Окончание. Начало № 14 (73) от 15 июля 2006 г. ]
Пятница. После полудня (продолжение).
— Вам повезло, что застали нас, Лена еще не ушла, — говорила старшая медсестра, выйдя из-за стола. — У нас как раз смена кончается. Хорошая работница. Жаль ее. Такое горе. Сейчас, в наше трудное время, мужа потерять — это большое несчастье. Да еще больной тесть на руках.
— Это кто же больной? — заинтересовалась Надежда Петровна.
— Отец ее мужа. Лежачий он. С ногами проблемы, да и с простатой. Ничего не поделаешь, старость — не радость. Елена часто днем бегала обед ему подать. Только в последнее время перестала. Не знаю, почему. Так вам ее пригласить?
— Да, мне нужно кое-что у нее выяснить. А где мы могли бы устроиться, чтобы нам никто не мешал?
— Оставайтесь здесь, в кабинете. Мне все равно надо обойти отделение.
Надежда Петровна по привычке направилась к столу, но передумала и заняла один из стульев, стоявших вдоль стены. Вот такие пироги... Зачем Лена уходила с работы? И куда? Домой? К якобы больному тестю?
Она вспомнила старика, тот нормальной походкой заходил в ее кабинет, потом там, на чердаке, тоже не лежал пластом. Впрочем, информация старшей медсестры — важный козырь. Надо только угадать, когда его выложить. Разговор предстоит явно занимательный.
В дверь постучали.
Надежда Петровна встала и протянула вошедшей руку:
— Здравствуйте!
Вялая рука, отметила она. Старик, конечно, в состоянии взобраться на чердак. Но пожилой мужчина и слабая женщина против здорового парня? Мало вероятно. Надо искать третьего.
Надежда чувствовала, как напряжена Лена Стахевич. Это было заметно и по фигуре, и по выражению лица. Они сели, но не рядом, между ними осталась зона отчуждения — два пустых стула.
— Я пришла, чтобы уточнить кое-какие детали. — Голос следователя был мягким и благожелательным. — У вас есть друзья?
— Так, чтобы сильно дружили, — нет. Есть подруги на работе.
— Домой к вам кто-нибудь заходит?
— Бывает, соседи. Одолжить что-нибудь или о родственниках узнать, если в больницу попали.
— А знакомые мужчины у вас есть?
— Нет у меня никого.
— В таком случае, куда же вы днем с дежурства уходили?
До сих пор Лена сидела с опущенными глазами, но теперь подняла их на Надежду Петровну. Мгновение поколебавшись, она ответила:
— Домой. Обед тестю подать.
— Он же у вас не больной.
— Не больной, конечно. Но не всегда с вечера успеешь все приготовить.
— Зачем тогда вы обманывали вашу начальницу, что он лежачий?
Легкий румянец проступил на щеках медсестры. Она отвернулась и уставилась на висевший на стене график дежурств.
— Я не буду отвечать на ваш вопрос.
— И все-таки — зачем?
Лена молчала.
И тогда Надежда Петровна пошла на риск и, почти не изменив доброжелательного тона, но добавив в него чуть-чуть стальных интонаций, проговорила:
— У вас нет выхода. Вы должны рассказать всю правду. Я нашла тот обломок батареи, которым был убит ваш муж.
Лена слегка качнулась вперед и медленно повернулась к следователю. Вопреки ожиданию, в ее глазах не было ни страха, ни боли, а только все тот же яркий блеск, который поразил Надежду Петровну еще два дня назад.
И опять неожиданно, теперь уже вопреки блеску, в уголках глаз появились две слезинки и скатились вниз по щекам. Потом еще две. И еще. И еще. А блеск не исчезал. Так бывает иногда среди лета, когда ярко светит солнце и одновременно сечет косой дождик.
Надежда не могла разгадать эту гамму чувств. Она вынула из сумочки платочек и предложила его Елене.
— Не плачьте. Успокойтесь. Все равно мужа уже не вернешь.
— Да не надо мне его возвращать, — тихо возразила Лена, вытирая слезы. — Еще не хватает, чтобы вернулся.
— Я слышала, он у вас хороший был, — осторожно вставила Надежда Петровна. — Не пил.
