Нелька обиделась на своего тренера Маргариту Ивановну Козлову. С тех пор как после неудачного пируэта она проехалась всем телом от щиколотки до подмышки по ребру бревна, оставившего на ноге и боку багровую полосу, ее подошвы словно прилипали к узенькой поверхности бревна и она никак не могла заставить себя сделать приличный подскок и при это еще красиво откинуть голову, как этого непременно требовала Маргарита. Сквозь лосёвую подошву «чешек» все десять пальцев ног судорожно напрягались, пытаясь зацепиться за коварное бревно, отчего ноги искривлялись и напрягались, и тут уж не до свободы, грации и улыбки – удержаться и не свалиться бы! Самое обидное во всем этом было то, что Маргарита, вместо того чтобы поощрить Нелькины потуги справиться с собой, брезгливо вздергивала круглый подбородочек с ямочкой и уходила к брусьям, как только Нелька вспрыгивала на бревно. А Нелька любила делать все для других, даже собственные успехи были ей не в радость, если им не радовался кто-нибудь еще – мама, друзья, прохожие, тренер.
Итак, Нелька разобиделась на Маргариту и надутая сидела на низенькой скамеечке, нарочно пропуская свою очередь подхода к снаряду, демонстративно не глядела, как выполняли упражнения девчонки. Скучающе обводя глазами потолок и стены большого институтского спортивного зала, она увидела в дверях низенького плотного человечка, который внимательно разглядывал гимнасток. Поймав Нелькин взгляд, он согнул руку, прижал ладошку к животу и поманил указательным пальцем. Нелька поозиралась кругом – кого это зовут? – и, высоко выгнув брови, вопросительно вытаращила глаза и ткнула себя в грудь. Человечек едва заметно кивнул и отступил за дверь. Нелька чуть подумала, потом встала и независимо и степенно направилась к двери, погладила рукой насыпанный при входе в зал тальк, потерла ладошки – на всякий случай, вроде бы по делу подошла, это если ей померещилось, что ее зовут, - прислонилась к косяку двери и только потом, как бы просто так, выглянула в коридор. Человечек был тут и, ухватив Нелькино запястье, быстро выдернул ее из зала.
- Николай Николаевич, тренер по акробатике. Что тебе здесь делать? Скучаешь ведь. Ты заходи к нам завтра, в это же время, поговорим, посмотришь на нашу тренировку.
Выпалил это без пауз и знаков препинания единым духом и, уже удаляясь, крикнул:
- Приходи в тренировочном костюме!
Накалив таким образом Нелькино любопытство и воображение, тренер по акробатике Николай Николаевич для начала поселил в ее голове мстительно-злорадные мысли. «Уйду вот из секции, - думала Нелька, - уйду назло Маргарите. Еще пожалеет …». При этом Нелька не вспоминала собственные успехи и надежды на реально намечавшиеся первый разряд и первое место в институтском соревновании, запланированные для нее Маргаритой Ивановной. Наказание Маргарите она видела в другом: Неля умела логически определить причину, почему у гимнасток что-то не получается или получается плохо. Маргарита иной раз смотрит-смотрит, а потом зовет:
- Нель, поди-ка, погляди – в чем дело?
Нелька, как правило, ставила точный диагноз:
- Расслабь-ка тут запястье.
Или: - Подай вперед плечи.
