1.
Освободившись от 4-хтонного «Малыша», «Энола Гэй» задрожала, будто в родовых конвульсиях. Но командир B-29 полковник Пол Тиббетс крепко держал в руках штурвал, как ковбой держит поводья норовистой лошадки. Он выровнял бомбардировщик и ушел на боевой разворот, увеличив скорость до максимальной.
Тотчас в наушниках Пол услышал бравый голос капитана Уильяма Парсонса, главного техспеца по обслуживанию бомбы:
- Порядок, командир. Через 45 секунд начнется мега-шоу!
Внизу змейкой убегала в залив река Ота, разрезавшая город на две части. В безоблачную погоду даже с высоты 30 тысяч футов град обреченных был виден как на ладони. Пол рассмотрел Т-образный мост, ставший точкой прицеливания — купол Выставочного центра, каменные коробки административных зданий даунтауна, а дальше бесконечные кубики жилых кварталов, в которых (это Тиббетс мог уже только представить) безмятежно копошились тысячи и тысячи людей. Ведь в городе даже не объявлили воздушную тревогу: одиночный американский самолет приняли за метеоразведчика.
- Господи Исуси! - прошептал Пол, и в глазах его блеснул ужас от осознания неизбежной катастрофы.
- Сэр, вы в порядке? - спросил второй пилот капитан Роберт Льюис, готовый взять управление на себя.
- Я Окей, - скривил губы в улыбке полковник Тиббетс.
Самообладание уже вернулось к нему, и он продолжал командовать:
- Экипажу опустить светоотражательные шторки на все иллюминаторы. Быть готовыми к сильной турбулентности!
До взрыва оставалось еще добрых полминуты, когда «Энолу Гэй» вдруг затрясло, она сбавила скорость и начала терять высоту.
- Вышел из строя четвертый двигатель! - доложил бортинженер сержант Шумард. - Топливный насос второго работает с перебоями…
Теперь уже не только командир, но и весь экипаж B-29 вспомнил о Боге и молил его дать хотя бы дюжину лишних секунд до взрыва, чтобы убежать от ударной волны.
Прошла минута. B-29, как раненая птица, медленно снижался и уходил на юг. Город уже исчез и внизу раскинулась дельта реки Ота с точечками островов.
- О, дьявол! - выругался полковник Тиббетс.
Сейчас он был готов сам отправиться в ад и отправить туда же весь экипаж, лишь бы эта чертова бомба скорее взорвалась над головами этих чертовых япошек. Но вспышки не было. Зато с севера, со стороны солнца, появилась четверка японских истребителей «Зеро». Огневой мощи «летающей крепости» было достаточно, чтобы дать отпор врагу, но судьба продолжала играть с «Энолой Гэй» злые шутки.
- Хвостовую пушку заклинило! - доложил стрелок сержант Роберт Карон.
Все бортовые пулеметы тоже заклинило. Но на удивление японские истребители тоже пока не стреляли. Они взяли «Энолу Гэй» в клещи, постепенно сжимая хватку.
Пол уже хорошо различал опознавательные знаки — крупные кровавые круги с белым ободком на крыльях и фюзеляжах «Зеро». Тиббетсу даже показалось, что увидел жест японского летчика, приказавшего американцам следовать новым курсом.
- Командир, в ста милях к западу на карте указан японский аэродром, - пояснил штурман. - Видимо, они попытаются посадить нас там.
- Штурман, мы следуем прежним курсом: зюйд-вест, - железным голосом ответил Тиббетс.
Стать военнопленным никак не входило в планы полковника. Кстати, это не входило и в планы американского командования. И потому по пятам «Энолы Гэй» следовал бомбардировщик — дублер, которому изначально ставилась задача не допустить захвата противником «атомного бомбардировщика». Однако дублер висел в воздухе далеко на горизонте, вокруг него, словно осы, кружили такие же японские ястребки.
Тиббетс мысленно приготовил себя к самому худшему, но, похоже, этот августовский денек еще не исчерпал свой лимит сюрпризов.
Четверка «Зеро» могла с легкостью изрешетить пулями беззащитный B-29, отказавшийся сменить курс. Но японцы не произвели ни единого выстрела. Какое-то время они еще пытались держать строй, но потом отстали и ушли на запад.
«Может, у них оказалось на исходе топливо?», - подумал Пол. Разведка уже не раз докладывала, что из-за горючего японским перехватчикам строго-настрого запрещалось гоняться за одиночными целями. Но гадания командира прервал радист-шифровальщик:
- Получен приказ не возвращаться на базу Титиан, а следовать на ближайший аэродром на Иводзиме.
Тиббетс снял шлемофон и вытер пот со лба, внутренне уже смиряясь с неудачей. Во всяком случае, они были живы и они возвращались к своим. И теперь можно было передать управление второму пилоту.
2.
Аэродром на Иводзиме, менее полугода как полностью очищенной от японских войск, встретил сильным боковым ветром и низкой облачностью. Когда Тиббетс посадил машину на единственную рабочую полосу и вырулил на стоянку, объезжая наспех засыпанные землей воронки, он увидел на бетонке командующего стратегической авиацией генерала Стаатса. Тот стоял, чуть пригнувшись от ветра и придерживая рукой козырек фуражки. Тиббетс попытался заранее подобрать нужные слова для своего невеселого рапорта. Но все оказалось банальнее и проще.
- О неудаче мне уже известно от приземлившихся дублеров, - мрачно заметил Карл Стаатс. - Я даю вам час, чтобы подготовить письменный доклад об операции. Еще через час сюда прибудет специальный советник президента Джон Смит. Доложите ему лично.
