15 декабря 1996 года. Рига, Латвия.
«Здравствуй, мама! Поздравляю тебя и Игоря, и всех ваших с наступающим...»
Пальцы ныли тупой болью и не держали ручку. Андрис скривился, положил её на стол, встал и прошёл в ванную. Пустил тёплую воду, опустил под неё руки. Это надо же. Пока от стоянки до дома дошёл, руки в варежках замёрзли. Опять болят от холода, толком не слушаются — писать не получается. Мороз, как в России. Хотя куда там... минус шесть всего.
) 9 сентября 1975 года. Россия, Дальний Восток, небольшая пограничная застава на границе с Китаем.
Полтора десятка бойцов, услышав команду «Разойдись!», радостно рванули в курилку, с любопытством оглядывая нескольких новеньких. Те стояли вроде бы кучкой, но не плотно. А один — так вообще в стороне.
— Ну что, попали, духи? — Крупный парень с рябым лицом довольно осклабился, неспешно вынимая из пачки сигарету и чиркая спичкой. — Колитесь, кто откуда? Я из Мурманска, если что! А ты?
Он ткнул пальцем в одного из новичков. Тот неуверенно усмехнулся, пожал плечами и кратко выдал:
— Псков.
— А, мы псковския, значит? — Рябой хохотнул, выпуская клуб дыма. — Ну, псковския, так псковския, ни одна блоха не плоха! Ещё есть пскобари? Нет? Ну, нет, так нет. Ты?
Он ткнул пальцем в другого новичка. Тот спокойно, чуть с оттяжкой, произнёс в ответ:
— Севастополь.
— О! Блин, и чего тебе дома не сиделось? Ну да ладно, здесь тоже героем станешь! — Рябой усмехнулся. — А ты?
Он повернулся к стоявшему немного отдельно новичку. Тот едва заметно улыбнулся.
— Рига.
Рябой поперхнулся затяжкой, вытаращил глаза.
— Во! Пацаны, живой фашист! — От его выкрика в курилке на пару секунд наступила тишина. — Ты-то как сюда попал? Ничего себе!
Новенький слегка сузил глаза и ответил не сразу. Спокойно затянулся, не спеша выпустил дым.
— Так же, как ты. В армию призвали. Родину защищать.
Рябой усмехнулся, оглянулся, присел на одно из свободных мест и закинул ногу на ногу. Ещё раз затянувшись, спросил уже негромко в наступившей тишине:
— И где ж твоя родина? Сдаётся мне, что где-то не здесь, немчура!
Парни вокруг заржали.
) 15 декабря 1996 года. Рига, Латвия.
Через несколько минут пальцы перестали ныть. Андрис закрыл воду и, привычно разминая руки, прошёл на кухню. Глянул на ходики над холодильником — одиннадцатый час. Надо письмо дописать да спать ложиться, завтра вставать в полпятого... Он снова сел за стол.
«У нас всё нормально. Я недавно нашёл другую работу, лучше, и зарплата побольше. Так что, я думаю, к лету у нас с Элитой получится отложить денег вам на поездку. Мама, не говори, что не надо. Мы ведь хотим, чтобы вы приехали...».
) 27 декабря 1975 года. Пограничная застава.
Начальник заставы, капитан Игорь Климов неторопливо прошёл по коридору казармы к строю приготовившихся к караулу бойцов. Издали намётанным глазом выхватил проглаженные, но нестиранные воротнички на шеях, ткнул пальцем:
— Ты, ты и ты. Три минуты времени, воротнички сменить! Бегом марш!
Строй поредел. Через несколько секунд ещё один боец отправился бриться. Оставшиеся стояли, хмуро глядя вниз или в стороны — начальник заставы не лютовал, просто наводил свой порядок. Кто ж знал, что он в выходной день припрётся проверять караул?.. Тот остановился перед ещё одним из бойцов:
— Рядовой Лиепиньш! Почему пряжка не начищена?
Андрис вытянулся строже, чуть вздёрнул подбородок.
— Асидол кончился, товарищ капитан!
Капитан Климов слегка приподнял брови.
— А меня это интересует? Две минуты, бегом марш!
