Часть 1. Полиция... она разная
- Впереди вы видите акведук», - сказал наш гид Лев Вульфович (он нас несколько раз предупреждал: «Ни в коем случае не «Вольфович»). И фамилия у него была без всяких полутонов и намёков - Барон. Барон – он и в Африке барон.
«Этот акведук, а проще говоря, водовод, - продолжал Невольфович, - действующий: по нему подаётся вода. Построен он в 27-м году до Новой Эры».
Мы внимательней посмотрели на этот акведук. Мы точно знали, что такого быть не может и потому не понимали: как такое может быть? И город был с давно знакомым названием – Сарагоса. Знакомым для старшего поколения, которое никуда не ездило, путешествовало только в «Клубе путешественников», но много читало, и потому у всех на слуху было произведение Яна Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе». Да и фильм такой был.
Рядом стояла группа школьников, человек пять, в пересчёте на нашу школу – приблизительно пятиклассники. Они все говорили одновременно. Мне это сразу понравилось. Большой поток речевой информации, и все всё понимают, и даже улыбаются.
Мы стояли у автобуса. Ко мне подошёл полицейский. Ко мне всегда сразу подходят или полицейские, или нищие. Полицейские, вероятно, видят во мне потенциального нарушителя законов, а нищие полагают, что если я не в ладах с законами – значит, у меня есть деньги. Помню, что во время встречи с Николаем Николаевичем Урванцевым, который нанёс на карту планеты Земля очертания Северной Земли и открыл Норильское месторождение руд, он, рассказывая об экспедициях вместе с Георгием Ушаковым, сказал, что у них в экспедиции был ещё и охотник Сергей Журавлёв – «высокий, крепкий, на бандита похожий, вот такой, как вы», - и он указал на меня.
Полицейский спросил, есть ли у нас трудности. Какой же русский без трудностей, тем более за рубежом? Я поведал блюстителю законов, что цены у них высокие – бутылка сухого красного стоит очень дорого.
– Здесь туристический центр, - объяснил полицейский, - садитесь в автомобиль, я вас отвезу в хороший магазин с умеренными ценами.
- Я привязан к автобусу.
- Автобус без вас не уедет.
Впервые в жизни я добровольно полез в полицейский автомобиль.
В автобус я вошёл улыбаясь, с двумя большими бутылками испанского сухого, красного.
Одна из соотечественниц сказала:
- Когда в Мюнхене у вас оказалась племянница – мы вам поверили, мы даже допускаем, что тот молодой человек, в Мадриде, был вашим племянником, но чтобы ещё и в Сарагосе у вас был бы знакомый полицейский, с которым вы так тепло прощались, пожимая руки – это уж слишком! Поверить трудно.
- И в Мюнхене, и в Мадриде были действительно родственники – и в нашем семействе есть умные люди, а здесь, в Сарагосе, мне просто повезло с хорошим полицейским.
В Барселоне мы с дочерью зашли в маленький магазинчик. Продавцы, оживлённо разговаривавшие, замолчали. Дочь выбрала сок, а я взял бутылку сухого красного. Продавцы расслабились. Мы пошли по бульвару Рамбле и только диву давались, чего там только не было! Дошли до колонны Колумба, полюбовались и, немного пройдя, сели на скамейку. Внизу была дорога, а далее сверкало море, сияя всеми своими переливающимися красотами. Дочь принялась за сок, а я решил освежиться винцом. Внизу, напротив нас, остановился полицейский джип.
- Сейчас они тебе объяснят, где в Испании можно пить вино, – сказала дочь.
Из машины вышел полицейский:
- Мистер, у вас есть какие-нибудь трудности?
– Как пройти к океанариуму?
Он показал направление. Я кивнул: «Окэй!», и они уехали.
Только потом я узнал, что в Испании человека после 60-ти, даже пьяного, нельзя тащить в кутузку, а следует отвезти домой, не проверяя при этом содержимое его карманов и не требуя оплаты.
В Лондоне я случайно подошёл к Скотланд Ярду. Двери были распахнуты, внутри горел тёплый жёлтый свет. Рядом стоял длинный автофургон для лошадей. Вспомнил, что мой приятель лондонец Джон в дни рождения своего малыша водил его в полицейский участок. Там не знали, куда мальчика посадить и на чём его покатать.
В Париже мы группой проходили вечером мимо дворца правосудия. Стоявший у входа полицейский пожелал нам доброго вечера. А когда утром мы втроём шли в музей Д’Арсе и обратились к полицейским, они раскинули карту на капоте своего лимузина и показали нам маршрут. Подобный случай был и во Флоренции, где я искал стоянку своего автобуса, и сначала шёл в неверном направлении и дошёл до огородов и загородных вилл, а потом, вернувшись, обратился к полицейскому и пошёл уже в правильном направлении и вышел к стоянке автобусов.