...Бегло просмотрев доклад Тиббетса, которые штабные машинистки уже успели распечатать, Смит бросил листы на стол и поднялся со стула. Полковник Тиббетс и генерал Стаатс тотчас вскочили со своих мест и стали по стойке смирно. Вашингтонский чиновник только вяло махнул рукой, дав понять, что более не задерживает командира B-29. Тиббетс козырнул и крутанулся на каблуках, направившись к двери. Здесь его, словно пуля, догнала последняя фраза представителя Белого дома.
- Надеюсь, вы отдает себе отчет, полковник, что значит для всех нас ваша неудача.
Пол резко обернулся:
- Я боевой офицер, сэр, и готов отвечать своей жизнью.
Смит поморщился:
- Только не надо этой театральщины, полковник. Мы же не самураи.
Тиббетс побледнел:
- Кодекс чести существует не только у самураев.
Чиновник отмахнулся как от назойливой мухи.
- Я вас не держу, и даже не требую взять под домашний арест. Можете быть свободны.
Тиббетс сделал шаг навстречу Смиту, достал из кобуры кольт. Движения его были хладнокровны и точны до автоматизма. Он снял пистолет с предохранителя, приставил к своему виску и нажал на спусковой крючок. Вместо выстрела раздался сухой щелчок. Пол зажмурил глаза и снова нажал на курок. И снова осечка.
Генерал Стаатс в один прыжок подскочил к Тиббетсу, пытаясь, выхватить у него пистолет.
Джон Смит нервно расхохотался:
- Увы, полковник, у меня нет для вас меча для харакири.
Он подошел к Тиббетсу вплотную и в упор посмотрел в глаза:
- Впрочем, я надеюсь, на ваше благоразумие. Президент просил передать, что именно теперь Америке нужны живыми такие офицеры, как вы, ибо другого оружия теперь у нее просто нет.
Пол в недоумении опустил пистолет. Он вынул обойму и пересчитал патроны. Его личное оружие было в полном порядке. И тут невероятная догадка пришла ему в голову…
3.
Белый дом пал под натиском журналистов. Пожалуй, никогда еще - тем более во время войны - президентская резиденция не видела такого наглого, беспардонного вторжения прессы. Репортеры были повсюду: на крыше, в спальнях, в рабочих кабинетах и даже в оранжерее сада. Они рыскали как ищейки, пытаясь взять след, на который указала вчерашняя The Washington Mail. А в ней было опубликовано интервью столетнего индийского брамина-предсказателя, с утверждением, что Белый дом захвачен инопланетянами, вернее «инозвездовцами» - пришельцами с Сириуса. Как утверждал брамин, который, по заявлению британских колониальных властей, якобы никогда не ошибался в своих заключениях, пришельцы ждут подкрепления и готовятся захватить всю планету. А пока они вывели из строя все огнестрельное оружие и боеприпасы землян, «вогнав человечество в каменный век».
Президент Гарри Трумэн, наблюдая с балкона, как толпа репортеров едва не затоптала беспомощных полицейских, сразу сообразил, что если нынешнюю акцию коллективного помешательства невозможно предотвратить, то ее следует попытаться возглавить. А потому он вызвался быть организатором проведения обыска в собственной резиденции. Только после того, как были открыты даже гардеробы президентской спальни, и даже там (к разочарованию фотографов и кинооператоров) не были обнаружены «зеленые человечки», репортеры снова согласились выйти на лужайку Белого дома, где Трумэн на Библии поклялся ответить на все вопросы прессы, даже если на это уйдет весь уикенд.
- Мистер президент, - спросил представитель британской «The Royal Times», намерены ли вы признать независимость Индии, которая потребовала в течение 3-х дней вывести все британские гарнизоны с ее территории?
- Трумэн уклончиво ответил, что это сложный политический процесс и что для начала Вашингтон намерен дождаться реакции официального Лондона.
- Ну а если, - не унимался британский газетчик, - премьер Эттли попросит вас оказать срочную военную помощь ближайшему союзнику?
- И как вы себе это представляете?! - возмутился вопросом-провокацией президент. - Пошлем к берегам Индостана пару авианосцев с кавалерией на борту, чтобы напугать индийских боевых слонов?
В толпе раздались возгласы одобрения. Похоже, пресса сегодня была на стороне президента.
- Хорошо, а как быть со сталинской Россией? - послышался возглас от эмигрантского «Старого русского слова».
- Россия была и остается нашим союзником в соответствии с Потсдамской декларацией. Мы намерены и дальше оперативно обмениваться с Москвой важной информацией.
В голосе Трумэна, видимо, не хватило твердости, потому что репортер эмигрантского издания наседал дальше.
- Информацией?! А известно ли вам, мистер президент, что из сибирских лагерей в Москву уже движутся сотни эшелонов с бывшими заключенными, которые намерены свергнуть ненавистную им большевистскую диктатуру?
Трумэн спокойно поправил пенсне и выдержал политкорректную паузу. Главе Белого дома было известно гораздо больше. Посольство Соединенных Штатов уже проинформировало его, что Кремль фактически осажден бастующими рабочими столичных заводов, к которым каждый день присоединяются тысячи и тысячи демобилизованных фронтовиков. Все попытки посла США связаться с представителями советского правительства оказались безуспешны. Местонахождение же самого маршала Сталина оставалось тайной.
Не желая сейчас вдаваться в эти детали, президент Трумэн однако счел целесообразным произнести короткую речь о том, что Америка всегда и везде будет поддерживать право людей на свободу, право наций на самоопределение, право меньшинств на равные социальные возможности.
Однако следующий вопрос редактора одного малоизвестного американского издания левого толка помешал президенту развить правозащитную тему в общепланетарном аспекте.
- Мистер Трумэн, плантации Джорджии, Алабамы и Миссисипи охвачены негритянскими волнениями. Без огнестрельного оружия их уже не способна подавить ни местная полиция, ни национальная гвардия. Что вы намерены предпринять, если миллионы чернокожих, требующих отмены сегрегации на Юге, двинутся на Вашингтон?
