Всяк по-своему отмечает эту дату. Приехал я в августе в городок Равенна. Дай, думаю, зайду в старинный театр «Алигьери». Дальше фойе меня не пустили. Сезон закрыт. Но не в этом дело. Что, вы думаете, я увидел, прежде всего, в фойе XVIII века? Ну, конечно, лепнина, бронзовые, узорчатые ручки на дверях. Но не в этом дело. На большом пюпитре стояла картина. В левом верхнем углу - В.И.Ленин, в нижнем правом—набросок по картине Э.Делакруа «Свобода на баррикадах». Еще какие-то дикари из каменного века. Словом, революция в историческом развитии. Нам объяснили: так равеннцы отмечают юбилей вашей революции.
В городе трех революций петербургские музейщики развернулись на многочисленных площадках. В музее С.М.Кирова - выставка «Совершенно переделать человека», в Музее нонконформистского искусства шутейная выставка «Роман с революцией». Музей политической истории (особняк М.Кшесинской) предложил выставку о боевых подругах вождей 1917 г. К этому можно добавить выставки в Эрмитаже, Артиллерийском музее и др.
Музеи привлекают публику «экзотами», нередко комическими. Скажем, макет «Авроры» из хлеба, фигурка Марианы – символа свободной Франции - с вывеской на пузе «Коммунист»), портрет императора, на оборотной стороне которого написан портрет В.И.Ленина (Эрмитаж), девятиметровый портрет С.М.Кирова из пуха и перьев (Особняк Румянцева). Посетители скучать не будут. Вольно или невольно музейщики, вкладывая немалые силы, талант в создание юбилейных выставок как бы говорят: «Вот такой казус был в нашей истории, вот такая странность, но мы-то живем в нормальной стране».
Для нереволюционных масс, которые в музеи не пойдут, совершенно бесплатно проводится грандиозное световое шоу на Дворцовой, Исаакиевской. Все это зрелищно, забавно. Празднование юбилея революции ничем принципиально не отличается от пивного фестиваля.
А уж театру и сам бог велел поражать зрелищем и приятным (или шоковым) слушалищем.
Александринский театр показал «Оптимистическую трагедию»;
Санкт-Петербург-опера лиризированную редакцию оперы Вано Мурадели «Октябрь. 17-го»;
Вениамин Смехов угостил публику композицией «Прошу слова!».
Все отмечатели революции привлекли в соавторы великих поэтов. Обязательны для трех проектов: Блок, Маяковский, что и понятно. Даже к либретто оперы Мурадели (1961 г.) прибавили стихи Бальмонта, Блока, Гиппиус, Ахматовой, Маяковского.
«КТО ЕЩЕ ХОЧЕТ КОМИССАРОВА ТЕЛА?»
Многие хотели, но не в этом дело.
На старейшей Александринской сцене отметил юбилей революции бывший хабаровчанин, затем бывший москвич, поработавший под руководством бывшей петербурженки Генриетты Яновской в Московском ТЮЗе. Но не в этом дело.
Если разбудить посреди ночи театралюба и спросить: «Какой был в Александринке советского времени самый революционный спектакль?» Он, чертыхнувшись, немедленно ответит: «Оптимистическая трагедия» Вс. Вишневского в постановке Г.А.Товстоногова. Но не в этом дело. Виктор Рыжаков и в Хабаровске, и в Училище Щукина, которое закончил, постоянно слышал, какой гениальный спектакль поставил Товстоногов, и как гениально в нем играли Юрий Толубеев (Вожака), Ольга Лебзак (Комиссара), Игорь Горбачев (Алексея). Так это восхваление надоело, что захотелось выразить протест.
Я люблю читать программки и буклеты. Иногда только из них можно понять, о чем спектакль. Но не всегда. В буклете к фестивалю «Александринский» Виктор Рыжаков и его соавтор Ася Волошина написали возмущенные строки про спектакль Товстоногова: «…академичный, патетичный, имперский». Но не в этом дело.
