В отделение скорой помощи городской больницы поступила женщина с тяжёлыми ожогами лица, шеи и груди, проникающими в лёгкие. Её лицо представляло собой одну сплошную кроваво-красную маску. Женщина тяжело дышала, вернее, хрипела. Она была ещё жива, но сознание её быстро угасало. Вокруг неё хлопотали врачи и медсёстры с капельницей, мазями и обезболивающими инъекциями. Из районного отделения полиции приехал следователь. Воспользовавшись тем, что женщина была в сознании, он попросил у дежурного врача разрешения задать ей вопрос, важный для раскрытия преступления. Врач разрешил, понимая, что женщину эту невозможно будет спасти и она, скорее всего, обречена.
– Как всё произошло? Кто это сделал с вами и почему, за что? – спросил следователь.
Женщина услышала его, открыла страшную щель обожженного рта и прохрипела:
– Это он, он…
– Кто, кто он? – следователь наклонился над ней, надеясь услышать имя или хотя бы приметы преступника. Но женщина больше ничего не смогла сказать и потеряла сознание. Через несколько часов она скончалась…Полученные ею ожоги лёгких были несовместимы с жизнью.
***
Как нынче говорят с осторожной политкорректностью, сорокалетняя Джойс Уильямс была афроамериканкой (или попросту чернокожей). Среди чернокожих женщин встречаются красавицы, но Джойс не была ни красивой, ни уродливой, ни слишком тёмной и ни цвета кофе – скорее, светло-коричневой. Средний рост, непослушная копна вьющихся мелким бесом волос, с белой прядью ранней седины, которую она берегла и специально не закрашивала, так как кто-то из коллег мужского пола высказал мнение, что эта прядь придаёт ей кокетливой женственности и одновременно весомости, соответствующей её статусу и должности. А работала Джойс заведующей одним из филиалов Бруклинской публичной библиотеки. Не такая уж большая начальница, но всё же начальство, которое сотрудники, находившиеся в её подчинении, были обязаны не то, чтобы любить, но уважать и исполнять её просьбы и приказания. В общем, с карьерой у Джойс было всё в порядке: выше заведующей районной библиотекой она и не метила, так как не страдала излишней амбициозностью и должностью своей была вполне довольна.
Но вот с личной жизнью у Джойс не сложилось. Ни в старших классах средней школы, ни в колледже, ни в Высшей школе, где она получила степень Магистра по информатике и библиотечному делу, ни среди коллег, ни среди друзей-приятелей. Правда, когда-то, в ранней молодости, у Джойс была одна быстротечная, вроде взаимная любовь, которая привела к потере девственности; на том дело и кончилось. В итоге Джойс долгие годы страдала от одиночества, мечтала завести семью, детей или хотя бы бой-френда, словом, обрести обычное женское счастье. Она усердно старалась понравиться мужскому полу: покупала модную одежду в магазине Мэйсис, нещадно «истязала» своё тело в спортзале, а свои кудри – у парикмахера, пытаясь их выпрямить и как-то подравнять и уложить. С молодыми и хорошенькими сотрудницами она была несколько строга, но, в общем, справедлива, так как характер имела невредный. А когда обращалась к мужчинам, становилась мягкой, как свежевыпеченный хлеб, не в меру улыбчивой и всё прощающей, словно хотела сказать: вот она я какая – милая, добрая и симпатичная, любите меня, я заслуживаю любви. Но, увы, ничего не помогало. Её будто заклинило на любовном невезении, пока однажды в библиотеке не появился новый сотрудник, тридцатипятилетний уборщик пуэрториканского происхождения, красавчик Хозе Санчес. Хозе был переведён в библиотеку к Джойс из соседней библиотеки, где в чём-то провинился. Злые языки поговаривали, что он попросту по-глупому проворовался на какой-то мелочи: тащил домой то ли туалетную бумагу, то ли моющие средства, и был пойман с поличным. В результате заработал плохую характеристику и его перевели в другую библиотеку с четырёхмесячным испытательным сроком. Выдержит – останется на городской работе со всеми причитающимися льготами и бенефитами, не выдержит – будет уволен. Получит «волчий билет». И попробуй тогда устройся на хорошую работу.