— Ну и что из того, что не пил! Не мужик был, а рыба. Лучше бы пил.
— Неужели вы его за это... — Надежда не завершила фразу.
Лена нашла на рукаве халата пуговицу и принялась ее нервно крутить. Потом отодвинулась еще дальше от следователя и высоко подняла голову, глядя мимо собеседницы.
— Ладно. Скажу. Раз вы начали, все равно не отстанете. Только не думайте, что у меня от признания камень с души свалится. Нет у меня сожаления. Ни капельки. — Она сжала в кулаке платочек. — Вы женщина, вы меня поймете. Я, когда замуж выходила, мало что соображала. А дальше... Бабы собираются — известно, о чем говорят. Вот и наслушалась рассказов, как оно здорово бывает — с мужиком. А у меня — глухо. Муж потыркается, потыркается и на боковую. У нас тут в больнице многие сестрички прямо с больными устраиваются. А я ничего себе не позволяла. Однажды тесть спрашивает:
— Что, скучно с моим сыном?
— Скучно, — отвечаю. Чего уж тут скрывать — ведь отец.
А он вдруг и говорит:
— Давай со мной попробуем?
Я шарахнулась — как это можно такое допустить!
Через несколько дней тесть опять про то же. Я и подумала: почему не рискнуть? Из интересу?
А как попробовала, поняла, что другой дороги у меня уже не будет. С тех пор стала днем с дежурства убегать на часок — с Федором поласкаться. Вечером-то муж с работы приходил. Вы женщина, вы поймете. И надо же, чтобы в последнюю пятницу мужа раньше отпустили. Застукал он нас. Другой бы побил, изматерил, из дому выгнал. А этот — нет. Все ноет: “как вы могли”,“позор”. Отца боится. Пятницу ноет, субботу ноет, а в воскресенье совсем невмоготу стало. Федор вдруг побелел, глаза бешеные сделались. А в кладовке у нас среди инструментов... — Лена внезапно смолкла.
Стало тихо. Во дворе гудел какой-то мотор. По оконному стеклу медленно ползла безмятежная божья коровка. Время шло. Лена сидела неподвижно и, похоже, не собиралась продолжать.
И тогда Надежда Петровна, вдохнув поглубже, сказала:
— Хорошо. Я постараюсь сама описать, что произошло дальше. В кладовке у вас лежал обломок радиатора — вещь, полезная в хозяйстве, бывает, надо подложить куда-нибудь...
Лена молчала.
— ... В порыве гнева ваш тесть схватил этот обломок и ударил... в общем, случилось непоправимое.
Лена не реагировала.
— А потом, пока упавший еще дышал, вы влили ему в рот стакан водки. Я ничего не перепутала?
Ответа не последовало. Только по пуговице, которую нервно крутила рука медсестры, можно было предположить, что высказанная догадка близка к истине.
Если это так, то получается, что своей недосказанностью Елена наталкивает меня на определенные выводы, подумала Надежда Петровна. Она не договорила, чем завершилась эта сцена, но ее конец нам известен. Он вполне может быть квалифицирован как результат неосознанных действий в состоянии аффекта, когда человек не управляет собой. Ведь и ситуация нестандартная — старик против молодого. Любопытная версия! И явно заготовленная заранее, на случай, если следствие до чего-то докопается. Убийство в невменяемом состоянии. Только могли бы что-нибудь посерьезнее придумать. История, конечно, душещипательная, но уж откровенно шита белыми нитками: Федору ведь не 20 лет, а 74. Тоже мне, гигант секса...
— Значит, сейчас... — Надежда Петровна споткнулась, подбирая выражение, — сейчас никто вам не мешает?
— Да, — чуть слышно ответила Лена.
— А когда вы в постели со своим тестем, между вами и ним не стоит... ну, скажем так, тень вашего мужа?
Лена недоуменно подняла глаза:
— Тень? В постели? Ну что вы, как это может быть... Вы Федора не знаете... он ведь по специальной системе питается. Каши ест. Травы особые собирает, отвары из них делает. И все принимает по часам. Ни разу не пропустил. От того и сила.
