Сегодня наш неугомонный медиум набрался храбрости и мысленно вступил в беседу с прославленным немецким писателем Германом Гессе.
Немецкий писатель и художник, лауреат Нобелевской премии. Родился 2 июля 1877 г., Кальв, Королевство Вюртемберг, Германская империя. Умер 9 августа 1962 г. (85 лет), Монтаньола, Тичино, Швейцария.
Часть 1
«Ничего не было. Ничего не будет. Все есть»
М. – Уважаемый господин Гессе, знаменитый поэт И. Бродский, отмечая свой сороковой день рождения, писал: «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной». Ваша жизнь оказалась вдвое длиннее – что скажете о жизни Вы?
Г. Г. – Может быть, вся жизнь человеческая – просто злая ошибка, выкидыш праматери, дикий, ужасающе неудачный эксперимент природы.
М. – Такая мысль невольно приходит в голову, если вспомнить, что люди постоянно истребляли друг друга, начиная с Каина.
Г. Г. – Мировая история – это бесконечный, бездарный и нудный отчет о насилии, чинимом сильными над слабыми.
М. – Увы! Но все-таки очень постепенно нравы становятся гуманнее, наука позволяет жить дольше и комфортнее, технический прогресс открывает немыслимые ранее возможности.
Г. Г. – Всю мировую историю можно рассматривать как развитие и прогресс, и с таким же успехом можно не видеть в ней ничего, кроме упадка и бессмыслицы.
М. – Причем в любом случае будут свои убедительные аргументы. А если послушать окружающих, то кажется, что им выпало жить в самую безнадежную эпоху. И многим действительно трудно живется.
При этом как-то не учитывается страшный опыт предыдущих поколений, переживших войны и революцию, голод и эпидемии.
Г. Г. – Каждый человек считает страдания, выпавшие на его долю, величайшими.
М. – Наверное, это естественно. Ведь человек живет так недолго и, несмотря ни на что, хочет быть счастливым. Или хотя бы не слишком несчастным. Но очевидно, что даже самые лучшие и мудрые люди редко проходят свой путь без бед и невзгод.
Г. Г. – Счастье не имеет ничего общего ни с разумом, ни с этикой, оно в самой сущности своей – нечто магическое, принадлежащее архаическим, юношеским ступеням человечества.
М. – То есть понять это невозможно. Остается надеяться.
Г. Г. – Даже у самой несчастливой жизни есть свои светлые часы и свои цветики счастья среди песка и камней.
М. – «На свете счастья нет, но есть покой и воля», – не без горечи заметил наш великий поэт. Можно ли достичь такой свободы, которая заменит счастье?
Г. Г. – В основном, свободу человек проявляет только в выборе зависимости.
М. – Вот это верно. Ведь человек, по Аристотелю, «общественное животное». Он тесно связан, а, следовательно, зависим от своего окружения, будь то семья или государство. Кроме того, его свобода определяется социальным статусом.
«Овца и волк по-разному понимают слово «свобода», в этом сущность разногласий, господствующих в человеческом обществе», – считал президент США А. Линкольн. Значит ли это, что лучше проживет тот, кто сумеет подняться как можно выше по служебной лестнице, разбогатеть всеми средствами, превзойти всех и во всем?
Г. Г. – Вы не должны сравнивать себя с другими, и если природа создала вас летучей мышью, вы не должны пытаться стать страусом.
М. – Так и оставаться летучей мышью, и даже не пытаться?
Г. Г. – Истинное призвание каждого состоит только в одном – прийти к самому себе. Кем бы он под конец ни стал – поэтом, безумцем или пророком, – это не его дело и, в конечном счёте, неважно.
М. – Простите, герр Гессе, как это не его дело?! Очень бы не хотелось по дороге к себе попасть в психиатрическую клинику. Идти в пророки тоже не каждый захочет. А поэтом, мне кажется, человек рождается. Хорошим или средней прелести – другое дело: на сколько хватит таланта. Вероятно, я Вас неправильно понял. Поясните, пожалуйста, Вашу мысль.
