Тёплым апрельским вечером 1918 года в дверь часовой мастерской, расположенной на Белгородской улице, неподалёку от Верхней площади уездного центра Старый Оскол Курской губернии, сильно постучали. Хозяин мастерской − тридцатилетний Лев Либерман − вопросительно посмотрел на брата Наума, затем перевёл взгляд на жену Соню. Та, поддерживая руками уже порядком выросший живот, покачала головой: «Не надо!».
− Открывайте,…твою мать, не то будем стрелять! – в мастерскую уже ломились изо всех сил.
Наум едва отодвинул запор и тут же рухнул от удара прикладом винтовки в голову. Трое вооружённых людей в шинелях ворвались в мастерскую. Зазвенело разбитое стекло витрины, и один из налётчиков начал выгребать ручные часы и мелкие украшения в вещевой мешок.
− Что вы делаете, бандиты! – закричал Лев, и тотчас в ответ прозвучал выстрел. Хозяин мастерской рухнул как подкошенный. Спустя пару секунд, его жена, потеряв сознание, опустилась рядом с ним.
− Тикаем, − хрипло скомандовал один из грабителей, и все трое, гремя сапогами, выбежали на улицу. Некоторое время был слышен лай собак во дворах, а затем всё стихло.
В 1865 году император Александр Второй издал указ, по которому, ввиду дефицита в стране ремесленников, лицам иудейского вероисповедания − часовщикам, винокурам, пивоварам, бондарям, медникам и прочим мастеровым, было разрешено проживать в России повсеместно. Именно тогда в Старом Осколе Курской губернии поселилась семья печатника и переплётчика Исаака Либермана, перебравшаяся туда из Польши.
С самого раннего детства его сыновья по характеру были не похожими друг на друга. Старший брат Лев испытывал живой интерес к различным механизмам и вечно что-то мастерил Младший Наум, в отличие от брата, весь день пропадал на улице, учился неохотно, но имел явную склонность к коммерции.
Во время занятий в хедере Лев самостоятельно освоил арифметику, алгебру, русскую словесность, а затем устроился учеником к единственному в городе часовому мастеру Янкелю Хаскельману. Под его руководством Лев научился ремонтировать часы самых различных марок. После того как молодой часовщик отреставрировал пожертвованные местным богачом Моттельсоном синагогальные часы, Хаскельман ему сказал,
− Послушай, Лейба, не теряй времени зря. Здесь, в России ты большего не достигнешь. Я тебе советую поехать в Вену к тамошнему мастеру Фердинанду Гроссу, у которого я когда-то учился.
Осенью 1911 года двадцатитрёхлетний Лев Либерман, держа в руке саквояж с личным часовым инструментом, под звяканье дверного звоночка пересёк порог часовой мастерской на венской улице Випплингерштрассе. Прошло чуть меньше года, и никто бы не узнал в одетом по последней моде изящном мужчине с аккуратной чёрной бородкой неуклюжего еврейского юношу − выходца из России. Но не это было главным: хозяин мастерской Фердинанд Гросс и два его австрийских помощника были несказанно удивлёны тем, как быстро Лев Либерман постигал тонкости ремесла, причём, наряду с часовым, ещё и ювелирного дела.
В августе 1913 года во время торжественного шествия в честь главы Австро-Венгерской монархии императора Франца Иосифа, проходившего по улицам Вены, Лев познакомился с юной девушкой Софьей Татарской родом из «литовского Иерусалима» − города Вильно. Невысокого роста, с вьющимися тёмными волосами, Софья сразу приглянулась Льву. Его особенно поразили её руки с тонкими красивой формы «музыкальными» пальчиками. Заглядывая на сто лет вперёд, скажем, что и внучка, и правнучка, и праправнучка Софьи имели такие же изящные ручки, по-видимому, унаследованные от библейских красавиц времён царя Соломона.
Дочь Иосифа Татарского − владельца книжного магазина − окончила предпоследний класс Виленской женской гимназии, и в летние каникулы родители отправили её в сопровождении тёти первый раз в жизни в заграничное путешествие. Молодые люди стали встречаться практически ежедневно вплоть до отъезда Сони домой в Вильно. Лев был очень удивлён тому, какая у неё замечательная память. В частности, во время их прогулок, конечно же, в сопровождении тёти, она почти наизусть пересказала ему роман «Страдания молодого Вертера» Гёте. Общались молодые люди на идише, хотя Соня этот язык не любила, называя его verstümmelte Deutsch («исковерканный немецкий»).
