Ещё зимой мы решили, что в этом году не будем проводить летний отпуск под Одессой, на песчаной косе Каролина-Бугаз между морем и Днестровским лиманом. Захотелось куда-нибудь в среднюю полосу России – в лес, желательно сосновый, на речку, подальше от жары и многочасового ленивого лежания на пляже. Мы – это давние друзья, привыкшие к постоянному общению во все времена года, по любым поводам – и радостным, и трудным, а уж в отпуске тем более.
Сказано – сделано. Я, как обычно, взял на себя сбор информации. Перебрав и обсудив несколько вариантов, остановились на турбазе «Алексин Бор» под Тулой, на берегу Оки. Путёвки в те далёкие советские времена были дешёвыми; кроме того, часть их стоимости оплачивали профкомы и сложным было только организовать заранее заказ и оформление оплаты путёвок на одну и ту же дату разными организациями, где мы работали.
Как обычно, перед отпуском неожиданно появились дела и трудно преодолимые препятствия, требующие непременного решения. Наконец всё утряслось и одиннадцать членов команды «ОдеКолон» («Одесская колония»), как мы в шутку себя называли, переключившись с предотъездной суеты на начало долгожданного отдыха, погрузились в самолёт, летящий в Москву. Потом электричкой приехали в Тулу, а оттуда автобусом через старинный городок Алексин, основанный ещё в XIV веке первым московским князем Дмитрием, младшим сыном Александра Невского, наконец добрались до турбазы.
Как это часто бывает, сформированная в Одессе группа («заезд» по турбазовской терминологии) оказалась состоящей из очень разных людей, существенно отличающихся и по возрасту, и по уровню культуры, и по пристрастиям. В ней оказалось человек тридцать. Одни сразу потребовали расширить перечень экскурсий, других явно привлекали рыбалка и грибные места, третьи прежде всего заинтересовались конкретикой расселения по комнатам – наверное, у них были на этот счёт свои планы.
А наш «ОдеКолон», разместившись и оставив в комнатах вещи, в полном составе отправился на берег Оки. Судя по буйной береговой растительности, во время весеннего половодья река там сильно разливалась, но и тогда, в разгар лета, она была достаточно широкой и спокойно несла свои мутноватые, но чистые воды в Волгу. «Наш» берег был низким, а противоположный повыше. Он казался безлюдным, но главное – на нём почти сразу начинался так привлекавший нас сосновый бор, давший название турбазе.
Мой друг Юрий, в отличие от меня, был фанатом рыбалки. Он взял с собой снасти – складную портативную удочку, становившуюся в раскрытом состоянии очень длинной, и много других специфических приспособлений, мне неведомых. Юра предвкушал удовольствие не только от результата, но и не в меньшей степени – от самого процесса, что для меня совершенно непостижимо. Однажды он попросил меня на время его отлучки подержать удочку, чтобы её не унесла клюнувшая крупная рыба (он всё ещё надеялся…). Я решил подыграть ему и намеренно взял удилище за тонкий конец, изображая на полном серьёзе ещё большего неумеху, чем был на самом деле. Смеху было!
С нами был Виталий – прекрасный врач и институтский преподаватель, высокий, статный, кудрявый, с открытым улыбающимся лицом, сильный, физически развитый и самый молодой из нас.
Первые несколько дней экскурсий не было. Виталий легко переплывал в обоих направлениях Оку. Кроме того, он взял на себя обязанность перевозить нас в два-три приёма на лодке на другой берег. Всё это он делал совершенно не уставая и с удовольствием – у него явно было много нерастраченной энергии.
На том берегу мы разбредались кто куда, оправдывая известную истину «каждому своё». Три наших женщины, включая мою жену, увлечённо искали в исхоженном вдоль и поперёк лесу грибы, кто-то отправился в малинник. Я и давняя, ещё со школьных лет, подруга моей жены с удовольствием возлежали на огромном стоге свежего сена и вдыхали непривычный для наших городских носов неповторимый аромат скошенной травы, наслаждаясь звенящей тишиной и покоем. Возвращавшиеся из леса с интересом поглядывали на нас и вполне ожидаемо напевали «с ненаглядной певуньей в стогу ночевал…», на что мы отвечали «А вам завидно?».
