Третьего ноября на канале КУЛЬТУРА в передаче Игоря Волгина «Игра в бисер» обсуждалось произведение, чрезвычайно важное для всей русской культуры, для истории России, ее историографии, для ее музыкальной и художественной жизни. Это произведение произвело переворот и в литературе, и в театре. Говорю о «Борисе Годунове» Пушкина.
Один из обсуждающих – а в «Круглом столе» участвовали писатель Сергей Шаргунов, театровед Марина Тимашева и два профессора-филолога, Иван Есаулов и Андрей Ранчев, - сказал о пьесе так: «Эта драма стала уже реальностью. Это факты нашей истории».
Вначале я думала рассказать вам об этом обсуждении, но его легко увидеть и услышать (видео внизу).
Вчера вечером перечитала «Годунова» в энный раз. И снова задумалась о русской жизни: как много в ней от той, древней, казалось бы, канувшей в вечность Московии.
Попробую собрать свои мысли и прошу прощения, если будут они сбивчивыми и нестройными.
Итак, «Комедия о настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве» - так, конечно же, шутливо, в духе старинных названий, назвал Пушкин свою пьесу, написанную им в ссылке в 1825 году, в Михайловском. Трагедию назвал комедией. Но ведь действительно, в ней много смешного, шутливого, прямо как «у отца нашего, Шекспира».
Вспомним хотя бы начало сцены в корчме на Литовской границе или разговор представителей русского войска: француза-наемника с немцем-наемником (на длинные французские тирады немец отвечает одним немецким словом), или то, как человек из толпы хочет натереть глаза луком, чтобы выдавить у себя «патриотически умильную слезу»...
Но вообще-то это бесспорно трагедия, ибо период, оказавшийся в поле зрения Пушкина, следует назвать тяжелейшим временем в истории России.
Это так называемое «Смутное время», иначе время смут, разброда, безвластия или перехода власти из рук в руки, в том числе и к представителям чужой страны и чуждой религии. Как дошло до этого дело? Что случилось с Россией? Какая чума? война? мор?
Эти чума, война и мор назывались Иваном Грозным.
Его 50-летнее правление обернулось для страны катастрофой; лютый и беспощадный царь с помощью своих верных слуг-опричников уничтожал и своих недругов «бояр», и простых «людишек». Бояре, кто мог, бежали в Польшу и «неметчину», простой люд стекался к Дону, срединная Россия пустела...
Пушкин делает героем своей драмы «преемника» Грозного, Бориса Годунова, чья сестра была замужем за бессильным и безвольным сыном Грозного, царем Феодором. Бывший фактическим правителем при жизни Феодора, после его кончины Годунов был «избран» царем. Ситуация для тех времен небывалая, вызывающая ропот у знатных боярских родов. Царем стал «вчерашний раб, татарин, зять Малюты» (имеется в виду Малюта Скуратов, чье имя стало нарицательным для палача).
По Пушкину, в отличие от изверга Грозного, Годунов избегает казней. Он предпочитает ссылать провинившихся в Сибирь, сажать в тюрьму или отправлять в монастырь... По словам пушкинского предка, одного из персонажей трагедии Афанасия Пушкина, «Нас каждый день опала ожидает/ Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы.../ Знатнейшие меж нами роды – где? Заточены, замучены, в изгнанье...».
Любопытно, что историки, в частности Лев Гумилев, подтверждают эту характеристику эпохи, взятую из пушкинской трагедии. Гумилев говорит, что государство при царе Борисе было «полицейским».
Вот еще один штрих из пьесы: не успел Афанасий Пушкин рассказать Василию Шуйскому о прибывшем к нему гонце из Польши с известием о появлении Самозванца, как к Годунову являются доносчики – слуга князя Василия и дворецкий Пушкина. Они спешат «доложить по инстанции» о прибытии гонца и о ночном разговоре своих хозяев. Да, привычка доносительства глубоко укоренилась и не Сталиным только привита...
А следом за слугами во дворец Годунова, прямо с утречка, спешит князь Шуйский. Хитрец и дипломат, он уже просчитал все ходы и считает необходимым «упредить» обвинения.
Политика и политики... во все времена они очень похожи...