- Разумеется, мы не станем стрелять в наших сограждан.
В толпе журналистов послышались ехидные смешки. Гарри Трумэн понял свою ошибку, но не один мускул не дрогнул на его лице.
- Да, да, джентльмены, вы не ослышались. Право граждан мирно собираться и предъявлять петиции правительству предусмотрено Первой Поправкой нашей Конституцией. И я как президент…
На лужайке Белого дома поднялся гул. Но Трумэн жестом руки еще раз призвал к спокойствию:
- И я как президент гарантирую это право. Но если кто-то из манифестантов попробует прибегнуть к насилию, то у нас есть крайние, но весьма эффективные средства и мы готовы их использовать.
Гарри Трумэн блефовал, но сейчас у него не было другого выхода.
- Однако я рассчитываю на высокий моральный дух и единство всего американского народа. Не стоит забывать, что несмотря на чрезвычайные и пока трудно объяснимые обстоятельства вынужденного прекращения огня всеми сторонами, мы и наши союзники остаемся в состоянии войны с Японской империей. И я, как и вы все, ни на минуту не сомневаюсь в нашей окончательной и полной победе над врагом.
Хозяин Белого дома обвел притихшую толпу орлиным взором — почти четыре месяца президентства, хотя и свалившегося на него как снег на голову, все-таки давали себя знать. Он подумал, что сейчас это бы была прекрасная финальная точка его многочасового изнурительного поединка с прессой. Но прежде чем Трумэну пришла мысль быстро попрощаться и уйти, из прорехи в первом ряду репортеров, вырос, словно гном, тщедушный старичок с радиомикрофоном в руке:
- Мистер президент, ну а как быть с бомбой?
- С какой бомбой? - машинально переспросил Трумэн, выигрывая лишние секунды для обдумывания ответа.
- С нашей. С атомной бомбой, сброшенной на Хиросиму 6 августа, но не взорвавшейся.
Пресс-секретарь поспешил на выручку своему шефу. Он вырос перед трибуной, широко расставив руки и выпятив грудь, словно, от пуль прикрывая тело президента:
- Леди и джентльмены, всем спасибо! Пресс-конференция окончена. Все свободны.
Но было поздно. Толпа уже взяла в кольцо старичка из никому не известной ранее сельской радиостанции в Нью-Мексико «Вой койота». Тот триумфально взобрался на услужливо предложенный стул и принялся зачитывать скрипучим, совершенно неэфирным голосом, экстренное сообщение для прессы:
- Сограждане американцы, по конфиденциальным данным нашего источника, японское правительство обещает незамедлительно вернуть американской стороне ее атомное изделие, при условии, что США и их союзники будут готовы начать переговоры о мире без всяких предварительных условий. При этом японские власти рассчитывают, что новая бомба, чудовищную мощь которой пока трудно даже вообразить, будет обезврежена и ликвидирована за пределами Японских островов. Токио также обращается с ходатайством об участии в переговорах с американской стороны генерала Дуайта Эйзенхауэра, в настоящее время главнокомандующего англо-американскими силами в Европе.., который является одним из принципиальных противников применения нового ядерного оружия. Токио надеется, что эта просьба будет удовлетворена американским президентом.
- Мистер президент… Что вы на это скажете, мистер президент, - со всех сторон снова посыпались репортерские вопросы к Трумэну.
Но президента уже простыл и след. Воспользовавшись заминкой, он улизнул с пресс-конференции и прыгнул в президентский лимузин, который уже нес его в последнюю неприступную крепость на берегах Потомака - Пентагон.
4.
Кровавое японское солнце клонилось к закату, когда флагман Тихоокеанского флота - линкор «Миссури» бросил якорь в Хиросимском заливе. Это было поистине грандиозное зрелище. Более полусотни боевых кораблей США: от авианосцев, до тральщиков заняли всю акваторию залива, образовав ожерелье рукотворных островов. И к американскому флоту уже спешили присоединиться британская эскадра и отряд советских военных судов.
Над этой армадой в предвечернем небе кружили как на параде десятки американских боевых самолетов. Самолетам-разведчикам, облетавшим японское побережье, была дана команда докладывать о любых передвижениях живой силы противника в районе Хиросимы. А также не допускать возможности, в соответствии с предварительной договоренностью, взлета с аэродромов любых японских летательных аппаратов, а тем более их приближения к кораблям союзников. При их появлении в небе - идти на таран. Впрочем, пока такой необходимости не было. Японцы соблюдали условия перемирия и вели себя на удивление мирно.
Полковник Пол Тиббетс, запрокинув голову, молча наблюдал эту фантастическую картинку. Затем он позволил себе обратиться к стоявшему рядом генералу Дуйату Эйзенхауэру:
- Сэр, такого боевого размаха я не помню со времен нашей высадки в Нормандии.
Генерал, у которого Тиббетс был личным пилотом до лета 1944-го в Европе, похлопал полковника по плечу:
- Верно, Пол. Правда, сейчас нас не поливают градом свинца.
Тиббетс кивнул:
- Это похоже на капитуляцию, которую мы принимаем без единого выстрела.
- Джентльмены, я бы не торопился доверять этим коварным азиатам, - раскурив сигару, вступил в разговор командующий флотом адмирал Честер Нимиц. – Концентрация военно-морских сил пока дает нам некоторое преимущество, но стоит нам высадиться на берег, и мы окажемся в осаде, как 300 спартанцев, окруженные полчищами персов.
Нимиц с подчеркнутой вежливостью младшего по должности передал Эйзенхауэру свой тяжелый морской бинокль:
- Взгляните на пристань, генерал. По-моему, японцы что-то замышляют. Я думаю, что у борта нашего флагмана можно допускать швартовку не более одного вражеского катера.
