Непоправима только смерть.
Сергей Довлатов
Зима. Поздний вечер. Мой сын и его жена на дежурстве в госпитале. Моя супруга дома, ей нездоровится, а я приехал в Холмдэйл, в дом моего отпрыска, чтобы присмотреть за детьми. Мне редко выпадают такие «дежурства», в основном это делает моя жена. Но вот сегодня так сложились обстоятельства, что я должен был ехать и это я делал с огромным удовольствием. У моего сына трое детей: две девочки и мальчик. Внуки – это моё богатство. Они – продолжение моей фамилии, а фамилия наша своими корнями уходит в шестнадцатый век, в Испанию. Наша фамильная печатка, которой, по рассказам моего отца, уже около четырёхсот лет, сейчас принадлежит моему сыну, а, когда внуку исполнится тринадцать, она перейдёт к нему. И так много лет от деда к сыну, от сына к внуку, от внука к правнуку …
Я сижу в удобном кресле в игровой комнате на детской половине и жду, когда внуки заснут. А за окном разыгралась пурга. Кроны деревьев постанывают, а стволы потрескивают под напором ветра. Комья снега лепятся к окнам, как бы пытаясь прорваться внутрь дома. Я пью тёплый чай из стакана с подстаканником и не могу оторвать взгляд от царства снежной королевы за окном. Из своей спальни выходит закутанный в одеяло внук и садится на ворсистый ковёр около моего кресла. Даже наш пёс, доберман по кличке Самсон, напуганный рёвом ветра, пришёл в детскую и улёгся у меня в ногах. Положив голову на лапы, он внимательно наблюдает за мальчиком – несёт службу. Эта коричневая громадина, весом в сто двадцать пять фунтов, удивительно доброе существо, позволяющее детям делать с ним всё что угодно. Я как-то спросил у нашего ветеринара, почему он совершенно не злой, каким должен бы быть доберман. На что он ответил: я знаю, что эта собака доберман, но в то же самое время я не сказал псу об этом. Наш ветеринар – просто философ. Итак, Самсону идёт девятый год и по возрасту он, как и я, дедушка. Разница только в том, что при виде детей я не пускаю слюни, как он.
Девочки спят в своих комнатах, а внук, выпростав голову из-под одеяла, просит:
- Дед, я не могу заснуть. Расскажи, что-нибудь интересное.
- Хорошо, - отвечаю я. – Только расскажу я тебе не что-нибудь, а вот что...
Это история о наших предках, которая случилась лет семьдесят с лишним тому назад, когда и меня самого ещё не было на свете.
История эта и счастливая, и грустная, и порой трагическая, но сказ этот о нашей семье и ты должен его знать. Ты просто обязан знать эту историю, чтобы, когда придёт время, передать её своим детям и внукам. Она, эта история, не должна быть забыта. Итак, слушай.
… Шла Вторая Мировая Война. Латвия, маленькая прибалтийская страна, была оккупирована фашистами. В тысяча девятьсот сорок втором году в Рижском гетто проживало около пяти тысяч евреев. До осени сорок первого года население гетто было чуть больше тридцати тысяч человек, но в ноябре и декабре нацисты провели «акции» по решению еврейского вопроса и за окраиной Риги, в местечке Румбуле, было расстреляно двадцать пять тысяч евреев. К весне тысяча девятьсот сорок второго года было уничтожено около восьмидесяти процентов членов нашей большой семьи. Они были убиты только за то, что были евреями.
Я остановил свой рассказ и посмотрел на внука, решая стоит ли продолжать, ему ведь всего двенадцать. От раздумья меня оторвал его голос:
- Дед, продолжай, я должен знать правду. Малыш, как я его называл, смотрел на меня взглядом взрослого мужчины.
- Ну, хорошо. Слушай, что было дальше. – И, немного помолчав, я продолжил.