Надежде показалось, что в комнате стало душно. Приподнятое состояние нервного возбуждения, ощущения успеха, удачливой гонки по следу, не оставлявшее ее последние несколько часов, стало медленно выветриваться. Эйфория грозила развеяться, как дым. Все-таки речь не о краже нескольких тысяч из кассы кооператива. Речь об убийстве. Старик будет все отрицать. Елена откажется от своего признания, тем более, что, по сути, она так ничего и не сказала. Тот кусок радиатора никто никогда не найдет. За это время его можно было закопать в любой точке города. А прими услышанное за версию — засмеют.
— Понятно, — Надежда Петровна встала. — Ваше сообщение еще необходимо обдумать, но как бы то ни было, вы помогли следствию. Можете быть свободны.
Надюша шла по длинному больничному коридору, а в голове крутились неутешительные мысли. Три дня назад все было предельно ясно. Вчера происшедшее внезапно погрузилось в туман. Три часа назад опять все стало ясно. А теперь туман вернулся, и в нем трудно разобрать, где истина, где вымысел.
И все-таки профессиональное чутье подсказывало, что в рассказе Лены что-то есть.
10
Следующий понедельник. Первая половина дня.
После еженедельной “пятиминутки”, начавшейся в девять и закончившейся в 15 минут двенадцатого, Надежда Петровна попросила у шефа разрешения остаться. Когда все разошлись, она подсела к столу:
— Вы требуете сегодня отчитаться по последнему делу. Но я не готова.
— Это что еще за фокусы? Писать разучилась, что ли?
— Все не так очевидно. Появились новые данные.
— Данные сами не прибегают. Я предупреждал: не вздумай копать.
— Но факты есть. Я, конечно, не уверена, что их удастся подтвердить...
— Вот именно. Не уверена — не обгоняй. Особенно, начальство. Я уже включил твое дело в процент раскрытых. Так что закрывай его немедленно.
Надюша встала, налила себе немного воды из графина, стоявшего на тумбочке, и опустилась на стул напротив шефа, как бы невзначай закинув ногу на ногу и открыв округлые, полноватые коленки. Глаза начальника немедленно устремились в нужном направлении.
— Это очень важно для дела, Павел Григорьевич, — проникновенно сказала Надежда. — Дайте мне совсем немного — всего несколько дней.
С трудом оторвавшись от приятного зрелища, шеф пробурчал:
— Ладно. Два дня. Заходи, информируй.
Выйдя из кабинета, Надежда Петровна старательно одернула юбку. Вот и она стала в служебных целях применять запрещенные приемы. Впрочем, глупо о подобных мелочах говорить в таком возвышенном стиле. Времена не те и нравы тоже.
Ведь, если честно, ее коленки и то, к чему они служили прелюдией, не оставались для шефа непознанной территорией.
Это произошло несколько лет назад. Тогда шеф по сложному делу выехал сам на периферию и захватил с собой Надежду Петровну. Вечером, в захудалой районной гостинице в дверь ее номера постучались. Она была в халатике и уже вытащила из сумки последнюю книгу Стругацких, которых безумно любила. Она догадывалась о возможном визите, но до последней минуты надеялась, что это не случится.
Шеф вошел уверенно, с папкой в руках, которую тут же небрежно бросил на столик, а сам уселся на кровать. Явился он не в форме, как обычно, или хотя бы в рубашке, а в спортивном костюме фирмы Адидас. И это было первое, что убило Надежду.
Перебросившись со своей подчиненной, которая осталась стоять, парой общих фраз, шеф прямо заявил:
— Я думаю, ты знаешь, Надюша, зачем я пришел.
— Знаю, — ответила Надюша.
Она знала. Продвижение по службе, очередное звание, гнев или милость, да и сама возможность работы — все зависело от него.
— Тогда чего же мы ждем? Приступим, — приподнялся он с кровати. Шеф был человеком дела.
...Когда он ушел, Надя долго лежала без движения. Браться за Стругацких она уже не могла. В номере висел запах табака и пота, запах чужого мужчины, грубоватого и беззастенчивого, с солидным животиком, оказавшегося в постели ничуть не лучше ее собственного мужа.
А может, так и должно быть? Может, все современные мужчины такие?
11
Следующий вторник. Утро.
