В один из первых сентябрьских дней 1951 года актовый зал Московского государственного института международных отношений (бывший молельный зал домовой церкви Катковского лицея) был заполнен до отказа. Помимо студентов-первокурсников, в аудиторию «набились» старшекурсники, аспиранты и преподаватели. У входа собралась группа встречающих – сотрудники ректората, работники МИДа и международного отдела ЦК ВКП(б). Предстояло по тем временам событие незаурядное − академик, трижды лауреат Сталинской премии, человек, переписывающийся на равных с Корифеем всех наук, собирается прочитать лекцию желторотым первокурсникам.
Секретарша ректора водрузила на кафедру лектора пару стаканов крепко заваренного чая. Спустя мгновение, входная дверь распахнулась, и в сопровождении руководства в зал вошел САМ. В строгом темно-синем костюме-тройке, в белоснежной рубашке с накрахмаленным воротничком, в темно-синем галстуке и блестяще начищенных штиблетах медленной стариковской походкой шествовал академик Евгений Викторович Тарле к кафедре (не забудем, что в 1951 г. ему было уже 77 лет) – свита, отстав на полшага, следовала за ним.
Бравый староста курса из только что демобилизованных солдат недавней войны, обтянув гимнастерку, выскочил перед кафедрой и зычным голосом старослужащего сержанта скомандовал: «Курс! Для встречи академика ТарлЕ − встать!»
По небольшой гримасе, пробежавшей по лицу академика, присутствующие почувствовали, что ему не очень понравилось подобное приветствие. Добравшись до кафедры, Евгений Викторович махнул рукой, мол, садитесь, и негромко, чуть глуховатым голосом, произнес,
− Спасибо, спасибо. А вам, – обращаясь к бравому старосте, сидевшему, как и положено, в первом ряду, – позвольте заметить: я не француз, а еврей, и моя фамилия произносится с ударением на первый слог − ТАрле.
На подавляющее число присутствующих подобное признание произвело шокирующее впечатление. На дворе осень 1951 года. Сталинский локомотив антисемитизма уже набрал полные обороты и своими железными колёсами беспощадно давил космополитов: именно такой эвфемизм придумали черносотенцы из ЦК для обозначения евреев, и подобное публичное высказывание можно сделать, лишь, будучи твёрдо уверенным в незыблемости своего общественного положения. Такая уверенность у академика имелась и основывалась она на негласной договорённости с вождём, согласно которой историк должен написать трактат о трех нашествиях на Россию в XVIII, XIX и XX веках, закончившихся разгромом агрессоров, и, конечно же, об определяющей роли товарища Сталина в войне 1941−1945 годов.
«Забиться в норку и тихо кропать очередной труд» − никак не соответствовало кредо Евгения Викторовича. Держаться уверенно, не показать окружающим «хоть малейшую щель в забрале твоего шлема» – вот основной жизненный принцип Тарле, понимающего, что стоит лишь чуть оступиться, и тебя тут же затопчут, ибо недоброжелателей, особенно среди сталинских клевретов и коллег-историков, хватало с избытком.
11 ноября 1874 года в Херсоне, в еврейской семье Вигдора и Розалии Тарле родился мальчик, которого назвали Григорием. Его отец принадлежал к купеческому сословию, служил распорядителем магазина, принадлежавшего киевской торговой фирме, но занимался, в основном, воспитанием детей. Мать происходила из рода знаменитого цадика, знатока и толкователя Талмуда Менахема Мендла Шнеерсона. О школьных годах Тарле известно, что в 1892 году он с отличием окончил Первую херсонскую гимназию.
В Одессе в доме своей старшей сестры гимназист Тарле был представлен известному историку-византинисту профессору Ф.И. Успенскому. По его совету и рекомендации, Тарле приняли в Императорский Новороссийский университет, где он познакомился со своим будущим научным руководителем профессором Иваном Васильевичем Лучицким.