На этот раз «марш» прозвучало тише, но жёстче. Андрис рванул в бытовку. Вот чёрт, настоящий чёрт этот капитан... служака хренов. Всего двадцать девять лет, а уже три года, как капитан, майора хочет... не зря про него говорят, что прежнего командира заставы не без его помощи перевели куда-то — тот не лютовал и требовал службу, а не форму. А этот словно не человек вообще, к любой ерунде придирается. Всё по уставу вынь и положь. И к нему явно хуже относится, чем к другим... Ладно ещё хоть фашистом или немцем не зовёт, как некоторые. Чем пряжку почистить-то?.. Он лихорадочно заглянул в один ящик стола, другой. О! Тряпка с остатками шлифовальной пасты!
В коридоре снова послышался голос капитана.
— Бакутов! А ты как в караул попал?
Биня Бакутов, «штатный раздолбай» части, был из Азербайджана. Когда Андрис появился в роте, Биня отслужил уже год. Хотя службой это назвать было нельзя — он просто спокойно жил в маленьком домике на подсобном хозяйстве, появляясь только в столовой. Маленький, щуплый, пронырливый, хитрый. Наркоман. Когда это через четыре месяца его службы выяснилось, с неделю длился небольшой внутренний скандал. После чего Биню (его настоящее имя знали, наверное, только офицеры) сняли со всех нарядов, хоть как-то связанных с оружием, а позже вообще отправили от греха подальше к поросятам. Найти, где он прятал травку — а может, и не только её — не удалось никому. Андрис услышал его хриплый, немного сбивчивый голос.
— А чо я-то? Старшина пришёл и сказал — сегодня идёшь, больше некому. Кто болеет, кто в командировке...
Капитан помолчал, а потом сказал тихо, но очень отчётливо:
— Ну, Бакутов! Смотри у меня, что-нибудь отмочишь — подсобка раем покажется!
) 15 декабря 1996 года. Рига, Латвия.
На плите засвистел чайник. Андрис налил кипяток в кружку с заваркой, положил в неё сахар и снова взял ручку.
«А ещё хочу вам грустное написать. Два месяца назад похоронил маму. В больнице умерла, в реанимации. Врачи сказали — сердце слабое было...»
) 28 декабря 1975 года. Государственная граница. Караульное помещение, половина четвёртого утра.
В коридоре хлопнула дверь, послышался глухой стук валенок о пол, потом несколько раз шоркнула щётка. Олег, разводящий — тот самый рябой парень из Мурманска, ставший осенью младшим сержантом — заглянул в комнату отдыхающей смены и негромко скомандовал:
— Подъём! — Он помолчал, пока спящие не зашевелились, просыпаясь, и добавил: — Одевайтесь плотнее, мороз нажимает.
Андрис, жмурясь после недолгого сна от тусклого дежурного освещения, потянулся на топчане. Если уж Олег говорит, что мороз нажимает — что там делается?
Через десять минут три бойца скользнули на лыжах в лес. Ветер стих. Только падали ещё редкие снежинки, взметываясь лёгкими облаками над носками лыж. Андрис почувствовал, как мороз щиплет его за уши, потянул носом воздух. Ух, как холод под шинель забирается... Наверное, градусов двадцать уже. А, ничего. В тулупе холодно не будет. Вот спать хочется до одури, это да!..
Приняв пост и закутавшись в тулуп, Андрис проводил глазами уходящую смену, повернулся к ограждению из колючей проволоки. Осенью он за два часа проходил этот участок туда-сюда раз шесть. Сейчас придется топать по свежему снегу. Решил пройтись разок, обозначить тропинку, а потом где-нибудь остановиться. Хотя бы под вышкой. И Андрис неспешно двинулся вдоль заграждения, стараясь угадать заметённую снегом тропинку...
Олег со сменой ввалился в караулку, скинул шинель, схватился руками за батарею отопления в общей комнате и повернул голову к двери в комнату начальника караула.
— Товарищ прапорщик? Следующей смене тулупы уже здесь одевать надо, наверное. Мороз будь здоров жмёт, у меня руки в варежках замёрзли!
