Победа — великое слово. Собственно, единственный праздник, который остался у бывшего советского народа. Настолько единственный, что его даже одно время полагали заменителем искомой государственной идеи. Все прочее обесчещено, оболгано, залито словесным поносом и сброшено в выгребную яму истории. Одни события, случившиеся до эпохи исторического материализма, были похерены при советской власти (ну, не все, Куликово поле или Бородино оставались), другие в — нынешнее демократическое время. Особенно революционные свершения и помощь братским народам. Но вот Победа в Великой Отечественной войне — дело особое. Святое дело. И, само собой, величали Победу и коммунисты, и антикоммунисты, и демократы с либералами, и консерваторы с церковниками. Все, можно сказать. Все? Нет, не все. Тут уже наметились покусительств. Началось с анекдота: “Зачем, папаша, празднуешь победу? Если бы потерпели поражение от Германии, то пил бы сейчас баварское пиво”. А закончилось накануне 60-летия Победы требованиями прибалтийских стран к правительству России признать День Победы началом советской оккупации и выплаты компенсации этим странам за ущерб. Бывшие диссиденты и правозащитники тоже все ближе подходят к идее, что лучше бы не было этой победы. Сталин, де, не только такой же, как Гитлер, но хуже его. И строй советский хуже.
Слава Богу, евреи с этим не соглашаются.
Да что там диссиденты, бывший мэр Москвы Гаврила Попов, по должности обязанный быть государственником, дал цикл статей к 60-летию Победы (в “Московском комсомольце”), в которых рассказывал, как советская солдатня грабила и мародерствовала в Германии. С упором на изнасилования немецких женщин. Перед 60-летием по американскому “Историческому каналу” (History Channel) прошел трехсерийный фильм “Восточный фронт”. Первая серия — о вторжении Вермахта в СССР. Построена на немецкой военной хронике Вохеншау. Чисто военная операция. Красиво въехали, танки, самолеты, машины, мотоциклы. Иногда пешим ходом. Никаких горящих изб и повешенных партизан. Нет, пару разрушений показали. Ну, война ведь, как без этого.
Зато вторая и третья серии — это набег чудовищных красных орд на беззащитную Германию. Вот уж где злодейства! Бессмысленные взрывы, пожары. Но особенно — изнасилования. Казалось, что сценарий писал Гаврила Попов. Правда, без кинокадров. Вроде как по соображениям самоцензуры: нельзя же, дети смотрят. Да и откуда взять хронику? Вохеншау насилия не снимал, так как туда не пускали немецких операторов. А советские операторы тоже не снимали, они в это время были заняты изнасилованиями. Так что ограничились рассказами обесчещенных немок. Вывод и в фильме, и Поповым делался простой как колумбово яйцо (без аллюзий): при Гитлере немецким женщинам было гораздо лучше, их никто не насиловал. Даже собственные мужья, ибо они были заняты: боролись с русскими насильниками. Да и немецким мужчинам — тоже было лучше при Гитлере. Тем, кто оказались не убитыми.
Ну что ж, какая-то правда в этом есть. Некоторая. Для немецких женщин, вполне возможно, что и лучше. Правда, вот только зверские бомбежки союзной авиации… Ну, так это только укрепляло уверенность в правоте дела фюрера. Ведь фюрер все как подавал? Он всегда боролся за мир во всем мире. Но, как фюрер германской нации, на первое место ставил интересы Германии и благо ее граждан. Что ж, законное дело. Мир с пониманием относился к чаяниям немецкого народа. Например, к воссоединению с Австрией. Потом — с судетскими немцами. Потом — к созданию дружественного протектората Богемии и Моравии. Мир это понимал правильно. Вон Чемберлен с Даладье в Мюнхен прилетали, руку фюреру жали, поздравляли и благодарили.
А вот Данциг заело. Польские экстремисты не давали воссоединиться Рейху с братским немецким населением исконно германского города Данцига. Польская военщина совершила налет на немецкую радиостанцию в Гляйвице, убила немецких работников. Фюрер начал справедливую акцию по пресечению бандитских вылазок гнусных поляков. И что же мир? Увы, на этот раз мир при подстрекательстве международного еврейства использовал эту акцию справедливости для развязывания агрессии против миролюбивой Германии (3 сентября 1939 г.). Германия вынуждена обороняться.