Маргарита Ивановна, высокая и стройная в свои тридцать пять, могла, скорее, показать, чем объяснить. Нелька же, наоборот, растолковывала, даже не умея этого сделать. И все было хорошо. Вот если бы не этот случай со злосчастным бревном …
Но это бревно не только изменило спортивную судьбу Нельки. В конце концов, спорт Нельку только развлекал, она понимала, что это не всерьез и не надолго: вот кончит институт, получит диплом инженера, будет работать, ну, еще год – два, и – прощай, гимнастика. Бревно с годами усохло и отодвинулось, размылось и расплылось в пестроте малых и больших событий Нелькиной жизни, но маленькая заноза, отщепившаяся от бревна и засевшая в сердце, невидимая и часто забываемая, временами ныла и скребла, напоминая о трагедии, в которой Нелька вроде бы и не была виновата, но и не могла себе простить никогда…
На следующий день Неля стояла перед Николаем Николаевичем в зале, где, кроме них, были только двое: тоненькая, ужасно красивая блондинка в гимнастическом купальнике с большим вырезом на груди и парень, неутомимо, без отдыха крутивший с разбега рондат – фляк - сальто и опять – разбег - рондат – фляк – сальто.
- Та-ак… Неля, значит, Неля… Это хорошо…
Николай Николаевич рассматривал Нельку, что-то прикидывая и бормоча под нос, развернул ее спиной к себе, взял в ладони ее кисти, и вдруг, не успев ничего сообразить, Нелька взлетела, кувыркнулась в воздухе и оказалась где-то высоко и вверх ногами. Близко от ее глаз пульсировала голубая жилка на шее Николая Николаевича, вздулись в напряжении бицепсы.
- Ножки, ножки! Напряги носки, закрепи живот! – отрывисто командовал он снизу, мелко переступая под болтающейся как попало Нелькой.
Вот это да! Нелька стояла в стойке в руках самого настоящего акробата и, значит, сама стала вдруг акробаткой! От восторга она заорала на весь зал что-то вроде «э-о-о!» и задрыгала в воздухе ногами, и тут же Николай Николаевич, ловко крутнув, поставил ее на пол.
- Ну-ну, не радуйся пока. Будешь заниматься у нас? Есть парнишка, чуткий и сильный. Да, Маргарите скажешь, что сама пришла, смотри - чтоб на меня шишки не валились!
Переманив таким образом из гимнастики партнершу для «чуткого и сильного парнишки», Николай Николаевич основал секцию акробатики, укрепил свою позицию в институте и обрел тренировочную базу для себя, готовя с красивой блондинкой эстрадный номер.
Нелька, молчаливый «прыгун» Алик и Нелин партнер Жорик стали ядром только что образованной акробатической секции. Секция постепенно обрастала веселыми и не особенно целеустремленными мальчиками и девочками. Ник-Ник сосредоточенно покрякивал в углу, вертя и подкидывая свою блондинку, а ребята резвились как могли. Фактическим тренером стал Алик, наиболее серьезная личность.
Секция существовала в вольном стиле, отплясывала под магнитофонную ленту что-то шейко-акробатическое, выплескивалась колесом в институтский коридор, ведущий к раздевалкам, прогуливалась трехэтажной пирамидой, увенчанной вскинутой в приветствии Нелькиной ладошкой, скандировала после тренировки мальчишескими голосами под дверью женской раздевалки: «Нель-ка-ми-ла! Нель-ка-ми-ла!», чтобы гурьбой идти к метро. Нелька при этом торопливо как попало запихивала манатки в сумку, ёжась под колючими взглядами мощных баскетболисток, а плотная, с бархатисто-розовой кожей «прыгунья» Милочка довольно вскидывала точеный носик и, чуть выпячивая вбок полные губы и не обращая внимания на баскетболисток, плавным движением стряхивала последние капли с роскошного тела, поводила плечами перед большим, в рост, настенным зеркалом и пыталась показать себе отражение собственной спины и крепких ягодиц. Милочка томилась ожиданием любви и тем таинственным и чуть постыдным, что должно было прийти с любовью. Нельке Мила виделась набухшей почкой, готовой брызнуть распирающим ее бродящим теплым соком.
