О смерти Сашки Григорий узнал совсем неожиданно из телефонного разговора со своей тёткой, оставшейся в Брянске. Он и сам раньше несколько раз звонил Сашке, но у того то ли была какая-то неполадка с телефоном, то ли ещё что-то, но Сашку было слышно, а вот его нет. Хотя… что весёлого мог рассказать ему пенсионер, которого списали из авиации по ранению и который так и не нашёл себя на гражданке после проклятого Афгана?
Не раздумывая ни минуты, Григорий тотчас собрался и ближайшим рейсом вылетел в Россию. Четыре с половиной часа полёта он угрюмо просидел в кресле в салоне эконом-класса и беспрерывно вертел в руках компьютерный планшет, на который перед вылетом перегнал все имеющиеся у него фотографии.
Вот их первая фотография с Сашкой. Конец семьдесят девятого года, самое начало ввода советских войск в Афганистан. Григорий только-только закончил универ и, отработав год в провинциальной газете, правдами и неправдами перебрался в столичную «Красную звезду». Оттуда одним из первых напросился в командировку на юг – уже было известно, что скоро начнётся буча в Афгане. А там есть своя газета Туркестанского военного округа «Фрунзевец», корреспондентом которой он и попал на фронт. Там же познакомился с улыбчивым рыжим лётчиком Сашкой, перебрасывающим десант из России к местам будущих баталий. А когда выяснилось, что они ещё и земляки, всё закончилось грандиозной пьянкой и вот этой фотографией, не предназначенной для газеты. Другие снимки, что Григорий делал в войсках, безбожно ретушировались, а то, что писал, сто раз перекраивалось цензорами, многое вымарывалось… Впрочем, что об этом говорить, ведь даже сейчас, спустя столько лет, правда об Афгане никому не нужна, а кому-то и вредна до сих пор.
Следующая фотография с Сашкой сделана уже в марте восьмидесятого в провинции Кунар, откуда Сашка на транспортном самолёте переправлял назад в Россию грузы 200 и раненых солдат. Не было больше его традиционной улыбки, да и гулянки с ним уже не были весёлым и бесшабашным куражом, а скорее горьким и молчаливым пьянством.
Других афганских фотографий с Сашкой не было. Да их и вообще в его архиве осталось немного.
А потом всё завертелось и вовсе с какой-то неимоверной скоростью. Григория подловили на какой-то журналистской крамоле и вылетел он с волчьим билетом не только из Афгана, но и из «Красной звезды». А о Сашке не было никаких известий года три, но потом они неожиданно встретились дома в Брянске. Григорий к тому времени уже работал в местной газете и звёзд с небес не хватал. Что-то перегорело в нём, и не хотелось никому доказывать никакой правды о войне. А к чему, спрашивается, стремиться, если даже на гражданке каждое твоё слово тридцать три раза перекручивает дотошный газетный цензор? Сашка же, оказывается, разбился при посадке в каком-то горном афганском ущелье, потерял глаз и сильно обгорел. После года лечения во всевозможных госпиталях и санаториях был комиссован на гражданку. Ко всем неприятностям, жена его бросила – ну, кому, спрашивается, нужен инвалид с крохотной пенсией и без всяких перспектив как-то преуспеть в этой непростой и постоянно дорожающей жизни?
Трудно назвать дружбой взаимоотношения Григория и Сашки на гражданке. Характер бывшего бравого лётчика испортился окончательно: он и в трезвом состоянии был нелюдим и груб, заводился с пол-оборота и гнал от себя всех, даже Григория. Правда, потом извинялся, но ненадолго - до следующего раза…
А потом Григорий уехал в Израиль и почти двадцать лет не был в России. Первое время сильно тосковал, часто звонил оставшимся знакомым, но не жаловался, отлично понимая, что никто ему помочь не сможет, а излишняя и, скорее всего, неискренняя жалость ни к чему. Плакать и признаваться в собственных неудачах – последнее дело…
Григорий вздохнул и захлопнул крышку планшета. Самолёт заходил на посадку в Шереметьево, и сквозь мутное стекло иллюминатора были видны посадочное поле с мокрыми канавками от самолётных протекторов на снегу и крупные сырые снежинки, проплывающие в свете аэродромных прожекторов.
