Недавно, за два дня до Нового года, мы с моим 8-летним правнуком наряжали ёлку. Вернее, наряжал он, а я вынимал игрушки и помогал ему (или мешал?) советами.
В первый день января он, как обычно, нашёл под ёлкой подарки и немедленно стал их осваивать. А я, бросив взгляд на оголившуюся площадку, увидел на ней довольно много упавших иголок. Жаль, подумал я, недолго простоит, слишком рано срубили эту ёлку.
«Срубили ёлку… Срубили ёлку…» – эти слова какое-то время не покидали меня. И вдруг перед глазами как будто появился кадр очень старой фотографии: мои руки, пилящие ножом ствол заснеженной ёлки, и одновременно два разных ощущения – пальцы, сведенные холодом до боли, и чувство липкого, подавляющего страха. Через одно-два мгновения я понял, что это за картинка…
После войны мы оставались в большом уральском городе, откуда моего отца не отпускали с военного завода в нашу родную Одессу, а уволиться «по собственному желанию» тогда было невозможно.
Вместе со Славкой Пивоваровым, приятелем и соседом, жившим в соседнем подъезде (чудеса – его имя помню более 70 лет, хоть он и не был близким другом) мы два дня перед новым 1949 годом мотались по городу в надежде купить ёлки. Но нам не везло – то буквально перед носом они заканчивались, то оставались только почти голые палки, то вообще было пусто. Уставшие и замёрзшие, мы возвращались домой очень разочарованными.
И вдруг Славка говорит: «Слушай, а на фига нам их покупать? Лес начинается недалеко от насыпи. Рванули туда и срубим себе ёлки, какие захотим!»
Действительно, недалеко от нашего дома была железнодорожная насыпь, по которой иногда на небольшой скорости проходили товарные поезда. Мы их не опасались и зимой съезжали по обращённому в нашу сторону склону насыпи на санках, а потом и на лыжах.
Я воспринял Славкину идею с сомнением:
– Уже середина дня, пока дойдём домой, пока соберёмся, начнёт темнеть, – видимо, не очень хотелось мне туда идти. – И вообще…
– Что вообще? Струсил? (на самом деле он употребил другое слово, более естественное для 12-13-летних пацанов).
Конечно, я не мог допустить такого страшного обвинения.
– Кто… я?
– Кто же ещё? Я не хочу остаться на новый год без ёлки, а ты …!
– Я не …! А – пошли!
– Тогда погнали! Только возьми, чем рубить.
Мы быстро прибежали домой. Хорошо, что родители ещё не вернулись с работы. Я знал, что ёлку надо рубить, но топорика у нас, по-видимому, не было, а время поджимало. Схватил большой кухонный нож («авось пригодится, всё равно ничего другого нет»), спрятал его за пазуху и выскочил во двор. Там уже ждал Славка:
– Чего так долго копался?
– Искал топор.
– Нашёл?
– Нет…
– И я не нашёл. У отца где-то был; наверное, он заныкал от меня. Я тоже нож взял.
– Погнали!
Быстрым шагом дошли до насыпи, перелезли через неё. Лес казался почти рядом, но глубокий, по колено, снег замедлял ходьбу. Признаваться друг другу в явной неразумности этого похода было для нас, мальчишек, совершенно невозможно. Мы упрямо шли вперёд, а лес всё не приближался.
Когда наконец добрались до опушки, начало чуть смеркаться. И никаких признаков ёлок – кустики, пеньки.
– Надо идти поглубже, там найдём.
Я заколебался, но опасение быть снова обвинённым в трусости взяло верх.
– Пошли!
Оказавшись между молодыми сосенками, мы в поисках ёлок безуспешно рыскали в разные стороны. Наконец Славка закричал:
– Есть!
Не обращая внимания на давно набившийся в голенища валенок снег, я ринулся к товарищу. Действительно, перед ним стояла небольшая пушистая красавица-ёлочка, засыпанная снегом. Мы наклонились, утоптали снег и начали с двух сторон пилить ствол нашими ножами. Но замёрзшее дерево, увы, почти не поддавалось.
Руки устали, пальцы уже практически не слушались, снег с веток набился обоим за шиворот, но мы исступлённо продолжали пилить. Казалось, это никогда не закончится. Наконец, очередная попытка сломать ствол по распилу удалась.
– Ура!!!
– Чур моя, я нашёл! – отдышавшись, выдавил из себя Славик.
– Законно!
– А теперь ищем тебе, – благородно сказал товарищ.
Снова начались поиски. К тому времени мы уже были в довольно густом подлеске, практически в лесу. Быстро темнело. Хорошо, что белый снег вокруг давал слабый отсвет и мы могли что-то видеть.
На наше счастье, довольно скоро нашлась и для меня ёлочка – не такая красивая, как первая, но вполне подходящая. С не меньшим трудом надпилили её и тоже общими усилиями сломали.
Когда азарт прошёл, мы поняли, что не знаем, куда идти. Луну не было видно за деревьями (или за облаками), да мы и не сумели бы по ней сориентироваться. Вот тогда нам стало окончательно страшно.
Пошли наугад, но скоро стало ясно, что углубляемся в лес, и повернули назад. Ёлки волочились по снегу, цеплялись за что-то и затрудняли ходьбу; пальцы, державшие их, совсем задубели. Мы поняли, что заблудились…
А тут ещё что-то блеснуло на снегу, как будто пара глаз сверкнула.
Столько лет прошло, а я до сих пор ощущаю это позорное чувство ужаса, этот мороз по коже в районе спины: «Волки? Тогда всё…»
Ноги от усталости и страха подкашивались, но мы упрямо шли. Меняли направление, стискивали губы, чтобы не вырвался наружу с трудом сдерживаемый плач – нельзя, стыдно перед товарищем, ведь мужчины не плачут.
И вдруг между деревьями мелькнула какое-то свободное пространство. Мы с надеждой двинулись туда, но за ним опять были деревья…
Как долго мы так блуждали, неизвестно. Ноги, казалось, весили пуды и переставлялись с трудом, вытягивать их из снега было всё труднее. Азарт сменился апатией, появилась предательская мысль – сесть в снег, прислониться спиной к стволу дерева…
Когда мы уже практически потеряли надежду, справа раздался паровозный гудок.
– Там железная дорога, а мы про неё совсем забыли!
– Вот мы дураки! А так испугались…
– Кто испугался?!
– Я… А ты, только честно?
– Ну… и я немного…
– Пошли!
Откуда-то появились силы, мы довольно быстро выбрались на прогалину, прошли подлесок, увидели насыпь и одновременно закричали:
– Ура-а-а!!! –
Когда мы пришли домой, не помню. Отца я таким сердитым никогда не видел; он даже кричал, к чему я не привык. Мама молчала, крепко стискивая руками щёки. А бабушка твёрдо сказала:
– Наш мальчик молодец, не ругайте его – ведь он сам добыл себе ёлку. Конечно, плохо, что задержался, но ведь у него нет часов – верно, Мишенька?
Я вижу их всех троих, как живых…
Добавить комментарий