После отъезда Сони в Вильно начался роман в письмах. Лев очень стеснялся своего плохого немецкого языка и попросил своего приятеля Соломона Фридмана, который учился в Венском университете, «немножко исправлять ошибки». Хитрость Льва была быстро разоблачена, и Соня в категорической форме запретила «чьё-либо вмешательство в их личную переписку».
Наступил 1914 год. Лев договорился со своим хозяином герром Гроссом о летнем двухнедельном отпуске, во время которого он должен был встретиться с Соней в Вильно. Но, увы, «человек предполагает, а Бог располагает». 1 августа загремели пушки – началась Первая Мировая война. Сразу после объявления войны в Германии и Австро-Венгрии начался процесс интернирования, то есть принудительного задержания и высылки на родину иностранцев. Льву Либерману повезло, ибо власти Австро-Венгрии оказались более терпимыми к российским подданным, чем немцы, проявлявшие поистине тевтонское варварство по отношению именно к российским гражданам. Лев чудом избежал ареста и последующей отправки в качестве бесплатной рабочей силы на военные заводы, и, спустя месяц, оказался дома в Старом Осколе.
Часовщик Либерман арендовал небольшой флигелёк рядом с перекрёстком Михайловской улицы и главной улицы Старого Оскола – Курской, в котором и открыл часовую мастерскую, единственную на весь Старый Оскол.
Начало войны застало Соню в Вильно. Когда осенью 1915 года германские войска развернули активное наступление на Виленском плацдарме с задачей захватить город, семейство Татарских поспешно эвакуировалось к родственникам в Одессу. Во время пребывания в этом черноморском городе Соня начала изучать русский язык своим любимым способом – читать художественную литературу. Переписка между Соней и Львом не прекращалась, правда, теперь она просила писать ей письма по-русски.
Грянула Февральская революция 1917 года, поначалу восторженно принятая многими гражданами России. Однако вскоре повсеместно в стране воцарился хаос, с которым Временное Правительство не справлялось. С фронтов домой ринулись толпы дезертиров, подняли голову уголовники. Понимая, что обстановка каждый день накаляется, Лев решил поехать в Одессу и забрать Соню в Старый Оскол. Он изготовил два обручальных кольца, зашил в одежду несколько золотых «николаевских» десяток и в конце июня 1917 года отправился на Юг. С большим трудом он добрался до Одессы и разыскал Соню на даче, расположенной на одной из станций курортного района Большой Фонтан. В Старый Оскол они возвращались, уже будучи мужем и женой.
Младший брат Наум Либерман, призванный в русскую армию в самом начале войны, провоевал почти три года. Особенно тяжёлые бои происходили во время Брусиловского прорыва в 1916 году. Именно за участие в этом сражении Либерман, в опровержение весьма широко распространённого подлого утверждения что «евреи не умеют воевать и прячутся за широкую спину русского народа», за храбрость, проявленную в бою, был награждён орденом «Солдатский Георгий пятой степени». Этот орден вручался нижним чинам нехристианской веры, и вместо Святого Георгия посредине креста размещалось изображение двуглавого орла.
В августе 1917 года Восточный фронт распался и унтер-офицер Либерман покинул свой полк.
После возвращения Наума домой, Лев предложил брату работать у него в мастерской. Когда в апреле 1918 года, в семье случилась катастрофа – убили старшего брата, Наум посчитал себя обязанным заботиться о вдове и её будущем ребёнке. 24 августа 1918 года Соня родила сына. Через восемь дней, как и положено, мальчику сделали обрезание и назвали Львом в честь погибшего отца.
Еврейская община Старого Оскола была небольшой: врачи, адвокаты, торговцы, мелкие ремесленники – всего порядка ста человек. В городе имелась синагога, построенная на деньги меценатов в середине XIX века. (Кстати сказать, ни во время еврейских погромов начала века, ни в Гражданскую войну, ни даже в немецкую оккупацию 1942 года здание синагоги не пострадало, и лишь во время правления Хрущёва оно было полностью уничтожено.) Вскоре после рождения ребёнка Наум отправился в синагогу, чтобы посоветоваться с раввином: может ли он жениться на Соне? Пожилой, седобородый ребе Пинхас Шейнбаум внимательно выслушал посетителя и сказал, что ему надо подумать.