Выйдя из терминала на улицу, Григорий глубоко вдохнул воздух, слегка попахивающий автомобильными выхлопами, и огляделся по сторонам. Утро ещё проклёвывалось скупыми розовыми отблесками за крышами зданий, но и ночи уже не было – всюду суетились люди, кто-то усаживался в такси, укладывал вещи в багажник, кто-то закуривал первую утреннюю сигарету.
Поезд на Брянск отходил в полночь, поэтому у Григория был весь день. Но это и хорошо – ему очень хотелось побродить по Москве, сравнить её с той, студенческой, двадцатилетней давности.
- На Калининский, - коротко бросил он таксисту, и они быстро покатили от светящегося беспокойного аэропорта по полутёмному шоссе к далёким огням столичных многоэтажек, быстро пожирающих любые расстояния от московских окраин до самых отдалённых своих новостроек.
- Из командировки или к кому-то в гости? – спросил его тощий таксист в мягкой вязаной шапочке. – Смотрю, с каким вы интересом по сторонам поглядываете. Давно в Москве не были?
- Да. – Вступать в разговор с ним Григорию не хотелось, и весь остаток дороги они проехали молча.
Вышел он у Библиотеки Ленина. Немного постоял у широких ступенек, прикурил сигарету, перекинул сумку через плечо и медленно пошёл к перекрёстку.
- Стой, приятель, - раздался за спиной незнакомый голос.
Григорий обернулся и увидел двух молоденьких полицейских, направляющихся к нему.
- Предъявляем документики, - потребовал тот, что постарше, - и быстренько.
- А в чём дело? – удивился Григорий. – Я что-то нарушил?
- Тебе потом объяснят. А сейчас документики! – Полицейский нетерпеливо протянул руку в чёрной нитяной перчатке. – А то много вас тут!
- Кого нас? – Григорий пристально посмотрел ему в лицо, но послушно полез в карман за паспортом.
Реакция полицейского была неожиданной: он отскочил в сторону и потянулся к кобуре за пистолетом:
- Ну-ка, медленно руки вверх, а то без предупреждения открываю огонь!
- В чём дело?! Вы в своём уме? – удивился Григорий ещё больше.
- А вот про ум, кацо, лучше не надо! – огрызнулся второй, и тут же в его руках оказались наручники. – Оскорбление при исполнении…
- Да вы что, ребята?! Я только час назад прилетел в Москву…
- Откуда? С Кавказа, небось? – перебил его первый полицейский и скомандовал второму: - Надевай на него наручники и – в отделение. Там разберёмся, кто такой, откуда прилетел и с какой целью.
Григорий и опомниться не успел, как наручники защёлкнулись, больно защемив кожу на запястье. А первый, который вытаскивал пистолет, уже вызывал по рации подмогу. Григорий беспомощно огляделся вокруг, но никого поблизости не было. Какая-то старушка шла по перекрёстку, но увидела его с полицейскими и поскорее развернулась обратно.
- Ребята, это какое-то недоразумение, - быстро заговорил он, - я действительно только что прилетел из Израиля, и мне нужно на вечерний поезд до Брянска. У меня все документы в порядке – не знаю, что вам померещилось.
- Вот приедем в отделение, там и разберёмся, зачем ты приехал и что у тебя в кармане!
И тут Григорий взорвался:
- Да хватит, в конце концов, мне тыкать! Вы не имеете право задерживать меня только потому, что вам что-то померещилось! Отпустите меня сейчас же!
Парни переглянулись, и тот, который с пистолетом, угрожающе проговорил:
- Товарищ не хочет ожидать машину спокойно. Может его поучить… спокойствию?
И тут же в руках у него появилась дубинка.
- Всё, ладно! – не на шутку струхнул Григорий. – Поехали в отделение, там разберёмся. Но я гарантирую, что ваше самоуправство без последствий не останется!