Мало того, что Хозе был нечист на руку, он еще и славился дурным, взрывным характером. На работе вечно ссорился с сотрудниками, только что не дрался. А вне библиотеки распускал кулаки. Имел несколько приводов в полицию, но каждый раз его почему-то отпускали домой за отсутствием состава преступления. Почему драки сходили ему с рук? Очень просто: попав в полицейский участок, он умел улыбнуться белозубой улыбкой кому надо. Вот такой был «ласковый зверь».
Другие злые языки добавляли, что перед переводом в библиотеку к Джойс он нагрубил начальству, когда оное распекало его за леность и халатное отношение к работе. Словом, Хозе был далеко не подарок, но уволить плохого работника, члена профсоюза, к тому же принадлежащего к этническому пуэрториканскому меньшинству, в нашем славном демократическом штате Нью-Йорк и городе Бруклине – дело сложное и тонкое, требующее осторожной многоступенчатой процедуры. Хозе всё это знал и, естественно, использовал либерально-демократическую структуру кадровой политики публичной библиотеки на всю катушку. К тому же, как мы уже отметили ранее, Хозе отличался весьма привлекательной внешностью, и многие женщины (как испаноязычные, так белые и чернокожие) падали жертвой его латиноамериканской красоты. Хозе щедро раздаривал свою любовь юным девам и зрелым дамам в свободное от работы (и не только) время, невзирая на то, что был давно и прочно женатым и отцом троих детей.
Его жена, Тереза, работала клерком в одном из филиалов (семейственность была характерным явлением для такой удобной и щедрой кормушки, как Бруклинская библиотека), и, естественно, слухи о мужниной неверности быстро достигали её ушей. Первые годы Тереза переживала, возмущалась, устраивала мужу сцены ревности с истериками и битьем посуды. Сцены эти чаще всего заканчивались для неё фингалами под глазами и другими телесными повреждениями вплоть до сотрясения мозга, так как взрывной характер Хозе и его тяжелая рука проявляли себя по отношению к ревнивой жене без снисхождения. Тереза даже несколько раз заявляла на мужа в полицию, но потом смягчалась и забирала назад свои заявления. Всё же, видимо, она продолжала его любить – по принципу – любовь зла… К тому же они с мужем наплодили троих детей, которых трудно было поднимать на одну жалкую зарплату клерка. В общем, Тереза в итоге смирилась со своей нелегкой долей постоянно обманутой жены и больше не возникала, приняв горькую мораль разгульного мужа как безысходную данность, которая сводилась к краткому выводу: раз ты вышла за меня замуж, работай, веди домашнее хозяйство, расти детей и терпи. Принимай меня таким, какой я есть, ибо меняться я не собираюсь. А хочешь разводиться, пожалуйста, разводись, только весомые алименты ты с моей зарплаты уборщика не получишь и друга сердечного вряд ли найдёшь. Кому ты нужна-то с тремя детьми?
Прежде чем Хозе появился в библиотеке Джойс, туда прибыли его документы с характеристикой, в которой чётко были изложены рабочие и личные качества уборщика (в основном – негатив) и цель его перевода – испытательный срок.
«Ну, вот опять мне подсунули проблемного сотрудника! Как будто у меня исправительное учреждение, а не районная библиотека, которую я, кстати сказать, содержу в образцовом порядке», – с тоской подумала Джойс. Но такова была воля высшего начальства, решения которого, если ты хочешь быть на хорошем счету, не оспаривай, а выполняй, причем лучше, если это делается с готовностью и даже показным энтузиазмом. Джойс была опытной заведующей библиотекой и начальству не перечила. Получив характеристику и прочие бумаги Хозе, она вызвала к себе в кабинет свою помощницу и заместительницу китаянку Мэй Линь. В таком тонком и серьёзном деле, как прохождение испытательного срока младшим персоналом, требовалась поддержка умной и осторожной Мэй.
