У нее и раньше бывали срывы – внезапные и диковатые. И немудрено: с двумя постоянно вздорящими детьми, от которых в убогой хрущевке спасу нет, с отроческой контузией (угораздило ее плашмя головой об лед на катке), неудачным первым браком за участковым ментом (поколачивал), с упертым и обидчивым вторым супружником, за которого вышла впопыхах, не разобравшись толком в чувствах, опасаясь засидеться в девках…
Но в этот раз бешенство захлестнуло тяжелой волной, накрыв с головой и не отпуская, требуя выхода. Младшенькая, десяти уже лет, запершись в крошечной спальне, билась в истерике несколько часов, выправшивая себе очередную цацку, на которую в дырявом семейном бюджете денег не было. Квартира пульсировала, наполненная ее истошным криком.
Приехавший навестить семью дед, отставник с мутным взглядом, крючковатым носом в пол-лица и отвисшим брюхом, нетерпеливо поглядывал на дочь и зятя: сделайте что-нибудь, до каких же пор! Старшая уткнулась в компьютер, покручивая пальцем у виска.
Муж, размазня, уговаривал потерпеть: младшая дочка была его не любимицей даже – души не чаял в обеих – а безотчетным каким-то пристрастием с рождения. Именно он вскакивал к ней с постели бессоными ночами, укачивал на руках до одурения, пока измучившийся ребенок не засыпал.
Она ждала вместе с ними, закусив губу, прислушиваясь к себе – до тех пор, пока кипевшая внутри злость не подступила к горлу и не выплеснулась бранью наружу. Рывком вскочив с продавленного дивана, оттолкнула сердито руку пытавшегося удержать ее мужа и кинулась к двери спальни.
Завопила дурным голосом, молотя дверь кулаками, пиная ногами, толкая с размаху плечом: «Да когда же ты перестанешь орать, дрянь такая, шкуру сдеру щас!»
Фанерная дверь затрещала податливо, петли выступили из проемов, на гипсовой стене у косяков змейкой поползли трещины.
А этот рохля, опасаясь за свою взбалмошную дочу, ломанулся за ней, упрашивая перестать, не травмировать ребенка. Подбежал, ублюдок, обхватил ее сзади руками, притиснул к себе, сдерживая, не давая вышибить дверь. Остынь, мол, не сходи с ума, все утрясется.
Насилу вырвавшись, развернулась и ударила ему сжатой в кулак правой по виску. Пошатнулся от неожиданности. Не впервой, оклемается. Била его и прежде, и кружки с кипятком бросала в него, и посуду – все прощал, недоумок, хотя и ворчал, дулся, угрожал рано или поздно ответить.
Достал он ее за семнадцать лет, мочи нет. Как помоложе были, на работе пропадал, а вторая родилась, тут уж у него и мужской интерес к ней пропал: задобрит ее пару-тройку раз в месяц когда ему совсем невтерпеж, и будет, хорошего помаленьку.
Да она и не любила его, по правде говоря. Родители все подзуживали, тряслись, что брошенку никто не возьмет. Она бы погуляла еще, только свободы отведала. И это чудо объявилось вдруг откуда ни возмись - и сразу ухаживать, приставать. Да когда уже и подругой его была, хоть и не оформленной еще, умудрилась-таки переспать по пьяни с подвернувшимся случайно валахом. А что? Молодость надо употреблять, пока она с тобой.
Позже, накануне свадьбы, призналась ему в этом, дура – в благодарном припадке послеоргазменного откровения. Убежал из дому, кретин. Родителей пришлось звать на подмогу, у самой руки опустились. Все ведь было уже обговорено, назначено, приглашения разосланы – какой стыд, что люди подумают!
Родненькие тут же приехали на выручку. Оба в кожаных плащах до колен, как комиссары. Деньги водились, когда папочка служил, до перестройки еще, а в военных городках каких только шмоток не было, вот и затарились кожей впрок, дурашки.
Сам вернулся тогда. Зацепило его уже, куда денешься. Молодая-то она хороша была: и грудь на месте, и фигура загляденье. Истерику закатил, конечно, но простил, мямля.
Искорки вдруг салютом всполохнулись в голове: неужели ударить ее посмел, мерзавец? Сквитался? Но мигом же и остыла: как водой ледяной окатили, в себя пришла. Засеменила, поскуливая, к взбешенному отцу, останавливая его ладонью: сиди, папа, разберемся сами.
Заподозрив неладное, младшенькая выскочила из комнаты – напуганная, прячется за спиной этого садиста, боится мать. Тут уж они отвели душу, все трое, будто с цепи сорвавшись: и папочка, бедный, разнервничался, орал как на плацу, и старшая визжала, с кулаками бросаясь на своего отца, и сама она не отставала, надрывая горло криком.
А он бубнил что-то не переставая – пожалейте, мол, дочь, бестолковые, успокойтесь, не увечьте ребенка. Засранка маленькая крутилась между ними, бросаясь во все стороны, заламывая руки. Как бы не поехала совсем, пришло ей в голову, лучше перестать.
Позже говорила с отцом. Носатый, тряся ежиком седых волос, спросил: отчего ж все мужья тебя бьют, дочка? И Коля-мент лупил, и этот выродок туда же? Уходи от него. Забирай старшую с собой, пигалицу ему оставь, и выпихивай обоих из квартиры, даром что его.
Так и порешила. Тем же вечером к врачу сбегала в травмпункт, оформила царапину на щеке от его тычка – пригодится, если суд да дело. Он-то уж точно до этого не додумается, хотя она и влепила ему по полной. Месяц, прикинула, даст ему, чтобы квартиру найти, а потом на улицу, как раз на его день рождения выпадет. Так ему и надо, мерзавцу.
Согласился тюфяк, что ему еще оставалось. Квартиру ей отдал не споря – джентельмен понимаешь, шваль. Так по разным комнатушкам и перемаялись кое-как с месяц, пока он не нашел двушку поблизости. Дня за три до отьезда постучался к ней в спальню, переговорить. Штаны оттопырены впереди, тотчас сообразила, что ему надо.
Она и сама соскучилась. Когда еще тихоня Михаил, что на работе к ней все липнет, отважится, а тут вон какой сук торчит, зачем добро переводить? В любви признался, заканчивая уже, не уходи мол, образуется. Она поплыла, чуть не согласилась в отключке-то. Загромыхало в прихожей. Папа вернулся из магазина.
Пошевелив гнутым носом, сразу унюхал что к чему, отговорил. Расспросил о Михаиле – разведенный, бездетный? – лучше не найти, бросай этого придурка. Отцу хотелось ясности, уже пора было домой, засиделся он тут у них.
В день рождения и выдворила его на улицу, довольная собой: ловко рассчитала. Еще и поздравила, издеваясь уже в открытую, скривив тонкие губы в насмешливой улыбке.
Хорошо что дети в школе, подумал он. Младшенькую заберу после уроков к себе, в новую квартиру. Все там обставил, ей должно понравится. Переживем.
За спиной хлопнула дверь. На полутемной лестничной площадке было сыро: в разбитое окно врывались капли осеннего дождя. С потолка черными соплями свисали обгоревшие спички, умело подброшенные местным пацаньем.
Добавить комментарий