«Пациент» - прич. наст. вр. от латинского pati - терпеть, страдать, мучиться.
Первое моё свидание с медициной произошло в детстве. После войны, вероятно, от переедания, у меня начали болеть зубы. Женщина-врач включала бор-машину и пыталась найти нерв. Достижение цели она определяла по высоте моего подпрыгивания в кресле. Это длилось не менее пяти – семи моих заходов к этой заботливой женщине. Процесс повторялся без вариаций, и я только потом узнал, каков процент докторов, получающих кайф от издевательств над пациентом и что этот вид развлечений применялся фашистами при допросах. Прошло более 70 лет, а воспоминания детства не оставляют меня и сейчас.
В 15 лет в 1953 году, студентом второго курса политехникума, я попал на медкомиссию, определяющую, пропустить ли меня на практику на предприятие по производству Плутония-239 для атомных бомб. Доктор посмотрел на меня и возопил: - Куда же вы детей гоните? Доктору объяснили, что нашей великой стране нужно великое количество делателей атомных бомб, а то, что мальчику нет 18 лет, так через три года ему будет как раз 18. И потому доктор не должен отвлекаться на посторонние темы и признать годным этого малыша-крепыша, весом килограмм сорок. Это повторялось и в 16 и в 17 лет моих.
За четыре месяца до совершеннолетия, окончив техникум, я начал официально свою трудовую деятельность в г. Обнинске в 107 км. от Москвы. Всё началось с первой получки. Шесть процентов из зарплаты вычиталось за бездетность – к 18 годам нужно было иметь двоих детей, чтобы избежать этого налога. Брак регистрировали тоже только с 18 лет, но эти мелочи никого не интересовали.
Узнав о моём недуге бухгалтер, воспылав материнской нежностью, сказала: - Это что, в случае чего, тебя и под суд отдать нельзя? – Мне бы ваши заботы, - сказал я, - а шесть процентов верните. Была ещё «добровольная» подлиска на заём бедному государству. Эту привилегию я также отверг: - Нищим не подаём – сами побираемся. Тогда я напевал: «Легко на сердце от песни весёлой» и ещё не знал слов: «У советской власти сила велика».
Работая в том же городе Обнинске на экспериментальном «быстром» (на быстрых нейтронах) реакторе, обнаружилось, что шибер (заслонка) реактора не полностью перекрывает поток нейтронов из реактора. Меня отправили в институт Биофизики в Москву. Этот институт занимается ВСЕМИ радиационными инцидентами в СССР и России с 1948 года. Сведения помимо этого института носят недостоверный характер на уровне слухов. К примеру, от Чернобыльской аварии погибло 537 человек за первые 15 лет. (см. «Проза.ру «Радиация – моя профессия»), от курения, в среднем, 1370 человек ЕЖЕДНЕВНО. Но от Чернобыля одни расходы, а при истребления народа от табачной наркомании – миллиардные доходы.
Выйдя из автобуса на остановке «Институт Гамалеи», я прошёл в Институт Биофизики. Поселили меня одного в двухместной палате и сразу сообщили, что в этой палате вчера умерла женщина. Я сразу не понравился медсестре и она повела меня в ванную комнату на экзекуцию под названием «проба желудочного сока». Почему этот анализ надо делать через 15 минут по прибытии, я не знаю.
Сестрёнка потребовала убрать руки за спину и не пытаться вытащить шланг из пищевода. Я пошёл другим путём: желая не задохнуться и сделать вдох, я прекращал поступательное движение шланга прихватив его зубами. Сестрёнка визжала: «Разожмите зубы!». Я разжимал и сестра милосердия так энергично заталкивала шланг, что я снова закусывал его зубами, опасаясь прохождения шланга через весь организм и выхода его наружу. У медсестры вроде и должность невелика, но какое желание показать свою власть! Из неё выйдет настоящий советский медработник. Помимо этого я уяснил, что высокий рост это не всегда преимущество: у людей маленького роста желудок расположен гораздо ближе к зубам.
