Московские посиделки 2010

Елена Цезаревна Чуковская. Фото автора.

В Москву в этот раз я попала неожиданно, и по причине печальной, о коей распространяться не буду. Пробыла в российской столице целый месяц — с конца февраля по конец марта. Когда от души немного отлегло, я смогла кое-куда сходить, кое-кого навестить и даже съездить на два денька в Тарусу, цветаевские места. Некоторыми впечатлениями от моего московского путешествия хотелось бы поделиться.

Февральско-мартовская Москва встретила меня зимним холодом, метелью, ледяной коркой на дорогах. Близ нашего бывшего дома на улице Чаплыгина, вокруг которого расплодилось несметное число различных офисов, по утрам работали одетые в оранжевые куртки гастарбайтеры из среднеазиатских республик. Молодые азиаты, вооруженные ломами, раскалывали ледяную корку и сваливали обломки льдин в кучки, "создавая условия" для прохода конторских служащих и их боссов. На дорожках вдоль домов, заселенных обычными гражданами, лед не трогали, и простой люд привычно, хотя и поеживаясь, ступал на коварные "хрустали".

К полудню понедельника даже на нашей узенькой улице транспорт начинал буксовать, движение останавливалось. В часы пик на Садовом кольце в шесть рядов стояли машины, автобусы, троллейбусы, такси. Обычно занимавший полчаса проезд на Букашке (троллейбусе Б) от нашего дома до Малой Бронной днем в будни занял у меня часа полтора, а часов около семи вечера — все три. Так на "своей шкуре" я поняла, что пробки — подлинный бич москвичей, и удивление одного из умных комментаторов "Эха Москвы" по поводу того, что москвичи в социологическом опросе поставили "проблему пробок" выше социальных и экономических, показалось мне странным. Все же транспорт — это то, с чем человек сталкивается каждый день.

Об экологии города говорить не буду, ее предпочитают не замечать — ни сами жители (что толку?), ни власти. Недавно по ТВ показывали, как Медведев приехал на какую-то индустриальную точку, как выступил с уже привычным призывом к модернизации. Между тем, простодушный оператор фиксировал густой дым, выходящий из заводских труб. На него по привычке никто не обратил внимания... Месяц прожив в Москве, смогла продышаться только в Тарусе, расположенной в двух часах езды от белокаменной.

Говорить про бюрократию не хочется. Мое пребывание в столице требовало некоторых контактов с социальными организациями и сбербанком. Были эти контакты для меня мучительны и по большей части кончались ничем — меня отсылали за какой-то очередной бумажкой. Чтобы получить положенную справку в пустом учреждении нужно было обойти четыре окна и пообщаться с хмурыми, нелюбезными их "держательницами". Ох! Может быть, на это и рассчитано, что человек не найдет ни времени, ни сил оформлять бумажки и стоять перед окошками? И хоть и небольшие деньги останутся в карманах государства? Тогда получается, что "держательницы окон" стоят на страже государственных интересов. Еще раз ох.

В столице раздражали новые кичливые "китчевые" здания, хищно оскалившиеся и нагло вылезающие из ряда старой застройки, бездомные собаки, хотя и миролюбиво настроенные, но не очень вписывающиеся в городской пейзаж, расплодившиеся нищие, причем, не мужички — женщины, сидящие с опущенной головой на голой земле, на снегу и льду...

На улицах среди пешеходов довольно часто попадались молодые и симпатичные азиатские лица, было заметно, что выбывшее по разным причинам коренное население активно заменялось приезжими из республик бывшего Советского Союза. Свято место пусто не бывает.

На слегка очищенных от снега дорожках Чистых прудов прокалывали снежный пласт каблучки-гвоздики девушек той породы, которую я обозначила как "ростовская длинноногая" — с ногами, растущими от самой шеи и с долетающим до прохожих воркующим южнорусским выговором. Молодежь из провинции, как водится, устремлялась на завоевание столицы, оснащенная всеми доступными ей средствами.