Однажды Ник-Ник не пришел на занятие. Сначала ребята не обратили на это особого внимания. Но на третью тренировку без тренера в зал явилась тетя Люся и принялась возить шваброй по полу, ворча: «во распрыгались, и чо домой не идёться, зубрили бы лучше промат свой…». Тогда Алик, Нелька и Жорик отправились на кафедру физкультуры и выяснили, что Николай Николаевич уволился и уехал с блондинкой гастролировать по стране от Москонцерта и что секции акробатики уже как бы и не существует, хотя об отмене ее не говорят и из зала пока не гонят.
Пострадав некоторое время на полузаконном положении, троица - самые заинтересованные решили проявить здоровую инициативу -разыскала близ Таганки городской спорткомитет и заявила там о своей беспризорности и страстном желании заиметь в свое пользование надежного тренера. Что уж там сработало, неизвестно, но через довольно короткое время в институте появился носатый рыжеволосый молодой человек, отрекомендовался запросто Семеном и объявил, что через месяц у них будут соревнования «на получение разряда».
Крупное сильное тело Семена удивительно легко взлетало в воздух, распрямлялось, красиво изгибалось, задерживаясь над полом неведомой силой, затем ноги четко впечатывались в ковер – все это без малейшего видимого усилия, словно растягивалась и становилась на место мощная пружина. Время от времени он исчезал на недельку - другую, поручая секцию Алику, и возвращался с медалями и призами. Не сразу разглядела Нелька на его мастерском значке словечко «заслуженный». Ребят гонял он до изнеможения, а Нельку, поставив в стойку ногами вверх и придерживая за щиколотки, заставлял отжиматься от пола до тех пор, пока она не утыкалась носом в темное пятнышко на ковре, смоченное ее потом и слезами. Зато Неля с Жориком выполнили норму второго разряда на межвузовских соревнованиях.
… Акробаты прощались с Жориком. Веселый и озорной, заводила и выдумщик, он вдруг стал инженером, защитил диплом и вот – уезжал из Москвы. Неля осталась без партнера, и было ей на тренировках грустно.
- Нелька! Посвящаю тебе сальто!
- Нелечка, становись на плечи, беру обязательство на тридцать приседаний!
Ребята старались развлечь свою любимицу, но маленькая Нелькина спортивная карьера разлетелась вдребезги, не дотянувши до первого разряда, и утешение найти было трудно.
х х х
- Что это за красавец у тебя появился? – мама явно встревожена, наверно, ей не понравился длинный Семенов нос.
- Мамочка, - льстиво пытается угодить ей Нелька, - он ведь еврей и чемпион Союза, даже многократный!
- Он еще и физкультурник… Физкультурник-еврей или еврей-физкультурник, что звучит одинаково неприлично.
Всех молодых людей, замеченных рядом с Нелей, мама с некоторых пор разглядывала через увеличительное стекло с надписью «супруг». Гипотетического Нелькиного мужа мама представляла либо инженером, либо «хымиком». «Хымики» ей нравились, во-первых, потому, что за этим пряталось что-то таинственное и очень красивое, а во-вторых, они наверняка умели выводить все на свете пятна, которые мама ненавидела, зато они любили ее очень и появлялись на юбках буквально из ничего, словно конденсировались из воздуха.
Итак, рыжему Семену, такому сильному, гордому и смелому на спортивном ковре, но здесь съёженному, со взглядом испуганной птицы, готовой вспорхнуть при первой опасности, не было места в Нелькиной квартире, где еженедельно, то по несколько сразу, то по одному появлялись молодые и не очень молодые люди с унылыми носами и глазами, но, по мнению мамочки, с «перспективами».