А тут над ее восточными границами навис чудовищный жидо-большевистский бандит. Хотел напасть на Германию с тыла. Вот и пришлось превентивно отбросить русского бандита к Москве и Волге. Правда, отдельные несознательные подданные фюрера могли бы спросить: ладно, сокрушили азиатского врага, пленили всю его армию в 4,5 миллиона, подошли к Москве, обезвредили сибирского казака. Что же вы, наш дорогой фюрер, оставили там нашу доблестную армию в жутких русских снегах и морозах на мучения и погибель? Вы же наш всеобщий отец, а германские солдаты — ваши дети. А может быть, наши бравые солдаты оказались под Москвой совсем с другой целью? С целью завоевать Россию? А не опасно ли это, не самоубийственная ли это затея? Наполеон тоже превентивно отбрасывал русских до Москвы… Кто-то про себя, может быть, и спрашивал обо всем этом. Про себя…
Итак, Германия защищает свою свободу и жизнь своих граждан. А враги обрушивают тысячи тонн смертоносного груза на немецкие мирные города, сеют смерть среди женщин, детей и стариков... Именно так представляла дело немецкая пропаганда. Немудрено, что немецкое население поддерживало выходца из народа, плоть от плоти его, своего любимого фюрера, защищающего уже не только законные интересы и благополучие всех немцев, но и саму их жизнь...
 |
Но до невероятных бомбежек, Москвы и Сталинграда было еще далеко, когда Гитлер уже проиграл войну. Он проиграл войну даже не в ноябре 1941 года, после начала зимнего контрнаступления русских, а еще раньше, 22 июня 1941 года. Даже — 1 сентября 1939, когда вторгся в Польшу, начав, таким образом, Вторую Мировую войну. Ибо Гитлер не смог бы долго, многими годами, выдерживать войну с Британией и помогавшей ей Америкой. Потому и двинулся на Россию: взять там сырье и тем лишить Англию уверенности в защите своего острова.
Пик его успеха — Мюнхен, Судеты и протекторат Богемии и Моравии (то есть — расчленение Чехословакии). Если бы на этом остановился, кто знает, может, и умер бы естественной смертью, да еще и в почете и уважении своего окружения.
Давайте поговорим о начале Победы. Она была заложена невероятным авантюризмом, непрофессионализмом и спесью бесноватого фюрера.
Началась Великая Отечественная война со следующего официального заявления германского правительства, которое посол Германии в СССР, граф Шуленбург зачитал Молотову уже после начала вторжения немецкий войск:
“Резюмируя вышесказанное (в нем много говорилось о том, что СССР вероломно готовит нападение на Германию, — идея, которую по какой-то наивности приписывают Виктору Суворову — В.Л.), правительство рейха в связи с этим заявляет, что Советское правительство, вопреки принятым им обязательствам:
1) не только продолжало, но и усилило свои попытки подорвать Германию и Европу;
2) проводило все более и более антигерманскую внешнюю политику;
3) сосредоточило все свои силы в готовности на границе с Германией. Тем самым Советское правительство разорвало свои договоры с Германией и собирается напасть на нее с тыла. В связи с этим фюрер приказал германским вооруженным силам противодействовать этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами”.
Приведя этот документ, Уильям Ширер в книге “Взлет и падение Третьего рейха”, пишет:
“Пожалуйста, не вступайте ни в какое обсуждение этого сообщения”,— предупреждал Риббентроп своего посла в конце телеграммы. Что мог сказать потрясенный и разочарованный Шуленбург, посвятивший лучшие годы своей жизни налаживанию германо-русских отношений и твердо знавший, что нападение на Советский Союз ничем не спровоцировано и не имеет оправдания? Вернувшись в Кремль перед самым рассветом, он ограничился прочтением немецкого заявления. Молотов, потрясенный, молча выслушал посла до конца и затем сказал: “Это война. Считаете ли вы, что мы это заслужили?”
