Между забытьем и действительностью она с трудом открывала глаза. В такие минуты видела незнакомые лица. Сперва они приближались, затем плыли в сторону и растворялись освобождая место кусочку стены. Кто-то к ней обращался. Она искала глазами Адама, но рядом его не было. Обрывки мыслей путались в голове. Вскоре она вновь проваливалась в темноту. В моменты прояснения сознания тело ныло, пересохшие губы ощущали терпкое питье. Озноб проходил и возвращался. Поодаль раздавались посторонние звуки - то ли птичьего щебетанья, то ли кудахтанья кур. Ей было все безразлично, не хотелось двигаться и разговаривать. Когда к ней обращались, жаловалась на головную боль и озноб.
- Слава Богу, это не тиф и не испанка, - произнес мужской голос. - Через несколько дней барышня встанет на ноги. Еще будем танцевать на ее свадьбе! Лекарство я оставлю. Что касается присмотра за ней, учить не стану - знаете сами. От помощи Анджуды не отказывайтесь; она хоть и знахарка, но дело разумеет. Кстати, ее излюбленный барсучий жир - неплохой помощник. Пусть Георгий Константинович держит меня в курсе. Я еще навещу больную.
Лица говорившего Надя не видела, но поняла: он врач по имени Иван Иванович, а речь идет о ее болезни. Выходит, она находится в чужом доме, к тому же захворала. А это странное место почему-то именуется шалашом.
Как и предсказал доктор, вскоре она почувствовала себя лучше, а спустя пару дней ее уже не донимали озноб и головная боль. Когда он вновь ее навестил, в сущности, она была почти здорова. Похожий на молодого Чехова эскулап в пенсне с забавной фамилией Подушко вторично произнес: “Еще погуляем на вашей свадьбе”.
Тем временем Надя с любопытством оглядывалась вокруг. Вначале место присутствия казалось ей странным. Едва ли крохотное помещение с низким потолком можно было назвать жилой комнатой. И на шалаш оно тоже не походило. Скорее всего, оно отводилось под чулан-кладовку, но сейчас напоминало мастерскую.
Солнечные лучи с дрожащими в них пылинками пробивались сквозь небольшое оконце, плясали на стене и ложились на пол. На деревянных полках находились разного рода столярные и слесарные инструменты - напильники, отвертки и прочие неведомые Наде приспособления. В одном из углов разместился небольшой станок, как она догадалась, для обработки металла; в другом - несколько книг технического содержания. Карта Крыма на стене с отметками-кружочками говорила об интересе хозяев к его достопримечательностям.
(Ей было невдомек, что к отметкам на карте она будет иметь непосредственное отношение)
Еще присутствовали отданные в ее распоряжение топчан с одеялом из овечьей шерсти и низкая табуретка с одеждой, а на теле подаренная сердобольной татаркой холщевая рубашка.
В целом же, непритязательная каморка - ее временное пристанище - произвела на Надю хорошее впечатление. В таком виде жилище Садовских не было похоже на шалаш.
Она лежала на импровизированной постели, разглядывала необычную обстановку и обдумывала ситуацию, в которую угодила. Ее одолевал рой вопросов. Почему это жилище именуется шалашом? Когда сможет отправиться в бывшее имение пригласившей ее дамы? Как отблагодарить хозяев за гостеприимство и участие в ее болезни, включая приглашение доктора? Кто такая упомянутая доктором особа с необычным именем Анджуда?
Ее раздумья нарушило появление женщины средних лет с чалмой на голове и достоинством на лице. Она представилась: “Елизавета Максимовна, мать Георгия Константиновича”. Надю она именовала по имени и отчеству. Из ее рук поправляющаяся получила чашку куриного бульона, названного ею проверенным еврейским лекарством, и кусок белого хлеба. Настоящий сюрприз! Как ни странно, при виде еды Надя ощутила голод. Действительно, горячий бульон оказался не только вкусным, но и лекарственным. Ничего подобного ей не доводилось пробовать. Она пила его, ощущая себя в ином мире. Что касается свежей булки, то лакомстве отличалось от привычного. В этот притягательный момент ей вспомнился питерский обед, состоящий из жидкого горохового супа и рыжей воблы. А тут - сказочный пир!