Эйзенхауэр посмотрел в окуляры. На причалах, и впрямь, было заметно оживленное движение. На пристани выстроился караул японской пехоты. Это было фантастическое зрелище. Пехотинцы были вооружены не ружьями, а копьями и щитами. И вдруг к этому средневековому воинству подъехала «Тойота». Из нее вышел маленький щуплый человечек в черном сюртуке, котелке и, сильно прихрамывая, опираясь на тросточку, направился к катеру. За ним почтительно засеменили несколько военных в современных японских мундирах. Эйзенхауэр, никогда не встречавший этого японца, догадался, что человечек с тросточкой был не кто иной, как главный переговорщик, - министр иностранных дел империи Мамору Сигемицу.
Когда катер отчалил от берега, за ним устремились к рейду три баркаса со средневековой пехотой на борту.
Эйзенхауэр вернул бинокль Нимицу.
- Вряд ли такими силами они рискнут взять наш линкор на абордаж... Но было бы резонным, адмирал, если бы эсминцы ближнего охранения заблокировали баркасам курс к флагману.
Нимиц кивнул. Он сейчас же дал распоряжение, чтобы два эскадренных миноносца, пропустив парламентеров, вышли наперерез другим непрошенным гостям. Японцы повиновались, оставив свои баркасы болтаться на волне на значительном удалении от американского флагмана. Со стороны эти маневры смотрелись, как перестроения древнегреческого гребного флота перед битвой при Саламине, где главным оружием эллинов и персов был таран и абордаж.
Однако на этот раз морские противники были настроены более миролюбиво. И через полчаса в адмиральском салоне линкора, размером с роскошный ресторан на Манхэттене, начались переговоры. В них помимо японской делегации приняли участие представители всех союзных держав и у каждой оказался свой длинный список претензий к японской стороне. Самой жесткой была позиция китайцев.
- Мы требуем, чтобы вся японская военная техника, а также другие материальные средства на оккупированной материковой территории Китая, в обязательном порядке - заблаговременно, то есть до начала эвакуации японской армии, были переданы нам в качестве трофеев, - заявил генерал Су-Юн-чан.
Глава японской делегации слегка улыбнулся и склонил голову, но трудно было понять, что значил этот жест: согласие или просто уведомление противоположной стороны, что сообщение услышано. Впрочем, китайский генерал и японский дипломат знали, что этого формального согласия уже и не требовалось. Большинство военных японских гарнизонов на северо-востоке Китая были разоружены и интернированы, некоторые оставались на осадном положении в крепостях, но дни их были сочтены.
- Советская сторона готова выступить гарантом выполнения этих требований китайских союзников, - вмешался в разговор генерал-лейтенант Деревянко. Высокий, широкоплечий, прямо-таки былинный богатырь, Кузьма Деревянко казался большим взрослым учителем рядом с учеником и «младшим союзником» - маленьким сухоньким китайским генералом. Но оба они уже тоже отдавали себе отчет, что за последние несколько суток расклад сил в Маньчжурии принципиально изменился и кулак советских бронетанковых корпусов, обрушившихся на японскую Квантунскую армию, уже не казался таким грозным. Ибо не танки, ни самолеты, ни тысячи орудий, ни сама почти 2-хмиллионная, обладающая уникальным опытом войны с лучшей армией мира — Вермахтом, советская военная группировка теперь не так много значила в сравнении с 500 миллионами китайских крестьян, пусть даже вооруженных кольями и мотыгами.
Понимал это и искушенный японский министр. И по сморщенному желтому лицу трудно было понять, какие мысли сейчас крутятся в его министерской голове.
- Тигр и дракон вместе не уживутся, почти шепотом произнес он, явно намекая на скорый разлад между Москвой и Пекином.
И пока переводчики пытался точно интерпретировать эту японскую пословицу на разные языки, Кузьма Деревянко, прекрасный знаток восточной культуры, парировал дипломату на чистом японском другой азиатской мудростью:
- Побежденным не стоит рассуждать о проигранном сражении, а тем более, - Деревянко провел ладонью по своим пышным казацким усам, - тем более о проигранной войне.
- Японская империя не проиграла войну! - прохрипел Сигемицу сдавленным от ярости голосом, больше похожим на орлиный клекот.
- Ваша империя проиграла больше, чем войну, - вмешался в политическую перепалку Эйзенхауэр. - Она проиграла будущий мир, в которой вашей стране придется заново завоевывать право на уважение и доверие других народов.
Сигемицу, снова надев на лицо маску самурайского спокойствия, отступил на заранее подготовленные дипломатические позиции.
- Я сегодня же доложу о всех прозвучавших предложениях сторон своему императору. Однако прежде чем мы завершим нашу первую встречу, я хотел был напомнить о нашем обращении в адрес американской делегации.
Министр развернулся всем корпусом в сторону генерала Эйзенхауэра.
- Вы обещаете утилизировать свою бомбу?
Серые глаза генерала сделались стальными:
- Как вы понимаете, господин министр, вопрос о ее утилизации или подрыве сейчас потерял актуальность.
- И все-таки, - Сигемицу брезгливо поморщился, словно, речь шла о дохлой кошке, - мир стал бы куда безопаснее, если бы американцы ликвидировали это «дьявольскую штучку» где-нибудь в пустыне Аламогордо в Нью-Мексико.
Американский главнокомандующий не сразу ответил. Его поразило даже не то, что японский министр назвал именно то место, где в июле 45-го была испытана первая атомная бомба, но то, что он назвал её «штучкой» — секретным кодовым словом, которое на Потсдамской конференции привел президент Трумэн в конфиденциальном разговоре с главнокомандующим войсками англо-американских союзников в Европе.