− Галаха, то есть религиозное законодательство, гласит, − обратился раввин к Науму, когда тот пришёл через пару дней, − «Овдовевшая женщина, покойный муж которой не оставил после себя живых потомков (детей, внуков и т. д.), должна выйти замуж за деверя — брата своего покойного мужа, и такой брак называется «Левиратным». Случай в твоей семье ещё более сложный, так как Лев был убит в то время, когда его жена была в положении. Даже сотня мудрецов не найдёт правильного ответа на этот вопрос. Мой тебе совет – сам обратись к Богу, будучи с ним с глазу на глаз. И Он ответит тебе лучше и правильнее, чем любой учёный умник.
Через полгода Соня вышла замуж за Наума, а в октябре 1922 года у них родился сын, которого назвали Иосифом.
В 1921 году большевики объявили новую экономическую политику, и частные предприниматели немного вздохнули. Заработки подросли, но вскоре власть начала душить частника разного рода поборами. В декабре 1925 года на XIV съезде ВКП(б) партия взяла курс на индустриализацию. Для решения этой задачи требовалось золото, а так как добывали его в стране сравнительно мало, то репрессивные органы принялись изымать у населения валюту, золото и драгоценности. В первую очередь под экспроприацию попали бывшие зажиточные граждане, служители культа и частники.
Когда сотрудники старооскольского отдела ГПУ − так теперь стали называться чекисты − пришли в часовую мастерскую Наума Либермана, тот, в надежде, что от него отстанут, сдал кое-какие ценности. Гэпэушники, конечно же, не успокоились и стали являться с обысками в мастерскую почти каждый день. Хохма состояла в том, что каждый раз, осматривая мастерскую и жилые комнаты, «представители закона» пользовались керосиновой лампой хозяина, не предполагая, что лампа имеет двойное дно, в котором Наум запрятал драгоценности. Конечно же, эта была не единственная «захоронка», придуманная хитроумным часовщиком.
Наивная Соня просила мужа: «Да отдай ты им всё, чтобы мы могли жить спокойно», но после того, как жена главного гэпэушника появилась в мастерской с требованием починить бриллиантовую брошь, конфискованную здесь же месяц назад, Наум «закусил удила»,
− Больше от меня эти «гановым» (идиш – «воры») ничего не получат. «Фабрел зол зи вэл» (идиш – «гори они синим пламенем»), − ответил он жене.
То ли гэпэушникам надоела игра в «кошки-мышки», то ли пришёл приказ из центра, но осенью 1928 года Наума арестовали и на три года сослали на Соловки – печально известный С.Л.О.Н. (Соловецкий Лагерь Особого Назначения). Он, как и десятки тысяч других заключённых, сгинул бы от непосильной работы, голода, мороза зимой и миллиардов комаров и мошек летом, да, видно, еврейский Бог не позволил. Когда начальник оперативной части лагеря – «кум» − перед строем вновь прибывших зэков произнёс: «Есть ли среди вас мастера по точным приборам?» − Наум первым вышел из строя, держа в руках саквояжик с часовым инструментом, который с неимоверным трудом сберёг, проходя через пересылки и этапы. Конечно же, фронтовой опыт и природная смекалка сыграли свою роль, но и о Проведении Божьем не следует забывать: ведь на его плечах были двое детей и Соня, скажем прямо, не слишком приспособленная к жизни в этой беспощадной к людям «милихе» (идиш – «государство»).
Через три года Наум вернулся домой к жене и детям, навсегда сохранив ненависть к советской власти, пославшей ему подобное испытание.
Следующее поколение братьев − Лев и Иосиф − росли в одной семье, у них была общая мать, своего родного отца старший брат никогда не видел, и при этом оба обладали совершенно разными характерами. Льва с раннего детства нельзя было оторвать от книг, причём прочитанный текст он с одного раза запоминал наизусть. Когда Лев пошёл в школу, Наум с Соней решили, − пора мальчику познакомиться с азами еврейской религии, и по совету ребе Шейнбаума пригласили домой меламеда. После нескольких занятий старенький еврей по фамилии Салганик обратился к родителям: «Я наотрез отказываюсь заниматься с вашим Лёвой. Он ещё писар (идиш – «маленький мальчик»), но постоянно со мной спорит. Оказывается, им в школе объясняют всё по-другому. Ну, и как можно изучать Тору, если Бога нет?»