В 1892–93 годах Тарле учился на историко-филологическом факультете Новороссийского университета (Одесса), а в 1893 году он перевёлся на аналогичный факультет Киевского университета. За дипломную работу «Пьетро Помпонацци и его учение» (Помпонацци – итальянский философ-схоласт XVI века) Тарле был награжден золотой медалью.
В августе 1893 года в жизни Тарле произошло важное событие – он крестился по православному обряду в киевском Софийском соборе и был наречён Евгением, и с тех пор в гражданских документах значился как Евгений Викторович Тарле. Причина принятия православия была романтична: ещё со времён гимназии Тарле любил очень религиозную русскую девушку из дворянской семьи — Лелю (Ольгу Григорьевну) Михайлову, и, чтобы они могли соединиться, он принял православие. Забегая вперёд, отметим, что вместе они прожили шестьдесят лет.
В феврале 1900 года ученый совет Киевского университета присвоил Тарле ученое звание приват-доцента, которое разрешало допускать к чтению лекций преподавателей, не входящих в штат университета. В октябре 1901 года Тарле защитил магистерскую диссертацию, посвященную анализу книги Томаса Мора «Утопия».
В 1903 году Евгений Викторович Тарле становится приват-доцентом Петербургского университета. Его курс лекций по истории Англии и Франции неизменно собирал многочисленную аудиторию. Накануне и в период Первой русской революции он, примыкая по своим политическим взглядам к социал-демократической фракции в III Государственной думе, выступал с лекциями, в которых рассказывал о падении абсолютизма в Западной Европе и пропагандировал необходимость демократических преобразований в России.
В октябре 1905 года в жизни Тарле произошло серьёзное происшествие. Во время разгона митинга, посвящённого принятию императором Николаем Вторым «Манифеста о Гражданских свободах от 17 октября 1905 года», Тарле был ранен конными жандармами. К счастью, удар палашом по голове не нанёс серьёзных повреждений потерпевшему и в дальнейшем не сказался на его здоровье.
В 1911 году Тарле защитил докторскую диссертацию на тему: «Рабочий класс во Франции в эпоху Революции». Постепенно научные интересы ученого все более сосредоточивались на изучении международных экономических и политических отношений. На основе изучения документов из архивов Парижа, Лондона, Берлина, Гааги, Милана, Лиона, Гамбурга Тарле подготовил первое в мировой науке исследование экономической истории Европы периода наполеоновских войн (том №1 был издан в 1913 году, том №2 – в 1916 году).
После Февральской революции 1917 года Е.В. Тарле (как и поэта Александра Блока) включают в число членов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства по преступлениям царского режима. В июне 1917 года он был введён в состав Российской официальной делегации на международной конференции пацифистов и социалистов в Стокгольме.
Октябрьский переворот ученый встретил недоброжелательно, но эмигрировать и занять место профессора в университете Сорбонны отказался, продолжая работать сначала в Петроградском, а затем и в Московском университете. Издание профессором Тарле в 1918–1919 годах двух томов документов о якобинском терроре и книги, посвящённой «мученической памяти» министров Временного правительства А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина, убитых революционными матросами в больнице, подчёркивало явное неодобрение им «красного террора», развёрнутого большевиками.
Новая экономическая политика (НЭП) породила у части либеральной интеллигенции иллюзию об «ослаблении» большевистского тоталитаризма. Наивные приват–доценты и профессора надеялись на ликвидацию ВЧК−ОГПУ и ГУЛАГа, на то, что НЭП восстановит в стране демократические свободы и рыночную экономику. В середине 20-х годов в исторической науке происходит размежевание. В Москве набирают силу сторонники М.Н. Покровского, или, как их иначе называли, – «историки-марксисты». В Ленинграде сохраняет свои позиции научный центр, возглавляемый Евгением Викторовичем Тарле и всемирно известным историком, специалистом по Русской смуте ХVll века академиком Сергеем Фёдоровичем Платоновым.