- Опять хамит! – усмехнулся второй полицейский и замахнулся дубинкой.
Хорошо, что в снежном мареве Калининского проспекта уже показались огоньки полицейского пикапа. Через минуту он подъехал, и Григория грубо затолкали внутрь.
Пузатый сержант-водитель подозрительно оглядел Григория и кивнул коллегам:
- Что-то он не похож на бомжа. А вещи у него какие-нибудь были с собой?
- Никаких! – ответил один из полицейских и ногой отодвинул в сторону сумку, снятую с Григория.
- Там у меня планшет и деньги! Что вы делаете?! – закричал Григорий, но его не слушали.
- Ну, никаких вещей так никаких, - вздохнул сержант и погрозил пальцем старшему, - учти, всё делим поровну – проверю! А то я вас знаю, скрысятничаете и глазом не моргнёте! Он там что-то про деньги вякнул…
- А ты у него сам в карманах поройся! Может, чего и накопаешь…
Сидеть в промёрзшем и заплёванном обезьяннике полицейского воронка было неудобно, да ещё с закованными руками. Хоть дорога была недолгой, но Григорий промёрз основательно, и когда его привели в отделение полиции, где было душно и сыро, долго не мог отогреться и всё время зябко поводил плечами в своей не по-зимнему лёгкой израильской куртке.
Его усадили на стул перед столом, за которым какой-то капитан средних лет что-то сосредоточенно писал на листе бумаги и не обращал никакого внимания на окружающих. Привёзший его сержант ни слова не говоря удалился, и в кабинете они остались одни. Наконец, Григорий не выдержал и кашлянул.
- Торопишься куда-нибудь? – не отрываясь от бумаги, спросил капитан.
- Хочу узнать, по какой причине меня задержали, - Григорий вытянул вперёд руки, - да ещё надели наручники, как преступнику.
- А ты не преступник? Значит, мы тут злыдни, а ты мягкий и пушистый?
- Во-первых, не ты, а вы, а во-вторых…
- Секундочку-секундочку, - капитан впервые оторвался от своих бумаг и недоверчиво глянул на Григория, - значит, вы, уважаемый, требуете, чтобы к вам обращались вежливо, а сами… сами отказались предъявить документы, когда наши сотрудники у вас их попросили, а потом и вовсе набросились на них с кулаками. Это нормально? У нас без причины не задерживают…
- Какие-то вы глупости говорите! – Григорий затряс головой от возмущения. – Ваши сотрудники не позволили мне даже достать документы из кармана!
- И вы хотите сказать, что они у вас есть и до сих пор находятся в кармане?
- Ну да…
- Савин! – крикнул капитан в дверь. – Ну-ка, обыщи подозреваемого… Это и в самом деле их упущение, но ситуации-то это никак не меняет!
В кабинет зашёл сонный старшина и ловко обшарил внутренние карманы куртки Григория. На стол перед капитаном легли портмоне с деньгами и отдельно завёрнутые, на всякий случай, в целлофановый пакет израильский и российский паспорта. Немного подумав, старшина полез в боковые карманы, откуда выудил ключи от дома, начатую пачку сигарет и зажигалку.
Первым делом капитан принялся исследовать содержимое портмоне. Сразу же его внимание привлекли шекелевые купюры, которые Григорий оставил на обратную дорогу.
- Вот оно что! – даже присвистнул он. – Вы, оказывается, совсем не тот, за кого себя выдаёте!
- А за кого я себя выдаю? – удивился Григорий. – Что-то не помню, чтобы вы моим именем поинтересовались.
- Откуда у вас арабские деньги? – не обращая внимания на его слова, проговорил капитан. – Кому вы их везёте? Своим собратьям по исламу?
- Какие арабские деньги?! – почти закричал Григорий. – Это же израильские шекели!
- Тем более! – Капитан нахмурился, но потом, видимо, одумался. – Откуда я знаю, что это израильские деньги? Я их что – видел?!
Он покрутил в руках стошекелевую купюру и, не удержавшись, спросил:
- Это сто… как вы сказали?.. шекелей – а они дороже, чем сто долларов или нет?