Когда Лев учился в третьем классе, ему в руки попалась книга Якова Исидоровича Перельмана «Занимательная математика», которая перевернула всю его дальнейшую жизнь. Учебники и задачники по арифметике, алгебре, геометрии, началам высшей математики, всё, что он мог достать по своему любимому предмету, были им тщательно проштудированы. В седьмом классе Лев Либерман полгода заменял заболевшего учителя. При этом он не был тщедушным еврейским хлюпиком, как обычно представляют себе отличников. Сравнительно невысокий, крепкого сложения он отлично плавал, играл в волейбол, катался на коньках и лыжах. Единственным физическим недостатком, который ему отравил всю жизнь, была близорукость «минус восемь», вынуждавшая его носить очки с толстыми линзами.
В шестнадцать лет Лев поехал в Москву и поступил на механико-математический факультет Университета. Всё для него было в новинку: лекции, семинары, проживание в общежитии, незнакомые товарищи, московские театры, музеи.
Насколько Лев был наивным мальчиком из провинции, подтверждает следующая история. 5 декабря 1936 года в СССР приняли Сталинскую конституцию. Выборы в Верховный Совет страны были назначены на воскресенье 12 декабря 1937 года, начиная с восьми часов утра. Повсеместно проходили партийные, комсомольские и профсоюзные собрания, где детально разъяснялся порядок проведения самих выборов. Партийные функционеры и лизоблюды всех мастей как по команде выступали с предложением явиться на избирательный участок к шести утра, чтобы проголосовать самыми первыми, тем самым демонстрируя свою преданность «Лично товарищу Сталину и Партии». Комсомолец Лев Либерман, выходя с собрания, простодушно поделился с товарищами своими соображениями: «Я не понимаю, какого чёрта надо вставать в такую рань. Выборы в воскресенье, можно выспаться и часам к двенадцати пойти на избирательный участок». Неизвестная сволочь услышала рассуждения «еврейского умника» и тут же «настрочила телегу» об идеологическом вредителе. Не забывайте, всё это происходило в 1937 году в самый разгар «Большого террора». Льва спас секретарь партийного бюро факультета профессор Корпачёв, который быстро сообразил, что разбирательство не ограничится одним студентом Либерманом и вслед за ним привлекут других учащихся и даже преподавателей. Дело с большим трудом удалось замять, а произошедшее событие послужило Льву уроком на всю жизнью. В 1940 году Лев Либерман с отличием окончил Университет и был распределён на кафедру математики Московского авиационного института.
Иосиф, в отличие своего брата, обладал взрывным темпераментом, доставшимся ему в наследство от отца. С самого детства он обожал футбол, и, придя из школы и наскоро перекусив, Йоська – так его звали товарищи – бежал на пустырь, где происходили главные футбольные баталии. Домой он приходил, когда уже стемнело, наскоро делал уроки, ужинал и мгновенно засыпал. Соня очень переживала, что сын, в отличие от старшего брата Льва, почти не читает и, несмотря на отличную память, неважно учится.
Что объединяло обоих братьев, так это отсутствие какого либо интереса к часовому делу и коммерции, и, когда отца посадили, они довольно спокойно восприняли значительное ухудшение материального положения семьи, как впрочем, и его улучшение после возвращения Наума из лагеря.
В седьмом классе Иосифа будто подменили: он серьёзно взялся за учёбу, и даже играть в свой любимый футбол мальчик отправлялся лишь после того, как сделал уроки. Наум выяснил, что главной причиной изменения в поведении сына стала девочка Тамара по фамилии Гетцен. Жила она с мамой и тёткой, а про её отца «никто ничего не знал».
Ирония судьбы заключалась в том, что мать Тамары − Юлия Павловна Гетцен работала фининспектором в старооскольском горфинотделе. Регулярно, раз в месяц, она приходила к частнику Либерману и «снимала с него налоговую декларацию». Какие у них были взаимоотношения между собой, наглядно иллюстрирует карикатура, опубликованная в главном партийном органе газете «Правда».
22 июня 1941 года фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз и жизнь миллионов людей в нашей стране коренным образом изменилась. В сентябре 1941 года Лев Либерман вместе с Московским авиационным институтом отправился в эвакуацию в столицу Казахской ССР город Алма-Ату – из-за высокой близорукости призвать на фронт его не могли.