Свой собственный театральный опус Рыжаков с Волошиной назвали «исследованием и деконструкцией советского мифа, признанием необходимости избавиться от его метастазов». По жанру, назвали «революционным концертом». Как я понимаю, метод подготовки спектакля избран режиссером. Ася Волошина – бывшая студентка-театровед, ныне успешный драматург. Один из самых востребованных авторов России. Ее пьесу («Мама») читает, в полном смысле слова, главный режиссер Театра им. Ленсовета Юрий Бутусов. Из этого чтения сделан спектакль. Другую пьесу Волошиной («Человек из рыбы») тот же Бутусов собирается ставить во МХТ им. А.Чехова. Недавно состоялась премьера в ТЮЗе им. А.Брянцева («Лицо Земли»). В декабре выпустят в Небольшом драматическом театре акцию «36 драматических ситуаций». На вопрос одного приставучего интервьюера, часто ли она пишет под заказ режиссера, Ася честно ответила: 50Х50. В данном случае, она предоставила свое перо или навык, чтобы драматургически оформить материалы, принесенные актерами на репетиции.
Рыжаков, естественно, работает этюдным методом, то есть актеры дома ищут литературные материалы на тему, лучшие из них режиссер отбирает, а потом кто-то (режиссер или профессиональный литератор) склеивает. В «Оптимистической трагедии» склеивала разнородные тексты Ася Волошина. Признаюсь, спектакль критиков и людей, которые книжки читают, развлекает «угадайкой». В некоторых ситуациях угадать, кому из писателей принадлежит фрагмент, легко (например, стихотворение А.Вознесенского «Монолог Мерлин Монро»), в других - это не представляется возможным. Скажем, актёр-интеллектуал Дмитрий Лысенков, играющий в «концерте» сифилитика Сиплого, откопал в забытом екатеринбургском журнале «Студент-рабочий» 1924 года стишок студента-медика П.Юшкова «Сифилис». Об авторе ничего не известно, кроме того, что он написал два стихотворения: «Сифилис» и «Малярия». В другом случае, актёр Дмитрий Бутеев сам сочинил смелый стих-частушку про ленинскую «подстилку». В третьем, Волошина подправила актёрскую импровизацию. Фактически, мы слышим коллаж из произведений авторов двадцати. Слова на афише: «по мотивам пьесы Вс. Вишневского. Драматург – Ася Волошина» - дезинформация. И от Вишневского осталось мало, и молодой, талантливый драматург вписала тоже немного.
Вторая дезинформация: относительно спектакля Товстоногова. Как человек сравнительно молодой и приезжий, Виктор Рыжаков не разобрался с историей постановки 1955 года. С его точки зрения, пьеса и спектакль 1955 г. - проявление официоза, соцзаказ. На самом деле, даже вторую, обескровленную редакцию, пробивали с огромным трудом.
Театровед, педагог и, в свое время, партийный работник, Вера Викторовна Иванова (тогда инструктор по культуре Обкома КПСС) рассказывала, каких усилий стоило пробить разрешение на постановку. Для высших партийных властей пьеса Вишневского - оппозиционная, искажающая роль партии в Гражданскую войну, в омерзительном виде представляющая революционных матросов. Сталин еще только умер, цензура свирепствовала по-прежнему.
Третья дезинформация: нигде не сказано, какая редакция текста Вишневского взята за основу. В буклете написано: «В 1933 году …Всеволод Вишневский написал для Таирова и в сотрудничестве с ним неоднозначный и мятежный текст». В чем неоднозначность и мятежность, не объяснено. И нигде нет сообщения, что за основу (если имеет смысл говорить об основе) взят именно вариант 1933 года, негласно запрещенный.
Он, действительно, намного поэтичнее, оригинальнее, чем версия, звучавшая в 1955 г. и вошедшая в поздние сборники писателя, но никто, кроме специалистов по советской литературе, редакции 1933 г. не знает. В ней есть моменты полемики Вишневского со своими критиками. Этих «интермедий», реплик-выпадов много. В знаменитом спектакле Камерного театра (1933 г.), поставленном Александром Таировым, большинство интермедий тоже было сокращено. Подробности полемики почти 90-летней давности, тем более, неизвестны современной публике, хотя именно они, вероятно, «грели» автора больше, чем все остальное.