– Ну, что скажешь, Мэй? Опять нам подсунули проблемного работничка для перевоспитания! Характеристика у него весьма скверная. Бездельник и грубиян. На вот, почитай! – и протянула Мэй документ.
Рассудительная Мэй прочитала бумагу и пожала плечами:
– Посмотрим! Может, не так страшен чёрт, как его малюют. А если у тебя возникнут с этим Санчесом проблемы, ты же знаешь, что можешь на меня всегда рассчитывать. Я тебя во всём поддержу.
– Спасибо, Мэй. Я не первый год тебя знаю, поэтому с тобой делюсь. Мы же не только коллеги, но стали подругами. – И в подтверждение своих слов Джойс обняла Мэй.
***
Хозе перепугался не на шутку. Он понимал, что, если хочет сохранить городскую работу, на сей раз надо как-то перестроиться на более серьёзный лад. Лафа безделья и разгильдяйства закончилась. Хотя бы четыре месяца нужно продержаться, продемонстрировать рвение к работе и выполнять все указания будущей начальницы. По своим каналам он навёл справки о Джойс и узнал, что она одинокая, некрасивая, хоть и строгая, но не вредная и имеет очевидную слабину, а именно, мягкосердечие и симпатию к мужскому полу. «Вот за эту соломинку надо ухватиться… Посмотрим, разберёмся, мне не впервой…», – рассудил Хозе и пригладил маленькие усики а-ля Кларк Гейбл в фильме «Унесённые ветром».
В свой первый рабочий день уборщик явился в библиотеку загодя, чистенький, свежевыбритый. Подровнял усы, даже патлы длинные укоротил в парикмахерской и слегка надушился недешёвым мужским одеколоном. Потратился для такого жизненно важного дела. Ключей от новой библиотеки и парковки у него пока не было, поэтому ему пришлось припарковать машину на улице и немного подождать перед дверью, пока придёт кто-либо из сотрудников. Где-то в полдесятого одна за другой стали подходить клерки и библиотекари. Хозе их встречал ослепительной улыбкой и радушным приветствием: «Доброе утро, мисс! Я – Хозе Санчес, ваш новый уборщик». Женщины, очарованные его безукоризненной вежливостью и мужским обаянием, улыбались в ответ. Мэй показала ему его рабочую комнату-закуток и кухню, предложила выпить кофе или чаю, ознакомиться с библиотечным зданием и подождать Джойс для дальнейших указаний.
Джойс приехала на работу перед самым ланчем, так как утром у неё было собрание в Центральной библиотеке, очередная обязательная говорильня. Она сразу прошла в свой кабинет, сняла пальто и села было за компьютер просмотреть электронную почту, как в дверь постучала Мэй и напомнила ей, что явился уборщик Хозе Санчес и ждёт её распоряжений.
– Ах, да! Санчес. О Господи! Я совсем забыла. Эти бесконечные собрания вышибают меня из привычного ритма. Попроси его зайти ко мне в кабинет. Похоже, мой ланч откладывается на неопределённое время, – не успела сказать Джойс, как в дверях её кабинета возник Хозе – во всей своей почти голливудской мужественной красоте.
Джойс была наслышана о его яркой внешности и любовных «подвигах», но видела Хозе впервые. И действительность превзошла её ожидания. «Уборщик! Да ему бы в Голливуде сниматься с такой внешностью! Какое несправедливое несоответствие внешнего облика и места в социуме!» – пронеслось в её голове.
– Добрый день! Садитесь, мистер Санчес! Поговорим.
– Спасибо, мисс Уильямс! К чему такие формальности? Называйте меня Хозе. На прежнем месте меня все называли просто по имени.
– Хорошо, Хозе, если вам так будет угодно. Но меня, пожалуйста, называйте мисс Уильямс. Я не терплю фамильярности.