- Дешевле! – насупился Григорий.
- Ладно, пойдём дальше. – Капитан распаковал паспорта и по слогам прочёл написанное английскими буквами слово «Израиль» на синей корочке первого паспорта, затем взял российский и просматривал его уже молча, лишь шевелил губами и изредка косился на насупившегося Григория.
- Вот, значит, какая бодяга получается, - наконец, произнёс он, - что же вы, милейший, нас в заблуждение вводите? Нет чтобы сразу сказать нашим сотрудникам, мол, так и так, я гражданин Израиля и всё такое, не морочить им голову и не бросаться на них с кулаками… Ведь они у нас ребята молодые, горячие, а вы к тому же выпивший…
- Чушь какая-то! – возмутился Григорий. – Я вообще не пью! Кто вам такое сказал?!
Капитан встал из-за стола, прошёлся по кабинету, потом быстро вернулся, смахнул шекели и двести долларов, что были в портмоне, в ящик стола и медленно проговорил:
- А мы это проверим… Вот я сейчас вызову наряд из вытрезвителя, вас заберут и там во всём разберутся. Чтобы ни у кого сомнений не возникало…
Григорию на мгновение показалось, что всё происходящее снится ему в дурном сне, и стоит лишь очнуться, сбросить с себя этот морок, чтобы всё исчезло, растворилось, испарилось…
- Ну, что вам от меня нужно?! – взмолился он.
- А вот это уже другой разговор! – Капитан вернулся за стол и в упор посмотрел на Григория. – Хотите отсюда выйти? Чтобы спокойно, без отсидки во вшивых камерах с бомжами и урками? И без вытрезвителя?
- Конечно, хочу!
- Догадываетесь, что для этого нужно?
- Деньги?
- Ну, не так откровенно, но… вы умный человек и понимаете, что задержавшие вас сотрудники – тоже живые люди, у всех есть семьи, а зарплаты у нас сами знаете какие…
- И вам не стыдно такое говорить?! – Григория даже передёрнуло от брезгливости. – Я в любом случае рано или поздно отсюда выйду и сразу пойду к вашему начальству! Ох, вам не поздоровится!
- Обязательно выйдете, - рассмеялся капитан и потёр руки, - но не ранее, чем через пятнадцать суток… А будете угрожать, ещё и статью заработаете. Тогда пятнадцать суток покажутся вам курортом. В противоположную сторону от вашего Израиля поедете.
В кабинете наступила тишина, и стало слышно, как тикают часы на стене, а за стеной плачет какая-то женщина и чей-то монотонный голос уговаривает её перестать.
- Ну, что будем делать? – подал голос капитан.
- Сколько вы хотите?
- Десять тысяч долларов.
- Столько у меня нет. Да и за что?!
- Вот телефон, звоните родственникам, пускай привезут.
- У меня родственников в Москве нет.
- Неужели все уже в Израиле? Ай-яй-яй, как вам не повезло… Но ничего, извините, поделать не могу. Мне ещё нужно этих ребятишек, что вас задерживали, как-то уломать не писать заяву. А они наверняка ох как злятся за нанесённые побои!
- Вы им, между прочим, скажите, чтобы мою сумку вернули! Там у меня компьютерный планшет с личными фотографиями и деньги.
Капитана словно подбросило на стуле:
- Ну-ка, с этого места поподробней! Повторите, что они у вас взяли? Почему мне об этом ничего не известно?!
- Сумку, с которой я сюда приехал, а в ней мои личные вещи, планшет, деньги.
Капитан задумчиво почесал щетину на подбородке и пробормотал:
- То-то, я думаю, почему у вас с собой никаких вещей нет, если ехали из такой дали… - Он подхватился и стал носиться по кабинету из угла в угол. – Вот суки! Са-а-авин! Увести подозреваемого…
Тотчас появился сонный старшина и потащил Григория к двери.