Фигура Вишневского должна импонировать современным авангардистам. Писал он фрагментами. По мнению режиссёра и прозаика Михаила Левитина (см. его книгу «Таиров» М., 2009. (в серии «Жизнь замечательных людей»), человек был странный, истероидный, начиная читку пьесы, клал на столик наган. Вишневский анархичен, агрессивен в поведении, непримирим к эстетическим противникам. В то же время беспомощен в житейском отношении, в понимании людей, особенно женщин.
Нынешний спектакль тоже истероиден. Рыжаков весьма темпераментно объясняет в буклете: главное для него, режиссера, не сюжет, не обстоятельства, а необходимость «прокричать» о неразрешимых противоречиях. Гм. Неразрешимые противоречия не мешали Шекспиру, Сервантесу, Толстому. Чехову, Достоевскому и Толстому выстраивать внятный текст, сюжет. Во-вторых, когда выкрикивают свои реплики, стихи, прозаические отрывки от имени Маяковского и Андрея Макаревича, Достоевского и студента Юшкова, я перестаю понимать, о чем кричат. Конечно, пылкости молодым актерам Александринки не занимать, и пылкость сама по себе порой увлекает (вне зависимости от смысла), но горлом и скандированием историко-философские проблемы не решаются и даже не обозначаются.
В одном интервью, не имеющем отношения к «Оптимистической трагедии» (речь идет об экологической премьере «Лицо Земли» в ТЮЗе), Волошина элегантно объяснила про современный способ существования актёров: «Они не играют ролей, не преображаются, они аппроприируют (!) текст и фактически высказываются с его помощью от своего имени». Я, по невежеству, не знал, что значит «аппроприировать». Интернет тоже затруднялся термин объяснить. Нашел только фразу: «Коллектив стремится аппроприировать мысль в методе, свести ее к шаблонной, механической деятельности, приближающейся к естественным формам активности вроде полового акта или поглощения пищи. Т. е. превратить мысль в поведение». Вот-вот. Мысль сводится к элементарным движенческим мотивам, мыслью уже не является.
Это всё чудовищный этюдный метод! Идти от себя, от своего текста. Мы против Станиславского не бунтуем. Станиславский не виноват. Он пытался добиться, чтобы актеры стали искренними, не фальшивили. Ему в голову не могло прийти, что предварительные, рабочие результаты могут быть выданы за окончательный вариант для публики. У Станиславского в спектакле звучали авторские реплики, а не самодеятельные.
В Александринке мы имеем дело с некой смесью. При традиционном этюдном методе актер на репетиции изъясняется своими словами. В «Оптимистической трагедии» актерам нечего сказать «от себя» про революцию или нашу злосчастную жизнь. Они ищут в интернете отрывочки, которые кажутся эффектными. В зависимости от степени эрудиции, начитанности, отрывочки более или менее не затерты.
Драматург должна смонтировать отрывочки, добавив связки, - режиссер должен добавить в «ирландское рагу» свои ингредиенты. В прологе мы увидим и «Аврору», и гигантскую фигуру голой женщины (больше «Авроры»), шахтёров, трёх Крокодилов Ген, Бетмана, Черепашку-ниндзя, Белку и Стрелку, издевательский мужской балет в пачках балетных лебедей. Воинствующий набор никак не связанных предметов, ассоциаций. Вот, дескать, чем забиты ваши головы, дорогие зрители. А мы вам покажем настоящее, про неминуемую смерть. Потом будет еще игра в кукольный театр, клоуны. Это уже из разряда современных режиссерских штампов. Причем, Рыжаков может сделать высококачественный спектакль (например, «Пять вечеров» в Мастерской Фоменко), но здесь надо было что-то кому-то доказать.
При «авторской» режиссуре существуют ещё и актёры. Как ни старался режиссёр актёров обезличить (гримом, «прозодеждой») или «расчленить», что проявилось даже в программке: «Комиссар – Анна Блинова (Былина), она же Lis Хохлакова, Мэрилин, трагический персонаж театра марионеток, Мальвина, Карабас-Барабас»; «Алексей – Тихон Жизневский (Тихий). Матрос 1-й статьи, он же музыкальный эксцентрик, трагический персонаж театра марионеток, влюбленный Пьеро, солист революционного концерта, очень музыкальный матрос».