Но нужно остановиться и пояснить читателям, в чем, на мой взгляд, основная интрига «Бориса Годунова». Как я понимаю, главная интрига пьесы крутится вокруг двух взаимоисключающих событий.
Первое: Борис Годунов, в целях сохранения своей власти, организовал убийство царевича Дмитрия, младшего сына Грозного от последней жены, Марии Нагой, отосланной с ребенком в Углич.
И второе: в Польше объявился некий Самозванец, называющий себя царевичем Дмитрием, который-де чудесным образом спасся от рук подосланных к нему убийц.
С одной стороны, сам Годунов и часть приближенных к нему бояр, такие, как Шуйский, знают, что царевич убит и кто в этой смерти повинен.
С другой - главным врагом Годунова становится «пустое имя, звук», само звучание ДМИТРИЙ, напоминающее о преступлении, вызывающее муки совести и мысли о неизбежном воздаянии... «Ужели тень сорвет с меня порфиру?»- ужасается и словно нагадывает себе будущее царь Борис.
Потрясающая коллизия! Потрясающая еще и потому, что Пушкин говорит не о бездушном злодее, а о человеке, в котором живет совесть. Царь Борис получился фигурой полнокровной: чадолюбив, обожает дочь - голубку Ксению, поощряет в сыне тягу к знаниям, воспитывает в нем будущего государя...
Да и Самозванец писан не одной краской - честолюбец, авантюрист, решительный, но и умный. Ему жаль павшего коня, он испытывает муки совести, когда приводит на Русь врагов. Но оба – и Борис, и Самозванец – не уйдут от суда «мирского» и «божьего».
Суд над Лжедмитрием и грядущее его падение красноречиво показаны Пушкиным в последней сцене трагедии, когда «народ безмолвствует». Не могут люди, в чьем присутствии только что были умерщвлены жена и малолетний сын Годунова, крикнуть: «Да здравствует царь Дмитрий Иванович!» Призадумайтесь однако: не слышны ли в этом убийстве отрока Федора Годунова отголоски того, давнего, убийства отрока Дмитрия? Не тянется ли по истории кровавая цепочка зла, не пресекшаяся и в наши времена?
В пушкинской трагедии, как мне кажется, именно мораль становится критерием стабильности и прочности власти.
Вообще вся трагедия - произведение драматурга-новатора, недаром все годы ее существования шел разговор об ее «несценичности», о том, что это пьеса для чтения...
Смешной и глупый отзыв дал на нее царь, поверивший своему рецензенту и посоветовавший Пушкину переделать драму "в роман, в духе Вальтера Скотта". Дико это читать. Это именно драма, только предельно сгущенная, в ней - обратите внимания – нет никаких описаний перед сценами. Как оформить каждую – дело постановщика, сколько лет персонажам - пусть об этом говорят зрителю актеры, в них перевоплотившиеся.
Пушкин ничего не разжевывает и не поясняет. Вот положим, сцена с Патриархом. Тот перед всей Думой успокаивает царя, рассказывая длинную историю о том, какие чудеса исцеления происходят на могиле Дмитрия.
По ходу рассказа в Думе происходит «общее смущение», а Борис «несколько раз отирает лицо платком» (ремарки Пушкина!). Что такое? Да ведь Патриарх предлагает выставить «святые мощи» младенца в Кремле, в Архангельском соборе.
Это означает, что он косвенно подтверждает версию, что невинный царевич был злодейски убит подосланными катами и теперь творит чудеса как свято-мученик. Кто подослал к нему убийц? Официальная версия и тогда, и сейчас гласила: больной эпилепсией, Дмитрий, играя, упал на нож, воткнувшийся ему в горло. Пушкин же идет за народной молвой, обвиняя в смерти царевича - Бориса, и ей-богу, верится – как и в случае с Сальери, - что правда за ним.
В сцене в Польском стане Дмитрия приветствует молодой красавец, князь Курбский. Опять автор не растолковывает нам, кто это такой. Гаврила Пушкин (племянник московского Афанасия) говорит, что это «сын казанского героя». Все. Дальше уже сами зрители должны прояснить для себя, что это сын мятежного Андрея Курбского, прославившегося взятием Казани, вначале любимца Грозного, а затем впавшего в немилость и бежавшего от неминуемой казни в Литву.