- Не в обезьянник, а в отдельную камеру… И дай ему какое-нибудь одеяло накрыться, а то там стекло в окошке разбито. Околеет чего доброго. И наручники сними, а то я забыл…
Отдельная камера оказалась по размерам с небольшой чулан с низким деревянным топчаном у стены, грязными серыми стенами и заплёванным полом. Сквозь маленькое окошко у потолка и в самом деле тянуло таким сквозняком, что Григорий, худо-бедно отогревшийся в кабинете капитана, замёрз снова, и его стало знобить. Но больше знобило не от холода, а от этих ментов-беспредельщиков – или как их теперь называют по-новому? – полицейских.
Чтобы согреться, он прилёг на топчан и скрутился калачиком. И сразу уснул, словно провалился в какую-то чёрную бездонную пропасть. Сначала ему ничего не снилось, а потом неожиданно выплыл из какого-то клубящегося жёлтого дыма планшет, на котором стали сами собой мелькать фотографии, но ни на одной из них уже не было Сашки. Зато почему-то то и дело выплывали ухмыляющаяся физиономия капитана, сонный старшина Савин и два горячих молодых «сотрудника», что его задержали. Григорий тянулся, чтобы выключить планшет, но он выскальзывал и не давался в руки…
Кто-то тормошил его за плечо. Григорий вздрогнул и подхватился с топчана.
- Вставай, а то разоспался тут, - дёргал его за рукав Савин. – Там подполковник из управы приехал, тебя требует… Ну и заварил ты кашу, израильтянин хренов! Кто тебя звал сюда – сидел бы дома и не морочил голову серьёзным людям!
- Это ты-то серьёзный? – невольно усмехнулся Григорий, но послушно пошёл впереди старшины на выход.
В кабинете капитана сидел за столом незнакомый пожилой подполковник, а за его спиной стоял почти навытяжку капитан. Когда Григорий взглянул на него, он тотчас отвернулся и стал с повышенным вниманием разглядывать что-то за окном.
На настенных часах было уже десять. Немного времени, оказывается, он проспал в этом промёрзшем заплёванном чулане.
- Здравствуйте. Меня зовут подполковник Северцев, - представился подполковник. – А вы, как я понял из ваших документов, Григорий Подольский. Я не ошибаюсь?
- Нет.
- Перечислите, пожалуйста, что у вас было в сумке, которую изъяли при задержании.
- Компьютерный планшет, свитер, рубашка, нижнее бельё, деньги…
- Сколько?
- Две тысячи долларов.
- Вы уверены, что две тысячи?
- Посмотрите в паспорте, там вложена таможенная декларация, в которой указана эта сумма…
- А вы ничего из неё не успели потратить?
- Я прилетел сегодня в шесть утра, а с половины восьмого уже у вас…
- Понятно. – Подполковник задумчиво почесал нос и вдруг спросил. – Мне ваше имя почему-то знакомо. Откуда я вас могу знать?
- Не знаю, - пожал плечами Григорий, - может быть, когда-то читали мои статьи в газетах?
- Вы журналист? Где я вас мог читать?
- Может, в брянских областных лет двадцать назад?
- Исключено. Я в Брянске никогда не жил.
- Тогда, может быть, ещё раньше… Туркестанский военный округ, газета «Фрунзевец» - вам это что-то говорит?
Впервые подполковник внимательно поглядел на него и спросил:
- Воевали в Афганистане?
- Ездил в командировки как журналист. Но и автомат в руках пришлось подержать.
- Вот оно как. – Северцев встал из-за стола и несколько раз прошёлся по кабинету. – В каких местах довелось побывать?
- Практически всю страну объездил.
- А провинция Фарах?
- Это где погиб генерал-майор Хахалов? Я даже писал об этом в газету, только не всё пропустили в печать, больше половины вымарали. И ни одной фотографии не пропустили без ретуши…
- Я тоже там был, - неожиданно тихим голосом проговорил Северцев, - не смогли мы батю тогда уберечь… Жалко, до сих пор забыть не могу.
