Каждый выбирает для себя. Памяти выдающегося правозащитника генерала П. Г. Григоренко. [1]
В названии этого насыщенного материалами сборника есть, на мой взгляд, одно лишнее слово.
Там сказано: памяти выдающегося правозащитника. Нуждается ли герой книги в этом «суперлативном» эпитете? Не говорит ли само за себя словосочетание «правозащитник генерал»?
Сказать по правде, именно этот странный оксюморон - «генерал» и при этом «диссидент», - привлек меня в 1990-е годы, когда, оказавшись за границей, в книжном магазине Фельтринелли, я наткнулась на книгу о Григоренко на итальянском языке. Помню, что любопытства моего она не удовлетворила, на вопросы не ответила, мятежный генерал остался для меня личностью непознанной.
С тем большим вниманием и интересом читала я сборник, выпущенный совсем недавно и составленный людьми, близкими к герою, – его сыном, Андреем Григоренко, и другом, Игорем Рейфом. В сборник включены воспоминания соратников генерала по правозащитной деятельности, а также людей, чья встреча с Петром Гигорьевичем, не прошла для них бесследно. В конце книги, в Приложении, помещены некоторые документы из тайных архивов КГБ, связанные с Григоренко и его товарищами, письма Андрея Григоренко по поводу увековечения памяти отца и другие материалы.
Задаю себе вопрос: что я узнала из сборника о генерале Григоренко? Возник ли у меня в сознании его образ? Пожалуй, возник. После прочтения корпуса воспоминаний в голове у меня сложился его цельный образ: человек идеи. Наверное, к этому можно что-то добавить, но главный нерв личности Григоренко именно тут. Паренек из украинского села Борисовка, встретивший революцию десятилетним пацаном, а в двадцать – ставший коммунистом, он с юности приучил себя мыслить, из размышлений - делать выводы, на основе выводов - выбирать свой путь.
Путь оказался необычным: сначала вверх - учеба в военных академиях, участие в Великой Отечественной в звании полковника, затем генеральские погоны и заведывание кафедрой военной кибернетики, и вниз – после выступления на районной партконференции в 1961 году с резкой критикой Хрущева: изгнание из Академии имени Фрунзе, перевод на Дальний Восток, арест, пребывание в психбольницах, лишение генеральского звания и военной пенсии, работа грузчиком в овощных магазинах...
Карьера сломалась, зато началось духовное восхождение. Все это время внутри генерала проходила интенсивная умственная работа, преследования, можно сказать, выковали из него последовательного борца и вольнодумца, поначалу им был создан довольно узкий, включавший семью и знакомых «Союз борьбы за возрождение ленинизма», после, сблизившись с диссидентами, с борцом за равноправие народов писателем Алексеем Костериным, Григоренко после смерти друга продолжил его дело, стал выступать за попранные права крымскотатарского народа.
Настоящим «диссидентом», инакомыслящим, борцом с режимом генерал стал не сразу. От таких правозащитников, как Сергей Ковалев, Юрий Орлов, Владимир Буковский, Андрей Амальрик, Лев Копелев, чьи воспоминания пристутствуют в сборнике, он долго отличался своей приверженностью к марксизму-ленинизму.
Петр Григорьевич был уверен, что власть идет по другой дороге, не по той, что была начертана классиками движения; он усиленно изучал труды Маркса и Ленина в надежде найти в них ответ: что и почему делается не так в советском государстве. Ведь и на знаковой, переломной для него партконференции 1961 года он выступил с верой, что его слова откроют партийцам глаза, помогут вернуться к «чистым истокам». Увы, истоки чисты не были, но прошло время прежде чем Григоренко это осознал.
Упорный мыслящий ум «хотел дойти до самой сути», отметая шелуху и наносное, не полагаясь на чужие умозаключения... И как закономерно, что именно человека мыслящего прислужники власти от медицины назвали «сумасшедшим» и на долгий срок упрятали в психушку. Ничего нового они не придумали.
Похожее было с Петром Чаадаевым, чьи «Философические письма», содержащие печальные размышления о прошлом и настоящем родины, спровоцировали царя на то, чтобы официально объявить его сумасшедшим. Да и по грибоедовскому Чацкому, нареченному сумасшедшим общим хором осмеянных им дворян, этот феномен нам знаком. Так что советская «карательная психиатрия» корнями уходит в прошлое.