Личность Михаила Николаевича Покровского заслуживает особого внимания. После Октябрьского переворота большинство ответственных должностей в госаппарате, армии, промышленности, науке и культуре заняли активные участники революционного движения и Гражданской войны. В исторической науке на ведущие позиции выдвинулся член большевистской партии с 1905 года, соратник Владимира Ленина учёный-историк Михаил Николаевич Покровский. Родом из дворянской семьи (его отец имел чин статского советника, то есть принадлежал к высшей номенклатуре, определяющей политику Российской империи), он после окончания в 1887 году с золотой медалью Второй Московской гимназии поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Крупнейшие русские историки Московского университета В.О. Ключевский и П.Г. Виноградов заметили прилежание Покровского, и он был оставлен в Московском университете для подготовки к профессорскому званию. По окончании университетского курса Покровский выдержал магистерские экзамены (основной - у Ключевского) и получил звание приват-доцента, но им не воспользовался и в состав приват-доцентуры не вступил.
На первых порах Покровский примкнул к кадетскому движению, возглавляемому П.Н. Милюковым, но затем его взгляды резко полевели. В 1905 году он вступил в ряды РСДРП, общался с Лениным и другими видными деятелями большевиков. С 1907 года Покровский начинает активно заниматься исторической наукой, в частности, разрабатывает теорию «торгового капитализма».
М.Н. Покровский сыграл важную роль в Октябрьской революции, был комиссаром Московского военно-революционного комитета по иностранным делам и редактором газеты «Известия Московского Совета рабочих депутатов». С мая 1918 года до конца жизни являлся заместителем наркома просвещения РСФСР, одним из организаторов Института истории и Института красной профессуры.
Добавим несколько штрихов к портрету этого человека. Историк и политический деятель Пётр Николаевич Милюков: «М.Н. Покровский − мой младший современник. Он, вероятно, слушал мои первые лекции; но ближе мы с ним встретились на семинарии проф. Виноградова по всеобщей истории. Покровский, один из самых младших участников, обычно угрюмо молчал и всегда имел какой-то вид заранее обиженного и не оцененного по заслугам. Я думаю, здесь было заложено начало той мстительной вражды к товарищам-историкам, которую он потом проявил, очутившись у власти. У нас он считался «подающим надежды».
Профессор Московского университета Александр Александрович Кизеветтер: «Маленького роста, с пискливым голоском, Покровский выдавался большой начитанностью, бойкостью литературной речи и уменьем прошпиговывать ее саркастическими шпильками по адресу противников. По виду тихенький и смирненький, он таил в себе болезненно острое самолюбие».
Историк Сергей Андреевич Пионтковский: «Как большевик из профессорской среды, Покровский принес в партию две вещи: неуклонное презрение и ненависть к профессуре, великолепное знание этой научной среды, отсутствие всякого фетишизма перед ней… Он не уважал людей и страшно ценил то политическое положение, которое имел. За него он держался зубами…».
Приведём лишь некоторые методологические принципы Покровского, характеризующие его взгляды на историю:
− «Для историка важны лишь те факты, которые иллюстрируют идею автора».
− «История — наука партийная».
− «В исторической науке «специалисту–немарксисту» — грош цена».
До середины 20-х годов две школы историков – «марксистская» М.Н. Покровского и «немарксистская» − Е.В. Тарле и С.Ф. Платонова более-менее мирно сосуществовали. Однако по мере сворачивания НЭПа, а также укрепления авторитаризма Сталина, «марксисты» развязывают идеологическую войну с применением всего арсенала большевистских средств: доносы в ЦК ВКП(б) и ОГПУ, клевета и сплетни в прессе, запугивание и переманивание на свою сторону коллег-историков.
В 1927 году состоялись выборы в Академию наук СССР, в результате которых Тарле был избран действительным членом, а Покровского, что называется, «прокатили». Особо следует сказать об обстановке, сложившейся на международном историческом конгрессе в Брюсселе в 1923 году. Тарле и Платонова постоянно окружала толпа иностранных ученых–коллег и журналистов, а вокруг Покровского и его свиты — пустота: их никто не знал и трудов их никто не читал. Такая же картина наблюдалась на конгрессе в Осло в 1928 году. Самолюбие Михаила Николаевича не смогло выдержать подобного унижения: «еврейского выскочку» Тарле и учителя истории расстрелянных детей Николая II (С.Ф. Платонов никогда не скрывал этот факт своей биографии) принимают как равных, а он − «красный академик», президент Коммунистической академии и Общества историков–марксистов где-то на отшибе.