Кроме того, мать Георгия прояснила кое-что относительно шалаша, в котором они живут вдвоем с сыном. Поскольку здесь Наде все было вновь, рассказ хозяйки слушала со вниманием. Он касался не только этого необычного жилища, но и семьи Садовских.
Сперва на месте нынешнего домика стояла примитивная хижина с глинобитным полом. Ее в начале века соорудил отец Елизаветы Максимовны, дед Георгия. Жил он неподалеку в Джанкое, где у него был собственный дом, а это место выбрал для временного присутствия; больно оно ему нравилось. К тому же, он предпочитал одиночество и с удовольствием занимался растениями. В конце концов, старик разбил здесь небольшой виноградник и посадил несколько черешневых и абрикосовых деревьев. Правда, на неплодородной земле при нехватке воды садовые культуры приживались трудно. Иногда ему приходилось целый день возиться с растениями, поэтому он соорудил домик наподобие шалаша. В нем отдыхал и укрывался от летней жары и зимней непогоды. Временное пристанище существовало несколько лет. Накануне революции на месте обветшалого шалаша появилось скромное жилище, состоящее из двух небольших комнат, подобия кухни и чулана. В него окончательно переселился старик, где вскоре умер.
Таким образом, нехитрое жилище досталось Садовским по наследству, а первоначальное название шалаш употребляется по сей день. Что касается чулана, то Георгий превратил его в свою мастерскую.
Вскоре Наде открылось окружающее дом пространство.
Нынешний приземистый шалаш прилепился к возвышенности, с которой открывался вид на равнину. Где-то вдали она упиралась в разорванные облака, управляемые ветром. Южный склон был отмечен небольшой галереей фруктовых посадок, образующих живой коридор с терпким ароматом. До этого ничего похожего Надя не видела, да и вкус фруктов был ей неведом. Поодаль находилось подобие огорода. Северная сторона представляла собой дворик-поляну с курятником и втиснутым в каменистую почву колодцем, облицованным необработанным камнем. Поскольку в окрестности с водой туго, колодей ненадежный источник.
За пределами пространства во главе с шалашом виднелись заросли ковыля. Признаки моря и пальм отсутствовали. Такой пейзаж Надю удивил. В альбомах Крым поражал своей красотой, а потому ей казалось, что он состоит исключительно из моря и пляжей. Тут же он выглядел унылым. Она не знала, что находится не на южном побережье с завораживающим морским простором, а в степной его части, где скудная почва в большей степени пригодна для трав, чем для пышной растительности. По этой причине колодец - ненадежный источник влаги. Зато над землей висел небесный простор. В Петербурге Надя редко обращала внимание на небо. Теперь ей открылось его необъятная голубизна с плывущими волшебными островками облаков. Словом, здесь все смотрелось по-иному.
Выздоровление принесло Наде внутреннее успокоение. Ей нравилась маленькая семья в окружении нехитрого хозяйства. Домашняя обстановка со скромной утварью не нуждалась в излишествах. Уютно выглядели даже тарелки со следами прожитых лет. Судя по всему, хозяева не слишком заботились о комфорте. Зато устройство дома вкупе с его окружением создавало ощущение гармонии и надежности.
Вскоре она сделала для себя открытие: в Крыму не столь благополучно с питанием, как предсказывали Адам и тетушка в Петрограде. Во всяком случае, хозяева шалаша на себе ощущали обратное. Оказалось, что во время ее болезни какую-то еду приносила Анджуда.
Однако ее мысли были заняты поездкой к подруге Елены Генриховны. Срок прибытия к ней давно истек из-за неразберихи с поездом, хождения по дорогам и ее болезни. Но Садовские придерживались иного мнения - считали, что Наде следует окончательно поправиться. К ним присоединилась соседка по ближнему селению Анджуда, продолжавшая приносить козье молоко и лечебный травяной настой. Как и бульон, питье возвращало Наде силы. Оно напомнило крестьянку, принявшую ее за цыганку и подарившую вязку трав. К сожалению, она нарушила совет той женщины - в состоянии забытья травы не использовала. Теперь пучок растений хранился в недрах ее жакета по соседству с пиалой и зашитым в подкладку обручальным кольцом.
Во время болезни и день-два после выздоровления Надя редко виделась с Георгием Константиновичем. Значительную часть времени он проводил на службе в Джанкое, куда рано утром отправлялся на велосипеде. Опекали ее Елизавета Максимовна, именуемая сыном мамой Лизой, и сердобольная травница Анджуда.
