зазвучала обида.
- Да нет, я имел в виду - нельзя мне крепкого. Здоровье, понимаешь…
- "Торпеда", да? - участливо спросил Володя. Я вопроса не понял, но неопределенно пожал плечами и с некоторой загадочностью сказал:
- Я уже свою норму выпил. Так что сухое красное - самое то…
- Аа… - понимающе и даже как-то с уважением протянул Максим. - Ну ладно, как знаешь. Давайте, мужики, снимем пробу! - и он от души, до краев, налил Михалычу, Володе и себе. Мужики возбужденно блестели глазами и буквально облизывались, глядя на темную жидкость в стаканах. - За встречу, и чтоб не последняя!
Мы чокнулись и выпили. Я пригубил вино (пить из стакана было как-то непривычно) - букет у напитка был довольно скромный, но за уплаченную цену другого ждать не приходилось. Вино было итальянское, и я мог быть уверен, что оно не поддельное: кто будет изготавливать паленый напиток крепостью всего в 14 градусов?! А вот все, что могло "вштырить" (по терминологии Володи), вполне могло содержать в себе смертельную дозу метанола, а от максимова домашнего напитка за версту несло сивушными маслами. Разумеется, я слукавил: здоровье позволяло мне выпить иногда пару шотов хорошего виски или рюмку брэнди (желательно Henessy), водку же я не любил никогда. Пива я обычно выпивал не больше полулитра за раз, но этого как раз хватало на целый вечер добрых посиделок с друзьями. В дни Октоберфеста можно было выпить и целый литр, а то и два - под хорошую мясную закуску, конечно. Но в теперешней ситуации пить мне не хотелось совершенно.
Сидящие же за столом единым духом осушили свои стаканы и рюмки (даже Галина выпила свое вино до дна не поморщившись), шумно выдохнули, потянулись за закуской, а Володя, жуя лепесток ростбифа, уже разливал новую порцию.
- Теперь за Макса! - провозгласил Максим. - За брата, за его здоровье!
Галя, с улыбкой поглядывая на меня, подложила в мою тарелку винегрет - наверное, принесла из дома, вряд ли бы она успела нарезать такую гору сложного салата, пока я отсутствовал. Я поблагодарил ее - винегрет и вправду был хорош, но ко мне уже тянулись чокаться рюмки и стаканы. Пришлось снова пригубить "Casa di Luigi".
- Э, нет, так не пойдет! - запротестовал Михалыч. - Тостуемый пьет до дна!
- Да отвяжитесь вы от человека! - заступилась за меня Галя. - Сказано же: непьющий он…
- Мы тоже непьющие, а вот он - тостуемый! - наставительно сказал Михалыч, а Максим рассмеялся:
- Ох, ну ты и скажешь, Михалыч: тостуемый! Откуда слова-то такие знаешь… Макс, у нас Михалыч - главный специалист по тостам! Как загнет, бывает…
- Слова-то откуда? - проговорил Михалыч. - У одного умного человека спросили: что вы читаете, мой принц? И знаете, что он им ответил? - Слова, слова, слова… Кстати, о словах: у меня племяш в Израиле живет, Сеня…
- Так ты, Михалыч, еврей, что ли? - вскинулся Володя.
- Сам ты не умывался, - проворчал Михалыч. - Племяш на еврейке женился, подсуетился вовремя, с ней и уехал. Короче, он там писателем заделался - книжку напечатал, в журналах тамошних публикуется. Про каких-то хасидов все пишет… Так вот, я про него эпиграмму сочинил:
Свои трусы ты сушишь в интернете,
До пота корчишь из себя еврея,
Но все равно - на хитрой морде
Россия. Лета. Лорелея…
- За стихи - надо выпить! - и Максим разлил новую порцию.
- А он не обиделся? - спросил я Михалыча.
- Кто?
- Племянник.
- Сенька-то? - Михалыч удивился. - А чего обижаться-то? Я ж любя, по-родственному. Скажешь тоже - обиделся…
- Ну так что, Макс, - вдруг сменил тему Володя, - Как тебе родной город, а? Вернуться не подумываешь?
- Вернуться? Куда?! - я так удивился ходу володиных мыслей, что на минуту забыл про все свои проблемы.
- Как куда - домой! - сказал Володя. - Родня есть, язык ты знаешь, еще и по-немецки, небось, соображаешь? Вот работу найдешь хорошую, сейчас страна на ноги встает, специалисты везде во как нужны! Да хоть к нам на фирму - скажи, Максим?
- Да запросто, - сказал Максим, - мы, брат, в строительном бизнесе давно уже: разные объекты, какие закажут… вот недавно конкурс выиграли - в Крыму школу будем строить. Это тебе не девяностые, когда все только рушили!
- Вот так вот, понял? - наставительно сказал Володя, жуя сыр, - Теперь обратно все возрождается! Вот, смотри, аэропорт международный какой отгрохали, а? Небось, у вас такого нет! В следующем году Олимпиаду в Липецке проведем - все стадионы уже почти готовы. Весь мир сюда съедется, что ты! Это ведь раньше наш Липецк был - дыра дырой: один только тракторный завод… - он хохотнул, - ты небось и не знаешь, что на ЛТЗ нашем танки делали? И сейчас делают, во как! Про "Армату" слыхал? Лучший в мире танк, лучше этих ихних "Абрамсов", отвечаю! Ты, Максим, вот что: ты меня слушай, я плохого не посоветую. Я ведь вижу - ты парень хороший, а я людей-то на раз срисовываю, прям как рентгеном - скажи, Михалыч?