Весь этот компот не мешает нам различать Эру Зиганшину-ведущую. Какой бы текст она ни произносила (Аси Волошиной или из дневника А.Коллонтай), замечательная актриса остается значительной и оправдывает почти любые предлагаемые обстоятельства. Правда, ей, женщине ироничной, не очень идут сентиментальные монологи про ребеночка. К счастью, Зиганшину не просят быть Мальвиной, марионеткой и т.д.
В кукольно-карнавальном жанре приходится отдуваться Анне Блиновой – она получила 30 октября 2017 г. приз «Золотого софита» за дебют в роли Сони Мармеладовой («Преступление и наказание»). Правда, подлинный ее «большой» выход, разумеется, здесь, в «Оптимистической». И здесь она произнесет от имени Комиссара монолог парализованной Лизы Хохлаковой («Братья Карамазовы»). Прежде всего, искали актрису прямо противоположную по индивидуальности Ольге Лебзак, исполнительнице роли у Товстоногова. Ну, какой эта девочка-воробушек с тонким, срывающимся голоском комиссар? Ну, какая Лариса Рейснер? Тут тебе и бант, и большая шляпная коробка, и детским флажком размахивает во время бала. Её первое появление нарочито комично. Только постепенно понимаешь, какая эта «инженю» опасная штучка: убийца, интриганка, провокатор, сталкивающая лбами мужчин.
Однако неожиданно возникает мысль: если бы Вера Комиссаржевская, не дай бог, дожила до сегодняшнего дня, она бы, наверно, играла такую Комиссаршу. Комиссар-Блинова – главная находка спектакля, хотя монолог Достоевского переходит в какую-то попсовую чепуху, потом песенку Вертинского, и хочется выразиться словами булгаковского Хлудова: «Хорошо начал. А кончил скверно. Повесить».
В спектакле много нескладухи, особенно музыкальной. Скажем, сцена с Командиром под «Шехеразаду» Н.Римского-Корсакова – это круто. Со вкусом у режиссёра творится что-то волшебное. Впервые в истории постановок «Оптимистической» комиссарово тело все-таки получат матросы-анархисты (в другом эпизоде), но воровато, без отыгрывания последствий. Реплик-то нет.
Парадокс постановки Рыжакова в том, что режиссер - создатель и разрушитель собственного спектакля. Только мы заинтересовались осмысленным диалогом (из Вишневского), надо какую-нибудь песенку забабахать, вспомнить Утёсова («У Чёрного моря»), исполнить шлягер из репертуара группы «Пинг Флойд» или «Квин» (чаще всего матросы-анархисты поют на английском языке). Понятно, Рыжаков не может без рэпа. К примеру, по поводу казни Вожака весь полк во главе со старым интеллигентом Командиром рэпует: «Слушайте сюда. Тут не гонят лабуду/ Дело было в тыща девятьсот семнадцатом году…Служили исправно, себя не жалели / по два по три раза сифилисом болели…» (это импровизация артиста Александра Лушина).
Мда. Стоило революцию делать… Рядом с прозой А.Блока, М.Цветаевой, В.Розанова, песенкой А.Вертинского, стихами В.Маяковского и А.Вознесенского можно услышать текст группы «Ленинград»: «А за мной бегут солдаты, \ В спину метят их автоматы…» (предложение артиста Дмитрия Белова). Литературное качество коллажа не существенно. Нельзя сказать: мы слышим голоса свидетелей революции. А что тогда важно? Процесс сотворчества?