В начале войны казалось, что Старый Оскол находится в глубоком тылу и его жителям ничего не грозит. Между тем, в мае 1942 года советские войска предприняли попытку наступления на Харьковском направлении, закончившуюся окружением и уничтожением крупной группировки Красной армии, после чего немцы стремительно продвинулись в направлении Старого Оскола. По ночам стала слышна приближающая канонада артиллерийских орудий, и Наум сказал жене,
− Сонечка, немцы со дня на день захватят Старый Оскол. Быстро собирайся, мы едем к Лёвке в Алма-Ату. Я уже обо всём договорился.
− Нёма, ну куда мы поедем? Всё будет в порядке. Немцы – культурная нация, они нам ничего не сделают.
− Я знаю, Соня, у них есть, Гёте, Фауст и, как его, − Шиллер, но мы срочно уезжаем.
Наум запер мастерскую, отдал соседу Ивану Пилипчуку ключи и Йоськин велосипед, а через две недели сын Лев встречал родителей на вокзале в Алма-Ате.
3 июля 1942 года немецкие войска захватили Старый Оскол. Через месяц айнзатцкоманда СС собрала всех евреев города − более двухсот человек, отвела их в район еврейского кладбища и всех до единого расстреляла. 5 февраля 1943 года город был освобождён от оккупантов.
Когда летом 1944 года семья Либерман возвратилась в Старый Оскол, сосед Пилипчук передал Науму ключи от мастерской и расписку на немецком языке − «Велосипед конфискован в пользу Германской армии». Прощаясь, Иван заметил: «А ваших-то всех евреев поубивали. Хитрый ты, Наум, − сумел выкрутиться». Ничего другого услышать от соседа, с которым, считай, вся жизнь прошла рядом, Наум Исаакович и не рассчитывал.
Не успели хозяева обосноваться после возвращения, как в доме появились двое детей – Миша и Надя Татарские. Их отец Лев Иосифович – младший брат Сони − в начале войны записался в народное ополчение и погиб, а мать после возвращения из эвакуации заболела и умерла. Наум и Соня забрали к себе двух сирот и воспитывали как родных детей. После окончания школы Миша поступил и с отличием окончил Курский мединститут, а Надя стала дипломированным экономистом.
Иосиф 23 сентября 1941 года добровольцем ушёл на войну и сражался столь же храбро, как и его отец. В мае 1943 года старший сержант Иосиф Либерман после госпиталя был направлен в военное танковое училище города Челябинска.
Когда Иосифа просили поделиться воспоминаниями о войне, он обычно рассказывал следующую историю.
«Осень 1943 года. Едем на фронт. Наш танковый эшелон застрял на большой узловой станции. Кто-то из ребят предложил сбегать на рынок, который стихийно возникал на каждой железнодорожной станции, чтобы обменять хлеб и тушёнку на что-нибудь «домашненькое».
Подходим к торговкам, разместившимся на каких-то ящиках. Спрашиваю у пожилой тётки,
− Почём сметана?
Она мне отвечает,
− Я жидам сметану не продаю.
−Ни слова не говоря, надеваю кастрюлю со сметаной на голову этой тётке, и, не спеша, поворачиваю назад, стараясь не «терять форсу». Ребята потом рассказали, что прибежал какой-то «хмырь» из комендатуры, чтобы меня арестовать.
Когда командир роты попросил меня объясниться, я ему сказал,
−Товарищ капитан, я за неё еду умирать, а она меня оскорбляет.
Мои однополчане потом шутили: «Йоська, если ты будешь так и с фашистами воевать, то мы все к Новому Году дома будем».
Иосиф Наумович Либерман закончил войну в Шетцене, награжден орденом Красной Звезды, орденом Красного Знамени, медалью «За Отвагу». Трижды был ранен.
В 1948 году капитана Либермана демобилизовали, после чего он отправился в Москву поступать в Университет на юридический факультет. Антисемитская кампания в СССР уже набирала обороты, и приёмная комиссия отказалась принимать документы под надуманным предлогом − в стране не один университет, и не обязательно учиться в Москве.
Иосиф вспоминал: «Я в форме и при орденах. Громогласно заявляю им, что немедленно отправляюсь в Московский комитет партии, чтобы сдать партийный билет, ввиду подобного отношения к коммунистам. Они маленько перетрухали и документы у меня приняли. Ну а вступительные экзамены, поскольку я фронтовик, можно было не сдавать».