Идея о превентивной защите миролюбивой Германии от ужасного СССР повторялась и повторялась, особенно в речи Гитлера в Рейхстаге 11 декабря 1941 года. Вот фрагмент из нее:
“Я не искал войны, а, напротив, делал все, чтобы ее избежать. Но я забыл бы свой долг и действовал бы против своей совести, если бы, несмотря на знание неизбежности военного столкновения [с Советским Союзом], не сделал отсюда одного-единственного возможного вывода. Считая Советскую Россию смертельнейшей опасностью не только для Германского рейха, но и для всей Европы, я решил всего за несколько дней до этого столкновения дать сигнал к наступлению. Сегодня имеются поистине неоспоримые и аутентичные материалы, подтверждающие факт наличия у русских намерения осуществить нападение на нас. Точно так же нам известен и момент, когда это нападение должно было произойти. Учитывая осознанную нами во всем ее объеме только ныне огромную опасность, могу лишь возблагодарить Господа нашего, вразумившего меня в нужный час и давшего мне силу сделать то, что должно было сделать”. (В кн. “Откровения и признания”. Сб. документов, Смоленск, 2000, с. 131).
Нападение на СССР было началом конца Третьего Рейха. Из экономии места не буду приводить множества документов, из коих наиболее показательными являются доклады генерала Томаса, начальника военно-экономического штаба ОКВ, который все время подчеркивал, что Германия не имеет собственных ресурсов для ведения затяжных войн и не имеет валюты, чтобы покупать сырье (особенно он напирал на нефть, медную руду, каучук), и потому нужно срочно захватить все это у других. Притом — быстро, ибо медленно не получится. Бывший начальник генштаба Вермахта Бек полагал, что Германия не выдержит ни войны на два фронта, ни затяжной войны даже с одним фронтом.
Имеется меморандум группы немецких экономистов, которые с цифрами в руках доказали, что при таком диком росте военного производства, какое имелось в Германии в предвоенные годы, ее экономика окончательно развалится к 1945 году. С 1933 по 1939 год военное производство выросло в 12 (!) раз, а потом еще в пять раз, то есть всего в 60 (!!!) раз (см. Банкротство стратегии германского фашизма, Сб. документов, М., 1973, т.2, с.311 и далее).
Поразительное предсказание! Именно этот меморандум, помимо общих расово-теоретических воззрений о неполноценности славян и вредоносности евреев, и решение Гитлера быстро напасть на СССР, совершенно безотносительно к будущим планам Сталина. Поэтому когда ему совали записки Бека, выкладки Томаса и предостережения Гальдера о неготовности Германии к большой войне, он вопил, что, дескать, генералы не владеют той полнотой информации, которая есть у него, и ему лучше знать, когда и как осуществлять свою великую миссию построения Тысячелетнего Рейха.
Мысль о том, что, в конечном счете, исход войны решило экономическое соотношение между воюющими сторонами, отлично понимал Сталин. Приведу яркое место из воспоминаний Штеменко С.М. (Генеральный штаб в годы войны. — М., 1989. cc. 557-559):
И. В.Сталин вдруг спросил:
“ — А как думает молодой начальник Генерального штаба, почему мы разбили фашистскую Германию и принудили ее капитулировать?
…Оправившись от неожиданности, я подумал, что лучше всего изложить Сталину его собственную речь перед избирателями, произнесенную накануне выборов в Верховный Совет СССР 9 февраля 1946 г. Я сформулировал положение о том, что война показала жизнеспособность общественного и государственного строя СССР и его большую устойчивость. Наш общественный строй был прочен потому именно, что являлся подлинно народным строем, выросшим из недр народа и пользующимся его могучей поддержкой… Говорил о промышленной базе, созданной за годы пятилеток, о колхозном хозяйстве, о том, что социализм создал необходимые материальные возможности для отпора сильному врагу. В заключение сказал о высоких боевых качествах нашей армии, о выдающемся искусстве советских военачальников и полководцев.
Терпеливо выслушав меня до конца, И.В.Сталин заметил:
— Все, что вы сказали, верно и важно, но не исчерпывает всего объема вопроса. Какая у нас была самая большая численность армии во время войны?
— Одиннадцать миллионов человек с небольшим.
— А какой это будет процент к численности населения?
— Быстро прикинув в уме численность перед войной населения — 194 млн., я ответил: около 6 процентов.
— Правильно. Но это опять-таки не все. Нужно учесть и наши потери в вооруженных силах, потому что убитые и погибшие от ран бойцы и командиры тоже входили в численность армии…
Учли и это.
— А теперь, — продолжал Сталин, — давайте подсчитаем, как обстояло дело у Гитлера, имевшего с потерями более чем 13-миллионную армию при численности населения в 80 миллионов человек.