Что понравилось?

Метро¹. Оно в этот приезд оказалось несравнимо чище, светлее и пригляднее. Здесь уже не было бомжей, обживающих ободранные скамьи, да и сами скамьи выглядели вполне пристойно, щеголяли целой обивкой. Чистые окна, работающие двери, и — главное — респектабельная публика, пересевшая из автомобилей в поезда метро, — по причине уже названных пробок. А вдоль лестницы эскалатора — огромные рекламные щиты, агитирующие за марки и бренды, вот, должно быть, дорогущие! И еще один, на этот раз страшноватый отпечаток времени: по радио в метро призывают быть бдительными и при встрече с "подозрительными личностями" заявлять на них в милицию. Думаю, что этот призыв зазвучал не так давно, возможно, после последнего террористического акта под Петербургом.

Кафе, бистро, "Шоколадницы". "Шоколадниц" на одной Покровке насчитала штук шесть. Кормят в московских кафе вкусно, только вот цены кусачие, разве что полдневный посетитель из ближайшего офиса согласится на комплексный обед.

Кондитерская на Мясницкой. Нет уже чудного кондитерского в Армянском переулке, чье место заняла одна из заполонивших город аптек, нет и Филипповской булочной на Тверской, но сохранилось великолепное "Чаеуправление" на Мясницкой. Могу засвидетельствовать высокий класс как обслуживания, так и пирожных. Картошка трех сортов делается, как сказала продавец-консультант, по "старинным" рецептам, с употреблением масла, а не маргарина. Уж не советские ли времена приравнены кондитерами к "старине"? И еще: почему, когда я фотографировала чудесный интерьер магазина, продавец из кофейного отдела закричала, что здесь нельзя фотографировать? Часом не спутала ли с музеем?

Книжные магазины. В этот приезд я день за днем посещала "Библио-Глобус", что на Мясницкой, и "Москву" на Тверской. Открою секрет: проведывала свою книжку "Старый муж", только что вышедшую в Москве и продающуюся в двух указанных магазинах. Огромных, с бесчисленными отделами и отсеками, заполненными новейшими и завлекательными книгами, с деловито праздничной атмосферой, создаваемой яркими, привлекательными обложками, а также людьми, снующими от стеллажа к стеллажу, от полки к полке. Книг ныне — что песка в море. Чего только нет в этом почти "вавилонском" смешении! Витрина с кулинарными и поваренными книгами продолжается художественными изданиями, альбомами Эрмитажа и Музея Орсе. Стеллаж с лирикой Пушкина, Лермонтова, Набокова находит место и для Ларисы Рубальской. У природы нет плохой погоды...

Выставки и музеи. Я посетила несколько интересных современных выставок, но самое сильное впечатление произвела на меня Третьяковка. Снова обошла всю ее экспозицию, зал за залом. Хороша! Какие необыкновенные портреты! В Третьяковке почти нет натюрмортов, зато сколько пейзажей, и каких! Обратила внимание на то, как любят русские художники изображать детей, особенно мальчиков, "русских мальчиков", описанных и прославленных Достоевским... Пожалела, что из залов древнерусской живописи вынесена Владимирская Богоматерь. Сейчас она находится в Храме при музее. Народу в будний день в Третьяковке немного. Очень хороши экскурсии с детьми, экскурсоводы замечательные, дети слушают их с открытыми ртами. Порадовалась и одной семейной группе, где папа (бородатый порывистый чудак, скорей всего, художник) рассказывал двум своим и двум соседским малышам о Боярыне Морозовой...

Остановлюсь. Немного расскажу о своих "визитах".

В гостях у Елены Цезаревны Чуковской

И снова о репинском портрете

(Хозяйка квартиры на Тверской, как обычно, раскладывает передо мной несколько новых книг. Я беру в руки одну из них)

— "Неистовый Корней". Какая роскошная книга-альбом!

