78-летняя, еще привлекательная и довольно стройная сероглазая Виктория, молчаливая и задумчивая, сидела в небольшом кафе за столиком, наспех заказанным по телефону прямо с кладбища - для поминок, когда выяснилось, наконец, сколько человек хочет помянуть покойника. Оказалось, кроме нее, еще семеро: ее, общий с покойным бывшим мужем, сын с невесткой, сестра и две пары ее и сестры давнивших, еще по Москве, друзей, оказавшихся тоже в Бостоне и приехавших на похороны для поддержки. На кладбище было не многим больше народу, в основном друзья сына и невестки, никогда не видевшие Леонида. Со стороны Леонида не было никого: ни бывших сотрудников, ни женщин, которых любил, ни даже последней жены Валентины и ее матери, которые его стараниями эмигрировали из Москвы, но слиняли из его дома буквально на следующий день после получения женой гражданства.
«Вот и все», - думала Вика. Поймала себя на мысли, что «вот и все» в отношении Леонида говорит себе в третий раз, только в первый было отчаяние и горе, во второй – торжество освобождения, а сейчас – неожиданная тоска потери, которая поселится в сердце до конца ее жизни против всякой логики.
Леонид унаследовал ум и талант в науке от своих родителей – отца-терапевта и матери-психиатра, любимой ученицы Ганнушкина. Оба были высочайшего класса профессионалами, настолько ценными, что уцелели в годы «дела врачей», разве что отец был изгнан из Воронежского университета, где преподавал, но в госпитале обоих заменить было некем. Унаследовал и прямолинейную честность отца: тот не скрывал от Лёниной матери, что живет на две семьи. Поцеловав сынишку на сон грядущий, уходил в соседний дом к первой и законной жене, а утром как ни в чем не бывало целовал проснувшегося Лёку и незаконную, но любимую Елизавету Даниловну. Развод с первой женой и брак с Елизаветой оформил только когда Елизавета уже умирала от рака, для того чтобы сохранить прописку сыну. Потом, узнав и о другой семье, и о существовании брата, Лёня винил отца в ранней смерти мамы, но в своих пристрастиях к женскому полу и бесконечных изменах так же честно ничего не скрывал от Виктории.
Превзошел же он своих родителей в потрясающем эгоизме: поступал только так, как надо было ему, и тут уж не помогали ни просьбы, ни скандалы. Сделал все возможное, чтобы у Виктории случился выкидыш на большом сроке беременности, и спасти ребенка (девочку с уже заготовленным именем Елизавета в честь Леонидовой матери) не удалось, а после рождения сына, даже не забрав их из роддома, уехал с любовницей отдыхать на море. Роды были тяжелыми, с осложнениями, ее долго держали на реабилитации, ребенка застудили и передали в детский госпиталь, где он без мамы и ухода сорвал голос от боли в запревшем паху. Выйдя под расписку еще очень слабой, Вика забрала безголосого и потерявшего в весе малыша и выбивалась из сил, готовя ему ванночки, примочки и молочные смеси. Иногда приезжали родители, но жили они к тому времени уже далеко – папе дали квартиру на работе, - а когда вернулся Леонид, перестали приезжать вовсе: мама ненавидела зятя люто. С Вики тоже очень скоро спало обаяние его ума, интеллекта и огромного запаса знаний в музыке, литературе, истории и политике. (В политике его научил разбираться дед, бывший и случайно уцелевший меньшевик). Да и об изменах его стало очень скоро известно. Но куда ж его, иногороднего, выгнать? Он готов уйти, но требует разменять их двушку, да так, чтоб ему досталась отдельная квартира, а Вике с сыном – комната в коммуналке. Так и жили, в ссорах и скандалах, в такой обстановке рос сын Костик и, не разбираясь, кто прав, кто виноват, тихо закрывался в своей комнате и, по мнению Виктории, не любил обоих.