– Конечно, мисс Уильямс! Я даже и подумать не смел назвать вас Джойс. И правда. Кто вы и кто я? – вроде бы нарочито почтительно, даже угодливо, пробормотал Хозе и скромно опустил глаза долу, но Джойс показалось, что в его словах прозвучала некая насмешка с долей издёвки. «Ну, погоди у меня, несостоявшаяся голливудская звезда, любвеобильный кобель! Тебе придётся усмирить свой нрав и хорошенько здесь поработать, чтобы остаться в библиотечной системе!» – злорадно подумала Джойс.
– У вас было два часа до моего прихода. Надеюсь, вы успели познакомиться с сотрудниками и осмотреть библиотеку? – строго спросила заведующая.
– Конечно, я со всеми перезнакомился и даже уже приступил к работе. Опорожнил корзины для мусора, частично протёр полки с книгами в детской комнате и вымыл пол в кухне, чтобы вам приятно было там находиться. Также проверил запасы моющих средств, салфеток… ну, словом, хозяйственных принадлежностей и, так сказать, орудий производства.
– Что же, очень похвально для начала, Хозе. Вот ваша связка ключей. Они все под номерами. Список висит у меня в кабинете и в вашей рабочей комнате. У вас есть ко мне какие-то вопросы?
– Да нет, мисс Уильямс. Всё путём. Я же не новичок, – уверенно сказал Хозе и подарил Джойс свою ослепительную улыбку.
«Он всем так улыбается, прохиндей, сердцеед, или только некоторым избранным?» – подумала Джойс и неожиданно ощутила приятное тепло в груди.
– Ну ладно, если вопросов нет, продолжайте работать, – сказала она и, не глядя больше на уборщика, уставилась в компьютер. Джойс хотела и дальше просматривать электронную почту, но не могла сосредоточиться. Обольстительная, нагловатая улыбка Хозе, словно наваждение, поселилась в её голове и упорно не желала исчезать.
«Черт возьми! Совсем не могу работать. Пойду лучше на кухню, достану из холодильника остатки вчерашнего ланча и поем. Хороший ланч расслабляет и успокаивает нервы», – решила Джойс.
***
«А Джойс – совсем не такая уродина, как мне говорили. Молодо выглядит, стройная, подтянутая, длинноногая, ухоженная… и лицо – как лицо обычной чернокожей женщины. Глаза, даже можно сказать, красивые и печальные. Одинокая, недолюбленная. Попробую, так сказать, долюбить, – размышлял Хозе, – если она, конечно, не будет против. Интересно, какова она в постели? Тут действовать надо постепенно и осторожно. Иначе всё испорчу и, как пить дать, вылечу с работы».
Хозе вернулся домой в необычно хорошем настроении, насвистывая песенку из популярного кинофильма. Он даже обнял и чмокнул в щёчку жену, погладил детей по голове и спросил у старшего сына, как дела в школе, что случалось крайне редко. Обычно, вернувшись из библиотеки, Хозе обедал, выпивал пива и, не обращая внимания на жену и детей, вперивался в телевизор до вечера, переключая с одного спортивного канала на другой. Кроме спортивных новостей его мало что интересовало, разве что детективные фильмы. Спать он ложился рано, в девять часов, так как надо было утром встать ни свет ни заря, чтобы к шести часам утра успеть на работу.
– Ты сегодня такой добрый, прямо любящий муж и отец! Что случилось? Не иначе, новая начальница тебя похвалила? – удивилась Тереза.
– Ещё не похвалила, но скоро похвалит, – многозначительно ответил Хозе. – Уж я постараюсь…
– Ну-ну! Смотри не перестарайся! – ехидно заметила жена, догадываясь о его планах.
– Умолкни-и-и, женщина-а-а! – как-то лениво-протяжно и отнюдь не грубо произнёс Хозе вроде бы грубые слова. Ничто не могло испортить его мирный настрой.