— Эта книга создана по материалам выставки Корнея Чуковского, организованной к его 125-летию Литературным музеем. В 2007 году был двойной юбилей: 100 лет Лидии Корнеевне Чуковской и 125 лет Корнею Ивановичу. И вот Литературный музей устроил большую выставку, в пяти залах, по материалам архива Чуковского, который тогда еще был у меня; по окончании выставки я стала их угововаривать издать хотя бы каталог, чтобы материал не пропал. Думала, что ничего из этого не выйдет, прошло два года — и вот уже к своему юбилею — 75-летию Литературного музея — они издали этот альбом.

— Настоящая драгоценность. Какой у него тираж?

— 1000 экземпляров. Его раздавали съехавшимся на юбилей директорам музеев. Какая-то часть попала в магазины, но очень небольшая.

— Ого, сколько шаржей! Лицо что ли у вашего дедушки было такое — приспособленное для карикатур?

— Ну нет, он хорошо получался на фотографиях, да здесь не одни шаржы — есть и портреты.

— Вот как раз вижу репинский портрет Чуковского. Воз и ныне там? Портрет к вам не возвращается? Помнится, в прошлую встречу мы говорили, что он сейчас находится в Константиновском дворце в Петербурге. Когда-то он принадлежал Корнею Ивановичу, но потом был незаконно продан с зарубежной выставки, за границей попал в коллекцию Ростроповичей, потом был куплен российским меценатом и передан в Санкт-Петербург. Вы о своих правах не заявляли?

— Портрет в конце концов был честно куплен на аукционе.

— Но мы никого не обвиняем...

— Если обвинять, то Торгсин, продавший портрет за границу.

— Не хотите, чтобы его вернули?

— А куда?

— Копию — в Переделкино, оригинал — вам.

— Места нет.

— Отказываетесь?

— Наотрез. Наоборот, стараюсь все отдать.

Бесценный архив

— Елена Цезаревна, вы весь архив отдали?

— Весь, абсолютно.

— В РГАЛИ? (Российский государственный архив литературы и искусства)

— Мамин архив в РГАЛИ и в Российскую национальную библиотеку (С-Петербург), архив Корнея Ивановича в бывшую Ленинскую, ныне Российскую государственную библиотеку.

— А почему в разные места?

— В Ленинской библиотеке был очень хороший отдел рукописей, а потом там начался скандал, шесть раз менялся заведующий... Сейчас там открыли роскошный зал для рукописей, поставили компьютеры... Правда, сейчас я уже туда не хожу.

— Незачем — все отдали...

— Да, отдала. С плеч долой, хотя пока из сердца не вон.

— Ничего, что архивы Лидии Корнеевны и Корнея Ивановича будут "разрознены?"

— Это не страшно. Мать всегда себя считала ленинградкой. Пусть там будут ее "Софья Петровна" и "Записки об Анне Ахматовой".

Немного о "Софье Петровне"

— Вижу у вас на столе не известное мне издание "Софьи Петровны" Лидии Корнеевны Чуковской.

— Это редкая книга, издана тиражом 1000 экземпляров издательством "Правда Севера", при участии Ирины Пономаревой.

— Кто эта Ирина?

— Замечательная учительница. В Архангельске она провела уроки по "Софье Петровне" для своих учеников и прислала мне видеодиски. Меня они поразили. Позднее она за эти уроки получила премию и звание Учитель года. Она патронировала это издание, посылала издательству разные варианты обложки и в конце концов нашла этот вариант.

— Обложка в виде папки.

— В такой папке хранилась "Софья Петровна", все воспроизведено, даже написанное рукой Лидии Корнеевны название. Вообще повесть должна была выйти в 1962 году, одновременно с "Иваном Денисовичем" Солженицына. Она была принята в издательстве "Советский писатель". Были заказаны рисунки — вот они все здесь напечатаны.

До того они висели у мамы в комнате. Воспроизведены страницы маминой рукописи и письма читателей.