Надежда Петровна вошла в уже знакомый подъезд и начала медленно подниматься по лестнице. На четвертом этаже она в нерешительности остановилась, постояла и так же медленно стала спускаться. Перила были изрезаны, стены обшарпаны, на подоконниках валялись окурки. Но она сейчас ничего не замечала. Не дойдя до первой площадки всего несколько ступенек, она вдруг снова изменила маршрут и на сей раз благополучно достигла последнего этажа, нигде не задерживаясь. Ей пришлось нажать на кнопку звонка дважды, прежде, чем послышались неспешные шаги.
Впустивший ее старый Стахевич был крайне неприветлив. Возможно, она его разбудила или отвлекла от какого-то серьезного дела.
— Опять будете чего-нибудь выискивать? Или снова допрос? И новый протокол? — он посмотрел на нее недобрым взглядом.
— Нет, я хочу... просто поговорить.
Они прошли в “зал” — небольшую гостиную со стандартным набором мебели — стенка, стол, диван, телевизор.
— Садитесь, — предложил хозяин, и сел сам, положив на стол сильные руки с длинными пальцами.
Наверное, очень неприятно ощутить такие пальцы на горле, подумала Надежда Петровна. И куда приятнее — на шее, если ладонь легонько поглаживает ее...
— Видите ли, — сказала она, — открылись новые обстоятельства.
— Знаю, — хмуро отозвался старик. — Ленка сказала. Дура.
Надежда Петровна еще раз про себя повторила текст, который тщательно продумала и выучила наизусть, что было ей совершенно несвойственно. Она всегда говорила без подготовки — и в самую точку. Но на сей раз...
Надюша была сегодня одета не по-служебному — в легкой блузке и юбочке. Собрав все свое обаяние, она, как можно приветливее, произнесла:
— В следственной практике бывают особые случаи. Ваша невестка назвала мне причину трагедии. И если она действительно такова, у вас вполне мог произойти оправданный эмоциональный срыв. Я пришла провести следственный эксперимент. Лично убедиться в том, что та оценка, которую Лена дала вам, как мужчине, — не преувеличена.
И она взглянула прямо в глаза старика.
Федор несколько секунд стоял, осмысливая сказанное, а потом коротко усмехнулся:
— Раздевайся.
Надежда полагала, что возникшее у нее естественное чувство неловкости наложит свою печать на все дальнейшее. Но, к ее удивлению, это чувство прошло быстро и незаметно, только легким дуновением вдруг прошелестело в сознании: “Вы — женщина, вы поймете...”.
А потом время перестало существовать. Она забыла обо всем: о деле, о муже, о Елене, о том, где она. Это был какой-то шквал. Он нарастал медленно, но неуклонно. Он поднимал ее на гребень пологой волны, потом опускал вниз, чтобы через какие-то мгновения вознести еще выше, на следующий гребень, и опять бросить вниз, и снова вознести, и падения становились все короче, а подъемы все круче, и казалось, нет конца океану и этому неистовому шторму. И вот она уже стремительно взлетает на головокружительный водяной Эверест, и сердце готово разорваться, и буря вот-вот бросит ее на самую вершину, и вспыхивает ослепительная синяя молния и... все обрывается. Нет ветра. Спокоен океан. Лениво покачиваются волны.
“...Я опущусь на дно морское, я поднимусь под облака”, — мурлыкала Надежда Петровна. Она шла по улице. Накрапывал мелкий дождик. До управления было далеко, но она решила идти пешком.
В голову лезли всякие мысли. О том, что вряд ли удастся до августа проведать маму и заодно повидаться с сыном. О закадычной подружке Кате, которой уже сто лет не писала. О невзрачном пареньке из их группы, который безуспешно пытался за ней ухаживать на третьем курсе. “Наверно, у меня сейчас глаза блестят так же, как у Елены”, внезапно подумала она. И рассмеялась.
12
Следующая среда. Полдень.
Надежда Петровна тщательно подшила все документы: отчеты, акты, рапорты, данные экспертизы. Они охватывали всего-то четыре дня: от воскресенья до завершавших папку протоколов допроса в минувшую среду. Больше никаких письменных материалов не имелось.