Всё было мне в новинку в этом учреждении. На обеденных столах для некоторых пациентов стояло по 150 граммов церковного вина Кагор. Считалось, что красное вино способствует увеличению числа белых кровяных клеток в крови - лейкоцитов. Не знаю, существует ли эта добрая традиция сейчас.
Офтальмолог что-то капал в мои глаза и записывал направление отдельных линий в хрусталике глаза.
Запоминающейся процедурой было снятие «Сахарной кривой». Натощак делается анализ крови. Затем предлагают выпить пол-литра сильно подогретого раствора сахара. Делают ещё два-три анализа крови через определённые промежутки времени. Потом наступает кульминация процесса: предлагают выпить ещё поллитровку раствора сахара. Некоторые пациенты в этом случае изрыгали и первую поллитровку. Так как сахара в детстве я почти не видел – я заглотнул и вторую порцию, поморщился, но сдюжил. Последовало ещё четыре-пять анализов крови.
Понемногу я познакомился со многими обитателями Биофизики. Были здесь и старожилы, были и залётные птички. Один пациент был из Челябинска-40 – города моей студенческой практики. Этот работник умудрился сесть на какую-то трубу, по которой в тот момент прокачали высокорадиоактивный «продукт». Я не знаю, сколько сот рентген он поглотил этой частью организма, но переоблучённое мясо ему срезали и брюки на нём висели неестественным образом. Он был ветеран и уже давно жил в стенах этого института. Изгнали его за проступок, связанный с чисто мужским порывом в отношении медработника женского пола в ночное время.
Был ещё один пациент по фамилии Гусев, как в кинофильме «Девять дней одного года». При аварийной ситуации этот учёный руками растаскивал экспериментальную сборку (реактор), стоя по щиколотку в высокорадиоактивной воде. На правой руке у него был большой палец и тоненький мизинец. Не было полступни на одной ноге и только часть пальцев на другой. В один из дней он поехал в ортопедическую мастерскую, где ему изготавливали обувь. Приехал он мрачный и сразу лёг в постель. Через некоторое время мы узнали причину его плохого настроения. Его «родное» учреждение отказалось оплатить полную стоимость ортопедической обуви, оплатило только 40%. Он говорил, что у него нет денег выкупить обувь и он не знает, что делать?
На атомный ледокол «Ленин» я поступил в неполные 20 лет. Экипаж собирался в Ленинграде. Приезжали из Мурманска, Москвы и Обнинска. Наблюдали за строительством ледокола на Адмиралтейском заводе. Как-то я зашёл в заводской спортзал на Садовой на тренировку баскетболистов. Подошёл тренер (я помню его фамилию Эйдельнант): - Спортивная форма есть? Иди переодевайся.
После тренировки тренер узнал, что я из экипажа ледокола и сказал: - Будешь играть за «Адмиралтеец». На одной из игр на первенство Ленинграда я порвал внутренний мениск правого коленного сустава. Лежал в больнице Чудновского у Калинкина моста. Палата была небольшая, человек на 10-12. Операции не делали, а только ванны для колена и массаж. Дней через 10 вышел слегка прихрамывая. Этот мениск, можно сказать, спас мне жизнь в будущем. Как мне повезло, что я тогда порвал мениск.
Первый рейс в Арктику на ледовые испытания был в 1960. Первый рабочий рейс в Арктику - в 1961 году. Последний рейс в Арктику – в 2006.
На ледокол «Ленин» в Мурманск часто наезжали медработники из Ленинграда и устраивали разного рода проверки состояния нашего здоровья, то процедурой «вдох-выдох в резиновую полость» пока пациент не начнёт выдавать признаки, несовместимые с …, то суточный энурез в трёхлитровую банку.
Уважая профсоюз в трёхлитровку я мочусь,
Я бегу, я лечу, полноценную мочу
Судовому сдать врачу.