Валентина, дочь близкой Викиной подруги и соседки по подъезду, родилась практически одновременно с Костюшкой. Мама жила с ней в коммуналке и воспитывала одна, без мужа, поэтому дети гузовались всегда в Викиной квартире, гуляли вместе, вчетвером, ездили отдыхать в отпуск тоже вчетвером. Валечку Вика любила за бойкость, беззаветную любовь к матери, за сметку, толковость, понимание материнских проблем, в частности, материальных. Когда Вика угощала ребят конфетками, она давала Вале две, так как знала точно, что та отнесет одну маме. Однажды подруга на месяц попала в больницу, и Валя этот месяц прожила у Вики. Костик даже не ревновал мать, которая приласкивала девочку гораздо больше, чем его самого, так заметны были Валюшины переживания.
Через много-много лет Вика узнала, что Леонид впервые попытался поцеловать Валентину, когда ей было тринадцать лет. Так он оказался не только бабником, но и, по определению Вики, «нимфеточником». Тогда-то она и припомнила его странный интерес поговорить о чем-нибудь со случайно оказавшимися рядом девчонками лет тринадцати. А когда Валентина выросла, вышла замуж, родила двоих детей, сбежала от никудышнего мужа, получила диплом океанографа в МГУ, Леонид принялся ездить в Россию и убеждать Валю и ее маму, что лучше выйти замуж за него без любви, чем оставаться в этой кошмарной России. И в конце концов убедил обеих. Валентине долго не давали гражданство, не верили, что брак не фиктивный: все-таки тридцать пять лет разница в возрасте. Помогла Вика, подтвердила, что любовь давнишняя и подлинная. За семь лет ожидания Леонид успел «достать» жену своим эгоизмом, криками и особенно плохим отношением к ее сыну, чего образцовая мать, Валентина, совсем уж не могла вытерпеть. Так и случилось, что она развелась с Леонидом и постаралась навсегда его забыть. А вот с Викой она сохранила очень теплые отношения.
Вике вообще повезло: все Лёнины московские друзья, сотрудники и даже его дальние родственники и друзья его мамы любили Вику больше, чем самого Лёню и продолжали с ней дружить после его отъезда в США. Даже его последняя пассия напрашивалась иногда к ней в гости, чтобы поговорить о любимом.
Вику не выпускали долго из-за «секретности»: в НИИ Виктория занималась разработкой узлов для военной подлодки, разрешение она получила только с Перестройкой, через пять лет после отъезда бывшего мужа и сына. Она была уверена, что сын, еще школьник-десятиклассник, останется с ней, но тот неожиданно заявил, что тоже хочет уехать. Сначала она горевала, но в это время повалили из Афганистана гробы и стали возвращаться молодые солдаты с подорванной психикой. Сын приятельницы рассказывал, как их заставляли убивать мирных жителей, женщин и детей, и они гонялись за ними по поселкам на вертолетах и те не успевали спрятаться, а солдатикам, убившим определенное число жертв, давали в награду внеочередной отпуск, и многие очень старались: хотелось к маме. Отслуживший своё сын приятельницы пребывал в глубокой депрессии и часто во сне по ночам кричал. И когда через месяц после отъезда Костюши и за месяц до его восемнадцатилетия стали на его имя приходить повестки из Военкомата, Виктория была уже счастлива, что сын ускользнул вовремя. Тем более, что она верила, что Леонид обязательно найдет работу и поможет сыну.
Правда, с помощью вышло наоборот: хоть Леонид действительно работу нашел очень быстро, но Костя, с гораздо лучшим английским, с подачи Викиной лучшей подруги с шестилетнего возраста (собственно, благодаря ей и Леонид с Костей, и потом она сама оказались в Бостоне), нашел и летнюю подработку, и поступил в институт, причем первый взнос за обучение заплатила местная синагога, где парень покорил раввина своим английским, умом и целенаправленностью. На летних каникулах Костик зарабатывал сам. Попав в компьютерную компанию, так понравился начальству, что ему предложили не упускать возможности работать здесь, перейти на вечернее обучение, которое оплачивать будет компания. Когда Виктория оказалась в Бостоне, сын успел не только получить диплом, но уже стал руководителем группы, получал небывалую для такого возраста зарплату, помог отцу купить домик, а когда появилась Валентина и отец стал выплачивать заем с ее помощью, купил себе таун-хауз поближе к работе, а женившись, - большой дорогущий дом в престижном районе. Костюшка оказался замечательным мужем и, когда родились двойняшки-девчушки, нежным, заботливым и самым добрым на свете папой.
