Цель моей жизни — борьба с коммунизмом.
Виктор Кравченко
Впервые упоминание о процессе Виктора Кравченко встретилось мне в книге Александра Солженицина «Архипелаг ГУЛАГ», которую я прочёл в начале 1980-х годов в бывшем СССР. В то время никаких сведений о самом процессе мне найти не удалось, и вскоре я об этом забыл.
Перечитывая книгу Солженицина десять лет спустя в Америке, я вспомнил, что так и не нашёл сведений о процессе Кравченко. Без особого труда я разыскал в библиотеке книгу Кравченко «Я выбрал свободу» на английском языке (I Chose Freedom) и материалы о самом процессе.
Во время войны Виктор Кравченко, будучи в составе учрежденной в Вашингтоне советской закупочной комиссии, попросил политического убежища в США. Оставшись в Америке, он написал книгу «Я выбрал свободу», опубликованную в 1946 году, в которой рассказал правду о коллективизации, советских лагерях и голоде в СССР. Книга нанесла большой урон советской репутации за рубежом.
Французская прокоммунистическая газета Les Lettres françaises обвинила Кравченко во лжи. Кравченко подал в суд иск о клевете и выиграл «Процесс столетия», по своей сути процесс против СССР, который продолжался два месяца. Со стороны коммунистов свидетелями были члены французской компартии, привезённые из СССР бывшие сослуживцы и жена Кравченко. Со стороны Кравченко выступали в основном бывшие граждане СССР из лагерей «Ди-Пи *». Позднее Кравченко написал книгу о процессе — «Я выбрал правосудие» (I Chose Justice), но она не оказалась успешной.
«Из сотен тысяч ‘перемещённых лиц’ Кравченко сумел выбрать людей, горячих патриотов своей родины, на основании фактов, с цифрами, датами и именами в руках, пришедших рассказать французскому суду о русской жизни. Все они были — на высоте! Дельно, точно, спокойно, отчётливо рассказывали они и о голоде времен коллективизации, и о ссылках в Сибирь, и о советско-германском союзе, и о неравенстве классов — о страшной, горькой доле целой страны каторжан», — писала в 1949 году Нина Берберова в книге «Дело Кравченко. История процесса».
«Как выяснилось позже, адвокаты Кравченко и он сам получили более 5000 предложений от новых эмигрантов приехать свидетельствовать на процесс», —писала Берберова.
Я даже предположить не мог, что когда-нибудь буду держать в руках и читать эти документы.
Весной 2003 года мне позвонил владелец магазина редкой книги в Бостоне, которому я помогал с описанием материалов на русском языке. «Мне нужна твоя помощь. Нужно быстро сделать описание очень большого архива, которому надо найти новый ‘дом’. Не можешь ли ты поехать со мной в Лос-Анджелес на несколько дней?» — спросил он. Сейчас уже не помню почему, но ехать мне тогда никуда не хотелось. «А чей архив?» — все же спросил я, прежде чем отказаться, и услышав в ответ — «Виктор Кравченко», — немедленно спросил: «Когда мы выезжаем?»
... Мы заходим в комнату для совещаний в Roosevelt отеле в Лос-Анджелесе. Сразу бросаются в глаза архивные коробки, их много, как оказалось — пятьдесят. Нас встречает сын Виктора Кравченко — Эндрю. Он знакомит нас с Гэри Керном — профессором русской литературы, автором и переводчиком книг о России. Гэри Керн разобрал и систематизировал архив. Он готовит книгу о Викторе Кравченко, которая будет опубликована четыре года спустя [1]. Его помощь в ознакомлении с архивом была неоценима.
В архивных коробках более 6000 единиц хранения:
- Личные документы (советские, американские и документы советской закупочной комиссии), неполные рукописи книг «Я выбрал свободу» и «Я выбрал правосудие», машинописные копии, напечатанные американским журналистом Юджином Лайонсом (Eugene Lyons), — он помогал Кравченко с английским текстом, а также экземпляры изданий этих книг на более чем десяти языках, различные статьи.