Можно сказать, Садовские жили на отшибе, так как ближайшее татарское селение находилась поодаль. Но именно здесь, вдали от людских глаз, с Надей происходило преображение - шаг за шагом отступал душевный надлом с апатией, вызванный кончиной матери. Однако в этом краю ей не хватало Адама с тетушкой. Кроме того, ее беспокоило опоздание к ожидавшей ее даме, поэтому она рвалась как можно скорее отправиться в дорогу. Тем не менее отъезд задерживался из-за неожиданного препятствия, о котором сообщил Георгий: в Джанкое с поездами неразбериха - в большинстве своем они либо стоят, либо меняют маршрут.
- Если вы, Надежда Ивановна, не хотите вновь оказаться на каком-нибудь заброшенном полустанке, обождите с отъездом, - посоветовал он.
- Но ведь меня давно ждет пожилая женщина. Выходит, я ее обманула, - заметила Надя.
У Садовского тотчас нашелся разумный довод.
- Думаю, нам следует написать ей, объяснить суть дела, извиниться за опоздание. И лишь потом действовать.
Идея с письмом выглядела убедительно. На следующий день извинение было отправлено через джанкойскую почту.
С момента выздоровления Надю тревожило присутствие у Садовских в качестве случайной гостьи - этакой заблудшей овцы. Она ощущала себя виноватой, сетовала на то, что доставляет им хлопоты, включая болезнь. Словом, менее всего хотела быть приживалкой-нахлебницей. Ее утешала мысль о недолгом пребывании в гостеприимном доме.
В ожидании ответа от бывшей помещицы Надя то и дело хваталась за работу - приносила уголь для печки, заправляла керосиновую лампу, кормила кур... Елизавета Максимовна тому не препятствовала. Она доверила ей и другие нехитрые хозяйственные дела - замес теста, окучивание абрикосовых деревьев, подвязку матовых виноградных лоз... Кроме того, Надя взялась за иглу. Поскольку швейная машинка отсутствовала, работала руками. Взамен заплатанного халата Анджуды из полученной от нее мешковины сшила добротные шаровары - по образцу национальной татарской одежды.
Но чем бы она ни занималась, куда бы ни направляла шаги, мысленно переносилась в Питер - в компанию Адама и тетушки. Беспокойства о них ее не покидало...
До присутствия в семье Садовских у нее был скудный запас жизненного опыта. Замужество только-только вступило в силу. Елена Генриховна и Адам способствовали ее книжным, языковым и музыкальным навыкам. Собственно, мир книг и шитье были основными ее пристрастиями. Здесь же в ней впервые проснулся интерес к деревенской жизни. Особенно ей нравилось ухаживать за посадками винограда. Душистая прохлада этого места располагала к раздумьям.
(Сельскохозяйственных работ у нее будет немало, она научится справляться с ними как заправская крестьянка, а тяжелый крестьянский труд назовет опорой человечества).
Тем временем дни следовали друг за другом. Хотя теперь Елизавета Максимовна и Надя часто общались, их прошлое находилось на обочине разговоров. Гостья не упоминала о своем замужестве, а хозяйка шалаша не распространялась о личной жизни. Если что-то рассказывала, то речь шла о сыне Жорике.
Она удивляла Надю своей неизменной одеждой в виде глухого темного платья и головного убора - наподобие самодельной чалмы. Поскольку монашеский наряд, как ей казалось, не был к лицу хозяйке шалаша, она всякий раз мысленно пыталась освободить ее от унылого траурного оформления. Особенно ей не нравилась нелепая чалма, которую умозрительно заменяла чем-то более изящным. В мастерской именно так она создавала фасоны - сперва их рисовала в уме, а потом изменяла детали с учетом особенностей фигуры и лица заказчицы.
Кроме того, было обстоятельство, которое Надю настораживало: лицо мамы Лизы и ее движения казались знакомыми. Ее не покидало ощущение, что где-то они сталкивалась. Но дремавшая мысль не хотела пробуждаться. Чем дольше она рассуждала на эту тему, тем яснее представляла эту женщину в ином наряде и в другой обстановке. И удивлялась тому, что при хорошей памяти не могла вспомнить, при каких обстоятельствах и где они могли встречаться в Петербурге. В числе заказчиц в мастерской, в их с матерью доме на Жуковского и вблизи Елены Генриховны подобные лица отсутствовали. Стало быть, это происходило в другом месте. Но где и когда? К сожалению, в процессе раздумий нить не хотела связываться, не хватало какой-то детали.