Вот и все. Следствие закончено. Дело о гибели гр-на Стахевича Валерия Федоровича в результате несчастного случая закрыто. Осталось отдать его на подпись шефу и сдать в архив. Любой из ее коллег справился бы с этой работой в два раза быстрее. И начальству бы на нервы не действовал.
А она еще совсем недавно, в минувшее воскресенье, совершенно не представляла себе ни дальнейшего развития сюжета, ни финала этой истории. Как обычно вечером, они с Юрой смотрели телевизор. Показывали американский полицейский сериал “Улицы Сан-Франциско”. Юра был весь там: в эффектно снятых погонях, среди подозрительных посетителей ночных притонов, в обманчивом спокойствии китайских кварталов.
А Надюша, забравшись с ногами на диван, часто отвлекалась от экрана, думала о своем, о том, куда двигаться в этом доставшемся ей “простеньком дельце”. И ничего не могла придумать.
Потом был понедельник. Утром она выпросила у шефа пару дополнительных дней. Затем ее послали на встречу со студентами мединститута. Домой вернулась в благодушном настроении.
Но стоило ей включиться в домашние хлопоты, как невидимый проектор стал прокручивать в памяти картинки недавних событий. Чаще всего повторялся один и тот же “кадр”: последний разговор с Леной. Причем, не столько ее слова, сколько интонация и — крупным планом — выражение лица, глаз. А если она говорила правду? Неожиданно для нее самой это возможное отражение чужих страстей настолько разбередило Надину душу, что забравшись в постель, она прильнула к мужу, обняла его. Но Юра в полудреме отвел ее руки и недовольным голосом пробормотал: “Не трогай меня. Я устал”. Через две минуты он уже тоненько свистел в нос.
Надя долго после этого не могла уснуть. Казалось, за столько лет можно было привыкнуть к подобным заявлениям, но каждый раз они обижали ее до слез. Она лежала и думала, как мало надо иногда, чтобы чувствовать себя счастливой. Мало... Да нет, на самом деле — ой, как много.
В ту бессонную ночь к ней и пришло потрясающее решение, которое она осуществила вчера...
Сейчас, в кабинете, поставив папку вертикально на стол, Надежда Петровна мысленно попрощалась с ней: “Мне слишком многое неясно. И вряд ли я сумею найти безупречно доказанные факты и абсолютно точное объяснение причин. В мире чувств и отношений вообще нет ничего абсолютного. Но есть вещи, которые я понимаю. Лишить жизни человека — преступление. А лишить его того главного, что делает жизнь настоящей, полноценной, — разве это не преступление? Окажись я в аналогичной ситуации, когда вдруг охватывает безумная ярость, на какой шаг могла бы решиться? Не знаю. Я не имею права ни судить, ни оправдывать. И поэтому я покоряюсь требованиям свыше и закрываю это дело”.
В дверь заглянули ребята из соседнего отдела. Начало второго. Время обеда. Ее, как обычно, звали в столовую. Они всегда ходили туда вместе. Но сегодня она отказалась. Есть не хотелось.
Не хотелось возвращаться и к прерванным делам. Она сидела немного опустошенная, как всегда бывает, когда какое-то время живешь в постоянном напряжении, а потом все завершено, поставлена последняя точка, и некуда себя девать.
Прошло несколько минут. На лице Надежды Петровны появилась странная усмешка. По плотно сжатым губам можно было догадаться, что у нее возник какой-то план. Она положила папку, поднялась из-за стола.
Раньше, отрабатывая версию или анализируя факты, она нередко искала опровержение своей же точки зрения, пытаясь стать на сторону возможного оппонента. Как само собой разумеющееся, этим воображаемым противником всегда был мужчина. Сегодня спорить было не с кем. Две сущности слились в одну. В ней говорил следователь, но говорил он устами женщины: “Признайся себе честно, капитан Кирпикова, ты провела необычное расследование. Такого в твоей жизни никогда прежде не было. И наверняка уже не будет. Зачем обманывать себя? Ты прекрасно знаешь, чего хочешь. Это ведь замечательная идея: сейчас, немедленно, поехать к Федору и сообщить ему радостную весть о закрытии дела. Правда, Надюша?”
И она быстрым шагом вышла из кабинета.
Добавить комментарий