Двадцать человек – это всё, что осталось от нашей семьи после бойни в Румбуле. Их поселили в доме номер шестьдесят шесть по улице Лудзас, у самых ворот Рижского гетто. Семнадцать женщин и трое мужчин. Немцы уничтожали всех евреев по возрастному цензу: моложе шестнадцати и старше тридцати. Все оставшиеся в живых женщины были классными швеями. С оставшимися в живых мужчинами вопрос обстоял иначе. Нахман Пукин был одним из лучших рижских портных, ему было уже сорок семь лет. Но кто же будет обшивать генералитет Вермахта? И было сделано исключение, что на время сохранило жизнь моему деду. Да, внучек, Нахман Пукин – это мой дедушка, которого я никогда не знал.
Хацкелю Пукину, троюродному брату моего деда, был тридцать один год. Он остался в живых потому, что был медик и работал в комендатуре, «прикрывая немцев от всяческой заразы». Он был нужен нацистам до поры до времени.
Исааку Пукину было всего около четырнадцати лет. Это был невысокого роста пацан с вечно не причёсанной шевелюрой. Каким образом он доказал немцам, что ему уже шестнадцать, никто не знает, но свершилось чудо – ему поверили и оставили в живых, мальчиком на побегушках.
Прошло несколько месяцев. В один из тёплых весенних дней, Хацкель, живший в коморке рядом с медицинским офисом при комендатуре, пришёл в дом на улице Лудзас, чтобы осмотреть трёх новых жительниц, размещённых в квартире семьи Пукиных. Две женщины были переведены из трудовых лагерей, расположенных на территории Чехословакии. И ещё одна девушка из вновь прибывших была из немецкого города Кассель. Хацкель проводил осмотр женщин на кухне. Последней в дверь вошла невысокая стройная девушка с короткой, почти наголо, стрижкой.
- Имя? – Автоматически спросил медик и поднял глаза.
- Альбина Плапплер, – ответила молодая женщина.
- Раздевайтесь, – сказал он, и их взгляды встретились.
Хацкель не мог оторвать взор от её напуганных огромных серых глаз. Они были полны слёз и смущения. Он встряхнул головой, что-то записал в бумаге, лежащей на кухонном столе и, быстро осмотрев девушку, приказал ей одеваться и отвернулся к окну. Вернувшись в комендатуру, он заполнил документы на трёх новых обитательниц квартиры Пукиных и, положив их на стол главврача, ушёл к себе в коморку. Всю неделю он думал о сероглазой девушке. Непонятное чувство заполнило его душу. Он продолжал исполнять свои обязанности медика, а она, Альбина, как будто находилась рядом с ним. Даже по ночам, лёжа в кровати, он представлял её полные слёз, огромные глаза. Хацкель вновь появился в доме на улице Лудзас через две недели. В руках у него был пакетик, в котором лежал кусочек пирога со смородиной для Альбины.
Ему был тридцать один год, а ей – двадцать лет. Любовь вспыхнула, как сухое дерево, поражённое молнией. Ужасы гетто отошли на второй план. Для них двоих вокруг были только весна и счастье. Хацкель сходил с ума, ожидая встречи с ней. Они могли видеться не чаще, чем раз в неделю, и те короткие часы, в которые они были вместе, существовали только для них.
Через три месяца, по разрешению комендатуры, в квартире номер шестьдесят шесть по улице Лудзас играли свадьбу. Нахман из остатков материала сшил свадебный фрак для Хацкеля и белое платье с фатой для Альбины. И была Хупа. И было скудное застолье. И были молитвы за долгую и счастливую жизнь. И была первая брачная ночь. И Альбина Плапплер стала Альбиной Пукиной.
К концу тысяча девятьсот сорок второго года в Рижском гетто началась новая сортировка людей. Нахман был отправлен в концлагерь Саласпилс, Альбину перевели в лагерь Штуттхоф, а Хацкель был оставлен в Рижском гетто. Три недели просьб и уговоров на грани расстрела принесли свои плоды: комендант Рижского гетто отправил медика Пукина в Штуттхоф. Так в конце сорок второго года Хацкель и Альбина оказались в одном и том же концлагере, по разные стороны колючей проволоки. Но это было неважно для двух любящих сердец. Главное - они были рядом!