Что до наивной веры в Маркса и Ленина, то в 1960-1970-е многие из нас полагали, что существует «социализм с человеческим лицом», что Ленин, в отличие от Сталина, не был злодеем и властолюбцем. Эти иллюзии прекрасно выражены в драматургической «лениниане» Михаила Шатрова. Григоренковский «Союз борьбы за возрождение ленинизма» - свидетельство сходной позиции.
Позднее Григоренко не только от нее откажется, но и напишет мемуары с полемическим названием, направленным и против себя времен конспиративного «Союза» - «В подполье можно встретить только крыс».
В книге он прокламирует отход от подпольных методов борьбы. Однако есть в этом названии, ставшем политическим кредо генерала-диссидента, некоторое противоречие.
Печатание «Хроники текущих событий» проходило в условиях подполья, именно на страницах этого нелегального органа, издаваемого Натальей Горбаневской, Сергеем Ковалевым, Анатолием Якобсоном и другими, сообщалось о деятельности генерала Григоренко, о его речах в защиту крымских татар, о неправых судах над ним и помещении в психушку... Другое дело, что именно по инициативе генерала Григоренко были основаны общественные Московская и Украинская Хельсинская группы, задачей которых была открытая защита прав человека в Советском Союзе.
Петр Григорьевич сыграл определяющую роль в судьбе некоторых участников сборника, назову двоих: врача Игоря Рейфа и рабочего-крановщика Юрия Гримма. Их воспоминания по-особому эмоциональны. На них я и остановлюсь. Игорь Рейф встретился с Григоренко практически один раз, потом того арестовали, и между ними завязалась переписка, к тому же Игорь продолжал общаться с женой и сыном Петра Григорьевича. Его и «разжалованного» генерала сближала приверженность к социалистической идее, правда, очищенной от мертвечины и догматизма.
Нужно сказать, что в те годы еще существовал феномен «настоящего коммуниста», человека принципиального и честного, идейность которого не мешала внутренней свободе; можно назвать Георгия Куницына, философа и искусствоведа, чье короткое пребывание в Аппарате ЦК, на посту ответственного за культуру, помогло большому числу талантливых художников (Лариса Шепитько, Михаил Ромм, Андрей Тарковский) пробиться со своими «крамольными» произведениями к людям.
Говоря об Игоре Рейфе, важно вспомнить еще несколько имен, имен трагических.
Старшая сестра Игоря прошла через пятилетнюю ссылку по делу, закончившемуся тремя расстрелами совсем юных, почти мальчишек, – Бориса Слуцкого, Владлена Фурмана и Евгения Гуревича, еще при жизни Сталина организовавших «Союз борьбы за дело революции». Об этой группе, к которой примыкала отправленная в лагерь школьница Сусанна Печуро, впервые я прочитала в сборнике памяти Анатолия Якобсона[2].
Тогда же подумалось, что с этих мужественных ребят, решившихся противостоять произволу сталинского режима, рисковавших головой и действительно погибших, начиналось российское идейное сопротивление, иначе – «движение инакомыслящих». Причем начиналось оно в эпоху террора и страха, когда основная масса подвергшихся репрессиям по 58-й статье не помышляла о борьбе с режимом, а большАя часть населения (по ее уверениям) «ничего не знала» о сталинских злодеяниях.
Интересно было читать письма Григоренко, находящегося в «психушке», к Игорю Рейфу.
Кроме того, что они исполнены доброты и внимания к чужой жизни, в них обнаруживается неординарный литературный вкус «психбольного», его выраженное пристрастие к поэтическому слову, восхищение статьей Владимира Эфроимсона «Родословная альтруизма», присланной Рейфом в виде вырезки из журнала «Новый мир» за 1971 год, гордость от самоизлечения от недугов с помощью Хатха-Йоги плюс комплекс собственных упражнений... Выясняется, что генерал великолепно владел немецким языком и в подлиннике читал Брехта. Он критикует любимовскую постановку «Жизни Галилея» с точки зрения «брехтовских указаний». Ожидали ли мы подобного от генерала?
В отличие от Рейфа, заочно, с помощью переписки, общавшегося с Григоренко, запертого в психбольнице, Юрий Гримм видел его воочию во время психиатрической экспертизы в институте Сербского. Молодой рабочий пришел к диссидентству самостоятельно, после расстрела войсками «голодной» забастовки в Новочеркасске.
Фрагмент неопубликованных воспоминаний Юрия Гримма, по полной хлебнувшего лагерной жизни в период, когда, по словам Хрущева, политзаключенных в стране не было, ярко и живо рисует Григоренко в больничной повседневности. Вот портрет: «Очень высокий, статный пожилой человек с лысой обритой головой и добрыми, внимательными глазами». Очень высокий рост Григоренко запомнился многим, говорили, что его фигура всегда возвышалась над толпой – на вокзале, на митинге, - что помогало ориентироваться.