Начальник караула ответил не сразу. Скрипнул топчан, послышались шаги, несколько секунд в комнате стояла тишина, потом раздался удивлённый, хриплый спросонья голос:
— Минус тридцать пять. Дела... А днём было всего одиннадцать. Да, скажи следующей смене, чтобы достали тулупы. — Снова послышались шаги, потом скрипнул топчан. Наступила тишина. Олег философски пожал плечами — помощник начальника караула спит, начкар тоже улёгся, если заснёт, то главным останется он. Плохо, что не покимаришь... ну да ладно, ещё весь день впереди.
Через полтора часа Олег снова вышел на улицу — вести очередную смену на посты. Все были в тулупах — градусник за окном в комнате начальника караула показывал уже минус тридцать восемь. Снег под лыжами не скрипел, а визжал, и стояла такая тишина, что казалось — этот звон вместе с шорохом одежды слышен за несколько километров... Забрав с первого поста Биню, Олег двинулся на второй. Усмехнулся своим мыслям — он, русский, идёт снять с поста немца, который охраняет Родину. Ладно, не снять, а сменить... не немца, а латыша... а, да все они на одно лицо, фашисты чёртовы. Он недовольно прищурился — где он, кстати? Уже его пост, чего на смену не пришёл? Разводящий остановился, внимательно глянул вдоль ограждения из колючки, фигуры часового не увидел. Вот идиот, сам поближе не пришёл! И куда теперь переться за ним по такому морозу? Может, даже до самого конца поста... Он снял одну варежку, приложил руку на несколько секунд к замёрзшим губам, сунул два пальца в рот и коротко свистнул. Прислушался. Тишина... Олег оглянулся на бойцов.
Биня покачал головой и недовольно хмыкнул. Второй, новичок из призыва этой осени, равнодушно поправил воротник тулупа и выжидающе уставился на разводящего.
) 15 декабря 1996 года. Рига, Латвия.
«...Зато у меня есть знакомый врач в Кемери, в одном из домов отдыха. Мама, я серьёзно — постарайтесь приехать в этом году. Мы сделаем вам приглашение, чтобы было проще сделать визу, и пришлём денег на дорогу. Юрмала уже несколько лет пустует, даже летом. Все дома отдыха и санатории пустые. А я договорюсь, чтобы тебе поездить на массаж и некоторые процедуры. Тебе ведь тоже надо полечиться...».
) 28 декабря 1975 года. Караульное помещение, половина седьмого утра.
Дверь в караулку распахнулась, воздух перед ней заклубился паром, и с улицы раздался крик Бини:
— Эй, двое кто-нибудь, скорее сюда! Скорее!
Почуяв неладное, вскочили все. На улицу выскочили сразу трое, начкар через несколько секунд тоже остановился в дверях, раздвинув двоих караульных.
На площадке перед входом в караулку, Олег и теперь ещё четверо солдат суетливо поднимали на руки неподвижно лежавшего перед крыльцом бойца. Когда им это, наконец, удалось — осторожно, толкаясь в дверях, внесли его в караулку. Прапорщик — начальник караула глянул ошарашенно, повернулся к Олегу.
— Что?!!
Тот, распаренный, и, несмотря на мороз — расстёгнутый, вытер пот со лба, устало скинул с плеча два покрывшихся инеем автомата, положил их на стул. Снял с себя ещё один пояс с подсумком, положил к автоматам и повернулся к прапорщику.
— Замёрз Лиепиньш. Сильно. Шевелиться почти не может. Говорить не может, еле-еле языком ворочает. Плохо дело.
Биня, тоже расстёгнутый, с мокрым от пота лицом, стоял на коленках перед лежавшим на полу Андрисом, держа руку где-то у него на шее и отсутствующе глядя в стену. После слов Олега он повернулся к начальнику караула и сказал неожиданно чётким и ясным голосом:
— Звоните дежурному по части, товарищ прапорщик. Срочно. Очень срочно. У него сильное переохлаждение, потеря речи и сознания. Очень медленный пульс. Здесь мы его не спасём. Нужна машина в гарнизон.
Тот вытаращил глаза:
— Ты откуда ещё такое знаешь? — Он смешался, но через секунду справился с собой и добавил погромче. — Панику тут разводишь!
Биня нахмурился, глянул ещё раз на Андриса.