Эйзенхауэр на мгновение прикрыл глаза и физически почувствовал ощущение глубокой депрессии и безысходности, испытанное уже после грандиозной победы над Гитлером, когда Трумэн с пафосом сообщил ему, что при помощи такой «штучки» Америка способна устроить теперь атомный армагеддон любому противнику. Айку вдруг вспомнились слова своей матери, убежденной христианской пацифистки, о том, что любая война — это преступление, которое превращает людей в скотов.
После Перл-Харбора генерал Эйзенхауэр, как и многие американские военные, перестал считать японцев противником, заслуживающим какого-либо рыцарского отношения. Однако он оставался христианином и продолжал читать Библию, которая в его семье была настольной книгой. Кроме того, здравый смысл профессионального военного подсказывал ему, что даже у военного безумия должны быть свои пределы.
Японский министр терпеливо выждал паузу, как хищник следя за реакцией генерала. Наконец, вернулся к нити разговора:
- Так можем ли мы получить гарантии американского правительства, что эта бомба будет вывезена с территории Японской империи.
- Гарантией в данный момент может быть только мое устное согласие приступить к оценке ситуации на месте падения бомбы.
- Этого достаточно.
Японский министр медленно, почти торжественно, поднялся со стула и поклонился. И тотчас это же сделала вся японская делегация и направилась к выходу.
Наблюдая, как одноногий Сигемицу, ходивший на протезе, тяжело и неуклюже, повернувшись боком, переступает через комингс в дверном проеме, Эйзенхауэр подумал, что Японская империя сейчас, без оружия, становится такой же беспомощной на всех вассальных и оккупированных территориях. Однако, тотчас напомнил себе генерал, здесь, на японской земле, союзникам противостоят миллионы самурайских мечей.
5.
Полковник Тиббетс вновь увидел этот знакомый пейзаж: змейку реки Ота, Т-образный мост, купол выставочного центра, утопающие в зелени городские кварталы. Все это было как во сне. Только когда в сопровождении двух военных грузовиков японского эскорта, охранявшего американских летчиков от возможного самосуда местных жителей, их автобус «Мицубиси» подъехал к больнице, Тиббетс наконец поверил, что все это происходит наяву.
С командиром был сейчас весь экипаж «Энолы Гэй»: второй пилот, штурман, бомбардер, специалисты из ВМС по обслуживанию бомбы, даже радист и стрелок напросились сопровождать своего командира в этом опасном предприятии. Впрочем, в этом был и чисто практический смысл.
Если демонтаж бомбы пройдет успешно, то на местном аэродроме предстояло загрузить изделие на борт одного из В-29 смешанной 509-й авиагруппы и транспортировать его обратно на базу Титиан на Маршалловых островах. А может, от греха и куда подальше - например, сбросить в океан. Полковника сейчас не слишком бы удивил даже такой приказ.
Когда люди Тиббетса вышли из автобуса, к ним подбежал человек в белом халате.
- Добро пожаловать в Хиросиму! Я директор местной клиники доктор Каору Сима.
Доктор поклонился и протянул руку для рукопожатия. Тиббетс почувствовал неловкость от этого поклона и машинально пожал протянутую ладонь. Это был первый японец, которому Пол пожал руку с декабря 1941-го года. Конечно, не считая нескольких армейских переводчиков - американцев японского происхождения.
- Пойдемте, джентльмены, я покажу вам вашего «Малыша», - пригласил гостей доктор Сима жестом вежливого хозяина.
- Малыша? - полковник замер в изумлении.
Доктор виновато, как-то совсем по-детски, улыбнулся:
- Наши врачи в шутку так прозвали вашу бомбу. Она упала прямо в родильное отделение. К счастью, в тот день его как раз закрыли на ремонт.
Пока они шли по длинным мрачным больничным коридорам, пропитанным, как губка, запахом лекарств, Каору Сима болтал без умолку, наслаждаясь возможностью освежить свой английский, который он выучил еще в 1920-е годы, во время врачебной стажировки в Штатах. Японец рассказал, что 6-го августа, в день, когда «свалился этот Малыш», он как раз уехал в соседний город делать сложную операцию. И ему фантастически повезло, потому что обычно в 8 часов утра, он после обхода палат, садился работать в своем кабинете, находившемся прямо над родильным отделением. Да и в соседней ординаторской в то утро было пусто. Четырехтонная бомба, как таран, пробила перекрытия двух этажей и зарылась в земляной пол подвала.
Специалист по бомбе капитан Уильям Парсонс, увидев эту картину, только и присвистнул от удивления, глядя через огромную брешь на струящееся над головой голубое небо.
- Это просто чудо, что такая бомба никому не причинила вреда! - всплеснул руками Каору Сима.
- Лучше бы такое чудо случилось четыре года назад в Перл-Харборе, - мрачно пробурчал Тиббетс.
- Или еще на пару лет раньше в Европе, - добавил штурман.
Доктор Сима снял пенсне и протер запылившиеся в разбитом помещении линзы. Он промолчал, только лицо его передернулось судорогой.
Из оперативной сводки полковнику Тиббетсу было известно, что Каору Сима являлся последовательным и открытым противником войны с Америкой. Не единожды он арестовывался японской политической полицией. А один раз его даже пригрозили расстрелять, если он не научится держать язык за зубами и не перестанет высказывать в беседах с пациентами свои пацифистские взгляды. Все это Тиббетс знал, но тем не менее сейчас выражение примиренчества даже со стороны одного японского интеллигента-пацифиста не возбуждало в нем ответных чувств. Он слишком хорошо помнил, что уже во время боев за Иводзиму и Окинаву фанатичные японцы начали тотальную войну, где уже не было разницы между солдатом, стариком, женщиной или даже ребенком.
