Родители и я всегда жили вместе с моими дедом и бабушкой – и до войны, и в эвакуации, и после возвращения в Одессу. Отец, мать и дед всегда много работали, а бабушка, как говорили тогда, «вела дом». Естественно, что её влияние на меня было велико. Став взрослым, я убедился, что она была не просто умным человеком – она была мудрой. Людей видела, как говорят, «насквозь». Бывало, ко мне приходил новый знакомый, с которым бабушка, впустив его, успевала обменяться лишь несколькими незначительными фразами. А после его ухода давала этому человеку характеристику, настолько близкую к истине, что я поражался.
Как правило, бабушка не позволяла себе вмешиваться в нашу жизнь, и тем более – навязывать своё мнение. Услышав мою непрошеную и по молодости чересчур настойчивую попытку переубедить кого-то из приятелей, она потом сказала мне наедине: «Не пытайся надеть свою голову на шею другого человека – она ему не подойдёт, а ты можешь остаться без головы». Преувеличение, но как образно!
Одну из первых моральных установок, даваемых ею мне, я запомнил на всю жизнь: «Мишенька, никогда не лги. Если это очень нужно, можешь о чём-то умолчать, но явную ложь не позволяй себе никогда – это недостойно порядочного человека».
Порядочность была органичной, важной, сама собой разумеющейся частью её личности и естественно проявлялась в любом, даже незначительном поступке или высказывании.
Однажды бабушка попросила меня купить кусок наждачной бумаги («шкурки»), которую она по-старинке использовала для чистки ножей.
Из-за возраста и болезни ног она выходила за пределы двора с трудом. Я уже несколько лет после института работал на заводе, во время очередного «аврала» задерживался и несколько дней не успевал в хозяйственный магазин до его закрытия. После вежливого напоминания (а иначе она не разговаривала) мне стало неловко.
Понимая, что снова не успею выполнить её просьбу, я объяснил ситуацию малярам, использующим «шкурку» при окраске готовой продукции. По-видимому, им понравилось, что молодой парень так относится к своей бабушке. «Да не вопрос!» – сказал один из них и щедро выдал не запрошенный небольшой кусок, а целый лист.
Довольный, что проблема решена так просто, я вручил свою добычу бабушке.
– Спасибо, Мишенька, но зачем ты купил так много, я это и за год не использую, – сказала она.
Я простодушно рассказал о происхождении «шкурки», не подумав о последствиях. Бабушка сжала губы, немного помолчала и задала неожиданный для меня вопрос:
– Сколько людей работают на твоём заводе?
– Не знаю, – растерянно ответил я. – Думаю, тысячи три-четыре.
– А теперь подумай, что будет, если каждый поступит так, как ты, и уворует (это слово она выделила) нужную ему вещь – ведь завод остановится! Никогда не могла представить себе, что мой внук – вор! Я не прикоснусь к этому, – сказала она и брезгливо отодвинула от себя лист «шкурки». – Завтра ты вернёшь этим людям украденное, а я пойду в магазин сама.
Она не хотела слушать, что это мелочь, что так поступают все, и попытки переубедить её были бесполезными. А я получил очередной урок.
Когда бабушки уже не было в живых, мы с отцом (её единственным выжившим после войны сыном) в одном из разговоров вспомнили по какому-то поводу её фразу о недопустимости лжи. И тут неожиданно отец, который всегда был для меня моральным авторитетом, сказал: «Знаешь, а ведь я однажды сознательно всерьёз нарушил эту мамину рекомендацию, и это изменило жизнь нашей семьи». Его рассказ стал основой этого моего повествования.
В 1944 г. отец был назначен главным инженером крупного военного завода в Свердловске. Этому предшествовала беседа с ним Наркома вооружения СССР Д.Ф.Устинова, который хорошо знал производство. Занимая перед войной разные инженерные должности на знаменитом ленинградском орудийном заводе «Большевик», он в 30 лет стал его директором, а в 33 года – самым молодым в стране наркомом. Конечно, такой стремительной карьере способствовало уничтожение Сталиным руководящих кадров в конце тридцатых годов, освободившее места для новых назначенцев. Но в данном случае выбор был, как впоследствии убедился отец, очень удачным.