Доброту и внимательность взгляда также замечали все. Есть в книге фотография, где генерал страдальческим и в то же время стоическим выражением лица очень напоминает Шукшина - ассоциация, как понятно из текста, возникшая не у меня одной. Но этот человек недаром был военным, и военным высокого ранга. Гримм, сблизившийся с генералом за время пребывания в «Сербском», рассказывает о поистине чудесных происшествиях, случившихся в больничном отделении, благодаря «новенькому».
Поразительно, но в противовес герою Джека Николсона из «Полета над гнездом кукушки», противопоставившему больничному произволу одиночный бунт, генерал Григоренко объединил вокруг себя всех обитателей палаты. Сказалась закваска кадрового военного: его слушались. Совместными усилиями, с помощью нескольких хитроумных ходов, сумели оповестить жену генерала о его местонахождении, смешная - не по росту - пижама, выданная Григоренко завхозом, по общему требованию «больных» была заменена, голодовкой генерал вынудил администрацию приносить в палату свежие газеты... С особым смаком описывает Юрий великолепный «банкет», устроенный в палате из продуктов, присланных генералу с воли. Посылка, по просьбе Григоренко, была поделена с тою же скрупулезностью, с какой делят хлебные пайки в лагере.
Юрий Гримм пройдет впоследствии через два лагерных срока, встреча с генералом Григоренко укрепит его дух борца с режимом. Сам же Петр Григорьевич на основании сфальсифицированной медицинской экспертизы будет обречен на принудительное лечение в Черняховской специальной психиатрической больнице. Пытка «смирительной рубашкой» продолжалась с 1969 по 1974, когда по давлением мировой общественности узника выпустили на свободу. Через три года Григоренко выехал в США на лечение и для свидания с сыном; назад его уже не впустили, лишив советского гражданства.
Страшен он был властям – не только защитой конституционных свобод, - но и поддержкой национальных движений, о чем в сборнике рассказывают его украинские земляки и лидер крымских татар Мустафа Джемилев, тот самый, которого посегодня не пускают в Крым.
В сборнике приводится отрывок из речи генерала (1968 год), посвященной проблемам крымских татар, произнесенной, естественно, не на площади, а в ресторане, где отмечался день рожденья его друга, писателя Алексея Костерина. Был Григоренко, по общему признанию, великолепным оратором - это можно почувствовать по чеканным фразам его речи, по исходящей от них энергетике. Главная мысль: крымские татары обращаются со смиренными просьбами о разрешении вернуться на родину к тем самым людям, которые когда-то их выселяли, а это бесполезно. И ведь действительно, если мы оглянемся вокруг, окажется, что по сию пору в тех же местах все те же люди - если не сами палачи, то их подручные или их преемники.
Наша страна ни в послесталинский период, ни позже не прошла через моральное очищение-покаяние, не было в ней и политических люстраций. Об этом прекрасно написал журналист Эдвин Поляновский в своем очерке о Григоренко «Мятежный генерал». Тот самый академик Морозов, что подписывал фальшивую экспертизу, даже после реабилитации генерала Григоренко и признания его психическим здоровым (1987) остался на своем «ответственном» посту. Поляновский пишет: «Я не могу представить на проспекте имени генерала Григоренко прогуливающегося академика Морозова. Или-или. Или Григоренко - не генерал, или Морозов – не академик».
Увы, мы продолжаем жить в этой дихотомии.
Генерал Григоренко уезжать из России не хотел, однако умер на чужбине, в Америке, в 1987 году, когда на родине уже бушевали ветры Перестройки. Хорошо помню, что «свобода и гласность» в те незабвенные времена отчетливо говорили языком диссидентов. Правозащитники, хотя и не вошли во власть, добились обновления всей атмосферы в стране – пусть и ценой своих жизней и сломанных судеб.
Сборник о генерале Григоренко – давно ожидаемая дань признательности и уважения этому борцу за свободу и правду. Спасибо его составителям! Радуюсь тому, что вышел он не за границей, а в России, в московском издательстве «Политическая энциклопедия». И это внушает надежду.
***
[1] Сост. А. Григоренко, И. Рейф, предислов. Леонида Млечина, М., Политическая энциклопедия, 2014.
[2] Сб. памяти Анатолия Якобсона. Сост. А.Зарецкий и Ю. Китаевич, M-Graphic Publisher, Бостон, 2010
Добавить комментарий