В принципе, перед нами трупы. Какой с трупов спрос? На белые костюмы дается проекция, которая как бы изображает роение червей в трупах. Или это какая-то красненькая рябь в глазах? Все-таки из «братской могилы» нет-нет кто-нибудь и выделится. Прежде всего, наш Гамлет, Арбенин, Хлестаков, Петруччио и все, все, все – Дмитрий Лысенков (я перечисляю его роли). Отчасти он Сиплый, но роль его, конечно, гораздо шире. Перед нами, своего рода, болезненная оппозиция. В программке характеристика «персонажа» Лысенкова следующая: резонер, критик, чтец-декламатор, неформальный лидер, трагический персонаж, задающий неудобные вопросы. Забеленное лицо артиста трудно узнать, однако манера угадывается. Знакомая эксцентрическая агрессивность с горящим глазом.
Как целое, действие, при всей пестроте текстов, музыкальных фрагментов, довольно однообразно. В финале ведущая – Зиганшина обращается к нам, потомкам: «Берегите нашего ребенка». Это трогательно, но стоило ли из-за подобных завещаний огород городить? Юмор в том, что «Оптимистическая трагедия» В.Рыжакова – отрицание известного с помощью монтажа не менее известного.
Сюжет «Оптимистической трагедии» прост и мрачен, Анархичный русский народ (в лице матросского отряда) ведет к гибели партия (в лице Комиссара). Комиссар устраняет оппозицию (интригами, романом с Алексеем, насилием) и движется вперед. Правда, и сама гибнет. Комиссар (начальство) заставляет матросов действовать в неестественных условиях (моряки воюют на суше). Почему Комиссар так успешно побеждает, подчиняет массу? Потому что народ сам настроен на уничтожение (казнь товарища, старухи, офицеров). Не случайно ключевым отрывком в новой «Оптимистической трагедии» является рэп с перечислением тех, кого надо «отправить к рыбам» (текст Аси Волошиной): «зарвавшиеся гуманисты, зазевавшиеся интуристы, водянистые пародисты…философы-детерминисты, историки-медиевисты, карьеристы, пофигисты…».
Издевательская игра слов, абсурд, но в этом абсурде есть жестокий смысл. Надо «скормить рыбам» практически всех.
Не уверен, будто Вишневский сознавал антисоветскость своей пьесы. В цензурованной редакции 1944 г. сюжет остался неизменным. Только в финале появился неоправданный, с точки зрения логики событий, пафос «оптимизма». Рыжаков, вероятно, осознает подспудную «диссидентскую» линию драмы, однако собственной режиссерской, актёрско-импровизационной анархией разрушает разрушительный литературный материал Вишневского.
«А ЛЮБОВЬ ВСЕ ЖИВЕТ В МОЕМ СЕРДЦЕ БОЛЬНОМ»
И Виктор Рыжаков, и Юрий Александров обращаются к «опальным» произведениям. Первый - к запрещенной редакции 1933 г., второй - к опере, прожившей недолго. Вано Мурадели (Мурадян, Мурадов), казалось бы, благополучный советский композитор, автор нескольких официозных песен, дважды лауреат Сталинской премии, тем не менее, попал под постановление 1948 г. своей оперой «Великая дружба».
Премьера «Октября» особого успеха не имела. В 1964 году были другие приоритеты.
Нынешний «Октябрь..17» - самый «революционный» спектакль из триады (по Вишневскому, по Мурадели, по Смехову). В некоторые моменты, ты, вроде, присутствуешь на праздничном концерте в Кремлевском дворце съездов этак годах в 1960-70-х. Зрителю обещали реанимацию забытой оперы с «кастрацией» идеологии. На место исключенной арии Ленина и т.д. встала поэзия Серебряного века. Жанр нового произведения обозначили: музыкально-драматическая поэма. Поэмы не получилось. Не всегда понятно, что первично: литмонтаж на тему революции или фрагменты оперы. Ленин, действительно, не поёт, однако обнимая неустойчивую барышню Марину (Елена Тихонова), большевик Андрей (Алексей Пашиев) рассказывает о встречах с Ильичем. И на знамени мы видим портреты вождя.
