Известно, что поступить в Гарвардский университет нелегко. И это правда: каждый год туда устремляются свыше 20 тысяч абитуриентов, а принимают всего 1800, из которых около 200 отсеиваются по разным причинам.
Но и в другие престижные университеты трудно попасть, так что те абитуриенты, которых приняли, имеют право собой гордиться.
Но есть, однако, некое государственное учреждение, куда попасть гораздо труднее, чем в Гарвард, Стэнфорд или Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Допуск не зависит от знаний и интеллектуальных способностей, не поможет там и программа привилегий для национальных меньшинств (affirmative action). Всё зависит от удачи, не требует никаких специальных умений или знаний и не является источником гордости для большинства допущенных.
Учреждение, которое я имею в виду, — это тюрьма. Да, да, я не оговорился: в США преступнику отбыть тюремный срок труднее, чем любому самому способному абитуриенту поступить в Гарвард.
Вы скажете, что это бессмыслица. Вы спросите меня, неужели все преступники, ну пусть, большинство преступников, не отбывает срок после совершения преступления? Неужели кандидаты на посты районных или федеральных прокуроров обманывают нас, утверждая, что от 90 до 98 процентов преступников получает приговор за свои уголовные действия? Неужели отбытие тюремного срока — это скорее невезение, нежели неотвратимое наказание за преступные деяния, осуществляемое законопослушным обществом?
На все эти вопросы я отвечу утвердительно. И, чтобы Вы не считали меня голословным, приведу факты, основанные на исследовании известного и уважаемого эксперта, видного ученого, профессора Джона Дилулио из Принстона.
В США ежегодно совершается около 40 миллионов преступлений. Приблизительно 11 миллионов из них — уголовные, то есть грабежи, убийства, вооруженные нападения, изнасилования и т.д. Из этих 11 миллионов преступлений приблизительно 5 процентов (640 тысяч) доходит до арестов. Из этих 640 тысяч около 180 тысяч подпадает под судебное разбирательство, в результате которого 165 тыс. приговаривается к лишению свободы и сроку заключения. Исходя именно из этого соотношения (180/165) наши честолюбивые кандидаты на прокурорские должности провозглашают, что 90-95 процентов преступников получают приговор за свои криминальные действия.
Только около 100 тысяч осужденных преступников попадают в тюрьму, причем большинство из них отбывают там меньше половины определенного им срока.
Чтобы быть предельно точным, еще раз привожу цифры: 11 миллионов уголовных преступлений — 640 тысяч арестов — 180 тысяч судебных разбирательств — 165 тысяч приговоров —100 тысяч тюремных заключений. Другими словами, уголовник имеет один шанс из 110 попасть в тюрьму! Да уж, угодить в тюрьму гораздо труднее, чем попасть в Гарвард: там каждый претендент имеет один шанс из 12!
Девяносто процентов из всех приговоров являются результатом соглашений между судебным преследованием и защитой, причем 3 или 4 преступления по договоренности сводятся к одному, обычно наименее серьезному. Это часто кончается вынесением условного срока или срока, равному времени, уже отсиженному преступником до суда. Но даже если по приговору преступник должен какой-то срок отсидеть в тюрьме, то, чаще всего, отсидка сводится к половине срока или того меньше.
Чего нам далеко ходить за примером? В нашем графстве Лос-Анджелес ситуация просто скандальная: недавно переизбранный шериф Ли Бока за 4 года выпустил свыше 140 тысяч заключенных, отсидевших лишь 10 процентов своих сроков, поскольку тюремные площади недостаточны для обеспечения условий, предписанных судом.
Среднестатистический преступник обычно совершает более десятка уголовных преступлений в течение года до того, как его поймают, 60 процентов преступников, отсиживающих срок, — рецидивисты, поэтому, как только их выпускают, они сразу же берутся за старое. В 1950 году средний срок, фактически отсиженный за серьезное преступление, составлял 50 дней. К 1990 году эта цифра сократилась до 10 дней — к сожалению, у меня нет более свежих данных.
Приблизительно 20 лет назад я руководил текстильным бизнесом в даунтауне Лос-Анджелеса. Два парня взломали дверь нашего склада и начали выносить товар. Я подкрался к ним, и, угрожая заряженным пистолетом, надел на них наручники и позвонил в полицию. Прибывший полицейский ни за что не хотел их арестовывать.
— Они у тебя что-нибудь украли? — спросил он.
Я тут же возмущенно ответил:
— Они не успели! Я их поймал в моем складе с моим товаром!
В ответ на мое негодование, я услышал ответ:
— Значит они просто без разрешения вошли в твой склад. Я могу их отвезти в участок, но сержант их все равно отпустит.
А дальше он объяснил, что сержант в участке должен определить, было ли на самом деле совершено преступление, которое заслуживает слушания в суде, и что в большинстве случаев, он выпускает задержанных. Но на тех, кого он все-таки задерживает, он должен завести уголовное дело и передать его в прокуратуру, где юристы должны определить, есть ли какая-то возможность добиться осуждения. При этом необходимо соблюсти все юридические процедуры, добиться явки в суд всех свидетелей, доказать, что преступление было достаточно серьезным, и все равно большинство даже не дойдут до суда. 90 процентов из просеянных через всевозможные сита и наконец-то отобранных преступников будут судимы и получат приговоры. Эти-то 90 процентов и есть самый веский аргумент в пользу наших кандидатов в прокуроры.
Я уговорил полицейского отвезти этих двух парней в участок. Приблизительно через 15 минут я увидел, как они подошли к нашей двери. Они остановились, улыбнулись, помахали мне рукой и пошли своей дорогой.
Мне остается утешаться только тем, что хотя в тюрьму большинство преступников не попадает, в Гарвард их тоже не возьмут.
Добавить комментарий