Как-то они перебирали крупу, а заодно и разговаривали. Елизавета Максимовна вспоминала эпизоды детства Жорика. По ее словам, нынче он такой серьезный, уравновешенный, ответственный, временами даже замкнутый и скрытный, а рос непоседой и отличался чрезвычайным любопытством. Он вечно совал нос не туда, куда полагалось ребенку. Кроме того, был падок на выдумки - часто прятался и даже исчезал. Лет в пять на прогулке по недосмотру няни убежал, целый день его искали, но лишь вечером был возвращен домой городовым. Одновременно заявили о себе его хорошие руки. В нем рано заговорила тяга к созданию разного рода предметов. Когда Жора подрос, серьезно увлекся ручным трудом - вечно что-то мастерил из дерева и иного попавшего под руку материала. Лет в десять он решил соорудить удочку, полез на дерево за какой-то, по его мнению, особенной веткой и свалился. В тот раз обошлось.
- Знаете, Надежда Ивановна, один из его детских необдуманных поступков чуть не стоил ему жизни, - произнесла хозяйка с оттенком грусти.
- Он серьезно пострадал? - поинтересовалась Надя.
- Именно так. В первую очередь, жертвой стал он, но и мы с мужем приняли на себя удар, и не без последствий. Хотите я поделюсь с вами этой невеселой историей?
Разумеется, Надя с готовностью откликнулась на предложение Елизаветы Максимовны поведать ей нечто, касающееся семьи Садовских. Об их прошлом она знала лишь самую малость - разве что историю шалаша.
(Не знала она и о том, что ее память вот-вот заговорит в полный голос...)
Надя в упор смотрела на собеседницу, впитывала каждое ее слово. Чем дольше та говорила, тем больше она напрягалась. По сути, рассказ матери о поступке сына выглядел драматично, но больше всего ее ошеломил открытием личного свойства.
По словам Елизаветы Максимовны, дело происходило следующим образом.
Как-то они с Жорой ехали в экипаже. В ту пору ему было одиннадцать лет. Когда на Литейном кучер притормозил, мальчик первым спрыгнул на мостовую и ринулся в сторону тротуара. Она следовала за ним. Но в какой-то момент случилось непредвиденное: ребенок оказался под копытами встречной лошади, которая чудом его не переехала. И тем не менее он лишился трех пальцев на левой руке и приобрел шрам на подбородке.
Пока Надя вслушивалась в слова рассказчицы, пробивающаяся из подсознания догадка относительно давнего эпизода обретала реальные черты. С каждой фразой Елизаветы Максимовны нарастало ее удивление. Она вновь ощущала себя маленькой девочкой, наблюдавшей уличный эпизод. И не верила в подобное совпадение. - Не может быть! Такое происходит только в сказках, - оторопело подумала она. Но рассказ матери о сыне не был ею придуман. Он слово в слово передавал случившееся на Литейном лет пятнадцать назад, чему маленькая Надя была свидетелем.
От волнения ей было трудно говорить - перехватило дыхание и путались мысли. Преодолевая комок в горле, она поспешно вмешалась каким-то чужим голосом.
- Разрешите мне продолжить.
- Вы? Почему?
- Да потому, что эта история мне знакома: я видела происходившее своими глазами. Если чего-то не знаю или ошибаюсь, поправьте меня. Послушайте. В тот злополучный день ваш сын был одет в матроску. На вас было светлое платье и шляпа, украшенная букетиком голубых цветов. Лошадь заржала. Вы кинулись навстречу сыну, потеряли шляпу. Городовой разгонял толпу зевак.
Все это она проговорила скороговоркой. Но не стала упоминать похожую шляпу, которую недавно у нее украла кухарка.
Некоторое время Елизавета Максимовна в замешательстве смотрела на собеседницу. Заговорила она лишь после того, как пришла в себя от услышанного.