До 1928 года нападки на «историков-немарксистов» ограничивались доносами в «компетентные органы», однако, когда по прямому указанию вождя было инспирировано «Ша́хтинское дело об экономической контрреволюции в Донбассе», Покровский решил, что «пора» - и перешёл в атаку на своих оппонентов. Именно по его инициативе Политбюро, возглавляемое Сталиным трижды − 4, 11 и 15 апреля 1929 года, рассматривало «обстановку на историческом фронте», причём дважды заслушивали выступление именно М.Н. Покровского.
Спустя месяц, была создана правительственная комиссия, которая отправилась в Ленинград с целью «разобраться» с группой Тарле−Платонова. По итогам её работы академиков Тарле и Платонова, директора Румянцевской библиотеки в Москве члена–корреспондента Ю.В. Готье, члена–корреспондента ректора Белорусского университета в Минске, известного специалиста по истории и культуре славян В.И. Пичету и других крупных ученых (всего 71 человека) исключили из Академии. После Нового года начались аресты. Тарле заключили под стражу в Ленинграде 29 января 1930 года. Сфабриковать «Дело академиков» ОГПУ не удалось, поэтому судить «академиков–немарксистов» не стали, а просто административно выслали на пять лет кого куда — в Поволжье, Сибирь, Казахстан или Среднюю Азию. Тарле досталась Алма–Ата. Позднее он горько шутил: «я там сменил самого Троцкого». (Напомним читателям, что Л.Д. Троцкий первоначально был сослан в Алма-Ату, а уже оттуда его депортировали в Турцию).
В октябре 1931 года в Алма-Ату прибывает приговорённый к ссылке Е.В. Тарле. Сколь причудливо иногда переплетаются судьбы людей. Партийную организацию Казахстана в тот момент возглавлял Филипп Голощёкин – бывший студент профессора Тарле, личность более чем одиозная. Достаточно сказать, что он являлся одним из организаторов расстрела царской семьи (его грех не остался безнаказанным − впоследствии, 27 октября 1941 года Голощёкин был расстрелян по обвинению в подготовке террористического акта). Однако пока, в 1931 году, Тарле, благодаря поддержке Голощёкина, занял место профессора в Казахстанском университете. Первым чувством охватившим Евгения Викторовича после того, как он оказался в ссылке, было потрясение. Подобно тому, как «утопающий хватается за соломинку», Тарле обратился за помощью к своему коллеге Покровскому. Тарле не был наивным человеком, но он и не подозревал, что М.Н. Покровский — элементарный паскудник и опытный провокатор, еще в 1922 году предлагавший ЧК арестовать всех «буржуазных спецов» и что именно этот «учёный» был истинным вдохновителем фабрикации «Академического дела». Из ответа Покровского следовало, что он был искренне огорчен мягкостью советской власти в отношении ссыльного Тарле, и по делу того следовало бы как минимум сослать на Соловки. Не забыл он, как это положено у «стукачей», переправить письмо Тарле в ОГПУ.
Неожиданно весной 1932 года в Алма-Ату приезжает сам Арон Сольц, или как его ещё именовали, − «совесть партии». Член партии с 1898 года, участник революции 1905—1907 годов Арон Сольц занимал весьма экстравагантную должность − председатель комиссии по партийной этике ЦК ВКП(б). (Для справки: в 1925 году Сольц написал отдающую маниловщиной брошюрку «О партэтике», заполненную перлами вроде: «носить золотые зубы, серьги, кольца — несовместимо с этикой коммунистов» и тому подобными трюизмами.) О чем под жарким южным солнцем говорил коммунист Сольц с бывшим академиком Тарле, история умалчивает, но ясно одно — просто так, без санкции «вождя», такой высокий партийный чин, да еще с больным сердцем, вряд ли поехал бы литерным вагоном за тридевять земель.