«Бывшие» представлены не какими-нибудь симпатягами Турбиными, а манерным черным Пьеро с непременными «Ананасами в шампанском» И.Северянина, сомнительной черной графиней (Наталья Воробьева), нечесаным купцом, напоминающим Распутина. Контрреволюция неестественна и пошла. Закономерно, бывшая дворянка Марина в крестьянском платочке уходит от своего умирающего класса, бросая жалкого белогвардейца Масальского (Виктор Алешков). Любовно-революционный треугольник напоминает по мелодраматичному сюжету испанскую сарсуэлу «Катюшка» (1931) Пабло Сорособаля.
При этом музыка Мурадели традиционному залу импонирует. Соцреализм, к которому принадлежит творчество Мурадели, ценил классическую мелодию. Оперные фрагменты напоминают то «Пиковую даму», по популярную песню, то выступления ансамбля «Березка». Мне больше всего понравились два хора революционных матросов. Эти матросы могли бы легко войти в «правильную» постановку «Оптимистической трагедии».
Впрочем, всех «забивает» комиссар Андрей в кожанке. Он угрожающе басит о будущей весне. Как Мефистофель в «Фаусте» пугает гибелью за металл. В скромном зале бывшего Тенишевского училища, старого ТЮЗа на Моховой голоса солистов и хористов Санкт-Петербург-опера звучат необыкновенно мощно. Чего не скажешь о юных хозяевах-студентах нынешнего Учебного театра. Стихи в их исполнении, подавляемые оркестровым аккомпанементом (в увеличенном составе), не всегда различимы. Даже главный режиссер Юрий Александров, начинающий двухчасовое действо строками из «Лонжюмо» А.Вознесенского, в качестве чтеца-декламатора несколько стушевался.
Одно приятно: составляющее коллажа-монтажа в большинстве случаев легко угадать. Значит, не зря мы учились в средней школе. Знаем и «Левый марш» Маяковского, и «Рожденные в года глухие» Блока. Хуже с Анатолием Величковским, Арсением Несмеловым, Натальей Черниковым. Их вирши, правда, представлены в программе. Что хочет нам сообщить Маяковский, понятно, однако Зинаиде Гиппиус, чуть ли не единственной из поэтов-контрреволюционеров, приходится туго. Громогласный Маяковский уверяет: Россия цветет – дополнительное доказательство тому – видеоряд с Гагариным, Горбачевым, Ельцыным. Гиппиус убеждает, будто Россия погибла.
Нельзя сказать, что диалог сложился. Вернее, перед нами, так называемый фольклорный разговор «глухих». Конечно, толерантность – хорошая вещь, но «революционный концерт», а это опять он (с песнями, плясками и стихами) должен иметь свою позицию. В какой-то момент возникает мысль: а не показывают ли нам масштабную пародию? Мы с гневом эту версию отвергаем.
Конечно, хорошо, что межклассовая Марина заслонила своим телом комиссара, получив пулю в грудь от бывшего возлюбленного, однако стихотворный финал (Натальи Черниковой) прозвучал стыдливо-неопределенно, хотя в интернете Черникова охарактеризована как «поэтесса, журналист и просто душевный человек».
И снова спрошу: «О чем кричите?»
Александров, деконструируя оперу Мурадели начала 1960-х, оправдывает это тем, что прорывается к общечеловеческим отношениям. Любовь вечна. Если в «Оптимистической» Вожак говорит, что забыл слово «человечность», то Александров, напротив, в ее интересах и вытащил из небытия коммунистическое произведение 1961 г. Более того, как музыкант, он к общечеловеческим ценностям, не без основания, относит ритм, мелодию (они не устарели в опере Мурадели). И возвращает мелодии публике, не заботясь, как и Рыжаков, о целостности оригинала.
«АХ, НЕ МОГУ, И НЕ ПРОСИТЕ»
Как будто наиболее откровенен в своей позиции Вениамин Смехов, автор и один из исполнителей композиции «Прошу слова! Год 1917». «Это хороший развлекательный и отвлекательный проект» - разъясняет режиссер с чувством юмора в интервью газете «Метро» от 8 ноября 2017 года. «Если в Большой зал Филармонии придут люди, которые ходят сюда исключительно ради музыки (нахалы какие!-Е.С.), они получат то, что хотят. Но и те, кто любит походы на легкомысленные эстрадные представления, тоже будут довольны и смогут посмотреть на известных артистов». Под известными артистами Смехов подразумевает себя, Гарика Сукачева, Евгения Дятлова, Дарью Мороз, Дмитрия Высоцкого.