Несмотря на напряжённый режим работы в разгар войны, Устинов уделил беседе с отцом около получаса. Вероятно, он хотел не только составить собственное мнение о новом техническом руководителе завода, но и изложить ему своё понимание роли и функций главного инженера. По-видимому, мнение сложилось благоприятное. Прощаясь, Устинов поздравил отца с высоким назначением, пожелал ему успеха в решении сложных вопросов на новой работе и разрешил обращаться к нему напрямую, если в структурах Наркомата проблема не решалась и нужен был выход на армию, правительство или ГКО.
Впоследствии отец дважды этим пользовался и нарком активно помогал. По словам отца, Устинов схватывал суть вопроса с первых же фраз, не терпел многословия и сам был краток, чётко выражая свои мысли. Он внимательно выслушивал мнения подчинённых, позволял возражать ему, но когда принимал решение – требовал неукоснительного его выполнения. Был жёстким, часто резким, иногда – грубым, и некоторые его высказывания «ушку девическому в завиточках- волоска» (В. Маяковский) вряд ли могли понравиться.
Однажды Устинов позвонил по «вертушке» в 12 ч. ночи, приказал дежурному по заводу соединить его с отцом, лишь недавно пришедшим домой, и требовательно спросил, почему тот не на работе. В ответ на несмелое напоминание отца о времени суток нарком вспылил и раздражённо сказал: «У тебя сейчас 12, в Красноярске – 2, в Хабаровске – 5. Что, я должен к вам всем приспосабливаться? У меня сейчас 10 часов, наркомат работает, и извольте все быть на местах!». Так что кротостью нрава Устинов, как и многие руководители военных лет, не отличался. Но главные его качества безусловно заслуживали уважения.
После окончания войны завод стал переходить на выпуск новой продукции – тоже для армии, но с учётом её перевооружения в мирное время. Поэтому и первый послевоенный период оставался достаточно напряжённым. Сразу после его окончания отец, не перестававший думать о возвращении в Одессу, решился обратиться с этой просьбой к Устинову, не раз проявлявшему к нему хорошее отношение. Тот принял отца, выслушал и сказал, что в Одессе заводов их наркомата нет, но предложил перевести его поближе к родным местам – в Киев главным инженером завода «Арсенал», ведущего предприятия отрасли с почти 200-летней историей.
Но мои родители мечтали только о возвращении в родную Одессу. Отец цитировал слова героя пьесы К. Симонова «Так и будет» о том, что после войны в родных местах "небо будет особенно голубым и трава особенно зелёной". Родители часто вспоминали Приморский бульвар, Потёмкинскую лестницу, памятник Дюку, пьянящий запах белой акации, японские плакучие софоры с узловатыми, как будто закрученными стволами в сквере у Оперного театра, Аркадию и многие другие дорогие и памятные им места. Никакой другой город не мог заменить им Одессу.
Поэтому отец поблагодарил наркома за доверие и отказался, объяснив причину.
Почти через год во время одной из командировок в Москву отец случайно встретился с К. А. Полонским – начальником Главка*, которому подчинялся одесский завод, где до войны работал отец. Узнав, где и кем он работает теперь, Полонский предложил отцу должность главного инженера его родного завода в Одессе.
Конечно, это был идеальный вариант, и отец рискнул снова обратиться к Устинову – на этот раз уже с просьбой отпустить его из Министерства вооружения (так к тому времени стал называться наркомат) в порядке перевода по запросу другого министерства, чтобы работать в Одессе.
Устинов резко и зло сказал отцу: «Ты думал, что я забыл о моём решении? На этот раз прощаю. Из министерства тебя не отпущу, ты мне нужен. Но если ещё раз услышу просьбу о переводе – переведу тебя… мастером цеха в Красноярск. Свободен!»
Зная крутой нрав Устинова, отец понимал – тот своё слово сдержит. Времена были суровые, о правах личности никто не помышлял, место работы определяло начальство. Поэтому отец сообщил Полонскому о неудаче, и родители с грустью вынуждены были отказаться от мечты возвратиться в Одессу.
И вдруг вмешался Его Величество Случай. Через несколько месяцев отец участвовал в совещании руководящих работников министерства, посвящённом итогам 1948 года. Обычно это серьёзное и ответственное совещание проводил Устинов, но на этот раз вместо него выступил первый заместитель министра В. М. Рябиков. Оказалось, что Сталин разрешил Устинову впервые за время его работы наркомом, с 1941 г., уйти в отпуск и Рябиков уже несколько дней исполняет его обязанности.