Неля и Семен подолгу бродили после тренировок по стылым улицам, отогревались в метро под грохот электричек. Нелька уже все знала о неуютной его жизни с нелюбящей женой и злобствующей тещей…
… «Я урод. Природа задумала меня собакой или еще каким зверюгой, а в последний момент передумала. Все люди примеряют мир глазами, ушами, в крайнем случае, пальцами. А я – носом… Они думают, что если надели на немытое тело чистую рубашку или спрятали носки в сапоги, трусы, майки, лифчики и – что там еще? – под кофты, пиджаки, брюки, да еще подушились – все в порядке…». Особенно Семен мучился в транспорте. Тут он не мог ни читать, ни думать о чем-либо, кроме как о многообразии запахов. Семенов нос жил в полном согласии с воображением, и вместе они мигом рисовали картинки – кто и что ест, из какой постели вылезает по утрам, какие тряпки лежат–висят в шкафу. Тяжелый дух плавал неистребимо, как городской смог над крышами, и Семен знал, что это идет не от авосек. Запахи из сумок и авосек не раздражали его так, как парфюмерные: те были естественны и недолговечны, духи же, даже «клима», обрушивались на него плотно, удушливо, почти осязаемо и оставались в ноздрях надолго. Сквозь симфонию людских запахов успокаивающе пробивался устойчивый и всегда одинаковый особый запах металла, приводящий Семена в равновесие.
Нелька пахла не так, как другие. От нее веяло младенческой незащищенностью, а капельки пота на круглом лице казались сладкими, и он ловил себя на желании слизнуть хоть одну и попробовать на вкус.
Когда, защитив диплом, ушел из секции Жорик и круглые Нелькины глаза стали смотреть хронически обиженно, Семен, боясь потерять ее, сам стал разучивать с ней элементы парной программы первого разряда. Неля ожила снова, послушно оттягивала носки, откидывала голову и бесстрашно крутила сальто в его руках. Однажды на институтском вечере Нелька с Семеном и Аликом выступили в акробатическом трио. Со сцепленных четырехугольником рук Нелька улетала под верхнюю кулису, вызывая восторженный рев благодарной публики, а старый профессор, выгнав назавтра всю группу, одной Нельке поставил зачет, сказавши: «Ты тоже ни бельмеса не знаешь, но – за мужество!»
Весной Неля заработала наконец первый разряд. Было это в красивом спортзале Университета на межвузовских соревнованиях. По углам ковра сидели строгие и важные судьи, на которых Нелька боялась взглянуть. Как во сне, автоматически, она проделывала все отработанное на тренировках, подчиняясь спокойным Семеновым рукам и глазам. Семен был великолепен в своей величавой невозмутимости. В паре они получили высокий балл, в вольных упражнениях Нелька впритык натянула на первый разряд. Когда на ковер вышел Семен для выполнения программы «вольных», мужской голос объявил: «Фельдштейн, пер-р-вый разряд!» с восторженным ударением на «первый». «Вольные» Семена Неля видела впервые. К его головокружительным полуторным и двойным сальто она уже привыкла, но пластичные связки, легкие повороты, стремительные переливания одного элемента в другой были цементированы такой смесью грации и мужской силы, что Нелька думала, что теперь-то мамочка, сидевшая на трибуне, должна убедиться в неотразимости этого парня: чем не «настоящий мужчина» - к такой маминой формуле идеала Нелино ухо уже привыкло.
Спустя всего десять минут Нелька плакала, уткнувшись лицом в живот Семена: за «мастерские» вольные, оцененные десяткой на первенстве страны, за знаменитые во всем Союзе несравненные, чемпионские вольные неподкупные судьи поставили – все одновременно и одинаково – самый низкий балл, который только-только обеспечивал первый разряд. Больше всего Нелю огорчало то, что Семен ничуть не злился, отечески успокаивал ее – «ну-ну…», а в адрес неподкупных приговаривал, усмехаясь, «Ну, паршивцы… Вот и сюрприз обещанный… Ну, я вам ужо…». Но вышли на улицу вместе с судьями и по дороге к метро озабоченно обсуждали поездку в Одессу на предстоящее первенство страны, где должны были выступать одной командой за Москву.