Подсчитали. Оказалось — больше 16 процентов.
— Такой высокий процент мобилизации — это или незнание объективных закономерностей ведения войны, или авантюризм. Скорее, последнее, — заключил Сталин. — Опыт истории, общие законы ведения войны учат, что ни одно государство не выдержит столь большого напряжения: некому будет работать на заводах и фабриках, растить хлеб, обеспечивать народ и снабжать армию всем необходимым. Гитлеровский генералитет, воспитанный на догмах Клаузевица и Мольтке, не мог или не хотел понять этого. В результате гитлеровцы надорвали свою страну. И это несмотря на то, что в Германии работали сотни тысяч людей, вывезенных из других стран…
Немецкие правители дважды ввергали Германию в войну и оба раза терпели поражение, — продолжал Сталин, шагая по балкону. — Подрыв жизнеспособности страны в первой и второй мировых войнах был одной из причин их краха… А какой, между прочим, процент населения был призван кайзером в первую мировую войну, не помните?
Все промолчали. Сталин отправился в комнату и через несколько минут вышел с какой-то книгой. Он полистал ее, нашел нужное место и сказал;
— Вот, девятнадцать с половиной процентов населения, которое составляло в 1918 году 67 миллионов 800 тысяч.
Он захлопнул книгу и, снова обратившись ко мне, сказал:
— На Гитлера работали сотни тысяч людей, вывезенных в Германию и превращенных, по существу, в рабов. И все-таки он не смог в достатке обеспечить свою армию. А наш народ сделал невозможное, совершил великий подвиг”.
Битва над Англией оказалась проигранной еще летом 1940 года: англичане имели радары и соединенные с зенитками электронно-вычислительные машины (прообразы современных компьютеров). Радары также позволяли с земли управлять истребителями, так что те лупили немецкие самолеты в хвост и в гриву. При превосходстве англичан на море Гитлеру и думать нечего было соваться со своим “Зее леве” на Британские острова. Гитлер справедливо усматривал сопротивляемость Англии в надеждах ее политиков на то, что Сталин, в конце концов, окажется на их стороне. Вот тут Гитлер и решил, что для окончательного сокрушения Англии нужны все ресурсы России, а не только те, которые Сталин и так посылал в качестве обмена по торговым операциям. Мысль о том, что Англию можно поставить на колени только после покорения России, он высказывал многократно. Приняв решение о скором нападении на СССР, Гитлер пишет Муссолини: “Я скажу тебе еще одну вещь, Дуче. Впервые с тех пор, как передо мной встала необходимость принять это трудное решение, я чувствую себя внутренне свободным. Сотрудничество с Советским Союзом я рассматривал как измену самому себе, моим идеям, моим прежним обязательствам. Теперь я счастлив, что свободен от этих внутренних терзаний” (Аллан Буллок. “Гитлер и Сталин”, Смоленск, 1994, т.2, с.326)
На совещании в ставке вермахта 9 января 1941 года Гитлер уже совсем ясно говорил: “Англичан поддерживает надежда на возможность вмешательства русских. Они лишь тогда откажутся от сопротивления, когда будет разгромлена эта их последняя континентальная надежда” (Банкротство стратегии... т.2, с.93).
Сменивший Бека начальник генштаба Вермахта Гальдер тоже полагал, что затяжная война — это конец Гитлеру. В своих известных дневниках он каждый месяц, а то и каждые две недели подводит итоги потерям германских войск — и они, эти итоги, очень неутешительны. 12 процентов от численного состава после месяца боев. 15 процентов — после полутора месяцев. 20 — после двух, 25 — после 2,5. Потом 30, 40....
Как раз в самые опасные для Москвы октябрьские дни Гальдер, катаясь на лошади, упал с нее и вывихнул сустав (10 октября 1941 года), посему не мог делать свои ежедневные дневниковые записи. А когда сумел писать (3 ноября), то написал:
“Группа армий “Центр” подтягивает 2-ю армию (усиленную подвижными соединениями) на Курск, чтобы в дальнейшем развить наступление на Воронеж. Однако это лишь в теории. На самом же деле войска завязли в грязи и должны быть довольны тем, что им удается с помощью тягачей кое-как обеспечить подвоз продовольствия.