К тому же сейчас у команды полковника было много трудной и опасной работы. Когда Тиббетс и несколько его помощников спустились в подвал, они увидели только торчащее из земли хвостовое оперение «Малыша». Вытащить бомбу наружу, по меткому выражению доктора Симы, было все равно, что извлечь неразорвавшуюся гранату из желудка раненого буйвола.
Первым делом специалисты замерили уровень радиации. Она был практически в норме. Не было обнаружено и каких-либо трещин на оболочке бомбы, которую к вечеру удалось почти полностью откопать.
- Просто фантастика! Бомба целехонька, будто ее спустили на парашюте, - капитан Парсонс вытер рукавом со лба испарину. На лице его застыл мистический ужас, как будто бы он на миг заглянул в преисподнюю.
Не унывающий штурман весело похлопал бомбу, словно, сивого мерина, по боку:
- Ну что, «Малыш», если ты не будешь капризничать, то мы обещаем отвезти тебя его обратно домой.
- Я бы предпочел, чтобы этот L'Enfant terrible навсегда остался здесь, - пробасил второй пилот.
Полковник Тиббетс строго обвел глазами экипаж. Честно говоря, слова второго пилота ему пришлись по душе, но у него был приказ Эйзенхауэра. Через сутки на аэродром Хиросимы должно было приземлиться звено B-29 c Титиана. В том числе - и его родная «Энола Гэй», названная полковником в честь матери. К этому времени все должно было быть готово к эвакуации, хотя большое начальство в Вашингтоне все еще спорило: куда возвращаться «Малышу».
Японские бригады работали в три смены, чтобы соорудить через коридоры цокольного и первого этажа рельсовую дорогу до автостоянки, где можно было бы краном поднять «Малыша» на мощный грузовик. Эту работу должны были контролировать люди Тиббетса. Однако, по инструкции, американскому персоналу в темное время суток запрещалось находиться на берегу. Командование с обеих сторон резонно опасалось пьяных драк, воровства и поножовщины. Любая искра насилия, даже без использования огнестрельного оружия, грозила обернуться большим пожаром.
- Мой дом в двух шагах от клиники. Пойдемте, полковник, - пригласил доктор Сима. - Там вы все можете чувствовать себя в полной безопасности. Во всяком случае, пока... я жив.
Домик доктора маленький, с игрушечными комнатами, больше похожими на школьные пеналы, действительно находился прямо напротив больницы. Тиббетс и его подчиненные, которые по очереди несли дежурство у «Малыша», легко смогли убедиться в том, что главный врач и хозяин городской клиники был безотказный бессеребреник - больные шли к нему в любое время суток. Доктор Сима и раньше пользовался непререкаемым авторитетом среди горожан, а сейчас, во время коллапса военной системы, стал еще неформальным лидером теневого городского правительства. В всяком случае, все вопросы, связанные с функционированием не только медицинских, но и коммунальных служб города, принимались местными властями только при условии его устного одобрения. Город, как и вся страна, балансировал на грани паники, хаоса и кровавой деспотии. И только такие люди как Сима, решил для себя полковник Тиббетс, могли сейчас спасти страну, которая, пусть даже без единого выстрела, оказалась на грани катастрофы.
Тиббетс неожиданно для себя вдруг задался вопросом: а как сейчас управляется шериф в его родном городке во Флориде? Как люди, отцы и деды которых никогда не выходили из дома без оружия, сейчас обходятся без кольта или винчестера? И еще ему в голову вдруг пришла очевидная мысль, что если бы не пушки, ружья и мушкеты, то белый человек, при всем своем техническом превосходстве, до сих пор бы завоевывал Американский континент и вряд ли бы продвинулся дальше первых британских колоний...
Вечером после душного дня доктор Сима пригласил полковника Тиббетса на веранду выпить прохладного сакэ из расписных деревянных коробочек - масу, которые смастерил еще прадед хозяина дома. Стоял один из тех долгих летних вечеров, когда время перед закатом словно замирает, а все цвета вокруг медленно застывают как краски на только что оконченной картине художника. Наслаждаясь этой мирной тишиной, Тиббетс вдруг с завистью подумал о судьбе этого японского лекаря, предки которого с 18-го века выбрали своей профессией спасение человеческих жизней. Сима был старше Тиббетса на 20 лет и сейчас казался полковнику на столько же лет мудрее. Пол почувствовал жуткую нелепость того, что не врачи, не учителя, ни ученые становятся во главе своих наций. И в этом полковнику вдруг увиделся корень всех человеческих бед. После 3-й рюмки легкой «рисовой водки» летчик расслабился и, сам того не желая, почему-то начал рассказывать собеседнику свою жизненную историю. Сначала о том, как после школы хотел стать врачом, но во Флоридском университете тогда, в 1930-х, не оказалось медицинского факультета. А потом о том, как в юности «заболел небом» и о том, как начавшаяся война уже не оставила другого выбора профессии.
Сима понимающе кивнул:
- Сколько вам лет, полковник?
- Двадцать девять.
- Счастливый возраст. Вам еще только предстоит прочитать лучшие страницы в книге жизни!
Тиббетс усмехнулся. Ему даже показалось, что японец иронизирует.
Тем временем хозяин разлил из кувшина в маленькие лакированные коробочки последние капли сакэ. Посуда для здоровяка американца казалась крохотной. Но он почувствовал, что от частых дринков начинает хмелеть.
- Скажите, полковник, чем вы хотели бы заняться, когда закончится эта война?
Прежде чем ответить, Пол Тиббетс одним махом, словно стакан виски, опрокинул в себя миниатюрную коробочку «рисовой водки». Глубоко выдохнул, несколько разочарованный недостаточной крепостью.