Леонид в семье сына не бывал, так как при первой же встрече с невесткой умудрился вызвать у нее сильнейшую антипатию, внучками не интересовался, несмотря на попытки Виктории рассказать, как растут и меняются девочки. Сама она пользовалась любой возможностью побыть с малявками, поиграть, поучить читать, танцевать, делать на ковре кувырки, а потом – мостик и стойку на руках. Особенно они любили игру в прятки – в огромном доме была масса уголков, где можно было спрятаться, и Вика специально их не находила, чтоб услышать восторженные визги победы.
С бывшим мужем у нее сложились вполне дружески-равнодушные отношения. Он позванивал и, когда по привычке начинал заводиться и орать, она просто бросала трубку и опять радовалась, что когда-то освободилась от этой рабской зависимости. Шло время, Леонид, хоть и пытался, но так и не нашел себе спутницу жизни, вышел на пенсию, друзей не приобрел, разве что считал своим другом Диму, кассира в банке, который взялся ему помогать не только с расчетами и с английским, забываемом в быстром темпе, но и с поставкой квартирантов, селившихся в обустроенном подвальном помещении с отдельным входом со двора. Жильцы часто менялись и иной раз тихо исчезали, ничего не заплатив. Дима клялся их найти, но не находил, а вместо этого исчез и сам не попрощавшись. В банке сообщили: переехал в другой район, нашел новую работу, адреса и номера телефона не знают.
Потом с Леонидом стали происходить странные вещи: он стал терять дорогу на пути к привычным магазинам, врачебным офисам, аптеке. В таких случаях звонил Вике из какого-нибудь кафе или с бензоколонки, соединял сотрудника с Викой, и та, выяснив, где он находится, глядя в карту, диктовала ему маршрут. Дальше – больше: вдруг сообщал, что в доме нет света, не завезли топливо, он мерзнет. Опять звонил Вике, та – сыну, сын выяснял, что отец не платит, переводил деньги. Вика, по просьбе сына, поехала к Леониду, спустилась в подвал к счетчикам и обнаружила, что идет огромный и безостановочный накрут энергии на, видимо, круглосуточную работу самогонного аппарата: кто-то хорошо пользовался подвалом, в который Леонид давным-давно не заглядывал. Отключали и телефон. И когда Вика приехала, увидела, что пол всех комнат в доме, кроме кухни и ванной, завален нераспечатанными конвертами, счетами, газетами, рекламными журналами и какими-то неоткрытыми посылками в мешках и коробках. Сам Леонид был тощ, небрит, разило от него давно немытым телом, постельное белье было темно-серого цвета, на голом теле – засаленный халат, холодильник пуст. Электрический чайник он сжег, в микроволновке, налив в тарелку воды и насыпав горсть застарелой, с мошками и червячками крупы, варил кашу.
Пару месяцев Виктория, как на работу, приезжала к Лёне разбираться с долгами, рассылать чеки, договариваться о рассрочках с городской управой, которой он задолжал огромные деньги. Разбиралась с помощью его компьютера, на что так стремительно разбегается его пенсия. Оказалось, по тысчонке с него берут деньги какие-то жулики, которые выманили его согласие сообщить банковский счет под какие-то идиотские посулы. Найти их было невозможно и единственно, что могла сделать Виктория, - привезя Леонида в банк, уговорить там закрыть его счет и открыть новый. Кроме того, она заметила, что ежемесячно по шестьсот долларов стриг с его счета «дружок» Дима, исправно подпитывая его текущий счет с накопительного, чтобы хватило на все автоматические платежи. С исчезновением Димы подпитка прекратилась, денег стало не хватать, стали накапливаться штрафы. Подключился Костя и, оформив доверенность от отца, переводил деньги на текущий счет тогда и столько, когда и сколько скажет Вика. Кроме того, порывшись в документах Леонида, Виктория нашла названия компаний, в которые тот вкладывал деньги, и Костик все суммы перевел на Леонидов накопительный счет.