Тоже удивительный драматургический ход! История становится живой, населяется и прямыми родственниками – предками драматурга, и лицами, коих, возможно, она не знала, но которых мы воспринимаем как вполне реальных...
Еще пример. Молодой Гришка Отрепьев в сцене в Чудовом монастыре рассказывает монаху–летописцу Пимену о своем сне, приснившемся ему «в третий раз». Ему снится, что он по лестнице всходит на башню, а потом летит с нее. Удивительно найдена Пушкиным метафора и «восхождения Дмитрия на царский трон» - а он ведь действительно побывал Московским царем, - и его страшного и быстрого крушения, когда, убегая от преследователей, он срывается с башни, и его убивают.
Пушкин ничего не разжевывает и ничего не поясняет. Но человек, взявшийся за постановку, должен быть, если не конгениальным Пушкину, то хотя бы вровень его замыслу.
Таким, я думаю, был Всеволод Мейерхольд.
Совсем недавно мне попались на глаза стенограммы его работы над третьей редакцией «Бориса Годунова». Мастер вел репетиции в пору своей «опалы», Сталин уже закрыл театр его имени, и Всеволод Эмильевич нашел приют у своего учителя, Станиславского. Меня поразил один кусок репетиции. Мастер говорит о Пимене, каким он должен быть, – совсем не тихим монахом, в нем живет темперамент, он бурно и весело «провел младость», и он, говоря о "последнем сказанье» в своей летописи – а это рассказ о Годунове, - не может себя сдержать: "Прогневали мы бога, согрешили/ Владыкою себе цареубийцу /Мы нарекли».
- Это бунт, - говорит Мейерхольд. Это сцена из Достоевского.
Будучи сам актером, Мейерхольд, исполняя монолог, как отмечено в стенограмме, «при последних словах кричит и бьет кулаками по столу». Можно представить, как сильно прозвучала у него эта сцена!
В 2011 году фильм по «Борису Годунову» снял Владимир Мирзоев. Действие было перенесено из прошлого в какое-то неопределенное будущее, но колорит отавался вполне российский и даже московский. Я не сторонница переносов времени и места, но в случае с фильмом Мирзоева скажу, что у него получилось. Не изменив ни слова в пушкинской трагедии, режиссер сумел наглядно показать зеркальность ситуации для Московского государства во все времена.
Два слова о Марине Мнишек. Ей уделена всего одна сцена, зато какая! Знаменитая сцена у фонтана. В опере Мусоргского используется сцена со служанкой и с «алмазным венцом», безжалостно выброшенная Пушкиным из окончательной редакции. Ему важно было показать «гордую полячку», "змею", которой безумно влюбленный Самозванец, готов признаться в своем самозванстве – так ему хочется, чтобы она любила его, а не титул и не возможность стать царицей на Москве... Но Марина у Пушкина совсем не сентиментальна. Если прочесть ее последующую после «коронации» историю, волосы встанут дыбом от всех этих опасных и страшных поворотов. Участь ее и «воренка», сына Лжедмитрия, оказалась трагичной, как и участь прочих реальных героев этой «комедии" о Московском государстве: сына-младенца повесили, ее, скорей всего, утопили...
Есть легенда, что она сидела в"Маринкиной башне" в Коломенском Кремле.
Анна Ахматова вспомнила про эту башню в стихах 1940 года, обращенных к Марине Цветаевой.
То кричишь из Маринкиной башни:
"Я сегодня вернулась домой.
Полюбуйтесь, родимые пашни,
Что за это случилось со мной.
Поглотила любимых пучина,
И разрушен родительский дом".
Мы с тобою сегодня, Марина,
По столице полночной идем,
А за нами таких миллионы,
И безмолвнее шествия нет,
А вокруг погребальные звоны,
Да московские дикие стоны
Вьюги, наш заметающей след.
16 марта 1940. Фонтанный Дом.
Увы, дикие стоны московской вьюги переходят из столетия в столетие.
Не хочется кончать на грустном. Скажу так. В гениальной пушкинской трагедии отражен на редкость темный и запутанный отрезок русской истории. Будем надеяться, что Господь спасет Россию от чего-то подобного в будущем.
Игра в бисер "Борис Годунов" 3 ноября 1915