- Мне кажется, доктор, что эта чертова война никогда не закончится.
6.
Когда они немного отстали от американской свиты и от японской охраны Честер Нимиц вполголоса признался Эйзенхауэру:
- Знаете, генерал, здесь и сейчас у меня такое чувство, что никакой войны и не было вовсе.
Эйзенхауэр болезненно поморщился:
- А у меня напротив, такое ощущение, что эта война никогда не закончится. А если закончится, то сразу начнется другая, еще более страшная… И все эти мирные красоты — только декорации в антракте.
- В любом случае, - адмирал Нимиц перешел на шепот, - наш военный министр Стимсон был совершенно прав, когда вычеркнул эту древнюю японскую столицу Киото из перечня целей атомных бомбардировок.
Эйзенхауэр удивленно вскинул брови.
- Да, это правда, генерал. Говорят, что именно здесь много лет назад Генри Льюис Стимсон провёл свой медовый месяц. Политики тоже бывают сентиментальными…
- Думаете, японцы оценили бы такой жест?
Нимиц пожал плечами.
- После четырех лет с этими фанатиками я не очень-то верю, что они будут соблюдать по отношению к нам какие-то правила игры. Но, похоже, генерал, вы единственный американский военачальник, с которыми они хотят иметь дело, и этим нельзя не воспользоваться прямо сейчас.
Они молча взглянули друг другу в глаза, понимая без слов, о чем идет речь.
Утром, перед экскурсионной поездкой в Киото, на которую японцы пригласили почему-то только представителей американской стороны, была поручена шифрограмма из Вашингтона. В ней генералу Эйзенхауэру давались широкие полномочия «действовать, сообразуясь с обстановкой». Но при этом рекомендовалось «не препятствовать» инициативе официального Токио вести с американской стороной «параллельные» двухсторонние переговоры.
Дуайт Эйзенхауэр проигнорировал вторую часть рекомендации. Точнее, он поступил в соответствии с первой ее частью - «действовать, сообразуясь с обстановкой». А потому, он поставил условием ознакомительной поездки в Киото — участие в этой однодневной, так сказать, туристической экскурсии представителей всех союзных держав, флаги которых сейчас развевались на рейде Хиросимского залива.
Японцы согласились без препирательств, хотя и не без некоторого удивления. Еще более был удивлен и раздосадован советник президента Джон Смит, задача которого, как уже стало очевидно генералу, состояла не только в том, чтобы следить за Эйзенхауэром, но и в том, чтобы наводить в обход американского военного командования, прямые политические контакты с императорской японской верхушкой. И в Киото Джон Смит преуспел и в первом, и во втором. Генерал видел, как Смит в лучших циничных традициях европейской дипломатии любезничал с японским министром иностранных дел, а после обеда надолго уединился с ним в беседке императорского парка.
Когда Эйзенхауэр и Смит в одной автомашине возвращались в порт Хиросимы, советник не преминул похвастаться своим «дипломатическим успехом».
- Настоящие враги, как учили древние, обнаруживаются только после победы, - с цицероновским апломбом изрек Смит. - Не кажется ли вам, генерал, что на этот раз ими будут китайцы и русские?
Генерал не ответил. Они ехали в машине вместе с японским офицером связи, хранившем самурайскую невозмутимость. Эйзенхауэр сделал в вид, что задремал, не желая обсуждать эту тему. А потом и действительно ему вдруг привиделся сон и недавний разговор с русским маршалом Жуковым во время Потсдамской конференции в парке Сан-Суси.
Георгий Жуков тогда напомнил ему, что официальное приглашение Дуайту Эйзенхауэру в любое удобное для него время посетить СССР остается в силе, несмотря на трещины, которые уже начал давать военный союз Москвы и Вашингтона.
Генерал кивнул в знак благодарности:
- Теперь мы в ответе за то, чтобы ужасы войны не повторились и народы могли жить в мире.- Так и будет, если не помешают политики…
- Народ всегда должен и может убрать политиков. Даже увенчанных лаврами победы.
- Вы имеете ввиду Черчилля? - посмешил уточнить Жуков.
Всю советскую делегацию в Потсдаме шокировало, когда под занавес конференции держав-победительниц британский премьер Уинстон Черчилль, не дожидаясь формальных процедур передачи власти, отправился домой в Лондон после проигранных консерваторами парламентских выборов.
- Не только.., - ответил Эйзенхауэр.
Жуков помрачнел и ничего не ответил. Намек на Сталина был слишком прозрачен. Дальше они шли молча до самого дворца Цецилиенхоф. Только при прощании Жуков протянул для рукопожатия руку:
- Чтобы не случилось, генерал, я убежден, что мы с вами никогда не станем врагами.
...На причале в порту Хиросимы американскую делегацию уже ждал командир линкора «Миссури». Он с нарочитым спокойствием козырнул Эйзенхауэру и чуть позже, приглашая пройти на адмиральский катер, шепнул генералу:
- На борт катера прибыл полковник Тиббетс. Он утверждает, что обязан срочно сообщить вам нечто «чрезвычайно важное».
Эйзенхауэр, Нимиц и Смит в сопровождении командира поднялись в рубку катера, здесь их ждал Пол Тиббетс, бледный как мел. Генерал попробовал разрядить атмосферу.
- Пол, у вас такой вид, будто взорвалась бомба!
- Почти так, сэр. Она тикает!
- Как тикает? Что за вздор, вы пьяны, полковник?! - возмутился советник президента.
Тиббетс пропустил оскорбительный выпад мимо ушей и выдержал паузу.
- Ради Бога, не перебивайте его, джентльмены, - вмешался адмирал Нимиц.
- Да, у нас мало времени, - предупредил Тиббетс.
- Сколько? - резко спросил Эйзенхауэр.