Электрик Александр Гирба пожаловался судовому врачу Петру Бонину на плохое самочувствие. Доктор сразу поставил диагноз: «мало гуляешь на свежем воздухе на открытых палубах». Александр внял совету доктора и пошёл на открытую палубу высоко подняв голову и глубоко засунув руки в карманы брюк. На первом же комингсе (высокий порог, отделяющий один отсек судна от другого) Александр споткнулся и упал лицом на железную палубу, не успев вытащить руки из «карманов». Он появился у доктора Бонина секунд через двадцать после выхода, неся в окровавленных руках свои зубы: «Вот. Погулял».
Ему надели на рот респиратор «Лепесток» и кормили его через трубочку. Помню в том рейсе мы стыковались со знаменитым «пассажиром» «Кооперация», описанным Юханом Смулом в «Ледовой книге». На этом «пассажире» работал настоящий буфет «с ассортиментом». Народ толпился на верхней палубе, готовясь взять на абордаж «Кооперацию» и вплотную ознакомиться с ассортиментом. Александр смотрел на приближающееся судно из иллюминатора в борту ледокола. Кто-то ласково спросил: - Ну, что, Саса, высунулся, субов есё много осталось?
Во время арктических рейсов главврачом судовой медсанчасти часто был Николай Степанович Лисицын. Он был сама вежливость и корректность. Речь его, как и движения, были плавны и закруглены. К тому же, он был лучшим пропагандистом марксистско-ленинских идей среди врачей пароходства. Единственно, кого он недолюбливал, это членов экипажа, приходивших к нему со своими медицинскими проблемами.
Во время рейса он мог отправить на излечение в больницу посёлка Диксон «больного» с насморком. Попав в больницу на Диксоне не так-то просто вернуться на ледокол. Ледокол ждать не будет и, когда ледокол снова зайдёт на Диксон, знает только Всевышний. Потому к Николаю Степановичу старались не ходить и не говорить ему о своих печалях. Имея такой политический запас прочности, Николай Степанович был непотопляем. Где ещё можно найти такого врача, который расскажет о ненужности частной собственности в грядущем светлом будущем?
Приезжал в командировку на ледокол молодой кардиолог Юрий Сергеевич Титков. В отличие от многих, он перед каким-нибудь опытом или процедурой рассказывал о «целях и задачах» предстоящего обследования, об ожидаемом результате и как это охарактеризует состояние здоровья пациента. С ним было приятно побеседовать - ты не чувствовал себя подопытной крысой. Капитан Кучиев предлагал Титкову должность судового врача, но у Юрия Сергеевича Титкова были другие помыслы. С ним мы сдружились и продолжаем нашу дружбу более 40 лет.
В 1964 году было объявлено, что ледокол «Ленин» пойдёт на модернизацию и численность экипажа будет сокращена. В это время я получил приглашение на работу в Ленинград на Судомеханический завод на строительство атомной подводной лодки. Должность была высокая: начальник лаборатории, чего нельзя было сказать о зарплате: обещали 170 рублей в месяц, а дали только 150. Деваться некуда, пришлось согласиться.
При оформлении следовало пройти и медкомиссию. Анализ крови показал заниженное число лейкоцитов. На второй анализ крови я пошёл подготовленным: выпил кружку пива и съел хороший кусок мяса. Этот анализ «натощак» оказался вполне приемлемым. Поехал на улицу Широкую на СИЧ – «счётчик измерения человека», проще говоря – определения уровня радиоактивного излучения «от и из» организма человека.