Летом 1932 года ссыльный Е.В. Тарле нежданно-негаданно появляется в Москве, причём без конвоя, а вскоре Тарле приглашают в Наркомат просвещения РСФСР к наркому А.С. Бубнову для беседы по поводу перестройки преподавания истории.
Из письма Тарле поэтессе Т.Л. Щепкиной-Куперник: «Был принят только что в Кремле. Блестящий, очень теплый прием... Обещали все сделать, тоже хотят, чтоб я работал. Сказали: "Такая синица, как Т[арле] (т.е. я) должен с нами работать"».
Возникает вопрос: кто тот волшебник, по мановению руки которого гражданин СССР, обвиняемый в контрреволюционной деятельности и находящийся в ссылке, возвращается к нормальной жизни? Ответ один − в условиях огромной централизации власти и командно-административной системы таким волшебником мог быть только Сталин.
Попробуем понять мотивы, которыми руководствовался вождь, принимая участие в судьбе Тарле. После революции, Гражданской войны и смерти Ленина в российском революционном движении наступает спад. Вопреки ленинско−троцкистским идеям, мировой революции на Западе не произошло, да к тому же НЭП активизировал мелкобуржуазные настроения в партийной среде. Сталин осознаёт, что в существующих условиях страна топчется на месте, и остаётся лишь один путь: несмотря на экономическую отсталость, капиталистическое окружение и опасность новой интервенции, взять курс на построение социализма в одной отдельно взятой стране.
По сталинскому плану для преобразования страны необходимо было укрепить армию, осуществить индустриализацию и коллективизацию. Разруха в промышленности, пустая казна, дезорганизация науки, чудовищная безграмотность населения – вот наследство, которое досталось Сталину от ленинского политбюро. Для решения этих задач в первую очередь надо было произвести чистку в Политбюро и Центральном Комитете, привлечь на свою сторону новых людей. Тогда-то и родилась сталинская фраза, выразившаяся в чёткой, лаконичной форме: «Кадры решают всё!». Сталин прекрасно понимал, что народ безумно устал за прошедшие годы и мобилизовать его на решение новых задач можно только путём насилия, поэтому было необходимо срочно укрепить репрессивный аппарат, принять ещё более жёсткие карательные законы, расширить сеть тюрем и лагерей.
Тем временем, по мере укрепления единоличной власти, Сталин начинает избавляться от «ленинской гвардии». В исторической науке наступает период критики научных взглядов М.Н. Покровского как несоответствующих марксистко-ленинской интерпретации. Почувствовав, что его позиции начинают слабеть, Покровский решил добавить елея − 7 ноября 1928 года напечатал в «Правде» программную статью «О гениальном тезисе товарища Сталина об обострении классовой борьбы». Это не помогло, и тогда соратники Покровского обратились с письмом в Политбюро, считай к Сталину, с просьбой разъяснить ошибочность позиции историка–марксиста. Но, увы, вмешательство вождя не понадобилось – у Покровского обнаружили неоперабельный рак, и, промучившись два года, он «отправился к праотцам». Согласно новому большевистскому ритуалу в апреле 1932 года урну с прахом Покровского замуровали в Кремлевской стене.
Забегая несколько вперёд, заметим, что вскоре после смерти Покровского развивается беспрецедентная по жестокости и всё расширяю¬щаяся его травля. Вопреки всему ранее сказанному о нем как о крупнейшем и выдающемся марксисте, он объявляется главой анти¬марксистской, антиленинской, антиисторической школы, а его взгляды характеризуются как «враждебные ленинизму и марксистской нау¬ке». Причина посмертных гонений на Покровского следующая: во всех его трудах отмечается ведущая роль Ленина в дореволюционной и постреволюционной России, а Сталин среди прочих находится в тени покойного вождя. Отныне основной задачей становится формирование образа товарища Сталина как корифея советской исторической науки.
