Шкатулка бессонницы
Шкатулка старый мотив поет,
динь — дон — дили — дили — дон...
Погасли факелы у ворот,
бессонница входит в дом.
Дробится эхо сверчков в траве, и шёпоту в такт дрожит:
“Ты носишь в латаном рукаве обломок стрелы и жизнь...”
* * *
Балетной туфелькой полный круг,
дон — дон — дили — дили — динь...
И режет пламенем хрупкость рук
на ломтики мрака синь.
Немой вопрос, не мой ответ — шафрановый звон стыда:
“Шнурком затянуты в твой корсет огниво и кремни льда...”
* * *
По улочкам скрипом прошедших лет,
динь — динь — дили — дили — дон...
Скрипят миражи чужих карет,
укравших покой и сон.
И голосом гостьи осколки фраз, как брызги из-под колес:
“Ты прячешь под веками серых глаз остатки вчерашних слёз...”
* * *
Прильнет губами, стучит в виски,
динь — дон — дили — дили — динь...
Разделит косы на волоски,
и выдохнет в них полынь.
Лепечет гостья — не друг, не враг, по стенам слова плывут:
“Зачем утаивать в кружевах обмылок и бечеву?”
* * *
Кошачьей ночи недолог плач,
динь — дон — дили — дили — дон...
И самозванка, накинув плащ,
под утро покинет дом...
Когда ж в полночном зрачке окна, звезда расцветет опять,
сквозь чьи-то сны пройдет она, чтоб вместе со мной не спать...
Письмо в бутылке
Как дни считать огни святого Эльма,
по пальцам миражей и маяков,
Amor non est medicabilis herbis ,
От моря не излечишь моряков.
Возвращайся...
вращайся, шар,
под пенные крики
чаек.
последние блики
на краешке карт
звезд путеводных
тают
Ночь мидиями пахнет, медяками,
вскрывает тучи месяца стилет,
залапанный разлучными руками
просоленных и абордажных лет.
Забывайся...
сбывайся сон,
валом девятым
шторма.
Реей распятый
алый стон —
парус на клочья
порван.
Шаг со скалы у маяка и в небо,
к чертям морским, к ракушечным богам.
Amor non est medicabilis herbis
Латынь песком приклеилась к губам.
Рассыпайся...
останься, ... будь...
не верю дурным
приметам.
криком моим
подлунный путь
станет попутным
ветром.
Где Южный крест, созвездием нательным
спасет и сохранит тебя от бед,
пересчитай огни святого Эльма.
Ну, вот и всё...
Post skriptum. Смерти нет.
Банальный романс
“Так начинают. Года в два
от мамки рвутся в тьму мелодий,
щебечут, свищут, — а слова
являются о третьем годе”.
Б.Пастернак.
I
Приют игольный — сена стог
дотла сжигая в одночасье,
судьба встряхнула коробок
простого спичечного счастья...
Так выбирают для себя,
каким богам молиться утром,
так кроют небо перламутром,
И нежность дарят, не любя...
II
От шторма гавань кораблю
в чужих краях найти так сложно...
Её наивное “люблю”,
его чуть слышное “возможно”.
Так умирающему врут,
и взгляд стремительно отводят,
так в запыленном переходе
на жизнь копейку подают...
III
Семи ветрам есть семь дорог,
не удержать в ладонях воздух...
Осенним летом день продрог,
и не согреться, слишком поздно...
Так спичка пальцы обожжет,
немым признаньем догорая...
Так души топчутся у рая,
а сторож ключик не найдет...
Лягушачье счастье
Над трясиной бродит морок
да шальные огоньки,
звезд предутреннюю пору
у кувшинки пьют с руки.
Зов Кикиморы сорочий
заблудился в камыше, —
околдует, заморочит
не воротишься уже...
Не захочешь, а поверишь
в сказки мшистую канву,
где, зевнув, Иван-Царевич
проверяет тетиву.
Он не спрашивает, кто ты,
и стрелою метит жизнь...
На панбархате болота
капли клюквы запеклись...
Нерифмованная сказка для взрослой девочки
Терлась велюровой мордой о душу
лошадь-любовь, таял сахар в ладонях
наивности детской.
Ненастоящее клевером пахло,
обычное пахло навозом.
Принц подрабатывал сказкой
и частным случайным извозом.
Леди была безрассудно слепой,
и до глупости искренне-дерзкой.
Терлась велюровой мордой о сердце
лошадь-любовь, таял сахар в ладонях,
горчили минуты.
Шелком стелились закаты,
с изнанки казалось — рассветы,
это откуда смотреть,
желтый флюгер продрогшей кометы
все направления путал,
скуля почему-то...
Терлась велюровой мордой о встречи
лошадь-любовь, таял сахар в ладонях.
Казалось, беспечен
танец на цыпочках,
чтобы расчесывать гриву,
чтобы коснуться рукой седока
так по-детски игриво...
Знаешь?... лошадь... он отдал другой.
Не в аренду конечно... навечно.
Именем закольцована
“Вам Анною это завещано,
Мариной предписан исход...
Нельзя быть поэтами женщинам —
костер их прижизненный ждет...”
И. Некрасов.
Именем закольцована,
в горечь её страниц.
Крест на судьбе рисованный
точно такой же... Ниц
падать мы не приучены,
даже в лохмотьях спесь:
Не за монетку ключнику,
за руку душу весть...
Дёгтем ворота мазаны,
лица, как образа.
Преданный, не развязывай,
мне перед сном глаза.
Всё, что скажу я, сбудется,
горло сожми сильней.
Солнечница, да лунница —
эхо тоски моей?
Не отраженье прошлого, —
пыль я... с её стопы.
Пустословесным крошевом,
не осеняю лбы...
В строк стеарин межклеточный
так же собой вросла.
Знаешь... я слишком женщина,
чтоб не сгореть дотла...
Добавить комментарий