Я отхлебнул чай и замолчал.
- Деда, - спросил внук, – а что было дальше с нашими родными? Ты знаешь что-нибудь об их судьбах?
- Уже второй час ночи, – сказал я. - Ну да ладно, я расскажу тебе всё, что мне известно, о судьбах наших родных. Слушай и помни.
Итак, в конце тысяча девятьсот сорок второго года Хацкель и Альбина оказались в лагере Штуттхоф. Мой племянник и твой дядя, Ян Сандлер, написал книгу о нашей семье в годы Второй Мировой Войны. Он потратил годы, собирая по крупинкам, как мозаику, информацию о членах нашего клана. Ян побывал в Польше, Латвии, Германии, а также провёл уйму времени в архивах Яд Вашем. Всё, что я тебе сейчас расскажу, основано на книге моего племянника, документах музея Яд Вашем и рассказах моего отца, твоего прадеда Рахмиэля Пукина, имя которого ты носишь.
Почти все обитатели квартиры в доме номер шестьдесят шесть по улице Лудзас были расстреляны в конце тысяча девятьсот сорок третьего года. В книге М. Кауфмана, изданной в Америке, есть такая фраза «Среди убитых в этой акции была вся семья Пукиных». Оставшиеся в живых были переведены в разные концлагеря, где и нашли свою смерть.
В тысяча девятьсот сорок четвёртом году, когда советские войска подходили к границе Латвии, немцы серьёзно занялись очисткой территорий, находившихся в непосредственной близости от концлагерей. Недалеко от концлагеря Саласпилс находился лагерь советских военнопленных Шталаг 350/з. Каждый день группа из сорока человек из лагеря Саласпилс отправлялась в Шталаг для очистки территории от трупов. Девятого августа сорок четвёртого года в группе оказался мой дед Нахман Пукин. На закате того же дня все сорок человек были расстреляны. Так погиб мой дедушка.
Сёстры моего отца Рахиль, Фрида и Юдит, по документам концлагеря Софиенвальд, нашли свою смерть с сентября по декабрь тысяча девятьсот сорок четвёртого года. Эма Пукин, моя бабушка, по документам того же лагеря была жива ещё шестого января тысяча девятьсот сорок пятого года.
Но дальше её судьба неизвестна. Мы знаем, что её больше нет, но документального подтверждения этому не существует.
Исаак Пукин (позже Изя Пукан) в тысяча девятьсот сорок третьем году бежал с этапа из Рижского гетто в концлагерь Штуттхоф. До сорок пятого года он скитался по Европе, прячась в лесах и подвалах. Он выжил. Уехал в Палестину, обосновался в Самарии, где и умер в две тысячи шестнадцатом году.
Хацкель Пукин умер от тифа в концлагере Штуттхоф в тысяча девятьсот сорок четвёртом году. По записям в книгах этого лагеря, Альбина Пукина погибла в сорок четвёртом году в городе Кассель. Эта странная запись натолкнула моего племянника на мысль, что здесь что-то не так. Долгие поиски документов и переписка с Яд Вашем привели к тому, что Ян нашёл следы родителей Альбины и через них он обнаружил, что вдова Хацкеля была освобождена из концлагеря Штуттхоф в тысяча девятьсот сорок пятом году. После войны она обосновалась в Париже, где у неё была новая семья. Ян планировал поездку и встречу с Альбиной, но не успел. Альбина Пукина покинула этот мир в две тысячи девятнадцатом году. Ей было девяносто девять лет.
- Смотри-ка, внучек, уже утро. Светает. Пурга успокоилась. Пошли на кухню, и я приготовлю тебе вкусную яичницу и какао, как ты любишь.
Добавить комментарий