Перелом 

Если бы Курдюмкину Игорю Матвеевичу, 54-летнему школьному учителю математики, которому до того, значимого в его жизни дня, задали вопрос: "как так вышло, что всё чаще вы стали искать спасение, убегая от удручающей временами череды докучающих несправедливостей, в рюмке?", то он, конечно, ответить бы не смог. Нет. Фамилию героя вы прочитали правильно. Не Рюмкин, а именно Курдюмкин, хотя очень созвучно.

Наверное, если бы, Игорь Матвеевич холодным умом проанализировал логику своего движения по жизненному пути, перемноженному на одиночество и невостребованную преданность работе, затмившей собою кажущуюся несерьёзною генетическую тягу к семейному уюту и материальному благополучию, то вследствие беспристрастных рассуждений смог бы сложившуюся реальность оценить объективно. Но часто ли мы пользуемся своим холодным умом, часто ли раскладываем события, происходящие с нами, по правильным полочкам, то есть именно объективно? Нет?

Вот и Курдюмкин, отрываясь от школьных тетрадок с дискриминантами и свойствами геометрических фигур, сталкиваясь с вопиющей неправдой, пытающейся сбить его с дороги, после нескольких попыток вывести зло на чистую воду, с какого-то момента, осознав своё Дон-Кихотство, начал пытаться растворять неправедность мира в рюмках с хорошим коньяком, потом с таким себе коньяком, а позже и с такой себе водкой или даже с недорогим самогоном. И легчало на душе ? На некоторое время легчало. Читателю это знакомо ? Если знакомо, то излишние подробности значения не имеют. Думаю, ясно, о чём идёт речь.

 Вот мы и подошли к тому самому значимому в жизни учителя дню, о котором упоминалось выше. Что же тогда произошло ? Привычно-трудное утро после недельной, болезненной расслабленности с помощью дешёвой крепкости зловонных жидкостей не предвещало ничего необычного. Преподаватель в семь утра осенней, сентябрьской но тёплой субботы вышел из электрички на небольшой станции, а точнее, даже на остановочной платформе, кажущейся затерянной в живописном, сосновом лесу. Но в действительности из-за рядов высоких сосен вырисовывались очертания многоэтажек. Это с одной стороны железнодорожного полотна, а вот в нескольких сотнях метров с другой его стороны, располагалась небольшая церквушка, а к ней подтягивались одноэтажные частные дома старой части посёлка, сумевшего объединить в себе тягу к оглушающим евростандартам жизни с душевностью или её остатками, некоей патриархальностью.

Так вот, несмотря на тяжесть прошедшей недели, грамотно выйдя (знающие поймут) из основательно подтравленного спиртным состояния, на самочувствие своё в семь часов того субботнего утра Игорь Матвеевич пожаловаться не мог, а потому, оказавшись на перроне и взглянув на часы, поняв, что до домашнего занятия математикой с его ученицей Соней, есть ещё время, он решил выпить в местном кафе чашечку крепкого кофе.

Учитель хорошо знал или считал, что хорошо знает, свой организм, который привык уже к тому, что аромат свежесваренной арабики в определённый момент становился знаком смены горько-туманного, запойного периода ритмом надвигающихся буден. И вот, выйдя из кафе, в общем-то, старающийся поддерживать себя в спортивной форме (конечно, не в известные периоды...) утренним бегом трусцой и холодным душем, учитель направился к церквушке, где намеревался поставить свечи за упокой ушедших - близких ему людей и за здравие живущих - дорогих ему друзей.

 Подойдя к калитке церковной ограды, Игорь остановился на секунду и, подняв глаза к куполам и к небу, перекрестился, а затем сделал шаг по направлению к храму. Именно шаг, а второй в те мгновения он сделать не смог, потому что дикая, не испытанная им никогда ранее за все годы жизни боль пронзила как острым копьём линию от лёгких до сердца, заставив преподавателя согнуться так, что туловище оказалось расположенным параллельно поверхности церковной дорожки, аккуратно выложенной маленькими, разноцветными плитками. Не только разогнуться он не мог, чувствуя, что попытка выпрямиться, закончилась бы разрывом чего-то внутри, или разрывом всего, что там есть, но и вдохнуть воздух не мог, пытаясь захватывать его хотя бы по каплям, открывшимся ртом. 

 "Всё. Это всё", - мелькнула на удивление спокойно-отчётливая мысль в голове грешника (а кто из нас не грешник?). 

 Сколько времени он простоял в такой позе ? Вероятно, минуты две-три, а когда понял, что ещё живой и каким-то чудом бесценные граммы воздуха, всё-таки попадают в лёгкие, даже не пытаясь разогнуться, сначала учитель сделал подобие шага вперёд по направлению к храму. И это получилось. Затем ещё шаг и ещё. С трудом ему удалось не только дойти до входа в освящённое здание, но и приподнять туловище на несколько сантиметров. 

 В храме шла служба. Прихожан было немного, некоторые, краем глаза отметив рядом присутствие Игоря Матвеевича в довольно странной позе, не задерживали на нём свой взгляд, занятые службой. Да они, вероятно, и не могли подумать, что согнулся он от боли, а не только от почитания ликов Святых, взирающих на него с расписанных стен. 

 В церкви стало немного легче. Учитель пробыл там минут десять и даже смог поставить свечку за здравие близкого ему человека. 

 Спуститься по лестнице храма, ведущей от дверей, оказалось сложнее, чем подниматься по ней. Боль, отступившая на полшага, не давала о себе забыть.

 Игорь молился, прочитал несколько раз полушёпотом, а потом про себя, "Отче наш", "Богородице Дево радуйся..." и другие молитвы, перемежая их с многократно повторяющимся в мозгу: "Господи помоги, Господи помоги, Господи помоги..."

 Так он, предпринимая невероятные усилия, смог таки медленно добраться к квартире Сони, девочки, с которой должен был проводить занятие по математике. Логично объяснить, каким образом преподаватель сумел подняться на второй этаж, где жила девочка, невозможно. Но сумел.

 Мама ученицы померила давление электронным аппаратом. Оно оказалось неимоверно высоким. Потом были уговоры вызвать "скорую", на которые учитель не поддался, почувствовав себя лучше, сидя за столом уютной кухни. Помогла, наверное, и сильная таблетка, которую дала Игорю мама Сони. И даже домашний урок математики Игорь худо-бедно, а провести смог.

 То есть он выжил, хотя сам с трудом в это верил, даже выйдя уже на улицу после занятия, чувствуя отголоски боли, затерявшиеся между лёгкими и сердцем, слабость во всём теле и какое-то неясное осознание того, что он вроде бы родился второй раз. Или так оно и было ?

 Нет, в первые секунды, когда пришла мысль о смерти, а точнее, когда Игорь явно почувствовал её приближение, или нет, даже не так, когда он понял, что она уже здесь, рядом, и почти забрала его, ощущения несправедливости, нелепости происходящего не было. Он знал, что грешен, и понимал, что за грехи надо платить, но какой-то неосознанный инстинкт, всё же тянул его к жизни. Может, потому, что ещё не всё доброе, предначертанное ему, он успел совершить на Земле ? Может, и так...

 Именно тот значимый для учителя день и стал переломным в его жизни, которую Господь Бог Игорю для чего-то сохранил у ступеней Храма. С тех пор желание прикасаться к рюмке сняло как рукой. Чудо ? Безусловно, это Чудо спасения, которым учитель проникся.

 Абсолютно безгрешным после случившегося Курдюмкин не стал, но тягу к алкоголю победить смог.