В самолете мне досталось место рядом со старушкой. Бледная, она сидела с закрытыми глазами и беззвучно шевелила губами. Маленькая голова с редкими седыми волосами на маленьком худом туловище. Только руки были большими. Натруженные, дрожащие, они неспокойно лежали на тонких коленках. Когда самолет набрал высоту, старушка открыла глаза.
- Чего вы не раздеваетесь, молодой человек? – спросила она, смерив меня выцветшими, без ресниц глазами, - если вы положите ваши шматы на полку, так я вас уверяю, никому и в голову не придет польститься на них. А вот ваши скрипочки не ложите наверх. Держите их при себе, или еще лучше, можете положить их возле меня. Будьте уверены, у меня еще никто ничего не украл.
Я ничего не сказал ей в ответ. Я снял пальто и шапку и вместе со скрипками положил на полку, расположенную над головой. Старушка неодобрительно посмотрела на меня и покачала головой. Я уселся в свое кресло. Сидевшая впереди меня крупная, со спиной грузчика, дама громко зевнула, опустила спинку своего кресла и в тот же момент захрапела. Сзади меня два парня громко выясняли между собой отношения, вставляя словечки, от которых мне стало не по себе. Я почувствовал себя неуютно.
- Ничего не поделаешь, дорогой Миля. Придется тебе терпеть до Австралии, - подумал я и закрыл глаза.
Через минуту я почувствовал чью-то холодную дрожащую ладошку на моем плече.
- Очень извиняюсь, молодой человек, - сказала старушка, - будем знакомы. Меня зовут Роза Ямпольская. Дети зовут меня баба Роза, соседки – мадам Ямпольская, а мужчины меня уже не замечают. Для них я - пустое место. А вас, молодой человек, как зовут, если это не секрет?
- Конечно не секрет. Миля, - ответил я.
- Как Милю Гилельса? Так он жил через три квартала от моей сестры. Я слушала много раз, когда он играл на своей скрипочке.
- По-моему, он был пианистом, - мягко поправил я ее.
- Неужели пианистом? Так сегодня я ошиблась. Бывает. Даже Карл Маркс ошибался, - она улыбнулась, - только не говорите мне, что вы тоже пианист. При двух скрипках - и быть пианистом. Такого не может быть... Хотя, я знаю? В теперешние времена все возможно. Мне рассказали, что один аферист провез в скрипке сто золотых червонцев. Представляю сколько бриллиантов можно провести в ваших скрипочках...
Я улыбнулся, что бывало со мной очень редко в последнее время.
- Вы, наверное, думаете, куда эта старая карга прется? Ей уже давно пора туда, - старушка посмотрела в потолок, - так я с вами согласна на все сто процентов.
Ее руки еще сильнее затряслись на острых коленках.
- Сколько мне еще осталось коптить на земле? – продолжала она, - так я решила: прежде, чем переселяться наверх к Богу, я полечу к своей дочке в Австралию. А по дороге из окошка посмотрю, что там наверху делается. Где ангелы? Где кто? Можно ли забронировать место в раю?
Она посмотрела в окно. За ним была чернота да голубая луна, неотступно ползущая за крылом самолета.
- Странно, но пока никого не видно. Ни одного ангела. Никого.
Какое-то время мадам Ямпольская молчала, но по ее болезненной гримасе на морщинистом бледном лице я понял, что это ей невмоготу. Она держалась, держалась, но сидеть долго с закрытым ртом не смогла.
- Моя соседка Людочка Забулдинская, санитарный врач и очень начитанная женщина, когда узнала, что я собираюсь лететь к дочке, сказала мне:
- Мадам Ямпольская, вы что с ума сошли? Лететь к черту на кулички! У вас же сердце, давление и ещё сто болячек. А, не дай Бог, что-то случится с вами в самолете?
- Ну, так так и будет, - ответила я ей, - с самолета все же ближе к Богу. Ангелы меня доставят прямо, куда нужно. Не надо тратить деньги на похороны. Никаких хлопот у моей дочки. Раз, два и - в дамках...