Константин занялся и организацией помощи от конторы, куда ответственным лицом записали Вику, так что все решения и договоры по уборке, визитам медсестры и прочему обслуживанию занимали Викино время еще и по вечерам, когда она возвращалась домой.
Так или иначе, Вика, приняв участие в судьбе Леонида поначалу ради сына, заваленного напряженной работой и семейными заботами, втянулась в жизнь несчастного одинокого волка и стала не только разгребать его проблемы, но и, к собственному удивлению, жалеть его, варить куриный бульон и протирать курицу в мясорубке, поскольку зубов у Леонида не осталось. Покупала красную икру – самое его любимое лакомство, уговаривала выпить бульончику «еще чуть-чуть, за маму, за папу», как ребенка, загоняла в ванную под угрозой, что к грязному приезжать не будет, стригла волосы и бороду.
Лёня уже ничего не помнил и не понимал, что происходит, только очень хорошо помнил номер Викиного телефона и что она его жена. Был ласковым и внимательным, радовался ее появлениям, но начинал волноваться, чтоб она уезжала до того, как начнется вечерний трафик. Почему она живет отдельно, вопроса не задавал: значит, Вике так надо. Готов был подарить все, что ей понравится в его доме, и она действительно забрала картину – его портрет, написанный маслом его кратковременной любовницей-художницей, которую он, как и всех остальных, включая Валентину, совсем не помнил, и утверждал, что всю жизнь любил только ее, Вику, и всегда был ей предан.
«Господи, боже мой! - думала Вика. - Да если бы ты был такой всегда! Как бы я тебя любила! Перетерпела бы все измены, служила бы верой-правдой, ни за что не упрекнула б...». Она так и не встретила человека, своего человека, с которым ей хотелось бы жить вместе, поскольку ни один ухажер не дотягивал до интеллекта Леонида и даже до ее собственного, а она в этом была уже навсегда «отравлена» своим единственным избранником.
Несмотря на все усилия Вики, Леонид слабел и хирел, заставить его погулять на заднем дворике Вика не могла, самой с ним выйти не было времени, дай бог разобрать каждодневную кипу почты, не умещающуюся в почтовом ящике и сваленную на крыльце, да выписать чеки за очередные счета, покормить его – сам ведь не подогреет и не поест, искупать, оставить деньги и записку с просьбой, что надо купить, девушке-помощнице, собрать мешок с грязным бельем, который раз в две недели забирали для стирки, поскольку стиральная машина в подвале дома была безнадежно испорчена жильцами или – кто знает? – специально тем самым изготовителем самогона, которому не нужен был визит хозяина или его помощников в подвал.
И однажды рано утром Вике позвонила помощница и сообщила, что застала Леонида лежащим на полу по дороге в туалет, что поднять его не смогла, вызвала «Скорую» и его отвезли в госпиталь. Домой он уже не вернулся. После госпиталя – недолго рехаб и – Nursing Home, где вскорости умер, как Вика считала, от голода, поскольку привозимые ею баночки с бульоном и икрой, с заботливо написанными наклейками – имя, номер комнаты, дата – то ли выбрасывались из общественного холодильника сразу, то ли на следующий день, но никто, несмотря на Викины просьбы и даже взятки, их не приносил Лёне ни разу, это подтверждал вполне вменяемый инвалид, сосед по комнате.
Костя срочно продал Леонидов дом, выплатил банку остаток заёма, все оставшиеся деньги пошли на оплату последнего прибежища папы, после чего Медикэйд должен был взять заботу на себя. Но Леонид умер раньше. Хорошо хоть, что сын заранее позаботился купить участок на кладбище и оплатить ритуальные услуги из средств папы: невестка испепелила бы его за такие траты, хоть материально все в их семье было хорошо, просто она слышать ничего не хотела о свекре, на похороны и поминки которого пришлось поехать ради мужа.
Вика раздумывала: ну как такое могло случиться – такой могучий ум, талант, знания, бесконечное чтение литературы, множество научных статей, патентов и кубков, в американской уже компании, «лучшему специалисту года», и вдруг – деменция, альцгеймер, потеря памяти... И ведь ничего такого в его роду. Значит, не природа, не генетика, а... Бог?
Добавить комментарий