- Документы судебного процесса, личные дела свидетелей, афиши, публикации о процессе, различные книги, газеты и журналы.
- Документы, письма (личные и коллективные) и рукописи, присланные бывшими гражданами СССР из лагерей «Ди-Пи», — основная часть архива.
- Письма Виктора Кравченко к матери Эндрю — Синтии Кузер.
- Юридические документы и документы, связанные с разработкой серебряных рудников в Перу (1950-е годы) [2].
Особенно интересны мне лично были книги и, конечно, материалы, присланные из лагерей «Ди-Пи».
Запомнились книги Берберовой о процессе, опубликованные издательствами «Русская Мысль» и «Грани», книга Сталина «Вопросы ленинизма», речь Молотова от 22 июня 1941 года, «Один день Ивана Денисовича» Солженицина (копия с публикации в журнале «Новый Мир») — все с многочисленными пометками Кравченко. Почему-то запечатлелось в памяти редкое издание Пушкина «Евгений Онегин» с иллюстрациями М. Добужинского, напечатанное в Брюсселе в 1938 году. На титульном листе владельческая подпись Кравченко.
С общим описанием архива я при любезной помощи Гэри Керна справился быстро и потому всю вторую половину дня мог посвятить чтению материалов из лагерей «Ди-Пи».
Письма, документы, рукописи от рабочих, крестьян, священников, от украинцев, калмыков, узбеков, казаков, поляков, жителей Прибалтики и многих-многих других.
На официальном бланке с подписями и круглой печатью справка такого содержания: «Такой-то приговорён к высшей мере наказания (расстрел) без конфискации имущества в связи с отсутствием такового». Комментарии, полагаю, излишни.
Настенная карта лагерей на территории СССР на украинском языке, сделанная вручную.
Некоторые рукописи размером с книгу. Названия рукописей говорят о многом. Лев Дудин [3] «Великий Мираж. События 1941-1947 гг. в понимании советского человека» — 381 страница. Felonoff “Как мы дошли до жизни такой?» — 34 страницы. Голубничный «По тюрьмам и концентрационным лагерям СССР» — 73 страницы. Куличенко «От солнечного Кавказа до снежной Ухо-Печоры» — 100 страниц.
Из личного письма Сабика-Вогулова, [4] датированного 5 февраля 1949 года: «Дорогой соотечественник! Я восхищён Вашим выступлением на процессе и искренне поздравляю Вас заранее с победой над коммунистическими лайками Кремля во Франции...даю Вам согласие выступить на процессе...— свидетелем с Вашей стороны... Могу свидетельствовать трагедию Прибалханского Медеплавильного завода в 1932 году..., национальной политики Кремля на Кавказе и Средней Азии в 1932-33 годах... Я дважды судим тройкой ГПУ... могу рассказать о концлагере Москва-Волга, где я был как заключённый вплоть до 1937 года...».
Еще одно личное письмо, подписанное инициалами, отправленное из Рима. Автор родился в России в 1924 году. Его отец, иностранный поданный, вынужден был уехать из СССР в 1937 году. Автору письма, как несовершеннолетнему, выехать не разрешили. В 1940 году он был арестован НКВД по обвинению в поддерживании связей с заграницей. В 1941 году осуждён как социально вредный элемент (было ему 17 лет). Сначала «Кресты» в Ленинграде, после — шесть различных лагерей. Был участником похода смерти Тихвин-Вологда в 1941 году. Ему удалось бежать, и под чужим именем он поступил рядовым в Красную Армию. Дослужился до командира батареи. В 1945 году остался в Чехословакии, откуда после коммунистического переворота эмигрировал в Италию. Был готов выступить свидетелем на процессе.