- Поразительно! Какое совпадение! Трудно поверить! Однако вы правы: именно так и происходило в тот злополучный день. Все до мелочей. Но как такое могло случиться? Как вы - ребенок - запомнили тот уличный эпизод? Впрочем, дети впечатлительны. Порой они подмечают и запоминают то, на что взрослые не обращают внимание. Если вами руководит не дар ясновидящей, то вы чудом оказались свидетелем той страшной сцены. Судя по всему, у вас редкая память на детали. А шляпа… Бог с ней! Однако есть неизвестная вам подробность, касающаяся меня.
Вслед за этой фразой она сняла с головы чалму, и тогда Надя тотчас узнала ее лицо, скорее его выражение. Одновременно заметила и нечто иное. Если на Литейном шестилетней девочке молодая нарядная дама казалась неотразимой, то теперь перед ней была скромно одетая красивая женщина средних лет с морщинками вокруг глаз, но не белокурая, как годы назад, а седая.
- Вот цена моего недосмотра за ребенком, - призналась она. - Столько лет прошло, а я так и не привыкла к своему образу - следствию пережитого. А потому и ношу такую необычную шляпу.
Помедлив, она продолжала:
- Впрочем, я поседела и подурнела, можно сказать, в два этапа. Произошедшее не столь давно куда страшнее, чем увечье сына в виде лишения пальцев и отметины на подбородке. В конце концов, Жора остался жив - это главное. Считается, что седина - признак старости, но это не совсем так. На моем примере можно судить о седине и в более раннем возрасте. Причина не только в годах, но и в несмываемом горе.
Затем, как бы отмахиваясь от какой-то недосказанной грустной темы и отбросив отчество собеседницы, Елизавета Максимовна загадочно улыбнулась и дружелюбно продолжила.
- Теперь мне понятно, Наденька, почему Жора привел вас сюда. Вы непременно должны были встретиться. Хотя бы для того, чтобы мы вместе вспомнили тот давний эпизод. Поверьте: ничто не происходит просто так и не исчезает бесследно. Остроумная Судьба подбрасывает нам неожиданные повороты, влияющие на последующий ход событий. От нее не убежишь, ее расчетам трудно противостоять. Под руководством Судьбы жизнь наполняется неожиданными комбинациями, логика которых нам непонятна. Одновременно нам предоставлен выбор, а каким он будет - дело наше, а не Судьбы.
Вслед за такими откровениями она заговорила о последствиях случившегося на Литейном. Касались они изменений в поведении Георгия.
- Друг нашей семьи - доктор Ростов - считал, что переход Жорика от живости к сдержанности произошел под воздействием случившегося, - пояснила мама Лиза. - Он называл травматическим синдромом перемену его поведения. Некоторое время Жора вообще не разговаривал, а впоследствии заметно утратил былую открытость. Еще доктор говорил, что детские физические и психологические травмы самые жестокие, а потому, как правило, не проходят бесследно. Так и произошло: из шустрого болтуна сын превратился в молчуна. Обратите внимание на его немногословие, порой даже замкнутость. Правда, если собеседник или тема разговора его интересуют, он преображается. Но подобное случается не так часто и не с каждым встречным.
После столь неожиданной беседы Елизавета Максимовна и Надя потянулись друг к другу. Их затронуло нечто общее, определившее будущее, в котором хозяйка дома и приблудная Надюша заговорили на понятном им языке, а порой и мыслили одинаково.
(Наде предстояло узнать еще много любопытных подробностей, касающихся прошлого семьи Садовских).
Ответ от бывшей помещицы пришел лишь спустя две недели. К сожалению, он был неутешительным. Пожилая дама сообщала о беспорядках вокруг, которые вынуждают ее покинуть насиженное гнездо и переехать к детям. Поэтому Наде следует обождать с приездом. Если в ближайшее время сможет возвратится домой, то непременно даст знать.
Это известие Надя восприняла как гром среди ясного неба. Выходит, затягивается ее присутствие в шалаше. Но сколько можно греться у чужого очага, злоупотреблять гостеприимством Садовских, быть им в тягость! Рассуждая подобным образом, она решила немедленно возвращаться в Петроград.
Однако инстинктивное решение вскоре потеснил здравый смысл. Положение дел складывалось не в ее пользу. Надя отдавала себе отчет в том, что без помощи Георгия ей не обойтись. У нее нет денег на обратную дорогу. Садовские не ведают ни о ее сиротстве, ни о замужестве, ни о причине, по которой она оказалась в Крыму. Одним словом, приютившие ее хорошие люди не знают о ней ничего. Она же не могла объяснить самой себе, почему до сих пор не рассказала им о своей прошлой жизни и роли в ней Адама.