Отец сидел в зале, слушал доклад, но мысли его были далеко. «А что, если рискнуть? – подумал он. – Наш Главк курирует другой зам. министра, и Рябиков навряд ли осведомлён о моих обращениях к Устинову. Не такая уж я крупная фигура, чтобы нарком обсуждал со своим первым замом просьбу главного инженера одного из полусотни заводов министерства. Конечно, не исключено, что они говорили об этом как о примере… Да, риск есть, и большой, но цель того стоит. Надо попробовать!».
В перерыве заседания отец позвонил по телефону-автомату Полонскому:
– Константин Андреевич! Ваше предложение ещё в силе?
– А что, вас отпускают?
– Пока нет, но появился неожиданный вариант. Вы смогли бы немедленно организовать запрос за подписью вашего министра на имя Устинова о моём переводе? Я в Москве, возвращаюсь в Свердловск завтра вечером. Если получу запрос сегодня, есть шанс завтра получить разрешение.
– Можно попробовать. А чем вызвана такая срочность?
– Расскажу при встрече. Если вы уверены, что это реально, я иду на рискованный шаг и обратного пути для меня не будет.
– Я заинтригован… Ну что ж, давайте попробуем.
Действительно, Полонский оперативно подготовил и подписал у своего министра запрос, и отец в конце дня его получил. На следующий день, завершив свои дела в министерстве, он обратился к хорошо ему знакомой по частым командировкам секретарю начальника Главка, которому подчинялся его завод:
– Скажите пожалуйста, в каких вы отношениях с секретарём Рябикова?
– В хороших. А что, Яков Давидович, вам нужна её помощь?
– Очень нужна. Вам удобно попросить её сделать так, чтобы Рябиков меня принял? Мне потребуется не более 10 минут, но вопрос очень срочный и важный.
Мой отец был очень контактным, умел найти общий язык практически с любым человеком. Особенно это хорошо удавалось ему при общении с женщинами. Он совершенно не был дамским угодником, но умудрялся каким-то естественным образом расположить женщину к себе, просто проявляя уважительное отношение и симпатию.
Секретарь, которой отец иногда привозил небольшие уральские сувениры и просто по-человечески уделял внимание, позвонила своей коллеге, по-приятельски коротко перекинулась несколькими словами о детях, о письмах мужа с фронта, а потом сказала:
– Здесь в командировке главный инженер 356-го завода, очень симпатичный и уважаемый человек. Ему необходимо попасть к Василию Михайловичу по срочному вопросу буквально на 5-10 минут. Поможешь?
Положив трубку, секретарь сказала:
– Рябикова куда-то вызвали, он уехал. Она обещала позвонить, когда он вернётся.
«Сегодня или никогда», – подумал отец и попросил разрешения ожидать в приёмной, сколько нужно будет, чтобы не пропустить возвращения зам. министра.
Ждать пришлось довольно долго. Отец напряжённо вслушивался в многочисленные ответы секретаря на телефонные звонки, пытаясь каждый раз определить, не о нём ли идёт речь. Время тянулось бесконечно, отлучиться из приёмной отец не решался. Наконец, секретарь, подняв в очередной раз трубку, поманила отца ладонью, и он услышал:
– Приехал? В каком настроении? Сможешь спросить? Спасибо, он сейчас к тебе подойдёт.
Обратившись к отцу, эта милая женщина сказала:
– Василий Михайлович приехал, в приёмной его никто не ожидает. Через полчаса он проводит совещание, и (она назвала имя и отчество секретаря) попробует до этого «запустить» вас к нему. Поднимайтесь на «министерский» и обратитесь к ней.
«Министерским» называли этаж, на котором были расположены приёмные министра, его замов, партком и зал заседаний. Отец, с трудом сдерживая шаг, чуть ли не бегом бросился туда.
В приёмной Рябикова он представился симпатичной женщине с усталым лицом, которая сказала:
– Василий Михайлович сейчас вас примет. У вас не более десяти минут.
Войдя в кабинет, отец представился и сказал:
– Василий Михайлович, извините, что оторвал вас от дел, но вопрос срочный. Я был на приёме у Дмитрия Фёдоровича и попросил его разрешения на перевод в Одессу, мой родной город, главным инженером завода, на котором я работал до войны.