— Товарищ прапорщик. Я — знаю. Звоните! — Он поднялся на ноги, сбрасывая свой тулуп с плеч прямо на пол, и все вдруг увидели в нём не раздолбая-наркомана, а человека, который сейчас не то взорвётся, не то начнёт всеми командовать вместо начальника караула — такой решительностью от него шибануло. И действительно — не дожидаясь начкара, Биня прошёл в его комнату и взял телефон. Но не стал сразу звонить сам, а сначала протянул трубку прапорщику.
— Звоните!
Все переглянулись. Олег негромко, как будто себе, сказал:
— Блин. Я хотел его вперёд послать, к вам, за помощью. А он на меня наорал и заставил Андриса скорее тащить. Сказал, что каждая минута дорога... сам тащил со мной. Откуда в нём силы столько, с его бараньим весом. Сказал, что у него мать — медик, а отец на севере работал несколько лет, и потому он знает...
Биня какое-то времени простоял с протянутой рукой, увидел, что никто не двигается с места, поднёс трубку к уху и коротким ударом ладони по пульту включил дозвон до заставы. Начкар, спохватившись, быстрым шагом прошёл в свою комнату и отнял у Бини телефон. Тот вышел в общую комнату, снова наклонился к Андрису.
— Давайте его на топчан положим... к тёплой стене, где печка. И надо его потихоньку шевелить, руки-ноги сгибать хотя бы. И чайник наш давайте сюда, но чтоб не горячий, а только чуть-чуть тёплый был...
В соседней комнате послышался голос начкара.
— Дежурный?.. Начальник караула. У меня ЧП...
На заставе замёрзшего принесли в солдатскую спальню. Новость моментально облетела весь городок, и через четверть часа в казарме собралось чуть ли не всё население заставы. Андриса пару раз удалось расшевелить, он начинал отвечать на вопросы — медленно, слабо, неуверенно, подолгу всматриваясь в спрашивавшего, словно не узнавая. Но ненадолго. Врач, ощупав и осмотрев его, замахал руками на жену командира заставы Юлю, которая пришла с двумя грелками в руках:
— Юля, ты что, это горячо для него будет! Ожог будет до кучи! Чуть тёпленькое только, не более того!
Старшина роты, прапорщик Нечитайло, протиснувшись к постели, показал врачу две поллитровки и две пары толстых шерстяных носков:
— Егорыч, ну уж от этого вреда не будет? Немного внутрь ему дать, и вперёд, растирать! — Не дожидаясь ответа, он решительно откупорил одну из бутылок, щедро смочил водкой пару носков и протянул врачу. — Бери и начнём?
Растирали сначала в четыре, потом уже не то в восемь, не то в десять рук. Кто-то сбегал домой, принёс ещё водки. Её запах разнёсся по всей казарме. Андрис стонал, иногда слабо пытался убрать с себя чужие руки. Временами начинал дрожать. У него по бокам и под ним лежало уже несколько грелок и бутылок с тёплой водой. Но его кожа почти везде оставалась холодной и белой. Через полчаса врач подошёл к стоявшему у окна командиру заставы, встал рядом, и точно так же мрачно уставился в окно.
— Плохо, Игорь. Может, его спасла бы тёплая ванна. Но у нас здесь ни у кого нет. В баню его нельзя, будет слишком горячо. Да и пока растопим там, пока нагреем... Машина из гарнизона к нам выехала, но скорее всего, не пройдёт — снегу намело. Плохо. — Он вынул из пачки сигарету, начал разминать её в руках. Через несколько секунд бумага не выдержала натиска пальцев, табак посыпался на пол. Врач, не замечая этого, слегка повернулся к капитану. — Пульс не улучшается. Очень плохо.
) 15 декабря 1996 года. Рига, Латвия.
«... Жаль, что вы не сможете привезти кого-нибудь из внуков. Или это возможно? Элита говорит — было бы здорово. Но вы всё равно приезжайте. Места у нас хватит, не волнуйтесь. Мама, а как Игорь? Ты в прошлом письме ничего о нём не написала. Он нашёл работу или совсем ничего? Он ведь уже четыре года как в запасе? Или уже пять прошло? Напиши, пожалуйста».