В свою очередь, Георгий обратил внимание на смену ее настроения.
- Вас что-то тревожит, сударыня? Могу ли вам помочь? - сочувственно поинтересовался он.
- Скорее всего, можете. Но прежде я кое-что вам расскажу, - смущенно произнесла она. - И начала сбивчиво объяснять прежде недосказанное .
На факт замужества Нади и пребывание Адама Людвиговича в Питере Георгий реагировал здраво.
- Давайте подумаем. Главное - не суетиться, не принимать необдуманных решений. Сперва надо связаться с вашими питерскими родственниками. Получается, что с момента вашего отъезда они ничего о вас не знают, а потому волнуются.
- Так что же делать?
- Написать Веберам. Как можно скорее дать им знать о вашем присутствии здесь и узнать о них. И не двигаться с места до получения ответа. Одна беда: нынче почта работает с перебоями. Но попробовать необходимо.
Теперь долгими вечерами Надя и Садовский сочиняли запросы в Петроград. Начали с писем Адаму на Гороховую и Елене Генриховне на Литейный. Затем потянулись дни ожидания ответов... Впрочем, терпения у Нади не всегда хватало. Она забывала о плохой работе почты, тем самым невольно торопила события. Когда Садовский возвращался из Джанкоя, первым делом интересовалась корреспонденцией.
Дни шли, а ожидаемые ответы не приходили. Тогда, по ее просьбе, Садовский отправил телеграммы Адаму и Елене Вебер, а она написала письмо дворнику Федору на Гороховую, которому перед отъездом оставила ключи от квартиры. Дворник непременно должен знать об Адаме, - успокаивала себя Надя. На телеграммы ответов не было, зато Федор откликнулся. Хотя он изъяснялся на свойственном ему языке, написанное им говорила о многом. Выходило, что “товарищ Вебер не появлялись ключей не требовали а в ихней барской квартире теперича проживают другие гражданин и гражданка”. Короткое письмо заканчивалось припиской: “По нонешним правилам хозяев домов и управляющих нет а имеется домком”.
Еще оставалась живущая в деревне крестная. Но что может знать она о питерских делах! После кончины родственницы и отъезда крестницы в Крым делать в Питере ей нечего. К тому же, Надя запамятовала название рязанского уезда и деревни, где та жила. На ум приходили Крюковка, Карповка или нечто подобное. Да и маленькая деревня едва ли попала на карту. Точно не помнила и фамилию Романа - приятеля Адама, бывшего посаженным отцом во время их венчания. Какая-то “шипящая” была у него фамилия, возможно, Шарко или Шивко. Жил он на Саперном, но у него дома она никогда не бывала. Выходит, больше обращаться не к кому. Эта мысль не давала ей покоя. Хотя круг замкнулся, она продолжала рассуждать о сложившейся ситуации. Все ли сделала? К кому еще обращаться для выяснения положения дел, касающихся Адама и тетушки?
(Если бы она получила хоть один вразумительный ответ из Петрограда, ее жизнь сложилась бы по-иному).
С каждым днем Наде становилось все тревожнее. Адам и тетушка словно в воду канули. И бывшая помещица не напоминала о себе. Связь с прошлым рушилась на глазах. Состояние растерянности возвратило ее к прежнему решению: надо самостоятельно выяснить происходящее с Веберами, а потому необходимо возвращаться в Петроград. В свою очередь, Садовские продолжали уговаривать ее повременить с отъездом. Но она твердо стояла на своем решении, вопреки их уговорам отсчитывала дни до отъезда.
Одновременно Надя размышляла о конце своего присутствия в Крыму, с которым ей не удалось познакомиться. На море и пальмы так и не взглянула, в знаменитом доме Волошина не побывала… И вообще ее не покидало ощущение, что находится не в Крыму, а в неком отдаленном от него месте.
( Иногда кажется, что дело закончено, а в действительности оно только начинается...)
В последующие дни жизнь для нее разделилась на “там” и “тут”. Ее тянуло туда, откуда была родом и где оставались близкие люди, но одновременно некая сила удерживала.