Я устал, мне хотелось покоя, но приходилось слушать.
- Вы меня еще раз извините, молодой человек, что я забиваю вам мозги всякими глупостями, но на старости лет я увидела, что странная вещь происходит со мной. Я не могу сидеть в тишине. Хоть убей меня. Не могу - и все.
- Да, это трудно, - сказал я.
- Когда я захожу в мою квартиру, то первым делом включаю радио. Вы думаете, что я слышу, о чем они говорят? Конечно нет. Но Людочка Забулдинская говорит, что мне нужен эффект присутствия. Я не понимаю таких ученых слов, но я ей верю, потому что она очень начитанная женщина.
На этот раз я ничего не сказал и закрыл глаза.
- Я вижу, что молодой человек устал, но я должна вам задать последний вопрос. Вы, как я понимаю, играете на скрипочке. Мой племянник Миша Скрипник тоже играет на скрипочке, и вы должны знать его. Его вся Одесса знает. Он играет в ресторане “Красный” на Пушкинской. Я там никогда не была, но Людочка там часто бывает и говорит, что Миша мог бы играть первой скрипкой даже в Московской филармонии.
Пусть будет так. Пусть играет первой скрипкой. Я - не против.
Я не успел ничего сказать, потому что как раз в тот момент подоспела стюардесса. Мило улыбаясь, она сказала:
- Вы можете поспать, господа. В заднем ряду есть пустые кресла.
Я вынул из полки свое пальто, пожелал старушке спокойной ночи и пошел устраиваться для сна на трех свободных креслах в заднем ряду. Громко гудели снаружи турбины, покачивало, как на корабле в неспокойном море. Через несколько минут я уже спал и виделся мне странный сон.
Снился мне концерт в Одесской филармонии. В тот вечер мы играли Шотландскую симфонию Мендельсона. Был полный аншлаг. Я сидел как обычно в первом ряду скрипок рядом с Леней Крымским, концертмейстером оркестра еще с до революции, а мадам Ямпольская сидела в первом ряду партера. Как раз напротив меня. Она сверкала бриллиантами на шее и всех пальчиках обеих рук. Рядом с ней сидел мужчина с бурякового цвета лицом, очень похожий на мясника Леву Свинского с Привоза. Как потом выяснилось, это был племянник мадам Ямпольской Миша Скрипник. Он грыз семечки и через каждую минуту, точно, как автомат, выплевывал скорлупу в сторону сцены. Его родная тетя Роза не любила семечки. Она была занята биноклем. Каждые пять минут она прикладывала его к глазам и смотрела сквозь него прямо в мои глаза, пытаясь сбить меня с ритма в очень сложной первой части симфонии. Неимоверным усилием воли я старался не поддаваться дьявольским чарам старушки. Мне это с трудом удавалось только первые две части, а в третьей я сбился и не успел вовремя перевернуть очередной нотный лист на пюпитре. Вслед за мной сбился концертмейстер Леня Крымский, а за ним - весь оркестр заиграл черт знает что. В зале начали свистеть, и в оркестр полетели обгрызенные початки вареной кукурузы. А Розин племянник, игравший первую скрипку в ресторане “Красный”, пошел еще дальше. Он вытащил из бокового кармана пиджака четвертушку столичной водки, отпил половину и швырнул в дирижера, а тетя Роза положила в рот два пальца, засвистела, как соловей-разбойник и крикнула: “Дирижера на мыло!“. Все это безобразие длилось пятнадцать минут, после чего погасла хрустальная люстра под потолком и в зале стало темно и страшно. Я зажег спичку и увидел, что у дирижерского пульта стоял не наш заслуженный артист республики Кирилл Златокрылов, а грузный, как бегемот, Розин племянник, лицом еще больше похожий на мясника Леву Свинского. В руке вместо дирижерской палочки он держал инкрустированный перламутром браунинг. Постучав им по партитуре, он повернулся к залу, нашел глазами Розу и заорал:
- Тетя Роза! Я им всем покажу, как свободу любить! А ну, - он развернулся лицом к оркестру, - теперь все вместе заиграли марш Буденного! Ура!