Все люди, даже домашние хозяйки, постоянно излучают, испускают, захватывают и снова излучают радиоактивные излучения.. Всё зависит от уровня этих излучений. Меня одели в чистое (от радиоактивных загрязнений) бельё и задвинули в цилиндр длиной метра полтора и с метровым диаметром – якобы защитой от внешнего излучения. Выдвинули меня быстрее, чем выдвигают в кандидаты депутатов – слишком велик был поток квантов радиоактивности: - У вас, наверное часы с радиоактивным фосфором на циферблате? - У меня вообще нет часов. Задвинули и посчитали. Прощаясь, я сказал: - Если не устроюсь на Судомеханический, приду к вам работать радиоактивным источником.
Все члены центрального отсека атомных ледоколов должны были один раз в пять лет залечь на неделю в медсанчасть МСЧ-122 на обследование. Все старались избежать эту процедуру, отделываясь медкомиссией в один день. Но это удавалось не всегда.
Когда я работал на атомном ледоколе «Арктика» мне удалось несколько раз поселиться на неделю в нашу, специализированную, медсанчасть. Как и все уважающие себя учреждения, она несколько раз меняла названия. Помню и НИИ ГМТ (гигиены морского транспорта), и МСЧ-122. Запоминающимся было одно из посещений этого учреждения, располагавшегося тогда в Ленинграде на проспекте Гагарина.
Выдали больничное одеяние, никогда не имевшее ни размеров, ни роста. Я с детства помню «жри, что дают», «надевай, что дают», «не нравится – иди туда, где тебе понравится», «недоволен – вали отсюда», «я одна, а вас много», «не нравится – иди в ресторан», «не нравится – поезжай на такси» и т.д. Унижая таким образом, говоривший всегда чувствовал себя патриотом и высоконравственным советским человеком, который не обращает внимания на мелочи и «жрёт, что …
В палате было человек пять. Сначала пошли обычные процедуры и анализы, а потом пошло и кое-что поинтереснее.
Получив в личное распоряжение такой контингент пациентов, как экипажи атомных ледоколов, медработники бросились писать диссертации и научные статьи, что, разумеется, правильно, если бы не …
Запомнилось головой и задом «исследование по Кравцу». Пациент садится на кушетку, его оголённая правая рука располагается в специальной кювете с подогретой водой, в руку дают один металлический контакт с проводом, а второй контакт с проводом предлагают пациенту засунуть себе в анус - и начинается «научное исследование». Потом пациенту дают вату для очистки второго контакта и …
Я просил показать этого Кравца, чтобы взглянуть на него внимательно - так, чтобы у него отвалились уши. Но его не показывали. И в медучреждении у тебя вроде бы есть какие-то права, но их не видно, и их на себе не ощущаешь.
При первом анализ крови у меня по обыкновению было мало лейкоцитов. Моя кровать находилась под фрамугой, которую держали открытой. Дело было зимой - и дня через четыре в моём анализе крови был уже избыток лейкоцитов. Я предложил доктору тему диссертации «От лейкопении до лейкоцитоза за одну неделю».
Исходя из основных заповедей медицинских и из простого человеколюбия в пятницу днём мне сообщили, что в понедельник мне будут делать пункцию костного мозга. И эти три дня я был в томительном ожидании этой счастливой минуты, когда…
Я зашёл в кабинет, где делают пункции. - А вы почему пришли не побрившись? – спросили меня. – А при чём тут моя борода? – Нет, вы не побрили грудь – будут брать костный мозг из грудной клетки. – Но мне никто не сказал. – А вы сами не могли догадаться? – Но мне делают пункции не чаще трёх раз в неделю и я ещё не приобрёл достаточно опыта … Я пошёл обратно в палату. Знакомый пациент встретил меня в коридоре вопросом: «Что? Уже?»
Меня положили на каталку, и женщина-врач протёрла мне место на грудной клетке, пощупала позвонки и воткнула шприц. Игла в шприце имеет хороший диаметр и определённую длину. Этой длины оказалось недостаточно, чтобы достичь глубины моего мозгового обеспечения грудной клетки. Врач подналегла на рукоятку шприца и я стал опасаться, что может рухнуть каталка.
