Воображаемые беседы c мудрецами: Уильям Сомерсет Моэм 

Uilyam_Somerset_Moem.jpg

Недавно наш друг, независимый журналист М. Михайлов, вдруг загрустил, удрученный быстротекущим временем и маячащей на горизонте старостью, а потому решил выяснить, как воспринимал возрастные изменения его любимый писатель С. Моэм.

25 января 1874 года родился Уильям Сомерсет Моэм – британский писатель, один из самых преуспевающих прозаиков и драматургов прошлого века, автор 78 книг, агент британской разведки.

О старости

«Старость - самая неожиданная вещь на свете, потому что стариком вдруг  оказывается юноша и видит, как на него обрушивается все то, над чем он  смеялся, и что, по его мнению, никогда не должно было его коснуться».

Рамон Гомес де ла Серна

М. – Уважаемый мистер Моэм, Вы прожили долгую жизнь – что Вы думаете о старости: есть ли у этой поры жизни человека хоть что-нибудь приятное?

С. М. – Главное преимущество старости – духовная свобода. Наверное, это не в последнюю очередь объясняется безразличием, с которым в старости относишься ко многому из того, что в расцвете сил представлялось важным. И пусть наслаждения теряют былую остроту, зато и горе переносится не так мучительно.

М. – Есть и другие преимущества?

С. М. – Другое преимущество заключается в том, что старость освобождает от зависти, ненавистничества и злости. Пожалуй, я никому не завидую. Я не зарыл в землю таланты, которыми меня одарила природа, и не завидую тем, кого она одарила щедрее; я знал успех, большой успех, и не завидую чужому успеху. Я вполне готов освободить ту небольшую нишу, которую так долго занимал, и отдать ее другому.

М. – Думаю, это тоже проявление духовной свободы. От еще чего освобождает возраст? 

С. М. – Мне теперь безразлично, что думают обо мне. Нравлюсь – хорошо, нет – так нет. Если я нравлюсь людям – мне приятно, если нет – меня это ничуть не трогает. Я давно заметил, что у определенного рода людей я вызываю неприязнь; это в порядке вещей, всем мил не будешь, и их недоброжелательство меня скорее занимает, чем обескураживает.

 Мне лишь любопытно, чем вызван их антагонизм.

М. – Это равнодушие к чужому мнению распространяется и на Ваши произведения?

С. М. – Безразлично мне и мнение о моих книгах. В общем и целом, я осуществил все свои замыслы, ну, а там будь что будет. Я никогда не жаждал такого шумного успеха, каким пользуются некоторые писатели и который многие из нас в простоте душевной принимают за славу, и не раз жалел, что не взял псевдоним – лишнее внимание только помеха.

М. – Значит, и в преклонном возрасте есть свои плюсы?

С. М. – Само собой разумеется, в старости не пожить в свое удовольствие, если нет ни здоровья, ни денег. Причем не обязательно больших денег – старикам не так много нужно. Дорого обходятся пороки, в старости же сохранять добродетель не трудно. А вот быть бедным в старости плохо; ради самых насущных своих потребностей прибегать к чужой помощи еще хуже.

М. – Ну, Вы – человек богатый, у Вас таких проблем не было.

С. М. – Кто скажет, что тебя ждет через год, через два года? Я успел пожить в роскоши, о которой можно только мечтать. И теперь мне вполне достаточно двух комнат, трехразового питания и возможности пользоваться хорошей библиотекой.

М. – Да, это необходимо и достаточно. Говорят, что с возрастом возникает проблема общения.

С. М. – Стариков выносят с трудом, поэтому надо вести себя крайне осмотрительно. Стараться никому не быть в тягость. Не навязывать своего общества молодым. Старику надлежит проводить время среди своих сверстников, и если он получает от этого удовольствие, значит, ему очень повезло. 

М. – Вы хотите сказать, что далеко не всегда общество ровесников радует?