Коллективное письмо на трёх страницах из Мюнхена датированное 24 июня 1948 года. Центральное Бюро Буддийского Духовенства — 2 подписи, миряне-калмыки — 76 подписей. Печать «International Refugee Organization» [5]. Нотариально заверено. «Мы, Астраханские и Ставропольские калмыки-эмигранты, проживающие в Д. П. лагере Шляйсхайм в Американской зоне Германии, заявляем суду истинную правду о трагедии калмыцкого народа и жертвах, понесённых калмыками от большевистско-коммунистического режима... За сопротивление калмыцкого народа и стремление его к свободе советское правительство своим декретом от 27-го декабря 1943 года ликвидировало Калмыцкую республику, вычеркнув её из состава СССР, а все население выселило вглубь Сибири и расселило его там по разным местам. Калмыцкий народ как одно целое перестал существовать... И мы, калмыки, имеем основание утверждать, что действия советской власти опасны и враждебны не только для калмыцкого народа, но грозят уничтожением свободы всего мира».
Очерк Федора Кубанского (Горба Федора Ивановича) «Именем Московского Кремля». Машинопись, 9 страниц. О раскулачивании. Первоначальный вариант. Окончательный, расширенный вариант опубликован в 1958 году в книге «На память. Сборник очерков, повестей и рассказов» (издательство Paterson, New Jersey) под названием «На память потомству нашему». При коллективизации в 1929 году Фёдор Кубанский, вместе с раскулаченной семьей, выслан в Свердловскую область. Позднее — три года лагерей. С 1949 года в США. Скончался в 1988 году. Автор более пяти книг, многочисленных публикаций в эмигрантских газетах и журналах.
Воспоминания Н. Андреевой «Цад» [6]. Рукопись, 44 страницы. Deggendorf [7] 11/I-49. Я не мог предположить, когда начал читать эти строки, что действие происходит в Одессе — городе, где я родился и вырос. «‘Цад’ — Центральный арестный дом... Не многие в советское время знали, что таит в себе ‘Цад’ — ‘Центральный ад’, как называли его мы... в этот Цад попала в 1938 г. и я». По доносу начальника, врача, «которого считала порядочным человеком и которому имела неосторожность сказать, что ничего не имею против иностранной интервенции». Два месяца в ЦАДе. Февраль. Камера с бетонным полом, крошечное окошко под потолком — стекло разбито. Железные кровати покрытые досками, без матрацев, сетки и подушек. В маленькой камере двенадцать женщин.
Детально описаны режим дня, еда, разговоры в камере, жуткие допросы, обыски, женщины-заключённые, тюремщики. «Невозможно описать все те случаи нестерпимого издевательства над несчастными людьми, которые мне пришлось наблюдать а Цаде». Доктора Францева, одного из популярных врачей в Одессе, привязывали к столу и били резиновыми дубинками, раздевали догола и допрашивали ночами. Доктор Францев покончил с собой. Целая глава посвящена усилению волны террора в марте 1938 года. Камеры были переполнены, и люди спали на цементном полу, « ... вызовы на допрос, стоны и крики избиваемых, циничная ругань, — все это наполняло нас не страхом, как прежде, а ужасом, каким то мистическим ужасом... ‘Хоть бы скорее в тюрьму, хоть бы в этап,’ - мечтал каждый про себя... 30-го апреля меня перевели в тюрьму. Стоя пригнувшись в тесном и темном ящике ‘Мурки’, набитой до отказа такими же заключёнными, как и я, уезжая в неизвестность, я не могла преодолеть чувства эгоистической радости, что Цад остался позади».
До этого дня я не понимал разницу в ощущениях между чтением напечатанной книги, даже такой книги как «Архипелаг ГУЛАГ», и чтением большого количества документов, рукописей — воспоминаний различных людей об ужасах того времени, написанных от руки или напечатанных на печатной машинке ТОГДА. Приблизительно в шесть часов вечера я почувствовал, что больше читать у меня нет сил...