- Точно, - не поднимая головы от галиного винегрета, сказал Михалыч, - Володька у нас такой - насквозь видит…
- Так вот - жалко мне тебя, пропадешь ты там, в гейропе этой, потому я и говорю - возвращайся. Не устоит против нас Запад, это я тебе точно говорю! Придет время - ка-а-ак дадим им всем! Вон, смотри, как мы бандеровцев на Донбассе уже который год трахаем, а они только попердывают! И никто за них не вписался: ни США, ни Евросоюз, а знаешь, почему? Нас боятся. Знают, гады, что нет у них ничего против русского оружия! Знают, что если только залупнутся на нас - опять наши танки по их столицам пойдут, как в сорок пятом! Боятся они, выродки фашистские, русского солдата!.. Ну, будем! - и все опрокинули в себя еще по стакану, шумно выдохнули, закусили.
- А вот скажи мне, - продолжил Володя, блестя очками, - тебе самому не противно среди этих фашистов жить? На языке этом ихнем разговаривать: хэндэ хох, хайль Гитлер, а? Небось, и дети у тебя есть, в школу ходят… а ты знаешь, чему их там учат? А я тебе расскажу: их онанизмом заниматься обучают с первого класса, а в старших классах из них там голубых делают! Не знал? И про Россию всякие гадости рассказывают. И вот как тебе самому, не противно?
Я сидел, глядя в свой недопитый стакан, и раздумывал, как бы ответить Володе так, чтобы он не кинулся сразу махать руками - конечно, у него бы ничего не вышло, но ужасно не хотелось влипнуть в скандал в чужой стране, среди незнакомых людей, но тут мне на помощь пришел Максим: он вдруг заорал, показывая пальцем в мерцавший в углу телевизор:
- Эй, мужики, гляньте, сейчас начнется! Галка, сделай погромче, вон пульт около тебя лежит!
Галя увеличила звук, и из старого, с кинескопом еще, цветного "Грюндига" зазвучала грозная музыка, а потом на экране появился кругломордый мужчина в полувоенном френче и начал что-то энергично говорить про Украину. Максим аж подсигивал от возбуждения:
- Сейчас он им покажет… Макс, гляди, у вас наши каналы, я слышал, запрещают, не любят правды! Вон, видишь того, в синем галстуке? Самый настоящий хохол, бандеровец! Сейчас они ему влепят…
Володя забыл про германских школьников, из которых делают гомосексуалистов, а Михалыч оторвался от салата - сидящие за столом ловили каждое слово, доносившееся из ящика. Разговор в студии быстро перешел на крик, но мне и без того было сложно уследить за смыслом происходящего: я не знал, почему украинцев называют "бандеровцами" и почему один из собеседников, услышав странное словосочетание "колорадская ленточка", вдруг полез через два ряда к сказавшему и принялся махать у него перед лицом кулаками. Мои новые друзья забыли даже про тосты и молча, то один, то другой, разливали по стаканам уже третью бутылку. Я тихонько встал и вышел в коридор, затем оказался на кухне. Там был уютный полумрак - горело только старомодное бра над столом (я помнил, как отец вешал его на стену, облицованную кафелем, осторожно сверлил плитку, чтоб не треснула). На кухне было слегка прибрано - видимо, Галя постаралась. На столе около раковины блестело оцинкованными боками какое-то устройство: что-то вроде бидона литров на пять, опутанное трубками и с манометром. Я увидел стоящую рядом пустую бутылку из-под "Столичной" и понял, что передо мной современный самогонный аппарат.
Я подошел к черному незанавешенному окну, посмотрел на свое неясное отражение в нем, затем прижался лбом к холодному стеклу, как делал в детстве. Из темноты медленно проступали очертания двора, там парковалась машина, светя красными огоньками. Потом кто-то осторожно прикоснулся к моему плечу, и даже не оборачиваясь, а только уловив запах сладких духов, я понял, что это Галя.
- Вы на них не обижайтесь, - сказала она, - они как выпьют - дурные становятся…
- Да ничего, все в порядке, - улыбнулся я ей.
- А вы и правда в Германии живете?
- Да, в Мюнхене.
- Ой, какой вы счастливый… А я вот не была за границей никогда… Правда, с Максимом вот в позапрошлом году в Абхазию летом ездили - вроде другая страна, а так посмотришь - то же, что и у нас… А вы женаты, наверное?
- Женат, и детей двое…
Галя вздохнула и принялась переставлять посуду на рабочем столе рядом с самогонным аппаратом.