Андрис отложил ручку и нахмурился. Она как-то написала, что Игорь ушёл в отставку полковником, и прислала фотографию — они вдвоём за столом на проводах Игоря в запас. Но больше почти ничего не писала. Юля изменилась мало, но в полковнике с грустным лицом Андрис с трудом узнавал того самого капитана...
) 28 декабря 1975 года. Застава, спальня личного состава.
Громко никто не говорил. Все по очереди, через каждые несколько минут, менялись около койки с замёрзшим солдатом, натягивали на руки шерстяные носки, плескали на них водкой и продолжали растирать белое, холодное, почти неподвижное тело. Андрис пытался иногда что-то сказать, взять своей непослушной рукой чью-нибудь руку — все безуспешно... Иногда снова начинал трястись крупной дрожью, бившей всё тело.
Негромкий голос командира заставы прозвучал чётко и ясно. И сразу наступила полная тишина.
— Всем выйти.
Игорь Климов словно не замечал устремлённых на него глаз — стоял у окна и смотрел на солдата на койке. Только когда в воздухе, словно грозовая туча, набухло и повисло всеобщее недоумение, повторил, не отрывая взгляда от замёрзшего:
— Приказываю — всем выйти.
Он медленно перевёл глаза на свою жену:
— Ты — останься.
Капитан оттолкнулся от окна и подошёл к койке.
— Я приказал всем выйти!
Все выходили медленно, недоуменно переглядываясь. Врач остался и встал с другой стороны койки, напряжённо глядя на капитана.
— Игорь. Что это значит? Не ты один в ответе!..
Капитан глянул врачу в глаза.
— Да. Но я приказал выйти. Всем, лейтенант.
Несколько секунд двое мужчин буравили друг друга взглядами. Капитан не сдался, махнул рукой в сторону двери и повторил, лишь немного смягчив тон неуставным словом:
— Выйди. Выйди, пожалуйста! — Он повернулся к жене и замолчал, глядя на неё. Врач посмотрел на капитана, на его Юлю... вдруг расширил глаза, словно что-то поняв, опустил взгляд вниз и решительно вышел, закрыв за собой дверь. Юля, раскрасневшаяся от усилий — она только что растирала замёрзшему солдату ступни — недоуменно смотрела на мужа.
— Игорь, ты чего?
У него на несколько секунд заиграли желваки на скулах.
— Юля. Раздевайся. — Игорь увидел, как у неё расширились глаза, и она подалась чуть назад, отшатнувшись от мужа. — Раздевайся, ложись с ним и грей, как можешь.
Игорь снова замолчал, глядя жене в глаза. Подождал, пока смятение в них сменится неверящим вопросом.
— Юля, у него нет другого шанса. Только женщина. Ложись с ним и грей, как можешь. Грей, как меня бы грела. Поняла?
Капитан повернулся, вышел за дверь и аккуратно закрыл её. Обвёл взглядом стоявших в коридоре людей и спокойно, без командирского нажима, сказал:
— Пока она не выйдет, никому не входить. Надеюсь, понятно?
Он увидел глаза людей... некоторые смотрели на него, как на сумасшедшего. И хотел уже что-то ответить — резко и жёстко, но почувствовал на своём плече руку.
— Игорь, ты иди... покури там, да? Иди, иди, пожалуйста... — Врач мягко подтолкнул его, делая шаг вперёд. Прошёл с ним до двери, остановился перед ней. И когда дверь закрылась, обернулся и сказал всем — свистящим шёпотом, со злостью.
— Что уставились? Немцы ещё в войну разные способы искали, на пленных опыты делали, им надо было своих полярных лётчиков и моряков спасать! Нет другого средства, чтобы так замёрзшего человека согреть, нет, понимаете? — Лицо у него странно скривилось. — Жизнь она ему спасает, понятно вам?.. И если не она, то уже ничто!..
) 15 декабря 1996 года. Рига, Латвия.
«...Приезжайте, мама. Ведь уже семь лет, как мы не виделись. А если не сможете вдвоём, приезжай хотя бы ты. Мы будем ждать, и я, и Элита.
Твой Андрис».
P.S. Рассказ написан по реальным событиям.
Добавить комментарий