По странному стечению обстоятельств, наши пути пересеклись. Улица, где жила Лина Городецкая, школа, в которой она училась, и моя фамилия совпали. Молодой пацан Михаил Ратманский, зверски растерзанный бандой Зелёного, оказался моим дальним родственником. Так сказали мне родители. В честь него всё это было названо.
Я не писатель, но так случилось, что мне в руки попала тогда ещё рукопись Александра Печерского, человека, организовавшего восстание в немецком концлагере «Собибор». Я написал небольшой рассказ о Семёне Розенфельде, принимавшем участие в организации восстания. Рассказ напечатала одна из киевских газет, а потом он появился в интернете. Писатель и журналист Лина Городецкая, прочтя рассказ, споткнулась о мою фамилию. Так мы познакомились и начали общаться.
Мне очень хотелось поговорить с Розенфельдом, совершившим тот героический поступок, спасший много жизней от неминуемой смерти, или хотя бы с кем-нибудь из его близких родственников. Хотелось узнать, как Семёну удалось выжить после войны и не быть осуждённым как «изменник» родины – он же был в немецком плену. Сталин ещё не напился человеческой крови.
Лина Городецкая, собирая яблоки на одной из ферм в Израиле, познакомилась с человеком, который тоже приехал на ферму за яблоками. Обменявшись телефонами, Лина обратила внимание на его фамилию:
- Семён Розенфельд случайно не ваш родственник?
- Это мой папа, – сказал он.
Таким образом, я получил номера телефонов Семёна Розенфельда и его сына Михаила. Лина успела пообщаться с самим героем и опубликовать эту интересную беседу. Я тоже узнал, что Семён спасся от Сталина благодаря молчанию. Он никому не рассказывал, где был, как бежал и кто на самом деле их там, в этом Собиборе, охранял и больше всех над ними издевался.
Тема спасения жизней во Второй мировой войне продолжает волновать писателей. И
вот я читаю новый очерк Лины Городецкой о праведнике мира Алексее Глаголеве. Ему
удалось, буквально рискуя собственной жизнью, спасти несколько еврейских семей
во время немецкой оккупациив в городе Киеве.
Теперь спотыкаюсь я. В записках Глаголева упоминается семья Пасичных. Дмитрий Лукич, украинец, был женат на еврейке Полине Шевелевой. Во время немецкой оккупации Киева, когда был приказ немецкого командования о том, что все евреи должны собрать свои вещи и двигаться по направлению к Бабьему Яру, ему удалось выяснить, что там начался массовый расстрел всех евреев. Он не пустил свою жену и её мать выполнять немецкий приказ. Каким-то чудом он вышел на Глаголева, и тот сумел их спасти. И это описывает Алексей Александрович достаточно подробно в своих записях.
Это то, что я прочёл в очерке Лины Городецкой и в записках самого Алексея Глаголева. Но никто не знает продолжения этой истории.
Мне кажется, что самое главное в человеке – это суметь в сложных или даже экстремальных ситуациях сохранять чувство собственного достоинства. Конечно, если оно вообще у него есть изначально.
1972-й год. Я, по просьбе Ильи Левитаса, председателя киевского еврейского общества, иду на встречу с Раисой Николаевной Панасенко, её спасительницей от расстрела Люсей Бондаренко и Дмитрием Лукичём Пасичным. Я сижу с видеокамерой, взятой в клубе кинолюбителей, и снимаю их душераздирающие рассказы. Слёзы льются из моих глаз, и я ничего не вижу в видоискателе. Камера снимает сама.
Раиса Николаевна была тогда Ривой Генаховной Когут. Документы ей сделала семья Ивана Андреевича Бондаренко. Рива и жена Ивана Люся просто работали вместе. Они приютили её в своём доме на Щекавицкой улице. Соседи всё-таки заявили в комендатуру о странной соседке, но документы спасли. Соседи считались «своими». Но совесть их вряд ли мучила.