- И у меня сынок растет… Только вот папки у него нет, бросил он нас… Вот, посмотрите, - она взяла с холодильника свой смартфон в розовом чехле и принялась показывать мне фотографии мальчишки лет примерно десяти. Я обратил внимание, что галин телефон был айфоном последней модели, странно смотревшимся на фоне пришедшей в упадок квартиры Максима. Впрочем, я давно заметил, что дороговизна сотового телефона и уровень доходов его владельца часто находятся в обратной связи. Точно такой же айфон был у нашей институтской уборщицы Инги, приехавшей несколько лет назад из глухой казахстанской деревни. Я был единственный на нашем этаже, кто говорил по-русски, и Инга часто обращалась ко мне со всякими мелкими просьбами - позвонить для нее в банк или еще куда-нибудь…
- Скажите, Галя, - осторожно спросил я, - А вы с Максимом… - я попытался найти русский эквивалент слову Ehepaar[6], или хотя бы Freundin[7], не нашел и неуклюже выкрутился, - вы друзья?
Но Галя поняла меня правильно:
- Мы встречались с ним пару лет… А потом он выходить перестал, и мне это надоело… Я ведь сыну должна отца найти, нормального, серьезного человека, а с Максимом ничего путного уже не получится…
- Подождите… - не понял я. - Откуда он перестал выходить?
- Из дому, - просто сказала Галя, протирая тарелку полотенцем. - Он уже два года сиднем сидит, даже во двор не выходит. Килограмм на пятьдесят поправился. Как аппарат купил, - она с ненавистью кивнула на поблескивающий в полумраке бидон, - так и все. Гонит и пьет, гонит и пьет. Мужики придут - он их поит, а они закуску приносят, сахар ему покупают. Так и живет.
- Oh mein Gott[8]… - потрясенно пробормотал я. - А как же он работает?
- Работает как-то, - пожала Галя плечами. - Он же в ихней фирме кем-то вроде диспетчера. Сидит на телефоне, обзванивает всех… Дурное дело нехитрое. А вы, Макс, наверное, бизнесом занимаетесь?
- Нет, я - инженер… Инженер-химик.
В кухню, переваливаясь с боку на бок, вошел Максим, посмотрел на нас с Галиной как-то хмуро и подозрительно, подошел к ней сзади и вдруг обнял, ухватив ладонями за груди.
- Эх, Галка, повеселимся сегодня, а?
- Да отстань ты, пошляк! - Галя попыталась вырваться, но Максим крепко держал ее, пьяно похохатывая. Его толстые пальцы тем временем гуляли по галиным грудям, как по клавишам аккордеона. Я встал, подошел и крепко взял его за плечо:
- Брат, перестань. Нельзя так.
- Чего-о? - Максим мгновенно выпустил Галю и обратился ко мне, - Ты мне указывать будешь? А ну, пойдем выйдем! - и он надвинулся на меня, выталкивая в коридор.
- Пойдем, - я пожал плечами и вышел, чувствуя, как он сопит у меня за спиной, протискиваясь в дверь.
В коридоре Максим придавил меня своей тушей к стене, смяв в кулаке лацкан моего пиджака:
- Слышь, брат… Хорош на Галку зырить, понял? Ты на нее сразу глаз положил, я заметил! А ей лишь бы хвостом вертеть… Это моя женщина, моя!
- Послушай, - я деликатно высвободился, - дома меня ждет жена, Марина, и я ее очень люблю. Галя - прекрасная женщина, и я тебе даже где-то завидую… - от неискренности я даже закашлялся. - Но Марине я изменять не буду, понял? Ни при какой погоде. И хватит об этом.
- Брат! - Максим пьяно всхлипнул и обнял меня. Как у любого сильно выпившего, его настроение менялось молниеносно. Меня снова замутило от его запахов.
- Пойдем, пойдем, еще накатим! - теперь Максим дружески хлопал меня по плечу и бить, видимо, не собирался. Из комнаты вышел Михалыч, посмотрел на меня хмуро, кивнул на дверь на площадку:
- Покурим?
Я бросил курить много лет назад, но как-то сразу догадался, что Михалыч хочет со мной о чем-то поговорить, и утвердительно кивнул. Максим сказал:
- Ладно, покурите и возвращайтесь. Мы тут с Володей пока добавим…
На площадке было холодно, пахло пылью и сыростью. Михалыч достал сигарету, предложил мне, я отказался. Он долго чиркал зажигалкой, потом со вкусом затянулся и выпустил дым из ноздрей.
- Так ты действительно Максиму брат? - спросил он.
- Двоюродный.
- Давно в Германии?
- Меня родители увезли, когда мне 15 лет было.
- Правильно сделали… - Михалыч снова затянулся, - Валить отсюда надо… А я ведь Максима с детства его знаю, мы с его отцом дружили. Хороший мужик был, трудяга. Я ему говорил - Рудька, да брось ты пахать, пошли в баню сходим, отдохнем… На дачу ко мне съездим в Сенное, у меня знаешь какая дача - ух! А он - нет, Михалыч, работать надо! Все в бюро своем пропадал, и дома над какими-то чертежами сидел по вечерам. Как ни зайдешь в нему - все работает… Ну и доработался, бля… Аневризма аорты - знаешь, что это такое?