Из этого заявления справедливо лишь одно: большинство зрителей пришли посмотреть на популярных актеров, их знают по телевидению или кино. Публика на звезд посмотрела и осталась довольна.
Никакого музыкального действия в композиции нет. Несколько фоновых музыкальных фрагментов Вячеслава Ганелина не имеют самостоятельного значения. В остальном музыкальная часть свелась к многочисленным вариантам «Яблочка», «Интернационалу», «Смело, товарищи, в ногу» и, для разнообразия, романсу А.Вертинского.
Ни о каком «развлечении» нет речи. Всё очень серьезно. С революционной стороны - те же Маяковский, «Двенадцать» А.Блока, немного Демьяна Бедного. Практически, никаких документов от большевиков. Излагается версия взятия Зимнего, давно опровергнутая наукой. Вениамин Смехов, автор и вдохновитель композиции-коллажа, подчеркивает свою объективность, нежелание вставать на ту или иную сторону. Однако, вольно или невольно, документально-прозаические тексты Ивана Павлова, патриарха Тихона, Николая Бердяева выигрывают искренностью, трезвостью суждений по сравнению с лобовым пафосом, откровенным пропагандистским напором Маяковского и Бедного. 35 деятелей литературы, науки, искусства, церкви, чьи мысли, произведения представлены в полуторачасовом концерте, никакой общей картины не создают. Как и в «Оптимистической трагедии», всё слишком пестро, но, в отличие от Александринского «концерта», почти не поставлено. Смехов говорит, будто прошёл школу таганковских монтажей. Любимов, в отличие от своего ученика, имел четкую гражданскую позицию, любил показывать «кто сволочь» и, кроме того, был профессиональным режиссером высокого класса. Это выглядело разнообразно, зажигательно, зрелищно. Сегодня мы имеем профессиональную читку по бумажке (как в радиотеатре) с необязательными перемещениями шести актеров на фоне передвигающихся модулей (меняющих цвет) и экрана.
* * *
Понятно, никакой идеологии нынче нет, поэтому пафос всех трёх представлений беспредметен. В каком-то смысле революция послужила коммерческим целям. Платите денежки и кушайте на здоровье. Александринка мощнее режиссурой и темпераментом, опера мелодичнее, москвичи льстят звездным составом. Но все-таки, зачем было «просить слово», непонятно. Большинство театров и вовсе промолчало.
В одной газете было высказано суждение: революция еще не закончилась, поэтому рано делать выводы. Революция - не в смысле кровавых эксцессов и резких переворотов, но что-то «урчит» потихоньку в чреве России. Вспоминается реплика из комедии Н.Эрдмана: «Если бы революция случилась через 100 лет, я бы ее принял». Может, и правда, подождем еще столетие, что-то прояснится. Уж тогда мы такие концерты-спектакли закатим, что закачаетесь! А пока будем в бисер играть.
Принцип коллажа отражает аполитичность современного российского театра, плоть от плоти нашего общества. Наше общество не хочет знать и не знает собственную историю. Отдельные события обозначаются государством в связи с юбилеями (революции, Гражданской, Отечественной войны 1812, 1941-45), причем обозначаются чисто декоративно. Современный театр, занятый своими внутренними проблемами (новый театральный язык, обновление техники сцены), способствует культивированию антиисторического сознания зрителя, современнопупизму (интересно только время, в котором я живу). Последствия этого исторического манкуртства (по выражению Ч.Айтматова), могут быть только печальными для психологии человека. Как отряд анархистов у Вишневского, мы движемся в неизвестном направлении, с неизвестными целями. «Интеллектуальная» жизнь превращается в механическую игру: манипуляции с кубиком-рубиком, вращение спиннеров, складывание пазлов. Пазл, по крайней мере, складывается в запланированную кем-то картинку. Коллаж самоценен и принципиально раздроблен.
Добавить комментарий