***
Джойс вернулась с работы в мрачном настроении, даже ужинать не стала, разделась и сразу бухнулась в постель. Она жила одна в небольшой кооперативной квартире, которую уже почти выплатила. Квартирка была небогато, но уютно обставлена. Джойс была помешана на чистоте, всё сияло и сверкало, как в хирургическом кабинете. Полный «церковный» порядок свидетельствовал об отсутствии детей и мужа, которые бы привнесли немного животворного хаоса в это почти стерильное жилище.
Джойс включила телевизор и рассеянно просмотрела очередную серию любовной мелодрамы. Хэппи энд фильма нагнал на неё ещё большую тоску, напомнив ей, что у неё-то в жизни нет никакой любовной истории: ни драмы, ни мелодрамы, и на горизонте пока ничего не видно. В одиннадцать часов она выключила свет и уснула беспокойным сном. Под утро ей приснился улыбающийся Хозе. Он пытался её обнять и поцеловать. Она во сне отшатнулась и тут же пробудилась, подумав: «Снится всякая чушь! Только объятий простого красавчика-уборщика мне, интеллигентной, образованной женщине, и не хватало!» Джойс родилась на острове Ямайка в обеспеченной семье врача, приехала в Штаты получить высшее образование да так и осталась в Бруклине. Она причисляла себя к чернокожей аристократии и задирала нос перед простыми американскими черными, а также пуэрториканцами, мексиканцами и прочими латинос, наводнившими Америку.
Сама не зная почему, Джойс в это утро долго выбирала, что бы такое новое и привлекательное надеть. Отбросив бизнес костюмы, она остановилась на недавно приобретённом модном платье цвета морской волны, с более глубоким вырезом, чем носила обычно, и длиной слегка выше колена. «Я ведь ещё не старая и у меня красивые ноги и грудь. Почему я должна их всё время драпировать?» Вымыла голову, накрутила непослушные кудри на крупные бигуди, высушила их феном, создавая в домашних условиях подобие аккуратно-стильной причёски. Минут пятнадцать возилась с лицом, покрывая его неброским слоем косметики, даже по-негритянски полные губы слегка подкрасила, ведь нынче такие губы в тренде и многие белые женщины их специально накачивают ботоксом и разными другими «инъекциями молодости и красоты». В итоге Джойс внимательно осмотрела себя в зеркале и осталась собой весьма довольна. «А я ещё вполне, вполне! Не красавица, но молодая и привлекательная афроамериканка ! Еще не поздно, может, и на мою долю найдётся приятный и достойный мужчина…»
На работу она приехала на час раньше обычного, с намерением (пока остальные сотрудники не явились со своими просьбами и проблемами) спокойно просмотреть электронную почту и ответить на запросы и приказы высшего начальства.
Когда Джойс открыла ключом дверь и проследовала к своему кабинету, откуда-то сверху со второго этажа, через перила лестницы до неё донеслось дружелюбное и несколько бесцеремонное приветствие Хозе:
– Доброе утро, мисс Уильямс! Вы сегодня классно выглядите! Хоть в кино снимай в главной роли!
– Доброе утро, Хозе! – ответила она суховато-вежливо, однако при этом покраснела. Хотела резко добавить, что не нуждается в его комплиментах, но почему-то промолчала. В кабинете Джойс, снова глянув в зеркало и пригладив волосы, села к компьютеру и принялась просматривать электронную почту и сортировать её по принципу важности и неотложности ответов. Где-то через полчаса в дверь её кабинета постучали.
– Войдите! – нервно отреагировала она, подумала: – Ну вот, с самого утра не дают работать.
– Извините за беспокойство, мисс Уильямс! – Я вот хочу вас угостить домашним яблочным пирогом с корицей. Моя жена вчера вечером испекла. Ну, когда вы пойдете на брейк пить кофе. Очень вкусный пирог получился. Попробуйте! – Хозе протянул Джойс пирог, завернутый в фольгу.
Джойс слегка растерялась, но пирог всё же взяла, положила на стол: – Спасибо, Хозе! Обязательно попробую. Но мне ещё рано на брейк. Надо кое-что доделать.
– Понимаю! Извините ещё раз за беспокойство! – сказал Хозе, улыбнулся, словно обжёг Джойс своей улыбкой, удалился и бесшумно, вежливо закрыл за собой дверь.