Капитан незаметно выскользнул из кабинета, и они остались одни. А Северцев, походив по кабинету, снова уселся напротив Григория и неожиданно смахнул слезу:
- Прости меня, брат. Хоть мы с тобой и не однополчане, но всё равно люди не чужие, раз в таком аду побывали… И моих людей прости. Молодые они ещё, глупые, пороху не нюхали…
- Да ладно, проехали! – Григорий вздохнул и снова глянул на часы. – Просто верните мне всё, что забрали, и я пойду. Никому я жаловаться не буду. У меня поезд вечером.
- Да, конечно. – Северцев поспешно передвинул разложенные на столе вещи Григория, скомкал составленный капитаном протокол и бросил в мусорную корзину. – Слушай, брат, а давай помянем павших?
- Да я, собственно говоря, и ехал в Брянск, чтобы помянуть своего афганского друга. Умер он месяц назад…
- Кто такой?
- Вот, посмотрите. – Григорий открыл планшет и показал фотографии Сашки.
Некоторое время Северцев разглядывал фотографии, потом вдруг махнул рукой и крикнул капитана, который, оказывается, никуда не ушёл, а тихонько подслушивал их за дверью:
- Принеси коньяка и что-нибудь закусить… Быстро! И никого сюда не пускай.
И пяти минут не прошло, как перед ними на столе возникли бутылка дешёвого молдавского коньяка, блюдце с нарезанным и присыпанным сахаром лимоном, полбуханки чёрного хлеба и литровая банка с маринованными помидорами.
- Не обессудь, брат, чем богаты, тем и рады, - развёл руками Северцев, - давай, не чокаясь…
Следом за первой они сразу выпили по второй.
- Ты знаешь, мне эти поганые горы почти каждую ночь снятся! – Северцев помотал головой и снова потянулся к бутылке. – Сколько уже воды утекло с того сентября восемьдесят первого года, а я всё ещё из боя выйти не могу. До сих пор меня эхо из этих афганских гор по ночам будит…
Они пили и почти не разговаривали, лишь когда бутылка подошла к концу, Северцев снова позвал капитана и потребовал ещё коньяка. Григорий принялся слабо протестовать, а тот вдруг разозлился и почти закричал:
- Ты, корреспондент Подольский, потерял своего фронтового друга лишь сейчас, спустя столько лет, а тогда, в тех афганских горах, плакал ли ты по-настоящему по кому-нибудь из погибших?! Я каждый день до сегодняшнего дня их хороню! Каждый божий день! Ты знаешь, сколько у меня тогда друзей было?! А сколько сейчас… Так что молчи, сиди и пей. За эхо… чтоб оно навсегда заткнулось!
После второй бутылки Григорий встал и вздохнул:
- Больше не могу. Извини, брат, но мне и в самом деле нужно идти…
- А хочешь, - поднял на него пьяные глаза Северцев, - я вызову этих двух козлов, которые тебя обидели, и ты… и ты им морды набьёшь прямо в моём присутствии. А они будут стоять по стойке смирно, и пускай хоть один пошевелится – завтра же из полиции вылетит! Даже не пикнет!
- Не надо!
- Нет, надо! – отмахнулся от него Северцев и принялся кому-то названивать по мобиле.
Григорий закинул сумку за плечо и, проверив на месте ли планшет, вышел из кабинета. Деньги в конверте ему тоже вернули, правда, всего восемьсот долларов. Куда делись остальные, спрашивать он уже не стал. У дверей ему встретился капитан, который виновато развёл руками и хотел что-то сказать, но Григорий отодвинул его плечом и вышел на крыльцо.
Снегопад только усилился, и серое небо, несмотря на полдень, было темней прикрытых пушистым молодым снегом улиц. Облегчённо вздохнув, Григорий пошёл к метро, чтобы ехать на Киевский вокзал. Наверняка будет какой-нибудь проходящий поезд, на котором он уедет в Брянск, не дожидаясь вечера. Гулять по Москве ему больше не хотелось.
А снег всё шёл и шёл, и от него повсюду становилось тише и спокойней. Где-то вдали слабо сигналили автомобили, откуда-то доносились невнятная людская речь и музыка, но никакого эха от всех этих звуков уже не было. Наверное, из-за снега. А может, потому что в Москве просто нет гор…
Добавить комментарий