Вслед за Иосифом в Москву приехала Тамара и поступила учиться в строительный институт. Во время учёбы в Москве Иосиф и Тамара поженились. После окончания Университета в 1954 году Иосиф вернулся в Старый Оскол и начал преподавать общественные предметы в Геологоразведочном техникуме. Ещё через год после окончания института домой возвратилась Тамара и также поступила на работу в техникум. Вместе Тамара и Иосиф прожили долгую и счастливую жизнь, воспитали двух детей и внуков. Тамара скончалась в мае 2008 года, а спустя пару месяцев ушёл из жизни Иосиф. На его похороны собрался почти весь город, все кто его знал и уважал, ведь большинство руководителей предприятий города, чиновники городской администрации, да и милицейские чины были в прошлом его учениками.
В 1944 году Лев Либерман возвратился из эвакуации в Москву. Учебный процесс постепенно налаживался, студенческий коллектив пополнился фронтовиками, которые за годы войны утратили навыки к учёбе. Преподаватель кафедры математики Лев Львович Либерман, обладая природным учительским талантом, уделял много личного времени дополнительным занятиям как раз с такой категорией студентов, и за эту работу был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».
Обедая каждый день в институтской столовой, Лев обратил внимание на одну из официанток – интересную молодую женщину с большими тёмными глазами и чёрными вьющимися волосами, выглядывающими из-под белой кружевной наколки. Рахиль Баткина была родом из Харькова, вся её семья погибла во время немецкой оккупации. Сама она уцелела, так как перед самой войной поехала к дальним родственникам «посмотреть Москву». 16 октября 1941 года во время московской паники ей удалось эвакуироваться в Пензу. Устроилась на оборонный завод. После окончания войны поступила в Московский авиационный институт на экономический факультет. Поскольку жить на стипендию было невозможно, то приходилось подрабатывать официанткой. Когда Лев слушал, как симпатичная, малознакомая девушка так просто и буднично рассказывает историю своей трагической жизни, его сердце щемило от жалости и какой-то неизъяснимой тоски.
Молодые люди стали встречаться, а через пару месяцев поженились. Во время летних каникул Лев отвёз молодую жену в Старый Оскол и познакомил со своими родителями. Соня и Наум отнеслись к Рахили как к своей дочери и перед возвращением в Москву подарили ей обручальное кольцо. В августе 1947 года в семье Льва Либермана родилась дочка, которую в честь матери Рахили назвали Женя. Чтобы родители могли полностью сосредоточиться на учёбе и работе, девочку отправили к бабушке и дедушке в Старый Оскол.
После возвращения из эвакуации Лев Либерман активно взялся за написание кандидатской диссертации, которая к началу 1948 года была полностью готова. Когда же учёный секретарь Совета предложил дату защиты его диссертации, то ректор МАИ профессор Иноземцев внимательно просмотрел документы и сказал фразу, поставившую крест на научной карьере соискателя: «Что мы имеем: Либерман Лев Львович, еврей, член ВКП(б). Пожалуй, в свете последних событий и указаний не будем торопиться с защитой».
Через месяц в партком поступила анонимка с выразительным заголовком: «Об антипартийной группе еврейских националистов в Московском авиационном институте», в которой, в числе прочих, назывался Лев Либерман. Секретарь партийной организации факультета доцент Хандажинский, всегда с симпатией относившийся ко Льву, плотно прикрыл дверь кабинета и шёпотом предложил написать заявление об увольнении по собственному желанию.
−Там, − парторг показал пальцем наверх, − есть мнение, что фигурантов анонимки следует отдать под суд, а поскольку судить в СССР человека с партбилетом не полагается, коммунистов предварительно следует исключить из партии.
Через пару дней без пяти минут кандидат наук Либерман оказался на улице с партбилетом и трудовой книжкой на руках. Институтский преподаватель без малейшей перспективы найти работу по специальности, жена-студентка, крошечная дочка − положение, в котором оказался Лев, с полным основанием можно было назвать безнадёжным. На его счастье в дипломе университета в графе специальность значилось «Учитель математики». Но в какую бы московскую школу Либерман не обратился, после ознакомления с его анкетой он всюду получал отказ. Льву повезло: совершенно случайно в приёмной Краснопресненского райкома партии, куда он обратился с просьбой поставить его на партийный учёт, он встретил своего знакомого по эвакуации Вячеслава Красильникова, недавно переведённого на партийную работу в Москву. Всего лишь один звонок, и Лев получил направление на работу учителем математики в среднюю школу подмосковного города Кунцево.