— Вот я вижу отклики Надежды Яковлевны Мандельштам, Корнея Ивановича Чуковского, Ильи Эренбурга.

— Очень интересно, как эту повесть воспринимали современники, — из тех, кто прочитал ее в рукописи; еще мы поместили здесь выборку из того, что сама Л.К.рассказывала о повести.

— Почему все время такая неудача? Почему книга не вышла в 1962 году? Только одна из написанных к тому времени "антисталинских", "лагерных" вещей прорвалась тогда к читателю — солженицынская. Увидели они свет только в Перестройку, почти через тридцать лет. Правда о Сталине, о его людоедском режиме ужасно медленно, с искусственными задержками приходила к читателям, к российскому обществу. Не в этом ли причина того, что до сих пор существует "миф" о Сталине, об его "мудром" руководстве...

— Да, тогда даже эта узкая "оттепельная" щелочка с выходом Хрущева "на Манеж" исчезла. Мамина повесть должна была выйти книгой в "Советском писателе" и в Новосибирске, в журнале "Сибирские огни", там была уже корректура.

— Через сколько же лет "Софья Петровна" была напечатана? Напомню читателям, что повесть отражала фантасмагорию сталинщины через историю простой женщины, чей сын попал под репрессивный каток.

— Написала ее мама в 1939 году, а издана в России она была через 50 лет, в 1988. Причем с Лидией Корнеевной договориться было совсем не просто. Первый раз "Софья Петровна" вышла в журнале "Нева" при следующих обстоятельствах. Я поехала в Ленинград на похороны писателя Пантелеева, автора "Республики Шкид". Было это в 1987 году. Там на похоронах я познакомилась с Самуилом Ароновичем Лурье, заведующим отделом прозы журнала "Нева".

— Сейчас он из "Невы" ушел и сотрудничает со "Звездой".

— Он сказал, что напечатает "Софью Петровну" — уже дул такой ветер. А когда они все сверстали, он позвонил и попросил маму заменить какое-то одно слово. И мама сказала: "Нет. Ждала 50 лет, подожду еще столько". И Лурье пробил это слово, повесть была опубликована. Потом "Нева" выхлопотала Лидии Корнеевне Госпремию за эту повесть. Там же впервые были напечатаны "Записки об Анне Ахматовой".

— В апреле журналу "Нева" исполняется 55 лет, в нашем журнале будет опубликовано интервью с ее редактором, эти ваши воспоминания очень кстати.

Кое-что о "Записках об Анне Ахматовой"

— Насколько я знаю, Лидия Корнеевна так и не увидела свою книгу об Ахматовой напечатанной в России.

— Только за границей. В России в 1989 году вышел первый том "Записок..." — и все.

— Я помню, как после смерти Л.К.в 1996 году, вы мучились с комментариями к третьему тому ее "Записок...".

— Да, с третьим томом я действительно мучилась. Лидия Корнеевна не принимала решения печатать "ташкентские страницы", не включала их в "Записки об Анне Ахматовой". Все это было сделано уже посмертно.

— Уже вами.

— Да, мной. А обвинения Лидии Корнеевне как раз идут по этой линии.

— Хотите взять на себя?

— Она эти записи сохранила, но решения печатать не принимала. Как с ними поступить, она не решила.

— Мне кажется, вы совершили мужественный поступок. Это драгоценное свидетельство. Было просто необходимо это свидетельство напечатать. А на всякий роток не накинешь платок.

— Я понимала этот выбор так: либо уничтожить, либо опубликовать.

— На мой взгляд, вы приняли верное решение. Лидия Корнеевна отвечала за каждое свое слово, даже написанное в дневнике. Люди, о которых она писала, тогда еще были живы... Вы скажете, что сейчас живы их родственники, но при такой логике мы до правды никогда не докопаемся... А людям нужна правда.

Об "Очаровании зла"

— Елена Цезаревна, вы телевизор смотрите? Видели в прошлом году фильм, вышедший к юбилею Ахматовой, где одна из героинь — Лидия Корнеевна?