Я знал. Мы жили в Германии уже лет восемь, когда отцу поставили этот диагноз. А ведь он чувствовал себя нормально, иногда только в груди жгло - думал, гастрит, таблетки от кислотности жевал. К счастью, он аккуратно обследовался каждый год - в его возрасте обязательных проверок становилось все больше и больше, и он ходил из клиники в клинику, хотя терпеть этого не мог - он не показывал виду, но я понял потом, что ему просто было страшно, как мне в детстве было страшно ходить к зубному… Я помнил, как мы сидели с матерью в лобби университетской клиники Мюнхена: операция длилась несколько часов, и хирург предупредил нас заранее: шансы на успех высокие, но… герр Рудольф уже не так молод, так что… Будем надеяться на лучшее. И ушел в оперблок в своей мешковатой зеленой куртке, а мы остались ждать. Отец выжил, а потом недели две лежал в клинике, и ему категорически запрещено было разговаривать и особенно смеяться, и даже шевелиться было почти нельзя - иначе он мог мгновенно умереть. Мы сидели с ним, то мать, то я, просто держали отца за руку. Все кончилось хорошо, он восстановился, бросил курить, занялся спортивной ходьбой, и по совету семейного доктора стал регулярно пить зеленый чай, начал выписывать себе прямо из Китая какие-то мудреные сорта, чайнички и чашечки... А однажды он сказал мне: "А в Липецке мне эту аневризму не нашли бы. Просто не искал бы никто. Так бы и отбросил коньки…".
- Ты знаешь, что Максим уже два года из дома не выходит? - спросил Михалыч.
- Теперь знаю. Галя сказала.
- Надо что-то с этим делать, - его сигарета стремительно догорала, - поговори с ним, что ли… Пьет он слишком много.
С такими-то собутыльниками - чего ж не пить, подумал я, но вслух сказал:
- Поговорю, только вряд ли он меня послушает…
- В Германию бы его… - задумчиво сказал Михалыч. - Как у вас там, медицина-то, небось получше нашей?
- Наверное…
- Он же тоже немец по отцу… Ему бы там и гражданство сразу дали. Забрал бы с собой брата, а? - Михалыч был серьезен и даже почти не пьян - то ли он был опытнее и устойчивей других, то ли выпил все же намного меньше.
- Куда я его заберу? Он должен сам в консульство просьбу подавать, это долгий процесс…
- Эх вы, капиталисты, - вздохнул Михалыч и бросил сигарету на пол, к еще нескольким таким же бычкам, еле различимым на замусоренном полу, - все у вас про деньги да про бумажки бездушные. Нет бы о человеке подумать…
Я даже не знал, что ответить на эти упреки, но тут дверь квартиры c лязгом открылась и выпустила Володю. Не глядя на меня, он попросил у Михалыча сигарету, они оба закурили.
- Сейчас показывали, как натовцы наших ребят на Донбассе убивают, - мрачно глядя в потолок, вдруг сказал Володя. - Бля, был бы помоложе - пошел бы по контракту… - он вдруг посмотрел на меня. - Ты-то, небось, в армии не служил?
- Служил, - я решил не врать - с какой стати? - В бундесвере.
- Где?
- В армии Федеративной республики Германия, - ответил я.
- Что-о? - Володю аж затрясло, он бросил сигарету. - У фашистов шакалил?
- Перестаньте чушь молоть, - сорвался я наконец. - Во-первых, в нашей стране у власти христианско-демократический союз, это либерально-консервативная партия, чтоб вы знали. А во-вторых, в Германии фашистов никогда не было, а были национал-социалисты. Фашисты - это итальянская партия…
Володя, не говоря ни слова, вдруг принял грамотную боксерскую стойку и провел левый хук - мощный, с поворотом корпуса, который достиг бы цели, если бы реакция у Володи не была все же немного замедленной - сказался выпитый первач, и мне хватило этой задержки, чтобы выполнить тенкан: я чуть отклонился корпусом назад, затем шагнул вперед, вдоль линии атаки, и оказался так близко к Володе, что смог легкими касаниями, даже не выполняя захвата, изменить направление движения его руки, и вся его агрессивная энергия, пронесясь мимо, воплотилась в сокрушительный удар кулаком в стену. Обычно после тенкана в айкидо выполняется бросок, чтобы предотвратить новую атаку, но в данном случае этого не требовалось: Володя выл от боли, согнувшись в три погибели. Видимо, он сильно повредил кисть. Михалыч, опасливо на меня поглядывая, обнял друга за плечи и увлек по ступеням вверх:
- Брось его, Вов, ну чего ты… Пойдем ко мне, Таньки нет сегодня, корпоратив у нее. Посидим, выпьем…
- Фашист поганый… козел блеванючий… руку мне сломал… - скулил уводимый Михалычем Володя.
Тенкан - не просто движение, в тенкане философия айкидо: не бежать от атаки, как диктует природный рефлекс, но сделать шаг ей навстречу, приблизиться к нападающему, вывести его из равновесия, овладеть ситуацией, а потом направить разрушительную энергию противника на него самого… Я много лет отрабатывал эту технику, но впервые применил ее вживую, не на татами с партнером, а на заплеванном полу холодной лестничной клетки, против алкаша с внешностью Чикатило… Впрочем, получить по морде от этого алкаша было бы уже слишком даже для сегодняшнего сумасшедшего дня.
Вернувшись в квартиру, я столкнулся с Галей: она торопливо одевалась, натягивая пуховик резкими движениями. Губы ее дрожали, на меня она не смотрела. Когда обе двери за ней захлопнулись, я прошел в комнату. Максим сидел за опустевшим столом, смотрел невидящими глазами в телевизор.