Г. Г. – Каждый, кто идет в жизни собственным путем, – герой. Каждый, кто действительно так поступает и осуществляет то, на что способен, – герой, даже если он делает при этом нечто глупое и реакционное; он выше, чем тысячи других, которые способны только болтать о прекрасных идеалах и ничем не способны ради них пожертвовать.
М. – Теперь понятно: герой тот, кто совершает действия, изменяет жизнь. Но, по-моему, если он творит при этом зло, то лучше пусть отдыхает.
Про подобных героев точно сказал замечательный историк В. Ключевский: «Это все герои, которых преждевременная смерть спасла от заслуженной виселицы». Более того, даже когда революционеры отдавали жизни за идеалы свободы, равенства и братства, результаты побед не всегда соответствовали их благим ожиданиям, и при этом всегда лилась кровь.
Г. Г. – Разве идеалы существуют для того, чтобы их достигли? Разве мы, люди, живем для того, чтобы отменить смерть? Нет, мы живем, чтобы бояться ее, а потом снова любить, и как раз благодаря ей, жизнь так чудесно пылает в иные часы.
М. – И тогда Вы рассматривали жизнь как игру?
Г. Г. – Жизнь именно игра, если она красива и счастлива. Конечно, из неё можно сделать всё, что угодно – долг, войну, тюрьму, но от этого она не станет красивее.
М. – Это уж точно. Но почему люди ухитряются так портить жизнь себе и другим, когда и без того есть болезни, наводнения, пожары и прочие природные катаклизмы, голод и холод, смерть…
Г.Г. – Можно наблюдать людскую глупость, можно смеяться над ней или чувствовать к ней сострадание, но не надо мешать людям идти своей дорогой.
М. – Разве мы не в ответе за брата своего?
Г.Г. – Не мне определять пути чужих судеб. Только за себя, за себя одного, я должен решать, должен выбирать, должен отвергать.
М. – Вы боитесь ответственности за ближнего или считаете, что люди никогда не могут понять друг друга?
Г. Г. – Если в виде исключения найдется человек, способный понять тебя несколько лучше, нежели другие, – значит, человек этот находится в таком же положении, как и ты, так же страдает или так же пробуждается.
М. – Вы имеете в виду друзей юности?
Г. Г. – Не все друзья юности выдерживают проверку временем.
М. – Да, и не только юности. Значит, Вам безразлично, как окружающие справляются с жизнью?
Г. Г. – Если я не могу разделить с тобой твои печали и горести и заразить себя ими, из этого отнюдь не следует, что я не уважаю их и не отношусь к ним серьезно.
М. – Тогда, даже не разделяя чувств и мыслей других, мы можем им помогать и всячески их поддерживать.
Г. Г. – Если мы можем сделать человека счастливее и веселее, нам следует это сделать в любом случае, просит он нас о том или нет.
М. – А женщины? Ведь они связывают свою судьбу с вашей.
Г. Г. – Нет на свете женщины, без которой нельзя прожить, – и нет женщины, с которой нельзя ужиться.
М. – Мудрый подход, хоть и не бесспорный. По крайней мере, он освобождает человека от болезненных воспоминаний о прошедшей любви, непоправимых ошибках, о разлуках и потерях.
Г. Г. – Прошлое прошло: было ли оно удачным или лучше бы его и вовсе не было, признаем ли мы за ним какой-то «смысл» или не признаем, – все это в равной мере лишено значения.
М. – То есть каждый день следует начинать с чистого листа.
Г. Г. – Ничего не было. Ничего не будет. Все есть.
М. – И мы заново начинаем движение?
Г. Г. – Каждый из нас лишь человек, лишь попытка, лишь нечто куда-то движущееся. Но двигаться он должен туда, где находится совершенство, он должен стремиться к центру, а не к периферии.
М. – Может ли он обрести совершенство?
Г. Г. – Никогда человек не бывает ни совершенным святым, ни совершенным грешником.
М. – Может быть, прийти к себе – это стать ближе к центру, подальше от периферии? И помнить совет И. Канта: «Имей мужество пользоваться собственным умом»?
Г. Г. – Это есть смысл нашего пребывания на земле: мыслить и искать и вслушиваться в дальние исчезнувшие звуки, так как за ними лежит наша истинная родина.
На этой высокой ноте закончилась наша беседа с выдающимся человеком.
Добавить комментарий