Я вышел на Балтийском вокзале в Петербурге. Мне нужно было опустить письмо в почтовый ящик. Рядом стояли двое полицейских.
- Не подскажете, где почтовый ящик?
- Мы не знаем.
Оглядевшись, я увидел знакомый синий сундучок и показал полицейским:
- Вон, на соседнем здании висит.
Мне стало любопытно.
- А не скажете где ближайшее почтовое отделение?
- Мы не знаем.
Это мой родной район, и я подсказал:
- Ближайшее почтовое 103-е отделение в двухстах метрах на Лермонтовском проспекте в доме 44. Скажите, разве с табачной зависимостью берут на работу в полицию?
- Мы не только курим, мы ещё и водку пьём, и с бабами…
- Про водку я вам верю, а насчёт баб, с вашими животами - это вы на себя наговариваете.
Маленький уездный городок в Ленинградской области. Полицейский вышел из отделения. За ним закрылась тяжёлая металлическая дверь. Полицейский закурил.
- Скажите, а чего вы так боитесь, почему у вас постоянно закрыта входная дверь и при необходимости к вам никак не попасть?
- Может, какой-нибудь моджахед войти с поясом шахида.
- Но вас там три человека, а рядом городской почтамт с большим количеством народа и никакой охраны. Тем более, что вы намеренно шли на такую работу и получаете за это прекрасную зарплату, и пенсия у вас не то, что у шахтёров, нефтедобытчиков … А чтобы подать вам заявление – нужно стучаться, объясняться, подсовывать заявление под дверь – ох, и опасная у вас работа!
Со Львом Бароном я поддерживал связь и в Петербурге. В Рождественские дни он пригласил меня на автобусную экскурсию по Петербургу. Лев - отличный гид, и я с удовольствием проехался по Питеру и услышал много нового. Вёл видеосъёмки с комментариями. Экскурсия закончилась у Балтийского вокзала. Я отснял новые павильоны, появившиеся у вокзала. Положил видеокамеру в рюкзак. Ко мне подошли двое полицейских: офицер и сержант. Спросили, что у меня в рюкзаке. Я хотел открыть рюкзак, но они запретили, сказав, что они сами откроют его в специальной взрывобезопасной камере, здесь же, в отделении полиции на вокзале. Я посмеялся, но возражать не стал. Обещали скоро вернуться. Действительно, они вскоре появились, сказали, что всё в порядке и ушли в здание вокзала. Взяв рюкзак, я почувствовал некоторое «облегчение». Открыв его, я обнаружил, что нет видеокамеры. Я кинулся в полицейскую комнату при вокзале. Там сидел незнакомый мне полицейский.
В тот день я пришёл из магазина с куском колбасы и пакетом молока в свою коммуналку в Петербурге. Почему-то в коридоре находилось два милиционера. Вероятно, инцидент был исчерпан и все были в хорошем настроении. Присутствовала моя жена и её подруга, пришедшая в гости. Эта подруга жены проживала три сезона на моей даче вместе со своим внуком. Разумеется, за мой счёт. Она была злой в жизни и в работе. Её внук – розовощекий отрок с ямочками на щеках и огромным желанием никогда ничего не делать. Зимние заготовки оврщей и фруктов делили поровну.
Известно, что доброделателей в большинстве случаев не любят облагодетельствованные, а некоторые их просто ненавидят. Я не придавал этому значения.
Разговор в коридоре шёл тихо и мирно. Говорили о ценах на продукты и заработках. Подруга жены вдруг высказала предположение, что у меня, вероятно, есть сто тысяч рублей на книжке. Стражи закона напряглись, один из них приблизился ко мне: - Мужик, надо делиться. Я ответил, что, во-первых, у меня нет ста тысяч, а во-вторых, я зарабатываю свои деньги в Арктике, в не очень комфортных условиях, и наша семья из 4-х человек. Милиционер решил проверить мои документы. Полистал паспорт и увидел билет до Мурманска на поезд через двое суток. Это придало ему решительности. Понимая, что я живу в очень правовом государстве, я решил просто сбежать из своей квартиры и получить свои документы, которые оставил у себя милиционер, на следующий день в 38-м отделении милиции Адмиралтейского района Санкт-Петербурга.