… Ох, не оправдались Нелины надежды на завоевание мамочкиного сердца. «Этот балаган», по маминому определению, вызвал еще более решительные меры, и однажды, за несколько месяцев до защиты диплома и распределения, придя из института домой, Неля увидела за накрытым чайным столом молодого человека с вдумчивыми глазами и чуть намечающимися брюшком и лысинкой. Папа вел неторопливый разговор о политике, а в маминых глазах Неля прочла себе приговор – окончательный и обжалованию не подлежащий.
х х х
… Прошло два года. Неля работала в московском НИИ, притерпелась к своему очень положительному и всегда во всем правому мужу, временами ходила с ним в консерваторию и ежевечерне под ручку совершала получасовой моцион перед сном. Ей снились иногда головокружительные сальто и затяжные полеты под потолком какого-то бесконечного помещения и тогда, просыпаясь, она чувствовала, что сердце ее замирает, ловя исчезающий звук божественно красивой, как ей казалось, музыки, вспомнить которую наяву ей никогда не удавалось.
Иногда звонил Семен. «Как живешь, Нелечка?» - Нормально. Где был? Какое место? - вот и весь разговор.
Но однажды Семен ликующе позвал:
- Приезжай, Нелечка! Я женился!
Неля поехала. Нашла облупленный деревянный двухэтажный дом, из тех, что портили лицо столицы в ожидании сноса. Прошла длинным коридором с одинаковыми дверьми по обеим сторонам сквозь запах сырости и древности и в небольшой узкой комнате-пенале, где щелястая дверь смотрела на убогое оконце, встретилась с белокурым ангелочком. Глазастая девочка с тонкими руками и ногами, узкоплечая и безгрудая, поднялась с Семеновых коленей и прошептала: «Здрас-сьть…». На столе на газете лежали кружки вареной колбасы и хлеб, солнце просвечивало сквозь легкое облако желтых волос, поджигая их розовым пламенем.
Семен обнял ангелочка за плечи и объявил:
- Вот моя Галка. Галка, любишь меня? Покажи Неле как ты меня любишь!
И Галка тут же, прокричав «ага!», кинулась ему на шею, обняла его голову тонкими руками и звучно чмокнула в щеку.
Неля услышала трогательную историю – как шестнадцатилетняя Галка удрала из далекого Нежина, где в одночасье смертельно влюбилась в Семена летом прошлого года, когда он приехал в отпуск навестить родные места, прикатила к нему в Москву, чем подвигла его на быстрые меры по размену жилплощади с бывшей женой. И вот теперь Семен, пристроив ее приемщицей в ателье мужского платья, собирался жить долго и счастливо с молодой женой.
Новый виток Семеновой жизни, может, и был для него счастливым, но продолжался недолго. Уже через год ангелочек, освоившись в столице и попривыкнув в своем ателье к мужскому обожанию, сменил щелястую развалюху на более комфортабельное жильё. Неля подытожила Семеновы жалобы:
- Эх ты, Буратино с длинным носом и коротенькими мыслишками.
Ей было обидно за Семена с его неуютной комнатой и полным непониманием реальности.
х х х
…В теплый воскресный весенний день, поющий через уличные репродукторы бодрыми патриотическими маршами гимн очередным всенародным выборам, Семен приехал к Неле, обязанной, как все назначенные агитаторы, следить за стопроцентным охватом голосующих трудящихся ее участка. К середине дня, когда несознательных осталось не так уж много, агитаторы кинулись по домам избирателей, чтобы ускорить процесс сдачи голосов, прихватив на всякий случай для больных и немощных по небольшой переносной урне. Пошли и Неля с Семеном.
В одной из квартир, к изумлению Нели, их встретили восторженным «батюшки! Кто пришел к нам!». Остолбеневшая Неля наблюдала, как светлоглазая женщина с пепельными жидкими волосами некоторое время обнимала и целовала Семена, а из глубины квартиры бежали еще какие-то люди и тоже кидались ему на шею. В общей радостной суматохе Неля ежилась в углу прихожей, пока, наконец, Семен не вспомнил о ней.