Накануне отъезда она приготовила свой нехитрый багаж, включая полюбившуюся пиалу. И уже ощущала себя в Питере - мысленно рисовала встречу с Адамом, присутствовала в тетушкиной квартире на Литейном, ходила по знакомым улицам...
(Когда человек планирует, Бог смеется над его планами).
Утром все изменилось: Елизавета Максимовна сломала ногу. И это была не первая ее травма; переломы досаждали ей с юности. Поскольку оставить приютившую ее женщину без ухода было бы не по-человечески, поездка Нади в Питер на некоторое время откладывалась.
Она взяла на себя уход за недвижимой мамой Лизой и домашние обязанности - топила печь, готовила еду, наводила порядок в шалаше. Анджуда делала больной массаж, втирала мази и поила козьим молоком, а заодно приговаривала: “Свежее молоко - лучшее лекарство”. Время от времени появлялся лечивший Надю доктор Иван Иванович Подушко. На его языке у больной патологическое изменение костной ткани, поэтому она нуждается в разумном поведении и уходе близких.
Чтобы развлечь мать и Надю, Георгий привозил из Джанкоя книги, в том числе рассказы Мопассана и Чехова. Теперь по вечерам при тусклом освещении керосиновой лампы или свечи они попеременно читали вслух. Однажды он привез томик стихов Максимилиана Волошина, по его выражению, «нашего коктебельского соседа». И еще рассказывал о встрече с поэтом и художником в его удивительном доме. Слушая Георгия, Надя вспомнила рассказ Елены Генриховны о чудачествах Волошина в Коктебеле. Это место она посетила во время пребывания у своей крымской подруги. Тетушка называла Волошина “лохматым босым в хитоне”. В Петрограде его стихи ходили в списках. Теперь Наде захотелось увидеть своими глазами столь необычного человека. Как бы угадывая ее мысли, Садовский произнес:
- Мы с вами, сударыня, еще посетим Коктебель, и тогда вы сами убедитесь в необычности хозяина и его дома.
- Но ведь мне нужно возвращаться в Петроград, - с оттенком неуверенности возразила Надя.
- Когда-нибудь непременно съездите. Вообще-то, грешно находиться в Крыму и не побывать в Коктебеле.
Болезнь Елизаветы Максимовны сблизила ее и Надю. Они все чаще беседовали - делились эпизодами питерской жизни. Одна из услышанных семейных историй Садовских ее поразила. Сперва ей казалось, что такое бывает лишь в книжках. Дело касалось родства, и выглядело следующим образом.
У Елизаветы Максимовны была старшая замужняя сестра. В 1896 году ее двухлетний сын Жорик заболел скарлатиной. Мальчик поправился, а заразившаяся от него мать двадцати пяти лет, к несчастью, скончалась. Некоторое время юная тетя опекала племянника, а потом вышла замуж за его отца - в ту пору немолодого вдовца, с которым счастливо прожила двадцать лет. Общих детей у них не было.
- Выходит, Георгий Константинович не ваш сын? - пыталась уточнить Надя.
- Жора знает, что по родству он мой племянник, но одновременно, как вы могли убедиться, и сын. Скажу так: он больше, чем сын. Подобные ему редко встречаются. Что касается употребляемого имени «мама Лиза», то это его детское изобретение, к которому мы привыкли.
На некоторое время она замолчала - словно обдумывала нечто существенное. Наконец, собравшись с мыслями, продолжала.
- Святое понятие “мать” мне открылось вскоре после кончины сестры, но истинный его смысл я ощутила тогда, когда увидела Жору, лежащего в крови под копытами лошади. Тогда я физически чувствовала его боль, страдала вместе с ним.
- А ваш муж? - поинтересовалась Надя, и тотчас осеклась - сообразила о некорректности своего вопроса.
- Если Жора сочтет нужным, он сам расскажет вам об отце. Или я расскажу, но не сейчас. Это жестокая действительность, которая нас с ним никогда не отпустит. Она стала второй причиной моей седины и нашего присутствия здесь, - сдержанно пояснила Елизавета Максимовна.
По-видимому, Георгий Константинович не знал об упомянутой мамой Лизой в разговоре с Надей некой “жестокой действительности”. Однако он тоже попросил Надю до времени не нажимать на болевые семейные точки.
Так или иначе, она восприняла недосказанное матерью и сыном как нечто личное, к чему не следует прикасаться.
Добавить комментарий