Первой экскурсией было посещение Ясной Поляны. Уважение и интерес к личности Л.Н.Толстого были всеобщими, и мы с благоговением ходили по скромному помещичьему дому, слушая рассказ экскурсовода о семье Льва Николаевича, укладе его жизни, нетипичных для барина и графа привычках, отношении к крестьянам.
И вдруг Виталий на полном серьёзе громко спрашивает:
– Не понимаю, что здесь интересного? Ну, был такой Лев Толстой, который написал Муму – и что? Ради этого нужно было сюда ехать? Лучше бы на рыбалку пошли…
Эпатаж был явно чрезмерным, но Виталий играл свою роль настолько натурально, настолько искренне изображал непонимание и собственную «темноту», что большинство экскурсантов группы (в основном одесские дамы средних лет с интеллигентной внешностью) возмущённо запротестовали «Как вы можете… Что вы себе позволяете…» и т.п. А Виталий, не обращая внимания, продолжал откровенно валять дурака:
– Да, ещё он активно способствовал увеличению численности своей семьи – так для этого не обязательно быть графом. И разве графы в таких домах живут? Полы скрипят, окна маленькие, комнаты тёмные… На что тут смотреть?
Негодующие дамы долго не могли успокоиться: «Какое бескультурье!» А одна из них тихо сказала подруге: «Он просто тёмный неотёсанный мужик, что от него можно ждать».
Получив такую сомнительную популярность, Виталий и впредь не внял нашим увещеваниям вести себя прилично. Дней через десять вся наша группа поехала на экскурсию в дом-музей В. Д. Поленова, расположенный в живописном месте на высоком берегу Оки. Во время рассказа экскурсовода о творчестве этого прекрасного русского живописца, академика, профессора Императорской Академии художеств, обладателя нескольких золотых медалей, Виталий продолжил свой рискованный спектакль:
– Не понимаю… Лев Николаевич хотя бы Муму написал, а это что такое? Так каждый может намалевать!
– Вы это серьёзно? – вне себя от гнева воскликнула экскурсовод. Но «Остапа несло»:
– Конечно! Больше того – уверен, что вы сама с этим согласны, но вам же зарплату надо отрабатывать…
Опять посыпались возмущённые восклицания дам, требовавших не включать Виталия в экскурсии по культурным и историческим местам. Вернувшись на турбазу, мы снова пытались объяснить ему, что это надо прекратить, т.к. переходит все границы, но он вошёл во вкус.
Во время экскурсии в Алексин, прогуливаясь в составе группы по дорожкам прекрасного парка из вековых сосен, Виталий увлечённо привлекал к себе внимание. Он приобнял одну из наших подруг – миниатюрную женщину, высокая причёска которой не доходила до его плеча, и увлечённо беседовал с ней, заглядывая на ходу в лицо и поочерёдно энергично выбрасывая в сторону то левую, то правую ногу. Встречные с жалостью смотрели на такого импозантного калеку, в их глазах читалось сочувствие, а дамы-одесситки из нашей группы вновь возмущённо обменивались репликами или просто выразительно поджимали губы.
Наши попытки объяснить им, что Виталий уважаемый врач и преподаватель, просто он таким образом не очень тактично веселится, воспринимались с недоверием:
– Не может быть серьёзным врачом, а тем более институтским преподавателем человек, который так себя ведёт! – решительно и единодушно говорили они. – Вы просто пытаетесь его защитить, но для этого нет и не может быть оправдания!
Накануне отъезда из турбазы Виталий неожиданно заболел. За время нашего знакомства это был первый случай, когда его могучий организм дал сбой. Кое-как мы добрались с ним до аэропорта Внуково. С высокой температурой и полузакрытыми глазами, не очень отдавая себе отчёт, куда его ведут, опираясь всем своим немалым весом на плечи двух из нас и еле переставляя ноги, он шёл вдоль фасада аэровокзала на регистрацию. Был поздний вечер, народа вокруг было много.