Дмитрий Лукич вошёл в комнату, опираясь на палочку. Он работал до войны фотографом, был женат на еврейской девушке и не мог представить себе, что это когда-нибудь окажется страшным препятствием для выживания. Он неспеша рассказывал историю спасения своей семьи. И этим историям есть продолжение, не менее трагическое, а, возможно, и более.
1945-1946 годы. Наша семья вернулась домой из эвакуации. Семья – это я и младший братишка. Мне 10 лет, брату – 8. Дом, в котором мы жили до войны, уничтожен полностью. Хлеб по карточкам. На рынке - 100 рублей буханка. Жить негде, продать нечего. Приютила нас мамина старшая сестра. Маме нужна была только временная прописка, чтобы устроиться на любую работу. Она пошла в горисполком. А куда же ещё? Шикарный кабинет, красные дорожки, всё в бархате. Сытые морды в новеньких, пороху не нюхавших гимнастёрках, в орденах и медалях, опоясанные портупеей с наганом на боку. В кого стрелять-то? Над головой портрет Сталина. Мать волнуется, рассказывает ситуацию. Больше помощи ждать неоткуда. Они посочувствовали и тут же дали предписание - в течение 24-х часов покинуть город и уехать на 101-й километр. Двое маленьких детей, без денег, без вещей, зима на носу. Что им стоило дать временную прописку? Не дали. Мама спряталась, обманула, нашла работу на стройке за копейки. Выжили.
В горисполкоме стояла огромная очередь. В ней был и Дмитрий Лукич Пасичный. Он тоже волновался и пытался подробно рассказать о своём спасении. Ему тоже нужна была всего лишь временная прописка. Но получил он стандартное предписание: 24 часа на сборы - и на 101-й километр от города. Мать Полины не могла в это поверить. Пока Дмитрий Лукич бегал по всяким инстанциям в поисках справедливости, она приняла яд. Спасти её не удалось. И такая послевоенная «помощь» гражданам оказывалась не только в Киеве.
Берта Рейнгбальд, педагог одесской консерватории, у которой до войны учился знаменитый пианист Эмиль Гилельс, в жизни была совершенно беспомощной. Возвратившись из эвакуации, она обнаружила, что её законная квартира кем-то занята. В горисполкоме ей тоже дали предписание покинуть город, переместившись на 101-й километр в течение 24-х часов. Выйдя оттуда, она бросилась в лестничный пролёт. Гилельс поставил памятник этой одинокой женщине. Кому был нужен её талант педагога?
1954 год. Уже нет в живых вождя и учителя. Зато есть всё остальное. В НКВД поступает донос о том, что Раиса Николаевна Панасенко живёт по поддельным документам и скрывает свою национальность. И вот слабая, больная женщина, потерявшая всех своих родных и близких, перенесшая три сложнейших операции (всего их потом было 6), ещё не успевшая прийти в себя от пережитого, сидит на изнурительных допросах. Они знают всё, но продолжают издеваться над ней в течение трёх лет. Её обвинили в подделке документов. Пугали тюрьмой и длительным сроком заключения. Спасли опять Бондаренки. Собрали деньги, дали взятку - и дело было тут же закрыто.
Откуда взялись эти «решатели» судеб? По возрасту они должны были, как минимум, брать Берлин. Где они отсиживались? Где взяли награды? Их совесть точно не мучила. Они же, приходя домой, не рассказывали подробности, мол, сегодня был удачный день – помог парочке идиотов покончить жизнь самоубийством.
Я не имею морального права говорить что-либо о сегодняшней России, но мне кажется, что ничего не изменилось. Те же люди у власти. Одни богатеют, другие доживают в развалюхах, без какой-либо помощи от любимой родины. В телевизоре соловьёвы с киселёвыми наперебой хвастаются не нучными достижениями, а новой бомбой. Кажется, что достаточно крикнуть: «Бомбанём Америку!» - и услышишь дружное: «Ураааааа!»
Зато евреи, уезжая, оставили им прекрасные песни:
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Добавить комментарий