— Такой писклявый карлик.

— Ну да, я уже высказывалась по этому поводу. Что вы скажете?

— Смешно. Если бы они хотели спародировать Л.К., но ведь нет, просто сделали из нее какую-то камеристку.

— Не поняли авторы, что масштаб личностей Ахматовой и Чуковской вполне соотносится... Ну да ладно, давайте поговорим о более свежем фильме. Любимый мною актер и талантливый режиссер Михаил Козаков сделал "Очарование зла". Фильм по непонятным — цензурным? — причинам четыре года пролежал на полке. Вот его показали. В нем мы увидели эмигрантский Париж и сталинскую Москву, Марину Цветаеву и Сергея Эфрона. Что вы обо всем этом думаете?

— Мне кажется, фильм очень неудачный. О Цветаевой и Эфроне масса материала, и он создателей захлестнул: в фильме все как-то уж очень поверхностно. Не получилось трагедии каждого в отдельности героя. "Что в тарелках?"²

— В тарелках маловато. Усилия ушли на другое — фильм вышел остроразвлекательный, хотя есть в нем, на мой взгляд, некоторые подлинные моменты, царапающие душу: сцены на Лубянке, "Верный руслан" Ежов с внешностью карлика-идиота, прекрасно сыгранная Козаковым-младшим трагическая роль агента...

— С моей точки зрения, ничего не получилось.

— Меня задело, как показана судьба Сергея Эфрона. По фильму (и при дальнейшем обсуждении фильма на канале "Культура" этот мотив муссировался) Эфрон встал на сторону Советов исключительно из-за денег. Но еще вопрос, был ли Эфрон платным агентом, и даже вообще агентом органов; это до сих пор не выяснено. Архивы закрыты. А Ариадна Сергеевна, дочь Цветаевой и Эфрона, пишет в письмах, что отец не брал за свою работу ни франка. И я ей верю.

— Да, я думаю, он не из-за денег пошел к ним. И семья Цветаевой действительно бедствовала. Такой, как он, мог пойти только за идею...

Спасибо Перестройке

— Елена Цезаревна, недавно громко прошел еще один сериал. Имею в виду "Школу". Видели? Не кажется ли вам, что показанное — это зеркало того, что происходит со страной?

— Я очень неподходящий персонаж для этого вопроса. Я вижу, что изменился общественный климат в стране, но сейчас больше уже ни за что не борюсь: сижу, уткнувшись в компьютер и читаю корректуры. Моей последней борьбой был наш суд.

— Вспоминаю один из наших с вами разговоров в 90-е. У вас хотели отобрать дачу-музей в писательском поселке Переделкино.

— Не хотели, а уже отбирали.

— И чем это кончилось?

— Кончилось тем, что я сломала позвоночник, — поэтому нас не выселили. Была общественная поддержка: горы писем со всех сторон. Но общественное мнение для чиновников ничего не значит.

— Кто же вам помог?

— Горбачев. Перестройка. Известие о его приходе я услышала в больнице, и с того времени все постепенно сошло на нет. Нас поддержал Фонд культуры во главе с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым. Помог ставший министром культуры Евгений Сидоров; он сделал музей филиалом Государственного Литературного музея. И это была последняя большая драка. С Перестройкой жить стало намного легче: все издания, за которые прежде приходилось биться, стали сами выходить.

— Вы не чувствуете, что этот период прошел? Что времена изменились? Впрочем, вы уже ответили на этот вопрос. Спасибо огромное!

Фото автора и Александра Марьина

Окончание следует

¹ Не стала изменять или убирать это место, хотя после недавних терактов 29 марта на станциях "Лубянка" и "Парк Культуры" писать о метро нужно было бы по-другому...

¹ Цитата из очерка Лидии Чуковской "Предсмертие", посвященного последним дням Марины Цветаевой (прим. И.Ч)