Здесь жили родители и семья брата лучшего друга детства – Павлика.
- Нас трое неразлучных было: Павлик, Гера и я. Гера-то в Москве живет, физик он, по симпозиумам за кордон ездит, а Павлик – в Магадане, служит военным. А вот что его родители и брат в Москве живут – для меня новость!
Возбужденный Семен проводил Нелю до участка и вернулся к родителям Павлика.
Размягченный и хмельной в этот вечер, возвращался Семен в свою холостяцкую, никому не нужную жизнь. Нелечка, светлый человечек, грела чужую пещеру, теплая Павликова родня, с их шумной радостью и певучим, с придыханьем, украинским говором, вызывала зависть своей сплоченностью и снисходительным и веселым подтруниванием друг над другом, это были приветливые люди, но – не его семья. Никого-то не было у него в этом большом, таком многолюдном городе. Заснул Семен с твердым намерением в ближайший свободный день проведать Геру - вот кто будет ему рад как брату! Да и не виделись они, наверно, уже год, сынишка у Геры, должно быть, здорово вырос, сколько ему – четыре, пять?
… С медведем под мышкой и коробкой конфет в руке переступил Семен порог сумрачной квартиры в «сталинском» доме, с большой прихожей и высокими потолками. Дверь открыла жена Геры Нина – высокая и стройная, с лицом святой, с гладко зачесанными волосами и глазами, спокойными под тонкими высокими бровями.
- Заходи, привет. А Гера в отъезде, в Германии. Но я тебе рада.
На «я» было сделано чуть заметное ударение, и Семен обратил на это внимание. Они сидели на диване, Мишук вился вокруг, оглаживая поочередно то материнские, то Семеновы колени, ласково заглядывая снизу в глаза, отчего Семен непроизвольно сдерживал дыхание и старался не шевелиться. Впервые в этом доме он говорил только с Ниной, и разговор был совсем другой, чем с Герой, и себя он ощущал не таким, как с Герой, и Нина была не такая, как при Гере.
…Она пришла к нему на следующий вечер. Он лежал на кровати, закинув руки за голову, рассматривал темный в разводах потолок и слушал приближающийся в коридоре скрип половиц, еще не зная, что это ступает его судьба.
Она толкнула дверь без стука, словно точно знала, что ее здесь ждут, и остановилась на пороге – тонкая и легкая фигурка на фоне темного коммунального коридора. Ощущение было как бывает во сне – он пытался что-то сказать, но получился смешной звук, будто неумело пробовал заскулить щенок. А Нина сказала просто ”это я”, и принялась не спеша снимать с себя сначала блузку, потом расстегнула на поясе юбку, и когда юбка скользнула на пол, закрывая щербинки и щели, а она медленно перешагнула через светлый волнистый холмик, посторонний голос в его мозгу произнес: «Явился ангел и сложил свои крылья на убогом полу».
Она подошла к кровати, прижала его лицо к груди, и впервые в жизни ему не было скверно от близкого запаха теплой кожи, дезодоранта и духов, и ему казалось, что он превращается в воздушный шар, который наполняется, растет и становится огромным, и сейчас заполонит всю комнату под нежный дальний звон…
… Он лежал и смотрел на ее застывшее лицо - глаза были закрыты, губы сжаты, целовал чуть поднятые уголки этих сжатых губ, вставал и шел по ее просьбе через темный коридор за водой, поднимал ее как пушинку на руки и носил по комнате.
- Увидят же, чудак, - кивала она на узкое окно без занавески, а он счастливо смеялся:
- Пусть смотрят, какая ты красивая, и завидуют!
И она говорила, говорила … Гера … Он бьёт ее, да-да, бьёт! С ним жить – ад … Он сам давно бы ушел от нее, да некуда. И она – не может же выгнать его на улицу, вот и выжидают оба - когда каждый найдет свое счастье…
… - Нелечка! Понимаешь, я люблю ее! Я нужен ей, Нелечка, нужен! Она видит, какой я сильный, она сказала, что она – как березка, которая прислонилась к дубу… Я Мишука усыновлю, Гера поймет, я поговорю с ним – он должен приехать через несколько дней.