- Ты знаешь, - сказал я, - по-моему, Володя руку повредил. Вряд ли он сможет в ближайшие дни работать…
- Да ну? А что случилось? – как-то устало спросил Максим. Казалось, его опьянение выветрилось.
Я рассказал.
- Володька боксером раньше был, - сказал Максим. - Кандидатом в мастера, в легком весе. В армии за ЦСКА выступал. А потом нокаут неудачный получил, зрение резко упало. Врачи его вчистую списали. А он тогда и не умел ничего, кроме спорта… Жена от него ушла – нафига ей нищий очкарик, она-то думала – за Мохаммеда Али замуж вышла, а тут такое… Володька пить начал, но потом взял себя в руки – начал в коммерции крутиться, то-се… Он у нас – служба безопасности, во как. Конечно, бывает – психанет по пьяному делу… А куда они пошли-то?
- К Михалычу.
Мы помолчали.
- Галка-то ушла, понял? – вдруг сказал Максим. - Говорит - насовсем. Ну подумаешь - ухватил ее за филейную часть… первый раз, что ли? Раньше нравилось, а теперь вот - ушла… Знаешь, на самом-то деле, в чем причина?
- В чем?
- Да растолстел я, вот и все… Ну и фирма еле тянет, денег - кот наплакал. А ей, как и всем остальным, муж нужен, а кто это будет - я, или другой - плевать… Пока деньги водились, пока я еще из дома выходил - все хорошо было… любимым называла… Вот - кружку на 23-е подарила, - Максим подъехал на угрожающе скрипнувшем кресле в письменному столу и достал из-под бумажного завала кофейную кружку с рисунком: красная звезда, черно-оранжевая лента, залихватская надпись: "Можем повторить!".
- Максим, - осторожно спросил я, - зачем ты столько пьешь?
- Зачем пью? - переспросил он, выливая остатки из последней бутылки в кружку. - Зачем пью… Понимаешь, если я с ними пить не буду - ко мне вообще никто даже не заглянет. Ни работы не будет, ничего… - Максим отхлебнул из кружки, - Ты, брат, наверное думаешь, что я всегда такой был - толстый, поддатый, лысина вон уже видна… а? Неет, ни хрена ты не знаешь! Вон, под телевизором тумбочка - достань оттуда альбом. Сейчас я тебе покажу, сейчас…
Из старомодного альбома, который начали заполнять семейной историей явно еще до рождения Максима, посыпались плохо закрепленные фотографии. Максим перевернул первые страницы и наконец нашел, что искал:
- Вот, смотри, это мы с Натахой моей, в день регистрации.
На фоне официальной таблички "ЗАГС" стояла красивая молодая пара. На женихе был необмятый костюм кроя девяностых годов.
- Я тогда у Михалыча на его фирме работал. Торговали оптовыми партиями продовольствия, всяким другим… Эх, времена были! Обедать ездили в ресторан "Березка", только туда. Лобстеров там впервые попробовал - ел ты когда-нибудь лобстеров, а? Вот, вся наша команда - экипаж машины боевой!
На расплывчатом цветном фото первым планом виднелся обильно заставленный стол. На фоне закусок выделялись разноцветные бутылки алкоголя - видимо, ликеры, водочные же литрухи отражали блики от вспышки. Я узнал Михалыча - молодого, лет сорока, со щеточкой рыжеватых усов под носом, в малиновом пиджаке. Вокруг сидели мужики и парни в кожаных куртках - короткие стрижки, широкие плечи, мрачные взгляды. Максим, сидящий с краю, был совершенно непохож на себя сегодняшнего, но я узнал его, потому что в те годы выглядел примерно так же, только куртка на мне была не кожаная, а камуфляжная: Девятая бригада Третьей танковой дивизии Первого корпуса, город Мюнстер…
- А что ты заканчивал? - спросил я.
- Заканчивал? - удивленно переспросил Максим и усмехнулся. - Ну ты скажешь тоже - "заканчивал"! Тогда только лохи и учились, нормальные пацаны бабки делали. Оно ведь как: крутись - и все у тебя будет. Отец, Царствие Небесное, тоже всю дорогу на мозги капал: учись, учись… Да я пришел в этот техникум, пачку баксов кому надо сунул, мне диплом сразу - хоп! Пришла повестка в армию - не проблема, через посредника военкому десять кусков передал - и все, навечно в запасе…
- Послушай, - я решил задать вопрос, который меня вдруг действительно заинтересовал - после всего, что я услышал за этот вечер. - Вот ты от армии отмазался - а как же патриотизм там, Родина… а?
- Эх, Макс, ничего ты в нашей жизни не понимаешь! - по-доброму пожурил меня Максим. - Раньше у власти кто был? Ельцин со своей бандой! Они ж разве патриоты были? Не, все под пиндосов ложились, всю страну им продали! Им разве стоило служить? Нет. Вот теперь - настоящие мужики страной рулят, молодцы! Все нас боятся, как раньше! Вот если б мой сын пошел служить - я б им гордился!
- У тебя сын?