Врач была солидных размеров, но мозги в шприц поступать не хотели. Я знал о недостатке головного мозга, но, чтобы была нехватка ещё и костного мозга, – это было уж слишком! После очередной неудачной попытки врач встала, скрестив руки на груди: - Я не знаю что делать? Я лежал со шприцом в груди, и тут меня осенило: - Давайте я вам помогу, - и положил руки на шприц. - Уберите руки и отвернитесь. Отдохнув, женщина-врач налегла на мою грудь опосредованно, через шприц, и - о радость! – нашёлся-таки мозг и в моей груди. Врач вытащила шприц из груди и неосторожным движением вылила мои мозги на пол. – А мне хватит и этого, - сказала она взглянув на остатки в шприце, - вот вам пластырь, заклейте на груди и сверху положите книгу. Я так и сделал. Подошло время обеда. На пути в столовую меня встретила врач: - Это вы что, через двадцать минут после пункции гуляете? – Но мне никто не сказал …
Хорошие кости мне достались по наследству. Однажды, когда по мне прошлись ногами, хирург в травматологии сказал: «Судя по гематомам, кости должны быть переломаны, а рентген показал, что кости целы».
Мораль: правильно выбирайте родителей!
По вечерам я часто видел молодого человека на костылях, который медленно прогуливался по коридору клиники. Я не знал, с какими недугами он находится в клинике. Часто слышал, как его сопалатники подтрунивали над ним, и мне это было неприятно. В один из вечеров этот молодой человек так же медленно, повисая на костылях, гулял по коридору. - Ну, что, ветошь ходячая, - сказал кто-то, - гуляешь? Парень посмотрел на обидчика, посмотрел в оба конца коридора – нет ли медработников, поднял костыли вверх, сделал два быстрых шага и в прыжке выполнил антраша. И снова повис на костылях. У меня поднималось настроение каждый раз, когда я видел в коридоре его измождённую фигуру.
Ещё одной особенностью пребывания пациентом в этой клинике было отсутствие прогулок на свежем воздухе. Официально они были, но гулять можно было только в одежде этого учреждения. Ко всем моим недостаткам моя голова имеет 63-й размер, а шапки в клинике были только размеров не выше «головы почтового работника» - 58-го размера. На мой вопрос, как же я буду гулять в своей шапке, выйдя из клиники, ответа не было.
Подходил к концу мой десятидневный срок пребывания пациентом. Я готовился к выписке. Медсестра сообщила, что меня оставляют ещё на неделю для проведения каких-то экспериментов для научных работ сотрудников клиники. Я решил начать бороться за своё освобождение. – Ничего у тебя не выйдет, - сказали мне сокамерники.
Главным врачом была Людмила Геннадиевна Меркина, с которой мы были знакомы не один год. Я пришёл в кабинет и попросил ответить на два вопроса. Вопрос первый: - У меня в следственном изоляторе КГБ были обязательные прогулки по 30 минут ежедневно. Почему условия пребывания в вашем учреждении хуже, чем в СИЗО? Вопрос второй. Ответьте мне как врач, сколько времени мне понадобится, чтобы вернуться по состоянию здоровья к тому состоянию, с которым я прибыл сюда?
Через 20 минут я стоял на улице перед окнами клиники, в которых торчали лица сопалатников, и кривлялся как только мог. Я показывал им, какие большие у них уши, махал этими ушами, ходил согнувшись взад-вперёд тюремной походкой, заложив руки за спину, и «досыта изиздевался, нахальный и едкий».
Со временем в Мурманске на территории «Атомфлота» была создана своя медсанчасть и медицинскую комиссию перед рейсом можно было пройти «не отходя от кассы».
Перед рейсом я направил стопы свои в это медучреждение. Проходил из кабинета в кабинет, сдавал анализы и уже был готов получить медицинское заключение о моей пригодности. Оставалось «пройти» пару врачей.