На этом месте меня разбудила стюардесса:
- Господин, мы уже подлетаем к Сиднею. Идите на свое место и пристегнитесь.
Я взял пальто и неуверенным шагом пошел к своему креслу.
Старушка, увидев меня, просияла:
- А я уже волновалась за вас, молодой человек. Слава Богу, вы здесь, а то я сижу, как немая. Сын научил меня лишь одному очень странному слову “хауарью”. Ну, так я сижу и не знаю, куда его вставить...
- Все будет в порядке мадам Ямпольская, - сказал я ей.
- Вы так думаете? Дай Бог, дай Бог.
Мы прилетели в Сидней глубокой ночью. Когда разрешили встать с кресел, я открыл верхнюю полку. Там мирно лежали рядышком моя заячья шапка, пальто, и к моему ужасу - только одна скрипка. Я не верил своим глазам. Не может быть! Я еще раз обследовал полку, но увы, одна из скрипок исчезла. Холодный пот проступил на моем лбу и я снова сел.
- Молодой человек, расшпилите мой ремень. Чтоб он сгорел, как я мучаюсь с ним.
Я с трудом повернулся к ней:
- Мадам Ямпольская, потерпите минуту.
Та, увидев мое лицо, вскрикнула :
- Ой, Готыню, что с вами? Вам нехорошо? Возьмите валидол.
- Валидол не поможет. У меня украли скрипку.
- Я же вам говорила, чтобы вы не ложили наверх ваши скрипочки. Но вы - упрямый, как ишак. Как моя дочка. Пара - пятак...
Я ничего не сказал моей соседке. Что я мог сказать? Она была на сто процентов права. Убить меня – мало. Проспал скрипку. И тут же меня, отпетого пессимиста, осенило. Конечно украли скрипку моего учителя. Иначе и не могло случиться, учитывая мое еврейское счастье.
Вид у меня был, как говорили в Одессе, “на море и обратно”. Мадам Ямпольская стала успокаивать меня:
- Миля, не рвите на куски свое сердце. Оно вам еще пригодится. Холера с ней, с этой скрипкой. Я понимаю. Это очень болит и обидно. Я вас очень хорошо понимаю.
Я сидел, охватив голову руками. Слышал ее голос, но суть ее слов не понимал.
- Миля, мне вас жалко, как своего родного сына. Но скажите мне, пожалуйста, зачем нужно одному человеку на одну короткую жизнь иметь две скрипки? Ну, ответьте мне. Если бы ваша скрипка даже стоила миллион, так нужно так убиваться? После всего – это лишь кусок старого дерева. Ну, вы согласны со мной?
- Я согласен, - еле ворочая языком простонал я, - но ее подарил мне мой учитель. Она очень дорога для меня. У нее золотой звук.
- Золотой звук, серебряный звук. Ну, так что? Оказывается у вас, Миля, совсем не еврейская голова.
- Причем тут голова, - начиная возвращаться к жизни, спросил я.
- При том, что вы вбили себе в голову, что украли эту самую золотую скрипку. А вдруг украли ту, что стоит аж два гроша? Вы об этом не подумали. А я подумала. Недаром меня дома все называют Голда Меир. Послушайте меня, молодой человек, чтоб я была так здорова, как все у вас будет хорошо.
Она постучала плоской ладошкой по лбу и потом долго смеялась. На ее бледном лице даже появился некий намек на румянец, и оно приняло цвет живого человека.
- Фу, я уже давно так не смеялась. Наверное, буду бита сегодня, - она остановилась, - но шутки шутками, а здесь уже нечем дышать. Еще минута и бедной старушке будет капут. И тогда, молодой человек, вам придется выносить меня отсюда на руках. А я вешаю аж два пуда.
Я улыбнулся.
- Ну, молодой человек, я вижу вам уже лучше. Теперь расшпилите меня. Уже все люди вышли, одни мы остались.
Добавить комментарий