- Ну, вроде того… ладно, ты дальше слушай. Поработал я у Михалыча лет несколько, подшустрил, пообтерся в бизнесе. Продал, помню, два экскаватора, наварил прилично - пора, думаю, свое дело открывать. Скинулись мы с пацанами, зарегистрировали фирму, наняли работяг, сняли помещение на Юго-Западном рынке, стали стенки мебельные делать. Помню, собрали самую первую, на пробу - стоит она, кремового цвета такая, в нашем цеху подвальном, и аж светится, родимая... Мы с ребятами там же ее и обмыли, поляну прямо на верстаке тогда накрыли. Потом дали объявление в газету: стенка фирменная, модель "Изаура" - помнишь, сериал был такой? Сначала не очень торговля шла, а потом народ распробовал - стеночки наши по предоплате со свистом улетали! Расширились мы, в центре города салон открыли, свою пилораму завели… Эх, вот тогда настоящая жизнь пошла! В цеху я уже и не появлялся - там мастера за всем приглядывали, все было тип-топ. А я - директор, один из совладельцев, что ты! С "дипломатом" кожаным ходил, "мерина" себе купил, черного… Каких мы девочек в салон набрали, Макс, ты бы видел! - Максим даже зажмурился от нахлынувших воспоминаний. - И блондиночки, и темненькие, все как на подбор - 90-60-90! Утром в салон приеду, бумаги подпишу, на встречу какую-нибудь смотаюсь, потом обратно в офис, а там уже мужики собрались - компаньоны мои, дружбаны, еще кто-нибудь… Закрываем лавочку, берем наших девчат - и поехали отдыхать: ресторан, сауна… а когда и вызывали телок, если своих не хватало… Домой приходишь уже ночью: и сыт, и пьян, и нос в табаке. Поспал немного - и опять на работу! Я, брат, так считаю: пока силы есть - их надо тратить, а то потом и вспомнить будет нечего!
- А жена твоя как… не против была?
- А чего против-то? Ей работать не надо было - с моими-то доходами! Сын родился - все, что надо, купили, всякие там кроватки с ванночками, пеленки-распашонки… все самое лучшее, импортное. Памперсы - знаешь, сколько тогда стоили? Я говорю: Наталья, покупай сколько надо, для сына - ничего не жалко! Наследник! И потом, выходные - всегда с семьей, это - святое. В ресторан сходить, в парк на карусели с пацаном, а вечерком, понятное дело, с женой… покувыркаться… - Максим наклонился ко мне и заговорил тише, будто кто-то мог нас подслушать. - Ты пойми, брат, я ведь Натахе не изменял… ну, в том смысле, что не было у меня какой-то постоянной любовницы, чтоб я там ей квартиру снимал, машину покупал или что… Так, по мелочи - трахнешь, бывало, какую-нибудь телку из салона или по вызову, ну а как без этого? Это же часть работы! Самые прибыльные договора где заключаются - думаешь, в офисе? У вас в европах, может, и так - все одной только работой и заняты… А у нас в России люди с душой друг к другу, понимаешь? Ты мне заказ выгодный даешь - я тебе поляну накрываю, девочек зову, а как иначе? Ну вот и сам подумай: все будут телок трахать, а я - нет? У меня, типа, жена? Так у всех жены! Значит, все типа блядуны, один я святой? Не, так дела в России не делаются. А мудрая жена - она все понимает и скандалов не устраивает. Муж ее обеспечивает, любит - чего еще надо? Натаха, конечно, по молодости взбрыкивала иногда… но я ее во как держал! - он показал сжатый кулак. - Никаких там "К маме уйду!" не позволял: чтоб дома сидела, хозяйство вела! Жена - вывеска в делах мужа, так или нет?.. А потом, ты не поверишь - дружки меня подсидели. Начали меня потихоньку из дела выталкивать, а тут 98-й наступил, черный вторник, деньги обесценились… и так все повернулось, что на мне одни долги остались. Закрыли фирму, растащили все в момент… а за мной потом работяги целый год бегали - зарплату им за три месяца заплати! Алкаши чертовы… И отец тогда же умер… В общем, пошло все вразнос, денег стало с гулькин хер, тут-то Натаха моя и взбунтовалась. Вся любовь ее куда-то испарилась. Поскандалила-поскандалила - и ушла к какому-то хмырю из налоговой, у этих-то всегда все в ажуре, хоть кризис, хоть что… и Мишку забрала. Еще и алименты взыскивала, сучка такая, но с меня взятки гладки: нет работы - нет алиментов! Лет десять ее не видел - да и не хотелось, честно говоря… Было да быльем поросло.
- И с сыном тоже с тех пор не виделся?
- Да она бы и не позволила… и не до того мне было - заново на ноги надо было встать, опять же - не холостяком же жить, сам понимаешь… То одна подруга появится, то другая… Но вот буквально в прошлом году его в "Одноклассниках" нашел - красавец парень стал, вылитый я в его годы! В институт поступил, в строительный… Я ему написал, объяснил, кто я, что я… И ты знаешь - ведь пришел, старика-отца навестить! - и в глазах Максима заблестели слезы. - Но вот отцом меня звать отказывается… только - "Максим Рудольфович". Я уж его и так, и эдак - а он упрямый, на своем стоит… Ничего, теперь мы с ним видеться будем, а как институт закончит - возьму его к себе на фирму, мои аксакалы его живому делу обучат быстро. А там, глядишь, мы с ним на пару свою, отдельную контору откроем, назовем - "Веллер и сын", а? Вот, держи пока визитку, какая есть, а когда будет семейная - вышлю тебе прямо в Мюнхен! - Максим достал из верхнего ящика стола квадратик плотной белой бумаги и протянул мне. Фирма называлась - "Технолюкс". Я сунул визитку во внутренний карман пиджака. Максим тем временем достал откуда-то бутылку из-под дорогого, судя по этикетке, коньяка. В ней плескалась мутноватая жидкость - видимо, все тот же первач, но без душицы. Максим налил полную кружку и отхлебнул, не морщась, будто пил остывший кофе.