Вдруг со стороны большой автостоянки на площади напротив входа в здание раздался пронзительный женский крик:
– Помогите! Помогите! Он умирает! Пожалуйста, помогите!...
Передняя дверь одной из многочисленных стоящих там машин была открыта, тусклая лампочка в салоне едва освещала человека на водительском сидении, навалившегося грудью на рулевое колесо. Молодая женщина продолжала отчаянно звать на помощь. Сзади нас раздался чей-то флегматичный голос:
– Ну, чему поможет этот крик? Вот бестолковая… Скорую надо вызвать, и все дела. Кричит она…
И тут неожиданно глаза Виталия открылись, в них появилось осмысленное выражение, куда-то исчезли слабость и апатия. Он напрягся, снял руки с плеч товарищей и бросился на звук не умолкавшего крика отчаявшейся женщины. Мы с трудом поспевали за ним, пытаясь его подстраховать. Группа дам, летевших вместе с нами в Одессу и весь день видевших состояние Виталия, остановились, удивлённо переглянулись и с недоверием стали наблюдать за происходящим.
Виталий подошёл к машине, мягко отодвинул кричащую женщину, чтобы получить доступ к потерявшему сознание, и спросил:
– Что с ним, знаете?
– Наверное, сердце, вот таблетки рядом…
За несколько секунд Виталий опустил спинку сидения, уложил на неё больного, наклонился над ним и в этом неудобном даже для здорового человека положении начал энергично делать искусственное дыхание «рот в рот», чередуя его с синхронным надавливанием на грудную клетку. Невозможно было представить, что ещё 3-4 минуты назад этот человек не мог без посторонней помощи не только передвигаться, но и устойчиво находиться в вертикальном положении – настолько уверенно и чётко он действовал.
Казалось, всё бесполезно, но Виталий упорно не останавливался. И вдруг, оторвав свой рот ото рта больного, сдавленно сказал: «Кажется, есть!», – и тут же снова приник к нему, продолжив искусственное дыхание. Наконец он, приподнявшись над ещё бледным до синевы и очень неглубоко задышавшим человеком, опёрся на наши руки – видимо, силы его оставили.
В это время раздался звук сирены, и мы увидели, как работники автостоянки расчищают путь для подъехавшей «скорой». Из неё вышла молодая врач и неуверенно спросила «Где больной?». Её подвели к открытой двери машины. Едва посмотрев на еле дышащего человека, она вместо принятия экстренных мер начала растерянно спрашивать «Где родственники?», «Что с больным?» и что-то ещё.
Виталий, мельком взглянув на неё, тихо сказал: «Она его не довезёт. Зря старался…», обмяк и закрыл глаза. Дальше он опять почти висел на нас; видимо, израсходовал весь остаток сил.
Больного увезли, мы отошли от тех злополучных «Жигулей» и направились в здание аэровокзала. Регистрация ещё не начиналась. Усадив Виталия и оставив его на попечении наших женщин, присматривавших в зале за вещами, вышли на площадь покурить. Салон «Жигулей» уже не был, как раньше, слабо освещён (видимо, женщина успела закрыть дверь), и эта его темнота почему-то вызвала у меня невесёлые ассоциации. «Боюсь, прав Виталий, не довезёт она, – подумал я о молодой женщине-враче. – Вот если бы на её месте был он…».
А в это время моя жена и её подруга услышали, как одна дама из нашей группы, наиболее активно «выступавшая» по поводу Виталия, сказала другой:
– Надо же – такой хам и грубиян действительно врач, и какой! Никогда бы не подумала!
– Перестаньте, это он так всё время нас разыгрывал.
– Ничего он не разыгрывал. Культурный человек такого себе никогда не позволит!
Что же на самом деле важнее для оценки человека – досадное отсутствие чувства меры и тактичности, вызванное недостатком культуры, или высокий профессионализм, при необходимости даже самоотверженный?
Наверное, таких, как и многих других, однобоких суждений недостаточно – это разные стороны многогранной человеческой натуры, и часто бывает трудно определить, что из них перевешивает.
Добавить комментарий