Приблизительно в это же время произошла перемена во взглядах Сталина на историю. Он фактически реабилитировал весь дореволюционный период русской истории, положительно оценил деятельность ряда российских самодержцев. В связи с этим поменялось отношение к трудам дореволюционных историков России, и ученые «старой школы», пережившие события, связанные с группой Платонова − Тарле, вновь оказались востребованы. Сталин полагал, что после ареста и ссылки историки будут послушно и неукоснительно выполнять его волю.
Опальному учёному Е.В. Тарле долго скучать без дела не пришлось: из Кремля через директора издательства «Академия» Ивара Смилгу (в 1937 году этого «разоружившегося троцкиста» без следствия и суда расстреляют) ему поручают подготовить и издать со своими комментариями мемуары французского политика и дипломата, мастера политической интриги Талейрана.
Книга вышла в свет в 1934 году, и Главный Читатель страны, покуривая трубку, наверняка внимательно прочитал блестяще написанное Тарле предисловие и отметил понравившиеся ему афоризмы «самого большого канальи столетия», такие как: «В политике нет убеждений, есть обстоятельства» или «Если хочешь вести людей на смерть, скажи им, что ведешь их к славе».
После выхода в свет этой книги Тарле оказался вне поля зрения Хозяина – так называли Сталина все, начиная от всесильного наркома и кончая простым рабочим. В это время в стране под руководством вождя во всю разворачивался «Большой террор», а пустить такой процесс «на самотёк» вождь не мог. Вроде бы, для Тарле наступило самое время свободно вздохнуть, но не тут-то было – бывший ссыльный находился под неусыпным вниманием всякого рода соглядатаев и стукачей из ЦК, НКВД, Академии Наук. И тогда Тарле снимает психологическое напряжение старым испытанным способом – с головой погружается в работу, а именно – приступает к написанию книги о Наполеоне.
Спрашивается: почему учёный обратился к фигуре Наполеона? Непрозорливые историографы высказывали мысль, что это якобы пожелание вождя, который примеривал на себя треуголку великого француза. От подобного предположения за версту несёт пошлостью: уж что-что, а Сталина в фанфаронстве и позёрстве не обвинишь – это вам не Лев Давидович Троцкий. Скорее всего, это выбор самого Тарле. Во-первых, за все предыдущие годы у него накопилась масса неизвестного, никогда не публиковавшегося материала о Наполеоне. Во-вторых, прошло более ста лет после эпохи правления императора, и «доброжелателям» найти в биографии Наполеона что-либо порочащее советскую власть будет весьма затруднительно. И, в-третьих, Last but not least (англ. – «Последнее по счёту, но не по важности»), Тарле, будучи великолепным аналитиком, предвидел, как будут развиваться события в Европе в связи с приходом к власти в Германии национал-социалистов и что немцы постараются взять реванш за поражение в Первой мировой войне. Именно поэтому глубокий исторический анализ похода Наполеона в Россию будет представлять интерес для хозяина Кремля.
Между тем, реакция на появление книги оказалась совершенно неожиданной. 10 июня 1937 года в газетах «Правде» и «Известия» были опубликованы разгромные рецензии на «Наполеона», в которых книга была названа «ярким образцом вражеской вылазки», а сам историк – «изолгавшимся контрреволюционным публицистом, который в угоду троцкистам преднамеренно фальсифицирует историю». Казалось бы, что в самый разгар «Большого террора» это − смертный приговор. Однако ночью на квартиру Тарле позвонил Сталин и пообещал: «завтра же мы всё исправим». И действительно − на следующий день (!) в обеих газетах появились опровержения, реабилитирующие «Наполеона» и его автора. Более того, вскоре Тарле вновь стал академиком, и был возведен в ранг «виднейшего советского историка».