- Заработаем капитал - построим дом для всей семьи, Мишка к тому времени женится уже… Где-нибудь в пригороде, там земля дешевле…
Максим еще долго строил планы, громоздя одно блестящее будущее на другое, а я сидел и думал, что ничему, ничему из того, о чем он мечтает, сбыться уже не суждено - отчего-то я совершенно четко понимал, будто рассказал мне кто или прочел я о том, чем закончится вся его жизнь, и уже очень скоро, и холодный страх этого знания неприятно сжимал мне сердце.
- Брат, - сказал я наконец, - тебе нужно сперва собой заняться. Бросить пить, пойти к врачу… изменить всю свою жизнь, понимаешь?
Максим замолчал, будто сбился с мысли, потом тяжело посмотрел на меня.
- Поздно уже, - глухо сказал он. - У меня и страховки-то медицинской нет, в жизни я по врачам не ходил… В платную клинику сходишь, если уж совсем приперло - и все… А теперь лечение п-дец дорогое, никаких денег не хватит… Думаешь, я не пробовал? Да я и на диете сидел, и спортом занимался… в качалку ходил, прикинь? А толку… Кого ни встречу - ой, Максим, как ты поправился! Бл-ть, а то я без вас не знаю, уроды… Так и перестал из дома выходить - лишь бы эти хари не видеть… - Он провел рукой по лицу, будто стирал какую-то маску, какое-то наигранное выражение. - У меня ведь мечта была… Хотел разбогатеть, чтоб у родителей старость достойная была… поселить их в поселке в каком-нибудь, на природе, чтоб садик свой… мама так любила цветы выращивать… и отец тоже говорил, что его после сорока прямо потянуло на землю… чтоб лечение им любое, самое лучшее… И про Мишку мечталось - куда-нибудь в Москву его учиться отправить… Только ничего уже не осталось, понимаешь? Родители ушли, для Мишки я не отец, а так… Чего ж мне теперь, о себе-то хлопотать… Теперь уж как Бог даст… Я вот для себя решил: пока Мишка не женится - не умру, всем назло не умру! Вот так.
И Максим снова отхлебнул из кружки.
Еще через несколько глотков его вдруг развезло, он порывался куда-то идти, хотя не мог даже встать с кресла, уговаривал спеть вместе с ним "Черного ворона", и я с трудом уложил его на никогда, видимо, не застилаемую постель, положил его голову повыше, чтобы он не захлебнулся, если вдруг его вырвет во сне, выключил бубнящий в углу телевизор и вышел, оставив гореть настольную лампу. Максим спал, всхрапывая и что-то бормоча.
Будто предчувствуя заранее, как закончится этот вечер, я купил в "Семерочке", среди прочего, пачку хорошей молотой арабики. На кухне я покопался в шкафу и отыскал среди кастрюль старую медную турку - мама всегда варила в ней кофе по воскресеньям. Сполоснув ее под краном, я поставил воду на огонь, затем открыл форточку. В кухню ворвалась наконец струя свежего холодного воздуха, без которого у меня уже начала болеть голова. Аромат вскипевшего кофе окончательно привел меня в чувство. Скоро я уже сидел за столом, скинув пиджак, передо мной стояла изящная чашечка тонкого фарфора (в годы моего детства это был целый сервиз, но со временем он побился, осталась буквально пара предметов). Кофе всегда взбадривал меня, но не лишал сна, и я не опасался пить его на ночь. Я пытался привести свои мысли в порядок, но получалось плохо. Я не чувствовал себя вернувшимся в детство, скорее, это были ощущения посетителя кладбища. Жалость, тоска и страх - вот такая это была смесь. Я смотрел в черное окно, в котором отражалась бедная обстановка кухни и понимал, что я боюсь остаться здесь навсегда. Боюсь никогда больше не выйти из этой душной, жаркой квартиры, не сесть в такси, не увидеть на табло расписания рядом с номером своего рейса обнадеживающую надпись "On Time"[9]… Но если мне все-таки повезет выбраться из этого морока - сразу же поеду к родителям. Просто обниму их, живых и относительно здоровых. И да, обязательно скажу им: мама, папа, спасибо вам. Спасибо, что не побоялись тогда бросить все и уехать… Никогда им этого не говорил, в голову даже не приходило, воспринимал все как должное, а вот теперь - скажу…
Почувствовав, что голова моя снова наливается тяжестью, я осторожно лег щекой прямо на липкую клеенку стола, закрыл глаза и, видимо, задремал.
* * *
- Mein Herr, bitte befestigen Sie Ihre Sicherheitsgurt. Wir werden in Kürze landen[10], - прозвучал над ухом женский голос, и я открыл глаза. Молоденькая стюардесса с улыбкой смотрела на меня.