По лестнице с шестого этажа я бежал быстрее милиционеров. В одном из подъездов нашего дома был коридор с выходом во двор. Я забежал в этот подъезд, но коридор был закрыт. Я выскочил на улицу, но они уже были здесь. Я попытаося пробежать мимо, но один сделал мне подсечку, а когда я падал, схватил меня за левую руку, чтобы я не мог опереться на неё при падении. И я со всего маху врезался в асфальт левой стороной головы. Стражи сели на меня сверху, заломили руки, надели наручники и потащили меня к машине. - Тяжёлый, сволочь, - сказал один из них. Они закинули меня на пол своей милицейской машины лицом вниз. Я лежал в луже крови, сочившейся из лица, и молчал. Приехали в отделение милиции на Обводном канале. Меня посадили около «обезьянника» и сняли наручники. После совещания один из них подошёл ко мне: - В твоих интересах доставить нам три тысячи. В противном случае мы составим протокол о том, как ты нам оказал сопротивление, материл нас, даже пинал ногами и тебе присудят 15 суток. Поверят только нам, а ты никто и ни в какой Мурманск ты через два дня не поедешь, а на работу придёт «телега» о твоём недостойном поведении.
Он говорил правду, подлую правду. Я сказал, что постараюсь найти 3 тысячи и принести им. Они обрадовались, разрешили мне умыться и даже стряхнули с рубашки запёкшуюся кровь.
Я пошёл в сторону дома, где у меня была последняя «заначка» для семьи в 3 тысячи. Остановил «Жигули» и назвал адрес. Водитель посмотрел на моё изукрашенное лицо и спросил, в чем дело. Я вкратце обрисовал ситуацию. Он предложил мне открыть бардачок и посмотреть там документ. Это было удостоверение капитана милиции внутренней безопасности. Спросил, есть ли у меня такая сумма? Я ответил, что дома имею такую наличность. Капитан предложил переписать все номера банкнот, а когда я передам деньги милиционерам, он войдет в отделение и их арестует. Я возликовал! Но, подумав, понял, что в этом случае мне придётся остаться в Питере давать показания, а при моём возвращении из Арктики милиционеры «достанут» меня и сделают со мной всё, что захотят. А в Мурманска меня ждет мой сменщик – он уже купил билет, а через три-четыре дня ледокол обещают выгнать в море. И как я его буду догонять?
Я объяснил капитану положение и отклонил его предложение. Дома я достал «заначку» и положил в карман. Перед рейсом я всегда делал «заначку» на случай, если случится непредвиденное и семье не хватит высылаемых ежемесячно мною денег. В этом случае я сообщу жене о «заначке».
Когда подъехали к отделению милиции, шофер снова сказал о своём предложении. Я отказался.
В отделении меня встретили с улыбками, узнав, что я принёс деньги. Я протянул их одному из милиционеров. Он не стал брать деньги в руки, а открыл вахтенный журнал и предложил положить деньги внутрь. Мне вернули паспорт и железнодорожный билет. Я вышел и сел к капитану в машину (его координаты у меня есть и сейчас). Он довёз меня прямо к платформе Балтийского вокзала (мне надо было ехать в Лугу), пожелал удачи и успехов и денег за поездку не взял.
Не борту ледокола я появился с ободраной мордой. Левый глаз полностью не открывался. Никому ничего объяснять не стоило - все и так догадывались и дружески улыбались. Я и не пытался объяснять.
В рейсе я сделал упор на упражнения из Хатха-Йоги. Главное упражнение для восстановления зрения – стойка на голове (Сирша́сана). Продолжительность стойки довёл до 12 минут. Выполнял упражнения и из Радла-Йоги на расслабление и концентрацию внимания на отдельных органах. Но меня, моё зрение, ждало новое испытание.
Часть 2. Наши чиновники одинаковые
Я вышел на пенсию в 2008 и вернулся в Петербург, проработав в Арктике на атомных ледоколах 42 года из 52 лет общего стажа. В обоих глазах обнаружились катаракты. Нужны был срочные операции. Требовались деньги. Мою пенсию из Мурманска мне не высылали, предлагая ежемесячно приезжать за ней в Мурманск. Я обратился во всевозможные инстанции от генеральной прокуратуры до Премьер-министра. Ничего не помогало. В знак протеста я выслал в адрес правительства свои правительственные награды. Не помогло. Через 10 месяцев мне в Питер пришла пенсия. Потом стоял в очереди на операции. Время было упущено. Катаракты переросли в неизлечимые глаукомы. Сделал пять операций. Замены хрусталиков мало что дали. Томограмма левого глаза показала полное уничтожение зрительного нерва. В левом глазу – ноль, в правом 20%.
Началась новая полоса существования – жизнь впотьмах. Никакие очки не помогают. Появилась нехорошая привычка падать на улицах. Самая большая опасность – изменение поверхности на одну ступеньку вверх или вниз, ямы на тротуарах, необозначенные выступающие люки, бордюры. Лестницы я различаю и даже могу подняться, но не могу спуститься, если нет перил. Светофоры иногда вижу, но ориентируюяь по пешеходам.