Разнёсся слух, что новоявленный доктор «ухо, горло, нос» хватает кого за горло, кого за нос, устраивает жёсткие проверки и в море не пускает. Попал и я к этой докторице. Она проверяла мой слух. Обычно доктор шепчет «семьдесят семь», «сорок четыре» и пациент повторяет эти слова вслух. Новая заведующая слухом внесла существенные изменения в словарный запас, почти до «эксгибиционизм» и «эмпириокритицизм». В итоге доктор сообщила мне, что направляет меня на дополнительное обследование в город Киров Мурманской области. На мой недоумённый вопрос, почему в Кировск и где я там буду жить, ответила, что в Кировске у неё есть подруга врач-отоларинголог, которая и проведёт обследование моего слуха. А где я буду жить – её не интересует, но без дополнительного обследования она меня в рейс не пустит.
Никогда не знаешь, когда на дурную бабу наедешь.
Я поехал в Питер и пришёл к отоларингологу нашей медсанчасти МСЧ-122. Проверка слуха там организована на хорошем уровне с сурдокамерой и применением электроники. Помню фамилию доктора - Бовт. В медзаключении было отмечено, что никаких изменений, кроме возрастных, не отмечено, и слух мой соответствует норме.
Я появился в медсанчасти «Атомфлота». Сидел в ожидании очереди. Подошла эта самая докторица: - Ну, как ваши дела? – Плохо, - говорю, - почти не слышу, а питерский доктор пишет что всё в норме. Вот заключение. Она выхватила у меня медзаключение. – Вы можете его даже съесть, - сказал я, - это копия. И на комиссии получил разрешение идти в рейс.
У этой женщины были нелады с мужем.
Первый раз я очнулся лёжа на тротуаре. Вокруг стояли люди. Женский голос произнёс: «Такой молодой». Второй раз я очнулся от скрипа колёс каталки, въезжающей в больничный лифт. Утром очнулся полностью. – Как вы себя чувствуете, - спросила доктор? – Нормально. – Какое нормально? У вас пол-лица снесено. Вы видели себя в зеркале? Впрочем, вам нельзя вставать. Вас вчера привезли без сознания. Вас сбил троллейбус, поворачивая с Невского на улицу Герцена. Задней частью сбил. Отдыхайте. Вам ещё долго придётся находиться здесь.
Дня через три-четыре я начал вставать. Вспомнил, что мы с Мишкой Гурьяном пошли в кассы аэрофлота покупать ему билет в Адлер. Я оставил его стоять в очереди и вышел на угол Невского и Герцена.
Лечащий врач – молодая женщина, часто подходила ко мне и справлялась о моём самочувствии.
Позвонил знакомой девушке. Весть быстро распространилась по моим знакомым. Ко мне зачастили посетители с передачами.
Меня ещё мотало из стороны в сторону, когда лечащий врач выписала меня из больницы.
Работая на ледоколе «Арктика», в 1980 году я выменял у судового радиста за бутылку коньяка книгу на английском языке под названием (в переводе) «Полная, иллюстрированная книга Йоги», автора Свами (учитель) Вишнудевананды. Книга хорошая и фото (146 шт.) интересные, только язык незнакомый. Как и все выпускники высшей советской школы, я слышал об этом языке и даже сдавал экзамены, но, чтобы не только читать, но и понимать написанное, – это, уж, увольте! Получился ларчик без ключа. А «ларчик», изданный в Нью-Йорке, выдержал девять изданий.
Начал долбить грамматику, пополнять словарный запас и делал попытки перевода. Был словарь Мюллера, хороший словарь, но в нём нет достаточного количества медицинских терминов и нет американизмов. Интерес к книге подогревало большое количество недугов личного организма. Здесь были и радикулиты и бронхиты, боли в позвоночнике и невроз сердца – всего нет перечесть. И был пример главного механика ледокола «Ленин» Следзюка Александра Калиновича, который жил, по его мнению, благодаря Йоге, несмотря на мнения врачей, дававших ему два-три года жизни после перенесённых им во время войны повреждений организма. (Александр Калинович прожил вместо двух-трёх лет - 27 лет).