Этот завод в тяжёлом состоянии, он осваивает выпуск новых изделий, вопрос на контроле в Госплане. Там есть серьёзные проблемы, поэтому перевод согласован с промышленным отделом ЦК ВКП(б). Мой завод теперь работает стабильно, все технические вопросы решены. Учитывая всё это, Дмитрий Фёдорович дал добро на перевод.
Зная о предстоящем совещании по итогам года, я решил совместить мой теперешний приезд в Москву с представлением Дмитрию Фёдоровичу оформленного запроса. А сегодня узнал, что он в отпуске и будет не скоро. Прошу вас подписать разрешение, – и положил перед ним документ.
Конечно, никакого предварительного согласования с ЦК ВКП(б) не было, но оно действительно предстояло, поэтому отец позволил себе сблефовать.
Рябиков с подозрением посмотрел на отца:
– Дмитрий Фёдорович действительно разрешил? Вы меня не подведёте?
– Василий Михайлович, я бы к вам не обратился, если бы не срочность. Откладывать до возвращения Дмитрия Фёдоровича никак нельзя.
От Рябикова слегка попахивало хорошим коньячком, настроение у него было благодушным.
– Был я в Одессе до войны, хороший город, море, женщины красивые… Ладно, давай, – перейдя «на ты», неожиданно по-свойски сказал он, – поднимай свой родной завод. Ценю такую верность коллективу. Небось, знакомых там полно? Успеха тебе! – и размашисто написал «Перевод разрешаю».
Вне себя от радости, с трудом сдерживая шаг, отец отнёс заветный документ в управление кадров. Вернувшись в Свердловск и дождавшись получения приказа министра, он в максимально короткий срок передал дела своему заместителю и уехал в Одессу.
Потом во время очередной командировки в Москву он встретил на площади Маяковского, недалеко от Министерства вооружения, одного из сотрудников его тогдашнего Главка. Тот рассказал, как бушевал Устинов, узнав об этой истории.
Вот так отец всерьёз нарушил моральное наставление своей матери.
А в Одессе ему совсем не обрадовались.
– Мы вас сюда не приглашали, – заявил ему зав. промышленным отделом обкома партии, – у нас есть свои, национальные кадры.
Тут пригодилось необходимое и действительно проведенное потом согласование перевода с ЦК ВКП(б). Отец немедленно доложил Полонскому, вызвав его возмущение:
– Ничего, сейчас министр позвонит в ЦК, и оттуда вправят мозги вашим украинским антисемитам.
На следующий день отца пригласил уже сам секретарь обкома:
– Что ж вы, Яков Давидович, сразу в Москву пожаловались?
– Я не жаловался, а доложил своему руководству.
– Надо было обратиться ко мне, мы исправили бы это недоразумение. Товарищ не разобрался, бывает. Мы рады, что к нам направили такого опытного инженера и руководителя крупного оборонного завода. Такие кадры нам очень нужны. У вас столько правительственных наград, даже орден Отечественной войны, а ведь его дают только боевым офицерам. Расскажите, пожалуйста, за что вас наградили им в тылу?
Отец коротко, сквозь зубы рассказал, чувствуя неискренность партийного чиновника.
– Если будут вопросы, обращайтесь прямо ко мне, поможем, поддержим. Успехов вам!
С присущей ему энергией отец взялся за решение действительно серьёзных технических и организационных проблем завода. К сожалению, ему дали этим заниматься только два года – до начала активной кампании государственного антисемитизма. В 1951 г. отца сняли с работы по смехотворному поводу, не имеющему никакого отношения к обязанностям главного инженера завода. В течение нескольких месяцев такая же участь постигла практически всех евреев – директоров и главных инженеров одесских заводов. Вскоре по этой же причине сняли пытавшегося поддержать отца Полонского. Не имея возможности получить хоть какую-нибудь работу, отец тяжело заболел.
Но это совсем другая история с другим продолжением. А мне хотелось рассказать о единственном, по словам отца, совершённом им обмане и о том, как этот рискованный, авантюрный поступок коренным образом сказался на его дальнейшей жизни и жизни всей нашей семьи.
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
* Главк (Главное управление) – крупное структурное подразделение министерства, руководящее работой нескольких (обычно 10-15) заводов и организаций.
Добавить комментарий