Русский исход

Русь слиняла в два дня. Самое большее ‒ в три… Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей… Что же, в сущности, произошло? Мы все шалили. Мы шалили под солнцем и на земле, не думая, что солнце видит и земля слушает. 

В.Розанов, «Апокалипсис нашего времени», 1918 г.

Зима вернулась c ночными морозами. Солнце, выглянув из-за бетонных коробок, брызнуло в окна весенними лучами. Снег заискрился. Черные пятна выступившей земли стали контрастнее. У песочницы в середине двора выгуливает собачку рыжая Ульяна с первого этажа. Голуби привычно пасутся у канализационного люка. Дети с рюкзаками шествуют в школу. Младшие с мамами торопятся в детский садик. Обычное утро подмосковной Балашихи.

Даже не верится, что рядом идет война, гибнут люди, еще недавно бывшие братьями, ставшие в одночасье для кого-то неонацистами. Приветствуя Крым, вернувшийся «в родную гавань», не сопротивляясь захвату Донбасса, мы дали карт-бланш на эту войну. Теперь она рядом, стучится в наш дом новостями из оставшегося живым Телеграма. В безмолвном телевизоре ‒ звук не включать(!), чтоб не сойти с ума от воинствующей пропаганды ‒ танки на поле увязают в грязи. Танки ‒ не трактора ‒ посевной не предвидится. Урожай соберем гробами двухсотого груза.

Утром я ехал в Москву. На станции толпились люди, переминались с ноги на ногу. Проходящие поезда всасывали толпу, но через минуту на платформе снова было столпотворение. Все торопились на работу. Только один человек никуда не спешил. Последний философ, склонив похмельную голову, тихо сидел на лавке среди суетного населения. Время от времени он вскидывался, озирался кругом, и с удивлением вопрошал: «Куда вы все?!»

Жизнь в электричке продолжалась по инерции. Равнодушные пассажиры пялились в девайсы, не замечая происходящего. Казалось, если начнется война, в их жизни мало что переменится. Ну, разве что окна заклеят крест-накрест. Я припомнил Пророка. Восемь лет назад, в ноябре 14-го года, он сидел напротив меня в таком же вагоне. Пророк утверждал, что Москва будет гореть, и зловоние от пожара распространится по всей России. Нынешнею Россию, говорил Пророк, постигнет участь Украины, что Россия делает с Украиной, то случится и с ней. Человек не выглядел бесноватым, не брызгал слюной, не размахивал руками, говорил уверенно, будто знал все наперед.

В Москве, как обычно, было сыро и холодно. Чахоточное солнце едва прорывалось сквозь тучи. К банкоматам тянулись очереди. Пустой Макдональдс на Пушкинской площади взирал на мир потухшими окнами. Суета улиц казалась бессмысленной. Поражала угрюмость блестящих «Лексусов» и «Мерседесов». В метро тусклый свет подземки освещал бледные лица, отражаясь в холодном мраморе бомбоубежища.

Волны исхода захлестнули аэропорты столицы. Выбраться из страны уже почти невозможно. Восемь лет летаргического сна обернулись страшным похмельем, кошмаром близкой катастрофы.

Хотелось спросить: Куда вы все?! Не вы ли желали этой войны? Не вы ли кричали «Крым наш!» и жаждали повторить? Куда вы теперь бежите? Ваша родина здесь! А повторить можно рядом, в поле, где танки. Вернетесь домой ветеранами. Героями груза 200, если не повезет.

Солнце пропало, стало темно. Холодные тучи шли строем над ледяными башнями Москва-Сити. Небо прорвало черным дождем со снегом. День не принес облегчения перепуганной столице. Москва не спит уже которую ночь. Город как будто ждет. Если прав был Пророк, ждать осталось недолго.