Сколько времени мне понадобилось чтобы перевести книгу Йоги на русский язык, я не помню. Полагаю, что не одну навигацию. Начал выполнять комплекс 1, предназначенный для начинающих, а также для старых и больных. Этот комплекс разбит на три последовательных урока, обязательных к выполнению. Ранее я прочёл всю возможную литературу по Йоге и впервые узнал о последовательности и времени выполнения упражнений с предостережением: «Никаких рекордов. Последовательность и постоянство».
Показал перевод книги тогдашнему судовому врачу Виталию Павловичу Андрееву. Это был доктор от Бога! Выпускник Первого Ленинградского медицинского института он несколько лет проработал и в стационаре, и в скорой помощи. Он был скромен, немногословен, но дело своё знал и главной задачей ставил помощь любому и каждому в экипаже. А врач на судне – это и офтальмолог и гинеколог, терапевт и хирург. На Западе такой врач называется «врач общей практики (doctor of General practice). Там их готовят отдельно. Они изучают от математики и программирования до английского языка. Практически вся литература в мире по медицине выходит на английском. В особой цивилизации Россия только 2 % врачей знают английский язык. Потому крики «Мы самые передовые в медицине» в мире никому не слышны. И это очень удобно. Для внутреннего патриотизма.
Резюме Виталия Павловича было немногословно: «Это лучшая книга по медицине, которую я когда-либо читал». И перепечатал книгу себе двумя пальцами на пишущей машинке.
Я понемногу осваивал комплекс для старых и больных, не перескакивая и критически посматривая на себя со стороны. Здесь уместно сказать, что «в действительности всё оказалось не так, как на самом деле». Успехов было мало, но со временем малыми дозами они появились. Но, не будем о тяжёлом, давайте - о полезном.
Судовому доктору Андрееву пожаловался член экипажа на непрекращающиеся ангины во время отпуска в Ленинграде. Виталий Павлович посоветовал обратиться ко мне и научиться целенаправленному упражнению «супротив ангины». Молодой человек был категорически против этих «модных увлечений». Доктор всё-таки его уговорил. Обучение заняло не более 10 минут. В итоге мы достигли соглашения – если поможет, то вознаграждением мне будет бутылка сухого вина. Приехав из отпуска, парень ворвался ко мне в каюту с криком: «Ни одной!», потрясая авоськой с сухим вином.
Через 30 лет занятий Йогой я обобщил свой опыт в книге: «Как без лекарств сохранить и укрепить здоровье».
Совсем недавно, в 2019 году, вызвал я скорую помощь. Один из главных вопросов «ваш возраст?» Я сознался. Через неполных четыре часа мне позвонили: «Ну, как вы там? (ещё не … ?) Ну, раз вы «не», то и приезжать не стоит». Потом высокое начальство объяснило, что когда я вызывал скорую помощь – все четыре бригады были на вызове, а когда мне позвонили – все четыре бригады ещё не вернулись с вызовов. Это городок Луга Ленинградской области с населением 40 000 чел. И уже в этом 2020-м мне удалось вызвать медсестру на дом для снятия кардиограммы. Через восемь дней пришла участковый врач. Без расшифрованной кардиограммы. Куда-то позвонила и выяснила, что кардиограмма ещё не расшифрована. И только на десятый день …
А кто говорит, что у нас не самое лучшее здравоохранение в мире? А на частные случаи не стоит обращать внимание. Важна средняя температура по больнице. О правдивом положении дел в медицине следует слушать Главнокомандующего Врача России, или ГГПН - главного Глашатая правдивых новостей. Фамилию его не помню, но когда он говорит, создаётся впечатление, что ему в горло засыпали горсть песка.
Добавить комментарий