С. М. – Дураки в старости не умнеют, а старый дурак куда зануднее молодого. Не знаю, кто невыносимее – те старики, которые отказываются считаться с возрастом и ведут себя с тошнотворной игривостью, или же те, которые завязли в давно прошедшем времени и брюзжат на мир, который не завяз там вкупе с ними. 

М. – Да, компания не из приятных.

С. М. – Что и говорить, перспективы у стариков не слишком привлекательные: молодые избегают их общества, а в обществе сверстников им скучно. Им не остается ничего другого, как довольствоваться собственным обществом, и мне это на руку: собственное общество мне никогда не надоедало. Теперь, когда я вынужден все чаще пребывать в одиночестве, оно меня все больше радует.

М. – Конечно, Вы – человек творческий, Вам не надо придумывать, чем себя занять. Даже в преклонном возрасте Вы продолжали постоянно работать, даже написали три романа. А если человек оставил службу, которой отдал всю жизнь, и не имеет каких-то других любимых занятий, ему довольно тяжело. Может ли чтение скрасить его досуг, как Вы думаете?

С. М. – Старость много отнимает – того трепета, с каким впервые читал шедевры мировой литературы, уже не испытываешь – чего не вернешь, того не вернешь. Я прочитал все великие романы по два-три раза и уже не получаю от них прежнего удовольствия. Современные же писатели не вызывают у меня интереса, и не знаю, что бы я делал, если бы не бесчисленные детективы, которые помогают не без приятности коротать время, а по прочтении тут же улетучиваются из головы.

М. – Далеко не каждый интеллигентный человек так легко признался бы в любви к детективам – это считается признаком вульгарного вкуса. Наши интеллектуалы предпочитают щеголять знанием новинок во всех областях литературы и искусства.

С. М. – Я никогда не испытывал желания прочесть книгу о далеких от моих интересов материях, и по сей день не могу заставить себя прочесть занимательную, равно как и познавательную книгу о людях или странах, мало что для меня значащих. Я с наслаждением читаю поэтов, которых читал в юности, и с интересом – современных поэтов.

М. – Чем еще можно заполнить свой досуг в этом возрасте?

С. М. – Есть один предмет, ничуть не менее увлекательный для меня, чем прежде, – это философия, но не философия отвлеченных аргументов и скучнейшей терминологии – “Бесплодно слово философа, если оно не врачует людские страдания”, – а философия, которая пытается найти ответ на вопросы, встающие перед каждым из нас. В конечном счете лишь они (философы) и древнегреческие трагики говорят о самом для нас важном. Они возвышают и умиротворяют.

М. – Правда ли, что с возрастом человек несколько устает от жизни, даже самой успешной и благополучной?

С. М. – Выпадают дни, когда меня не покидает чувство, что в моей жизни все повторялось уже слишком много раз: не счесть, скольких людей я знал, сколько книг прочел, сколько картин, церквей, особняков перевидал, сколько музыки переслушал.

М. – А хотели бы Вы прожить жизнь сначала?

С. М. – В общем и целом, я прожил жизнь неплохо, лучше многих, но повторять ее нет смысла. Это все равно, что перечитывать уже раз читаный детектив – такое же праздное времяпрепровождение.

М. – Многие люди с возрастом становятся очень набожными. А что думаете Вы по этому поводу?

С. М. – Я не знаю, есть Бог или его нет. Ни одно из тех доказательств, которые когда-либо приводились, чтобы обосновать его существование, меня не убедило, а вера должна покоиться, как некогда сказал Эпикур, на непосредственном ощущении.

М. – Трудно не согласиться с Эпикуром. Однако люди в загробной жизни боятся наказания за земные грехи. На что Вы надеетесь?

С. М. – Могу сказать одно: что бы ни говорили об этом философы, теологи или мистики, меня они не убедили. Но если Бог есть и его заботят людские дела, в таком случае у него должно достать здравого смысла отнестись к ним с той же снисходительностью, с какой разумный человек относится к людским слабостям.

На этой обнадеживающей ноте закончилась беседа с замечательным писателем.