Танковая армия Гудериана медленно и с трудом продвигаясь, подошла к Туле.
9-й армии после тяжелых боев удалось стабилизировать положение в районе Калинина и создать достаточно сильную оборону на своем северном фланге”.
Обратите внимание: это написано до начала зимнего контрнаступления русских под Москвой. А, тем не менее: “должны быть довольны тем, что им удается с помощью тягачей кое-как обеспечить подвоз продовольствия”.
И говорится уже не о наступлении на Москву, а о том, что “удалось стабилизировать положение в районе Калинина и создать достаточно сильную оборону”. Уже оборона подается как успех! И это только к 3 ноября 1941 года! Уж какое тут взятие Москвы!
Но и при предположении, что Москва пала, ничего фатального не произошло бы. Даже в чисто символическом плане. Да, столица. Плохо. Но Москва была в руках поляков в 1612 году и в руках Наполеона ровно через 200 лет. Чем кончилось?
Даже если предположить, что были бы потеряны Майкоп, Баку и Грозный, то нефть имелась в огромных количествах в Тюменской области (помимо Татарии). Ее начали бы разрабатывать раньше, чем это произошло на самом деле. И вопрос был бы решен.
Гальдер, Типпельскирх, Манштейн, Гудериан и многие другие со все растущим беспокойством отмечали, что русская армия получает все больше и больше оружия. Особенно — танков, самолетов и артиллерии. И все лучшего, чем у немцев, качества. На Востоке разворачивалась грандиозная промышленная база.
А ведь мы совершенно не рассматриваем второй фронт. Сначала в Африке. Потом в Италии, а еще позже — в Нормандии. Не рассматриваем американский ленд-лиз. И не рассматриваем ужасающие удары союзной авиации по немецким заводам и городам. Берлин, Кельн, Майн, Дюссельдорф, Франкфурт, Гамбург, Ганновер и (многократно) Дрезден и десятки городов мельче постепенно превращались в груду развалин. Наконец, не рассматриваем партизанское движение. Какой уж там захват Москвы и, тем более, бомбежки Урала. Возможности немецкой авиации наглядно проявились при попытках снабжать окруженную 6-ю армию Паулюса под Сталинградом по воздуху. Вместо обещанных 700 тонн грузов Геринг, этот Тартарен из Тараскона, сумел обеспечить только 100. И это в то время, когда немецкие аэродромы были близко от места доставки.
В общем — Гитлер редкий в истории тип авантюриста, который упивался собственными речами и принимал восторг и поклонение толпы внимающих ему фанатиков за свою власть над миром. Что было бы, если бы эта власть осуществилась — хорошо известно. Но все-таки приведу одно место из секретного документа того времени, раздел которого называется “К вопросу о будущем обращении с русским населением”:
“Абель (профессор “расовых наук” — В.Л.) видел только следующие возможности решения проблемы: или полное уничтожение русского народа, или онемечивание той его части, которая имеет явные признаки нордической расы. Эти очень серьезные положения Абеля заслуживают большого внимания. Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве. Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается скорей всего в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их. Только если эта проблема будет рассматриваться с биологической, в особенности с расово-биологической, точки зрения и, если в соответствии с этим будет проводиться немецкая политика в восточных районах, появится возможность устранить опасность, которую представляет для нас русский народ”.
(Замечания и предложения по генеральному плану “Ост” рейхсфюрера войск СС (Гиммлера). В кн. “Банкротство стратегии германского фашизма” т.2, с. 36-37).
Наиболее толковые нацисты понимали, что после 1939 года, тем более после 1941 уже ничто не спасет Германию от тотального разгрома. Лучше всего этот тезис пояснить на примере мемуаров молодого Вальтера Шелленберга (он умер в 1952 году в возрасте 51 года), руководителя YI управления Главного Имперского управления имперской безопасности (РСХА), занимавшегося сбором информации за границей и контрразведкой (в нем служил Штирлиц). Шелленберг очень подробно рассказывает, как он пришел к мысли о необходимости ведения переговоров о мире (чтобы избегнуть грядущего неизбежного краха) не когда-нибудь, а на пике территориальных завоеваний Германии — в августе 1942 года. Приведу важное место из книги Шелленберга “Лабиринт” (глава “Планы заключения мира”)...
окончание следует
Добавить комментарий