«А он совсем не похож на грубияна и нахала, каким мне его охарактеризовали. Вежливый и доброжелательный. Если будет нормально работать, дам ему удовлетворительную характеристику», – решила Джойс.
В полдесятого в библиотеку стали приходить сотрудники, а Джойс пошла на кухню на брейк. Отметила, что Хозе уже успел сварить кофе. И кофе получился первоклассный, видимо, уборщик не поскупился, купил на свои деньги отменный сорт кофейных зёрен, смолол их в кофемолке и умело, по-шефповарски его сварил. Пирог действительно оказался отменным, и Джойс с удовольствием уплела целых два куска, отметив про себя, что она так мастерски печь не умеет. И не удивительно. Для кого печь-то! Ведь у неё нет семьи, никого, никого здесь нет! Родители, сёстры, братья и племянники – все остались на Ямайке.
Целый день Хозе трудился, как говорится, в поте лица, и больше они с Джойс не пересекались.
А на следующее утро Джойс снова приехала на работу раньше обычного и неожиданно для себя согласилась выпить кофе вместе с Хозе. Они сидели на кухне вдвоём и говорили обо всём и ни о чём. Не как начальница с подчинённым, а как хорошие знакомые, даже старинные друзья. Хозе подливал Джойс кофе и угощал её каким-то особым пуэрториканским печеньем. Печенье таяло во рту, и Джойс тоже постепенно таяла…
Она теперь почти каждый день приходила на работу раньше обычного. Это вошло в привычку. И Хозе со своей ласковой и одновременно обжигающей улыбкой тоже становился её привычкой. Джойс понимала, что надо прекратить эти ранние приходы на работу и кофебрейки с Хозе. Что она попадает, уже попала, под силу его мужского обаяния и это становится даже опасным для её эмоционального настроя и репутации, что она катится в пропасть. Понимать-то понимала, но ничего не могла с собой поделать, и утренние кофебрейки продолжались.
В один из таких дней, когда они сидели за столом, пили кофе и болтали, Хозе взял её за руку и поднёс к губам. Нежно поцеловал, и Джойс не отдёрнула руку.
– Какая нежная у тебя ручка, прямо господская, Джойс. Да, ты не знаешь чёрной работы. Всё книги, да книги и компьютер, – сказал Хозе и увлёк Джойс на диванчик, на котором отдыхали сотрудники во время брейков и перерыва на ланч… Джойс не заметила, что он больше не называет её мисс Уильямс, не противилась, как под гипнозом позволила Хозе поцеловать её сначала в губы, потом в шею, потом расстегнуть пуговицы блузки и поцеловать в грудь.
– И грудь у тебя нежная, девичья, не растянутая кормлением. Ты мне очень нравишься. Понравилась с самого первого дня. Ничего не могу с собой поделать, всё время думаю о тебе. А я тебе нравлюсь? – шептал Хозе и продолжал ласкать её грудь.
– Не спрашивай! Лучше не спрашивай! – бормотала Джойс и блаженствовала от умелых ласк Хозе. У неё кружилась голова, и она не помнила, как Хозе ловко и бережно уложил её на диванчик, задрал подол платья, сорвал трусики, а потом… Потом свершилось то, что должно было свершиться. Хозе был не только сердцеедом, но и умелым любовником, что называется собаку съел в любовных утехах. Недаром многие женщины пали жертвой его познаний в науке страсти нежной.
– Ты вся дрожишь, Джойс. Тебе понравилось? Тебе было хорошо? – спросил Хозе, лихо заправляя форменную рубашку в брюки и застёгивая ремень.
– Да! Очень! – призналась Джойс, одёргивая платье и поправляя причёску.
– Значит, завтра можем всё повторить, если ты не против. А ты ведь не против?
– Нет! То есть да! Я совсем запуталась, – сказала Джойс и добавила, – твоя победа была лёгкой, и теперь ты перестанешь меня уважать как начальницу. А я, я… Просто у меня давно никого не было, и я поддалась искушению. – У неё слёзы были на глазах. Слёзы стыда, отчаяния, наслаждения?