Через несколько часов, за ужином в ресторане, я расспрашивал
Эндрю об его отце. Он рассказал, что вскоре выйдет статья в Los Angeles Times и обещал прислать мне копию [8]. Эндрю рос без отца. Он встречался с мужчиной по имени «Тато», но не знал, что это его отец Виктор Кравченко. Правду Эндрю узнал только в 15 лет, а спустя два месяца Виктор Кравченко был найден мертвым в своей квартире на Манхеттене — убит выстрелом в голову. Официально его смерть считается самоубийством. Президент Линдон Б. Джонсон проявил большой интерес к самоубийству Кравченко, потребовав от ФБР определить, является ли его предсмертная записка подлинной или советской фальсификацией. ФБР подтвердило подлинность. Однако Эндрю считает, что его отца достала «рука КГБ».
Рассказывая о процессе Эндрю упомянул первую жену Виктора Кравченко, которой пригрозили в КГБ арестом сына, если она откажется свидетельствовать на процессе. Вторая жена ехать отказалась. Через несколько дней она погибла. Легковой автомобиль сбил её, когда она переходила улицу. Водитель с места происшествия скрылся и ... его не нашли.
Во время процесса Кравченко видел из окна отеля молодых мужчин в темных плащах, прогуливающихся по улице. Он опасался, что это агенты КГБ. Однако, как выяснилось позднее, это были сотрудники ФБР и Скотленд-Ярда, отвечающие за его безопасность. «Проверенная» машинистка, которая в его комнате печатала документы для процесса, работала на КГБ.
В феврале 2004 года ко мне попала книга Кравченко «Я выбрал свободу» с автографом автора. Адресат автографа описал на внутренней стороне обложки свою встречу с Кравченко: «Кравченко и его жена ужинали с нами в воскресенье вечером около 1946 или 1947 года. Позже он был загадочно убит в Нью-Йорке в 1958 году».
Я сообщил о своей находке Эндрю, который любезно написал мне в ответ: «Они, конечно, поверили бы, что моя мама и Виктор были женаты. Все остальное имеет смысл, кроме того, что он умер в 1966 году ».**
Моему знакомому не удалось подыскать «дом» для архива, и вскоре мои контакты с Эндрю, к сожалению, прервались.
-----------
* DP – перемещенное лицо (прим. ред.)
** По поводу фразы Эндрю. Виктор Кравченко и Синтия Кузер не были женаты. Познакомились они на презентации первой книги Кравченко, в 1946 году, тогда же начались их бурные отношения. Дата встречи с ними за ужином и то, что они выглядели как муж и жена, имеет смысл. Эндрю написал, что Кравченко умер (не покончил с собой) в 1966 году потому, что он в самоубийство отца не верил (добавочное пояснение, по просьбе редакции).
Примечания
1. Gary Kern. The Kravchenko Case: One Man’s War On Stalin. N.Y., Enigma Books, 2007.
2. В начале пятидесятых годов Кравченко уехал в Перу, где занялся разработкой серебряных рудников. Его постигла неудача, и он разорился.
3. Лев Владимирович Дудин — журналист, коллаборационист, в послевоенный период — советолог, сотрудник радио «Свобода».
4. Владимир Фёдорович Южаков (литературный псевдоним — Владимир Сабик-Вогулов) — советский офицер, бежавший в послевоенный период в Западную Германию и выпустивший книгу с критикой советского режима.
5. Международная организация беженцев была межправительственной организацией, основанной 20 апреля 1946 года для решения масштабной проблемы беженцев, возникшей в результате Второй мировой войны.
6. ЦАД — Центральный арестный дом — специальное место в системе административных зданий НКВД (здание уголовного розыска) в г. Одессе для содержания арестованных. Организован в 1937 г.
7. Деггендорф был среднего размера лагерем «Ди-Пи» в районе Бамберга - оккупированной американцами зоны.
8. Searching for Tato. By Mitchell Landsberg. Los Angeles Times. May 11, 2003.
Добавить комментарий