Славные, в общем, были два-три денька. Масса людей — полмиллиона, я думаю, в стране и гораздо больше за границей — пережили, как говорится, всю гамму: отвращение и ужас — надежда — восторг. Некоторым даже посчастливилось — впервые в жизни! — совершить какой-нибудь поступок вне интимной сферы. Просто чтобы понять кое-что насчет себя — точно ли ты до мозга костей советский человек и твое место действительно у параши — или все-таки буркнешь напоследок: будьте вы прокляты!
Такая возможность — в России это все равно что свобода — образовалась благодаря тому, что факт, перед которым нас поставили, держался кособоко и дрожал. Наливался кровью недопустимо медленно.
Лично для меня так и осталось загадкой: чего эти самые — как на букву м обозвал их Горбачев, — телепались, точно с бодуна? Неопытность и бездарность, и даже сам алкоголизм, — объясняют не всё. Техника переворота элементарна и всем знакома наизусть: телефон захватить, телеграф. Мосты в первую голову. Правда, Ленин не написал про телевидение, — может быть, это сбило наших голубчиков с толку?
Или же их парализовало зрелище открывшейся бездны: армия неуправляема, милиции наплевать, и в ГБ — возникать, высовываться, светиться — дураков нет? Не то что карьерой (не говоря — шкурой) рискнуть, а даже и палец о палец ударить за идею, какую бы то ни было, без явной, немедленной, значительной выгоды, — на той стороне желающих не нашлось.
А зато как трогательно растопыривали! В ночь свержения чугунного Феликса, говорят очевидцы, за неосвещенными окнами Лубянки мелькали, прижатые к стеклам то там, то здесь, указательный и средний, составляя латинское V: дескать, мы свои, дорогая толпа! мысленно вместе! ура!
И если бы главари нечаянных победителей не оказались тоже на букву м, а воспользовались этим временным параличом злой воли, — глядишь, все было бы у нас теперь, как у людей. Делов-то: снять с довольствия прежнюю номенклатуру КПГБ сверху донизу — и чтоб в политику (и в школы) ни ногой! отныне ваш (за исключением отъявленных злодеев) удел — физический труд, художественная самодеятельность, народные промыслы, — а рулят пусть какие-нибудь другие. Из остальных. Из хотя бы формально незапятнанных. Страна, в конце-то концов, огромная: не может такого быть, чтобы методом честного конкурса не получилось выбрать и среди порядочных людей сколько надо толковых.
И была бы у нас национальная идея — хотя бы типа: мы не бобы. И валовой продукт — зашибись, причем не исключительно в виде цифр.
Но положа руку на сердце — ни на что такое никто не рассчитывал. По крайней мере, лично я не сомневался в неизбежной победе ГКЧП. Оттого и на площадях стаивал, и воззвания сочинял.
20-го так и писал:
“Некоторых, конечно, убьют. Многих посадят. Но мы ведь поверим, что они не мертвы и не в заключении, а просто захворали, правда? А те смышленые, кто не поверит, разъяснят остальным, что погибшие действительно погибли, но исключительно по собственной вине: что стоило посидеть тихо?
Посидим тихо еще несколько лет или десятилетий? Главное — поберечь здоровье, не так ли?”
Другие, кто сделали несравненно больше и шли на риск настоящий, — тоже, думаю, в большинстве хотели всего лишь воспользоваться блеснувшим шансом пропасть не зазря.
Хотя чужая душа потемки. Разве не странно, например, что целых три дня мы с Путиным действовали, так сказать, заодно?
Как бы там ни было, сдула ГКЧП толпа. Причем толпа интеллигентов. За прошедшие тринадцать лет она рассеялась — и даже само это слово устранено из обращения. Приходится напоминать шутливую формулировку Льва Гумилева: интеллигент — слабо образованный человек, который любит народ.
Народ же, по-моему, можно определить как общность человеческих особей, не умеющих сосуществовать в отсутствие начальства.
Начальником назовем такого человека — опять же, само собой, не Спинозу, — который, однако, умеет склонять во всех падежах: порядок и спрягать во всех наклонениях и временах: навести.
Печальный опыт ГКЧП показал, что гармоничным отношениям начальства и народа мешает ревность интеллигенции.
И если ее, впечатлительную такую, частично озолотить, а в массе задавить бесправной бедностью — жить станет лучше, жить станет, товарищи, веселее.
Эти свои незабываемые слова И.В.С. произнес в 1935 году — в том самом, на который намекает униформа российской команды на афинской Олимпиаде. Пошитая в стиле кинофильма “Цирк”. Где с таким искренним чувством дети разных народов СССР поют:
Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек!
Авторы сценария, между прочим, — Ильф и Петров. Правда, фильм показался им так отвратителен, что они сняли свои имена. У Ильфа в записной книжке есть такое предсказание: умирать все равно будем под музыку Дунаевского и стихи Лебедева-Кумача.
Так и умер. А главное — так и жил. Не повезло.
А у нас — у меня, к примеру, — были три дня, целых три дня! — когда я и сам жил не постыдно, и на современников смотрел с восхищением.
Добавить комментарий