– Ну вот, ты совсем рассиропилась. Так, Джойс, всё, кончай эти женские штучки! Я этого не люблю. Я же сказал, что ты мне очень нравишься. Сейчас сюда люди придут. Иди к себе в кабинет. Значит, завтра здесь, в то же время. – Хозе почувствовал себя хозяином положения, и тон его сразу изменился – из уважительно-нежного перешёл на любовно панибратски-покровительственный.
– Хорошо! – покорно согласилась Джойс и пошла к себе в кабинет. Она заперла дверь изнутри, села в рабочее кресло, расслабилась, закрыла глаза и подумала о том, что всё было хорошо, ну и ладно. Будь что будет! И лучше об этом больше не думать.
После своего грехопадения Джойс большую часть дня провела в кабинете, избегая встречаться взглядами с сотрудниками и с Хозе. Но ей пришлось всё-таки выйти к людям, и всевидящая Мэй сразу поняла, что с Джойс что-то произошло, что она в этот день какая-то необычно тихая, затаённая, то ли заболела, то ли чем-то встревожена.
– Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь? Заболела? Может, поедешь домой? – допытывалась Мэй.
– Тебе показалось. Со мной всё в порядке. Просто не выспалась, и… много работы. Выпью кофе, и всё пройдёт. Мэй! Можешь сделать мне одолжение? Принеси, пожалуйста, кофе сюда в кабинет.
– Да, конечно! Я сейчас, – сказала Мэй, удивилась, но выполнила просьбу своей начальницы и подруги. До этого дня Джойс всегда пила кофе на кухне, общаясь с коллегами.
***
На следующий день, Джойс, как влюблённая девчонка, прилетела в библиотеку в полдевятого, и секс с Хозе повторился с ещё большим жаром и пылом, так как она вошла во вкус. Они встречались по утрам несколько раз в неделю. Каждый раз Джойс умирала от неожиданного женского счастья и, воскреснув, приступала к работе. Опьянённая любовью, она всё же понимала, что надо прекратить эту связь, что Хозе её сотрудник, к тому же подчинённый, что он женат, что эта аморальная страсть не делает ей чести и что, скорее всего, он её не любит, а просто откровенно использует для получения хорошей характеристики. Однако оборвать этот так называемый служебный роман была не в силах. Хозе открыл для Джойс тайны её женского тела, заворожил, и она стала послушным секс-предметом в его опытных руках ловеласа. Джойс с ужасом считала недели и дни, оставшиеся до подведения письменных итогов его работы в библиотеке: два месяца, месяц, неделя и… Как только она напишет ему положительную характеристику, он её, Джойс, конечно, сразу бросит, и тайным свиданиям придёт конец.
Всё было шито-крыто. Сотрудники ни о чём не догадывались. Только Мэй случайно застала Джойс и Хозе «на месте преступления», когда пришла на работу в неурочное время. Умная Мэй сказала «sorry!», сразу ретировалась и впоследствии никак не отреагировала на открывшуюся перед ней любовную сцену. Только иногда она бросала на свою начальницу сочувствующие взгляды, в которых красноречиво звучали вопрос и упрёк: «Зачем ты с ним связалась, с этим быдлом? Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты симпатичная, образованная, умная и сама всё прекрасно понимаешь». Джойс знала, что её преданная помощница будет держать язык за зубами. О Хозе они не говорили.
Все сроки прошли, Хозе занервничал:
– Джойс, дорогая, когда ты собираешься дать мне характеристику? Я ведь заслужил хорошую характеристику. Правда? – лукаво спрашивал он.
– Не волнуйся! Вот на днях сяду и напишу, – отвечала она. Это «на днях» продолжалось неделю. Хозе злился. Несколько раз отказывал ей в любовных утехах под предлогом занятости. Джойс не могла уже больше тянуть время и вместе с супервайзером из Центральной библиотеки наконец написала нужную бумагу, прямо-таки хвалебный отзыв о работе и личных качествах своего любовника. Итак, испытательный срок был успешно пройден.