Рамки данного очерка не позволяют провести подробный критический анализ текста «Наполеона», но нельзя не отметить изысканный литературный стиль, увлекательность изложения, тонкие психологические характеристики главного героя и его современников. В монографии Тарле использует своеобразный литературный приём – «эффект присутствия»: читатель вместе с автором становится очевидцем описываемых событий. Конечно же, любое историческое исследование несет на себе отпечаток и личности автора, и эпохи, в которую автор творил, но это не мешает книге Тарле оставаться одним из самых увлекательных жизнеописаний Наполеона.
В дальнейшем, несмотря на происки недругов и завистников, Тарле продолжает активно работать. Словно предвидя будущую войну, историк выпускает книгу о непобедимости русского народа в борьбе с агрессорами – «Нашествие Наполеона на Россию» (1938 год).
В это же время Е.В.Тарле публикует своё самое любимое детище − исторический бестселлер «Жерминаль и прериаль» о народных восстаниях в Париже весной 1795 года – где живописует массовые выступления плебейских предместий французской столицы в эпоху величайшей из буржуазных революций европейского прошлого. Исследование, в котором блестящее мастерство повествования сочетается с богатством источниковедческой базы, разнообразием архивной документации, стало последней крупной работой историка о Великой французской революции.
Во время Великой Отечественной войны Е.В. Тарле находился в эвакуации в Казани, где работал с 1941 по 1943 годы профессором кафедры истории Казанского государственного университета. Одновременно с педагогической деятельностью он занимался подготовкой монографии «Крымская война» и читал публичные лекции на историко-патриотические темы.
В первые годы войны Евгений Викторович по вполне понятным причинам выпадает из поля зрения Хозяина, но после возвращения академика в Москву внимательные наблюдатели отмечают, что ему «каким-то образом» становятся известны идеи и взгляды Сталина, равно как и «Делающий историю человек» иногда ссылается на мнение Тарле.
Наивно думать, что цепные псы Агитпропа ослабили свои попытки побольнее укусить «еврейского выскочку, сумевшего облизать самого вождя», тем более, что их ряды пополнила такая одиозная личность как Михаил Андреевич Суслов. Выходец из деревни, он с ранних лет пошёл по партийной линии, понимая, что только таким образом можно избавиться от однообразного крестьянского труда. Обладая усидчивостью и упорством, окончил Московский институт народного хозяйства и аспирантуру Института экономики. Был приглашён преподавать, но отказался, предпочитая работу в партийном аппарате. Его партийная карьера пришлась на годы «Большого террора», когда вакансии освобождались с каждым подписанным расстрельным приговором. С марта 1938 года Суслов − второй секретарь Ростовского областного комитета ВКП(б), а с февраля 1939 года − первый секретарь Ставропольского крайкома.
В конце войны Михаил Андреевич «прославился» как организатор депортации коренного населения Северного Кавказа. Полученный опыт очень пригодился, когда Суслова назначили на должность «председателя Бюро ЦК ВКП(б) по Литовской ССР с чрезвычайными полномочиями». По идее задачей бюро являлась ликвидация последствия войны, а фактически – борьба с многочисленными отрядами литовских инсургентов − «лесных братьев».
Вышестоящее партийное руководство отметило послушность и исполнительность сталинского наместника, и Суслова перевели в аппарат ЦК ВКП(б) − на передний край идеологической борьбы. Отличившись в деле подготовки 70-летия Сталина, этот деятель получил в свое ведение газету «Правда» и стал претендовать на место главного идеолога советской империи. Будучи «зоологическим» антисемитом, Суслов активно участвует в кампании по борьбе с «безродными космополитами». Понимая, что напрямую до Тарле не дотянуться, он подключает свору «шавок идеологических баталий», пытаясь через прессу побольнее «укусить» семидесятипятилетнего академика.
Казалось бы, полученные в годы войны два ордена Ленина и два ордена Трудового Красного Знамени, а также три Сталинские премии (1942, 1943,1945 годы) красноречиво свидетельствуют об отношении вождя к «придворному историку» и позволяют академику Тарле не попадать под огонь орудий, наводимых сверхретивыми бойцами Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), но невозможно же каждый раз при появлении в печати очередного грязного пасквиля обращаться за помощью в Кремль.