Собрал за полтора месяца медицинвкие справки, и сын меня доставил на инвалидную комиссию в Петербурге на Полюстровском проспекте. – Уберите ваши бумажки – у нас свои законы и правила, - объявили мне. Мне закрыли «зрячий» глаз, развернули и медленно куда-то повели. Когда я ударился ногами о специально поставленный стул, предположили, что, возможно, я не полный мошенник, который хочет обворовать государство, получая пособие по инвалидности. Через полчаса, спотыкаясь, я вышел из кабинета. Мне вручили справку третьей группы инвалидности, по которой нет никаких пособий и я могу устраиваться на работу хоть водителем автобуса.
Споткнувшись о бордюр на Сенной площади, я упал на проезжую часть под колёса автомобиля. Водитель едва успел затормозить, выскочил, схватил меня, поднял и … отвёз домой.
Я обратился к министру здравоохранения с предоставлением документов. С Полюстровского проспекта по почте прислали справку о второй группе инвалидновти. Такую же справку отправили в пенсионный отдел города Луги Ленинградской области, где я проживаю отдельно от семьи – в коммуналке в Питере нет места даже для моей раскладушки, на человека приходится 5,2 кв. метра жилплощади. В очереди на жильё стоим 38 лет.
Случайно зашёл в пенсионный отдел и узнал, что мне никакого пособия не начисляется – надо писать заявление (этого нет в звконе). Потом выяснилось, что надо ещё идти в отдел соцзащиты. Там тоже заставили писать заявленеие вручную, улыбаясь, глядя, как я вывожу каракули на бумаге.
Я не могу ни читать, ни писать. Выручает компьютер, на чёрном фоне дисплея я вижу жёлтые буквы, а на клавиатуре установил наклейки, ориентируюсь по ним и проверяю на экране. Более двухсот раз за день экран перекрывает спам и я не всегда вижу крестик на его устранение.
В соответствии с законодательством мне как ветерану труда и инвалиду положена ежемесяная денежная компенсация оплаты жилья (ЕДК) в размене 50%. ЕДК не выплачивается с января 2008. Я перестал оплачивать непредоставляемые услуги. Жилищная компания отключила в моей квартире канализацию. Мне, инвалиду, шёл 80-й год. Опираясь на ст. 21 Конституции РФ о запрете пыток, я обратился ко всем чиновникам от администрации города и до городской и областной прокуратур. Все чиновники одобрили такое деяние молчанием и за истекшие 20 месяцев ни одного ответа я не получил. Вдохновлённая поддержкой чиновников, жилищная компания через месяц отказалась устранить аварийную протечку в квартире в течение 60 часов.
В соответствии с законодательством каких только прав у меня нет! В действительности на меня не распространена юрисдикция закона о ветеранах труда и инвалидах, закона о правах потребителя, водного кодекса – нет права на обеспечение меня питьевой водой (в квартиру подаётся вода, не соответствующая санитарно-гигиеническим нормам и я семь лет покупаю воду в магазине с одновременной оплатой воды в квартире как питьевой). У меня нет права на защиту моих гражданских праав, гарантированных мне второй статьёй Конституции РФ. За 12 лет я обратился с заявленеиями 827 раз, помимо семи обращений к Президенту, шести обращений в Генпрокуратуру РФ. Ни в одном случае ни одна проблема не была решена в соответствии с законодательством.
Я оформил пенсию 08. 09. 1989. С тех пор и по настоящее время период работы в Арктике на атомном ледоколе «Ленин» определён как работа в обычных условиях. В 2018 году мной получен ответ из Москвы, из пенсионного фонда России, что «Арктика не включена в перечень районов Крайнего Севера». Только четыре года мне выплачивают пенсию в соответствии с законодательством. Предыдущие 27 лет мне начислялась заниженная пенсия, которая, иногда, во время арктических рейсов не выплачивалась и исчезала. Мне отказано в выдаче справки о получении мною пенсии под мою подпись за указанные 27 лет.
Гражданином называется житель страны, на которого распространяется юрисдикция ВСЕХ законов государства. Чиновниками я лишён основных прав Гражданина и не являюсь таковым. Я – никто. Я не гражданин, а просто человек, проживающий на территории России и лишённый основных гражданских прав.
Объяснил мне чиновник города Луги Ленинградской области: - Ты пиши, писатель, куда угодно – всё равно все бумаги вернутся сюда, к нам, а здесь мы хозяева и у нас свои законы.
И добавил, что если всем ветеранам и инвалидам выплачивать всё, что им положено, то государству не хватит денег на ведение военных действий.
Инвалид 2 гр. по зрению. Ветеран труда. Ветеран атомного флота. Работал в первых экипажах атомных ледоколов «Ленин» (6 лет), «Арктика» (16 лет) и «Таймыр» (20 лт). Участник первого в мире похода на Северный полюс в открытом плавании (1977). Действительный член Русского географического общества. Почётный полярник России.
Добавить комментарий