Хозе получил то, что хотел, и без особых церемоний сказал Джойс, что не может так часто с ней заниматься сексом, так как сотрудники уже их, наверное, подозревают в любовной связи и слух дойдёт до жены. Они стали встречаться уже только раз в неделю, а потом Хозе и вовсе прекратил свидания с Джойс, ссылаясь на то, что будто бы уже всё стало известно его жене и она устроила ему семейный скандал. А он не хочет разрушать свою семью.
– Но я не могу без тебя! Давай встречаться после работы, у меня дома, – умоляла она его.
– Ничего не получится – ни после работы, ни у тебя дома! После работы я должен ехать к себе домой, пообедать и рано лечь спать. Ты забыла, что я встаю в пять утра? Всё, поиграли в любовь и точка! Надо уметь вовремя закруглиться!
Хозе был непреклонен. А Джойс, словно под наркотиком, продолжала его преследовать, писала ему ласковые записки, назначала встречи, звонила на мобильный и даже на домашний телефон. Несколько раз Джойс нарывалась на Терезу и молчала в трубку. Хозе был в бешенстве от её назойливых домогательств, не знал, как избавиться от надоевшей ему женщины и подал прошение о переводе в другую библиотеку. Прошение приняли и, как обычно, положили под сукно. Нужно было ждать. А Джойс не унималась. В неё словно любовный бес вселился. Она по-прежнему приходила рано на работу и бегала за Хозе, как преданная собачонка. Хозе окончательно потерял терпение и в выражениях больше не стеснялся. Попросту хамил. Слово «дорогая» заменил на более крепкое…
– Я же просил оставить меня в покое. Отвяжись, сука! Господи, как ты мне надоела! Ты меня доведёшь до... Я, я… ты пожалеешь, что на свет родилась!
– Ну прости, прости меня! Я не могу без тебя. Пожалуйста, не бросай меня! – Джойс бухнулась на колени. Она впала в транс и не соображала, что делала.
У Хозе была в руках банка с соляной кислотой, которую он использовал для прочистки засорившейся канализации. Злобная гримаса перекосила его красивое лицо. Мгновение – и он плеснул кислотой в лицо Джойс. Она застонала и повалилась на пол…
Хозе, с ужасом осознав содеянное, схватился за голову, выбежал из библиотеки, закрыл дверь на ключ, сел в машину и уехал. Сначала в банк, где опустошил общий с Терезой счёт, а потом скрылся в неизвестном направлении. Растворился в огромной стране. Никто, даже Тереза, не знал, где он прячется.
В полдесятого в библиотеку приехала Мэй и нашла Джойс на полу. Сколько времени она так пролежала, никто не знал. Мэй позвонила в «скорую», которая приехала незамедлительно, но время было упущено… Видимо, слишком долго облитая кислотой Джойс находилась без медицинской помощи.
«Бедная, бедная моя Джойс! Зачем ты, глупая, связалась с этим ублюдком?» – подумала Мэй и заплакала.
***
Джойс умерла в тот же день. Хозе так и не нашли. Предполагали, что он под другим именем улетел в Пуэрто-Рико или в Мексику. Мэй получила повышение и стала руководить этой библиотекой. Прислали нового уборщика, на сей раз пожилого чернокожего, без проблем. О том, что произошло с Джойс, поговорили, посудачили, поохали и, как водится, перестали.
Жизнь продолжается, даже если рядом совершилось страшное злодеяние. Теперь Мэй сидит в кабинете Джойс. Перед ней на столе стоит портрет покойной начальницы-подруги. У Мэй много работы. Она целый день крутится как белка в колесе. Не так-то легко руководить районной библиотекой. Иногда во время брейка Мэй запирается в своём кабинете, смотрит на портрет Джойс, плачет, вздыхает и задаёт портрету всё тот же вопрос: «Зачем?»
Добавить комментарий