- Ja, natürlich, danke[11], - ответил я хриплым спросонья голосом и привел спинку кресла в исходное положение. Пассажиры вокруг меня щелкали застежками ремней, складывали свои лэптопы, снимали наушники. Я еще не до конца пришел в себя, когда самолет тряхнуло и он покатился по полосе, гася скорость, а вскоре свернул направо, по направлению к гейту. В белом свете фонарей мимо проплыла желтая стена ангара службы доставки DHL, а потом я увидел дрожащие в измороси дождя красные буквы: Leipzig.
* * *
Командировка моя подходила к концу. Уже наутро после прилета я чувствовал себя вполне прилично, простуда отпустила меня, а принимающая сторона милосердно позволила мне выспаться и прислала водителя только к девяти утра. Прибыв на место, я тепло поздоровался с уже знакомыми инженерами и с радостью познакомился с теми, кого видел впервые. Все три рабочих дня пролетели незаметно и плодотворно, возникшие проблемы удалось решить, причем связываться с головной лабораторией мне пришлось только один раз, во всех остальных случаях я справился сам. По вечерам мы шли с коллегами обедать в старый центр, садились где-нибудь за столики, стоящие прямо на узкой улочке, под раскаленными докрасна обогревателями, пили заслуженное за тяжелый день пиво и ели сосиски или пиццу, если ресторан оказывался итальянским, а потом часы на ратуше гулко отбивали положенное количество ударов, и клочья тумана цеплялись за косые черепичные крыши, нависшие над старой булыжной мостовой, и, глядя на смеющихся блондинок за соседним столиком, я как никогда остро чувствовал себя дома…
В последний вечер накануне вылета домой я сидел в своем номере на 11-м этаже гостиницы "The Westin Leipzig". Чемодан был почти уложен, и я только проверил, на месте ли все мои документы. Из внутреннего кармана пиджака на серый ковролин пола вывалился белый бумажный квадратик. Очередная визитка, подумал я и поднял ее, чтобы положить на место, к другим таким же. Мелькнули русские буквы - Веллер Максим Рудольфович, фирма "Технолюкс"… Я замер. За эти дни я, казалось, уже избавился от воспоминаний о приснившемся мне в полете кошмаре, но теперь я снова почувствовал, что выпадаю из реальности. На карточке было указано два номера - видимо, сотовый (много цифр) и домашний, знакомый мне с детства. Не зная, зачем я это делаю, я открыл лэптоп, запустил Skype и набрал номер. Через несколько сигналов трубку сняли, и явно нетрезвый и откуда-то знакомый мне мужской голос сказал:
- Слушаю!
- Здравствуйте, - я сделал усилие, чтобы не сбиться на немецкий, - Могу я поговорить с Максимом Рудольфовичем?
- Максим-то? Эх, помер ведь Максим, вот как раз сегодня схоронили его, сидим, поминаем… Как помер? Ну как - приходим к нему утром, а он на полу лежит… А вы кто будете? Родственник? Галка! Тут вот родня Максимова звонит… Так что ж, мы тут скинулись, похоронили его, как положено, по-христиански… А вы, может, это самое… по-родственному… положите на телефон… вспомоществование… на помин души раба божьего… а? А я номер продиктую…
Я нажал отбой. За приоткрытым окном далеко внизу шумел и переливался россыпью драгоценных огней город. Мне вдруг ужасно захотелось закурить - сам не знаю, почему. Я взял с тумбочки брошюрку, полистал ее и набрал номер обслуживания.
- Добрый вечер… Двойной Jack Daniel's, пожалуйста. Да, со льдом. Нет, больше ничего. Vielen Dank[12]…
* * *
Дверь мне открыла жена, и мы тут же обнялись - вдохнув запах ее волос, я как-то сразу успокоился. В квартире было непривычно тихо: прилетел я днем, Эмма была в школе, а Бен в садике, только Марина взяла выходной, чтобы меня встретить. Я уже повесил пальто на вешалку и разматывал шарф, как Марина вдруг сказала:
- Да, слушай, пока не забыла… Тут к тебе один тип заходил… толстый такой - ужас просто. По-русски чисто говорил - турист, наверное. Спросил тебя, я говорю - в командировке. Спрашиваю - что-нибудь передать Максу? Да нет, отвечает, я так, попрощаться зашел. Повернулся и пошел по лестнице, а сам, бедняга, с боку на бок переваливается, тяжело ему, хоть и вниз… Я говорю - лифт же есть. А он рукой махнул - неважно, мол. Так и ушел…
- Когда, говоришь, это было? - спросил я севшим голосом.
- Ну… В тот день у Эммы кружок был, мы как раз домой вернулись. Значит, вторник - три дня назад он приходил… Макс, ты чего такой бледный - устал, да? Пойдем, я сейчас тебе кофе сварю…
[1] Ошибочный рейс (нем.)
[2] Выход (англ.)
[3] Черт возьми (нем.)
[4] Лажа (англ.)
[5] Точка выхода в интернет (англ.)
[6] Пара (нем.)
[7] Девушка, подруга (нем.)
[8] О господи… (нем.)
[9] По расписанию (англ.)
[10] Сэр, пристегните ремень, пожалуйста, мы скоро приземляемся (нем.)
[11] Да, конечно, спасибо (нем.)
[12] Большое спасибо (нем.)
Добавить комментарий