Неля слушала этот сумбурный монолог и радовалась, что он не видит ее лица и что нет надобности растягивать губы в улыбку и стараться удерживать веки поднятыми, а можно уткнуть лоб в прохладное зеркало над телефоном в прихожей. Почему же ей так тошно? Ох, собственница! Порадуйся его счастью!
- Дай-то Бог, Сенечка, дай-то Бог …
А через три дня Семен снова позвонил. Был субботний вечер, за столом сидели друзья, уже все наелись и наговорились, хотели пить, и Неля пошла на кухню за чаем. Тут-то ее и перехватил телефонный звонок.
- Неля… Нелечка…
- Сенечка, Господи, случилось что-то?!
Семен говорил неестественным замедленным глухим басом.
- Неля… Беда… Она просто блядь… Она коллекционирует… Список на трех листах показала… Так и сказала – «коллекционирую»… В конце списка – Фельдштейн… Такая дрянь! Рассказывала, что Гера ее из гостиниц вытаскивал… Что мне делать, Нелечка?.. Гера завтра приезжает… Как я в глаза ему посмотрю?! Еще я ему добавил…
Позже Неля никак не могла себе объяснить, почему ее охватил приступ такой злости – так бывает, когда мать кидается ругать упавшего малыша, вытирая кровь и слезы.
- Надоел ты мне со своими бабами! – тонко завизжала Неля и взахлеб выкрикивала еще что-то, разрываясь от ужаса и жалости, пока не услышала, что частые гудки отбивают ритм ее словам.
… На следующий день Неле позвонил один из тех Семеновых дружков, что вечно возникали вокруг него, чтобы одолжить денег, и сообщил, что Семен вчера повесился, что обнаружила это соседка, заметив, что через приоткрытую дверь почему-то днем виден электрический свет. Еще он сказал, что Сеня сидел на табуретке, а от запрокинутой головы тянулась вверх веревка…
х х х
Очень часто теперь среди прохожих Неле мерещился Семен. И хоть она понимала и говорила себе, что это мистика, что Семена теперь никогда-никогда не будет, она все равно бежала, уступая наваждению, обгоняла и заглядывала в лицо незнакомым высоким и широкоплечим мужчинам с легкой спортивной походкой. Она не могла примириться с тем, что уже никогда не услышит его «Нелечка».
Однажды ее тронули за локоть. Женщина с жидкими пепельными волосами погладила ее кисть. Светлые глаза скорбно смотрели на Нелю.
- Девушка, это ведь вы были с Семеном… Я – мама Павлика, помните? – Вы зашли к нам, когда выборы были. Сеня сказал тогда, что вы – самый близкий ему человек… Передайте, пожалуйста, Семену … Павлик скончался … Неожиданно … Месяц назад …
Неля с ужасом уставилась в выцветшие глаза, холод пополз по спине, поднимаясь к затылку.
- Семен умер … Погиб …
Неля не слышала своего голоса, и, казалось, женщина не слышала тоже. Но та вдруг стала отступать, пятясь спиной, и повторяла:
- Простите… Простите… Простите…
С каждым «простите» ее ладонь надавливала на ямку у основания горла, отчего лицо выдвигалось вперед и снова откидывалось.
А Неля почувствовала, как мелко-мелко дрожат ноги, пытаясь в страшном напряжении удержать ставшее вдруг неимоверно тяжелым тело, и ей захотелось не сопротивляться этой тяжести, а бухнуться на дорогу, уткнуться лицом в пыль и плевки и завыть – по Семену, по Павлику, по этой женщине, пережившей сына, и по своей, такой теперь одинокой жизни…
Добавить комментарий