Вот лишь краткая хроника событий, описывающих давление партийных чиновников на академика Тарле.
В 1949 году грязная возня в Академии наук, возникшая вокруг доклада Тарле на сессии, посвященной 240-летию Полтавской битвы, закончилась его письмом вице-президенту этого заведения В.П. Волгину, в котором он в интеллигентной форме посылал и Академию, и ее сессию «к чертям собачьим». В том же году выходит Постановление Секретариата ЦК ВКП(б) «О недостатках в работе Института истории АН СССР» (не будем забывать, что Суслов один из секретарей ЦК), в котором Тарле подвергается резкой критике.
В 1950 году издательство «Академия» отказывается от выполнения договорных обязательств по книге «Северная война», которую Тарле начал писать, повинуясь прямому указанию Сталина.
В 1951 году по инициативе Суслова в журнале «Большевик» публикуется статья историка-самоучки некоего Кожухова, в которой он критикует книги «Наполеон» и «Нашествие Наполеона на Россию» за то, что их автор «недостаточно опирается на твёрдые позиции марксистко-ленинско-сталинской истории». Критику тут же подхватили «гранд-дамы» советской исторической науки, верные ученицы М.Н. Покровского: член-корреспондент Академии наук СССР Милица Васильевна Нечкина и член-корреспондент Академии наук СССР Анна Михайловна Панкратова.
Но не зря же сказано: «Бог шельму метит». На 1952 год было намечено проведение XIX съезда ВКП(б). Подготовка речи товарища Сталина была поручена секретарю ЦК М.А. Суслову. И вот незадача – тот с заданием вождя не справился: Сталин выбросил все подготовленные им заготовки и прилюдно заявил «главному идеологу»: «Если вы не хотите работать, то можете уйти со своего поста». До самой своей смерти Суслов помнил тот страх, который пронзил каждую клеточку его большого костистого тела, когда он услышал слова Сталина.
13 января 1953 года газета «Правда» опубликовала официальное сообщение об аресте участников террористической группы, связанной с международной еврейской организацией «Джойнт», положившее начало «Делу врачей». Вскоре по стране поползли слухи о предстоящей депортации еврейского населения из Центральной России в необжитые районы страны, где уже якобы подготовлены лагеря. Тарле был в полном замешательстве – ему казалось, что раньше он понимал ход мыслей человека, с которым общался на протяжении более двадцати лет. По воспоминаниям Лео Кранцфельда – племянника Тарле, в тот же день, когда появилось вышеуказанное сообщение, Евгений Викторович в недоумении произнёс: «Зачем ему это понадобилось? Достигнуть такой славы и так испортить ее».
Трудно сказать, как бы складывались дальнейшие отношения Тарле со Сталиным, особенно в связи с написанием последнего тома трилогии о нашествии фашистской Германии на СССР. Но смерть тирана, наступившая в марте 1953 года, избавила историка от столь неблагодарного занятия, как возвеличивание "полководца", ни разу в жизни не ведшего в бой войска. Тарле ненадолго пережил своего мучителя. 5 января 1955 года оборвалась и его жизнь, большая часть которой была отдана делу служения исторической науке.
Жизнь многотрудная, сопровождавшаяся гонениями и необходимостью подлаживаться под вкусы и требования Сталина и сформированной им человеконенавистнической командно-бюрократической системы, – вполне типична для большинства представителей старой научной российской интеллигенции. И, хотя сталинщина нанесла Тарле глубокую психологическую травму, он сумел остаться ученым мирового масштаба, создавшим в эти трагические времена произведения, до сих пор являющиеся гордостью отечественной исторической науки.
***
При написании очерка были использованы материалы, изложенные в книге Лео Яковлева «Т-щ Сталин и т-щ Тарле» и в очерке Владлена Сироткина «Академик Тарле – учитель «шестидесятников».
Добавить комментарий