- Максимум — 6 часов! - доложил полковник. - Учитывая, что «Малыш» поставлен на самоликвидацию.
- Какова вероятность, что бомба взорвется?
- Практически стопроцентная, если.., если не произойдет чудо.
- Чудо произойдет, если мы за 6 часов успеем эвакуировать город, - парировал генерал. Он уже начал отдавать приказания.
- Вы, адмирал, - оповестите все корабли союзников и запросите у них помощь на морскую эвакуацию населения. Передайте мой приказ всем нашим самолетам срочно покинуть все японские аэродромы. Это касается и спецзвена В-29.
- Вашим людям, полковник Тиббетс, придется еще какое-то время находиться рядом с «Малышом» и вести оперативное наблюдение.
Полковник козырнул:
- Мои люди готовы следить за бомбой до вашего особого распоряжения.
- Отлично, Пол. Тогда все детали эвакуации прямо сейчас мы должны обсудить с японской стороной.
- Но па-па-пазвольте, - заикающимся дрожащим голосом вмешался советник президента. - Мы да-да-далжны получить инструкцию из Вашингтона.
- В два часа ночи по вашингтонскому времени?! - переспросил Эйзенхауэр.
- Тогда надо сро-сро-срочно покинуть залив. А вдруг бо-бо-бомба взорвется пря-прямо се-се-сейчас?
- Сейчас это исключено, - вмешался Тиббетс. - Это легко проверить…
Он достал из кобуры кольт и выстрелил вверх в открытый иллюминатор. Раздалось несколько сухих щелчков.
Однако это не слишком убедило советника. Он сопел, краснел и все больше покрывался испариной.
- Нет! Мы должны э-э-эва-куи-и-ироваться и сро-сро-срочно доложить пре-пре-пре…
Слово «президент» Смиту так и не удалось выговорить.
Эйзенхауэр улыбнулся кончиками губ:
- Вот вы этим и займетесь лично, Джон. Предлагаю вам срочно вылететь на Иводзиму, а оттуда в Штаты. Поручаю вас полковнику Тиббетсу. Ему сейчас все равно уже не надо вывозить груз и место на борту хватит с лихвой.
Тиббетс сделал шаг вперед:
- Сэр, я могу просить, чтобы эту работу взял на себя экипаж-дублер?
Видя, что генерал еще не принял окончательно решения, полковник поспешил продолжить:
- Наши техники полагают, что если перезарядить электрический взрыватель, то можно продлить его работу на пару часов. Общего времени хватит, чтобы доставить «Малыша» на ближайший наземный аэродром, взлететь и сбросить бомбу на один из необитаемых атоллов в океане.
- А ведь в этом есть здравый смысл! - вмешался адмирал Нимиц. - Если она взорвется там через какое-то время, то мы продемонстрируем все миру наше обладание чудо-оружием.
Несколько секунд потребовалось Эйзенхауэру, чтобы сделать выбор. Он вплотную подошел в Тиббетсу.
- Пол, я всегда считал вас лучшим американским летчиком. Но теперь у нас всех есть повод считать вас и своим спасителям.
Полковник смутился. Бледность на его лице сменилась румянцем. Он хотел сказать своему начальнику что-то о долге, о патриотизме. Но глядя в грустные глаза генерала вдруг признался:
- Сэр, мне кажется, что все происходящее сейчас: и эта война, и это бомба — просто какой-то привидевшийся нам всем ночной кошмар. И стоит нам только проснуться, стоит только открыть глаза…
- И давно вам в голову, Пол, стали приходить такие мысли? – перебил генерал, в голосе его звучали нотки понимания.
Он не стал дожидаться ответа, а, словно, пряча от окружающих лицо, отвернулся и посмотрел в иллюминатор. По причалу уже бежали какие-то люди, забрасывали какие-то ящики в грузовики, кричали какие-то команды по-японски и по-английски. По дорогам из города неслись колонны автомашин, в воздух один за одним поднимались самолеты. В Хиросиме начиналась эвакуация…
7.
- Сэр, вы в порядке? - второй пилот, готовый взять управление на себя, с тревогой посмотрел на командира бомбардировщика.
- Вполне, - ответил полковник Тиббетс, кивком головы стряхнув с себя секундное забытье и до хруста в пальцах сжав штурвал. - Привиделась какая-то чертовщина…
Командир глянул на бортовой циферблат: 8:14. Шёл 7-й час полета. Он силился понять, что же все-таки ему привиделось, но в ход его мыслей вмешался прозвучавший в наушниках голос бомбардера:
- Сэр, мы над целью!
- Самолет твой, - тотчас отреагировал полковник и убрал руки со штурвала.
Пол старался не смотреть вниз, на обреченный город, как стараются не смотреть в глаза жертве.
- Порядок, командир! Бомба сброшена. Взрыв через 45 секунд, - победным голосом доложил бомбардер.
А потом, как на учебных полетах над полигоном в Нью-Мексико, Тиббетс выровнял «Энолу Гэй» и ушел на боевой разворот, увеличив скорость до максимальной. А затем была короткая вспышка, которая даже через закрытые жалюзи и защитные очки показалась ярче тысячи солнц. А через минуту их догнала ударная волна и трясла до тех пор, пока они не ушли на океан. Наконец, от земли до небес вырос ядерный гриб и полнеба заволокло дымом.
- Ну, все! Теперь войне конец! - экипаж ликовал и поздравлял командира с победой!
Но Тиббетс молчал, хмурился и, больше не оглядываясь назад, уводил «Энолу Гэй» все дальше на юг. Он кусал губы и безуспешно пытался разгадать тот кошмар, который привиделся ему перед самой бомбежкой.
1 марта 2016 - 9 мая 2018 г.
Вашингтон
Добавить комментарий