Как известно, беда одна не приходит – именно в это время семейная жизнь Льва и Рахили дала трещину. Возможно, «бейт-дин» − еврейский суд, руководствующийся при рассмотрении дел еврейским религиозным правом, и смог бы разобраться, кто из них прав: муж или жена, но где на тридцать первом году советской власти этот религиозный суд и где эти раввины? В результате супруги развелись, а Лев снял комнату в частном доме неподалёку от школы, где он работал. Всё было бы ничего, но в Старом Осколе у дедушки и бабушки находилась двухлетняя Женя, которую мать хотела забрать к себе. К этому времени Рахиль вступила в близкие отношения с человеком старше себя, с намерением создать семью.
Когда Рахиль появилась в Старом Осколе и объяснила что она приехала за дочерью, дед Наум, вряд ли знакомый с притчей царя Соломона о двух матерях, вывел бабушку Соню из комнаты, зашёл на кухню и вернулся с топором в руках.
− Или ты сейчас немедленно уезжаешь, или я возьму грех на душу и тебя зарублю, − сказал Наум с таким выражением лица, что Рахиль сразу покинула дом, даже не попрощавшись. В дальнейшем со своей дочкой она больше ни разу не повстречалась.
9 мая 1952 года внезапно от сердечного приступа умирает Софья Иосифовна. Наум Исаакович и пятилетняя Женя остаются вдвоём. Девочку отдают в детский сад, а в дом нанимают полуграмотную домработницу Фросю из соседней деревни Сорокино.
Забегая вперёд, отметим, что Наум Исаакович скончался в 1962 году и был похоронен рядом с женой на еврейском кладбище Старого Оскола.
В 1953 году Лев познакомился с женщиной, которая через год стала его женой. Белла Натановна Веселер родилась в 1921 году в городе Минске, в семье врача. В 13 лет она осталась без матери, помогала воспитывать младшего брата. В 17 лет Белла окончила школу с отличием (золотые медали отличникам в СССР до войны не вручали). Как и многие абитуриенты из провинции, она отправилась учиться в Москву и поступила в Первый Московский государственный медицинский институт. Началась война, и мединститут эвакуировали в город Свердловск, а после окончания института Веселер присвоили звание лейтенанта и направили на фронт.
В 1954 году она демобилизовалась и устроилась врачом-терапевтом в поликлинику при 1-ой Градской Больнице Москвы. Общеизвестно, что настоящий врач должен иметь математически холодный разум, ангельское терпение, быть внешне абсолютно невозмутимым и относиться к больным с состраданием. Именно всеми этими качествами обладала врач Веселер, пройдя за сорок лет работы путь от участкового терапевта до заместителя Главного врача больницы.
Когда Белла приехала в Старый Оскол, чтобы познакомиться с будущей дочерью и свёкром, возникла нравственная коллизия, к счастью, не имевшая никаких последствий. Когда Женя жила с дедушкой и бабушкой, и, естественно, интересовалась: «где моя мама?», − ей говорили какие-то нелепые благоглупости, типа, «она в командировке», «она болеет». Будучи девочкой умной, Женя сообразила, что здесь скрывается какая-то семейная тайна и лишних вопросов своим близким не задавала. Непонятно, из каких соображений, скорее всего, по настоянию отца, было решено объявить ребёнку, что Белла Натановна и есть её настоящая мама.
С самого первого мгновения, когда девочка и молодая женщина встретились взглядами и потянулись друг к другу, и до того момента, когда, спустя сорок один год, дочь закрыла глаза только что скончавшейся матери, ни у одной из них не возникло ни малейшего сомнения в выборе, который они для себя когда-то сделали.
В 1954 году Белла и Лев забрали её в Москву, и дальнейшая жизнь Евгении Львовны Либерман (после заключения брака − Гуревич ) была связана с этим городом.
Древнегреческий философ Сократ говорил, что все профессии в мире от людей и только три от Бога − учитель, врач, судья.
То, что Лев Львович Либерман стал, скажем прямо, не по своей воле учителем математики, было неслыханной удачей для многих поколений его учеников. Сделать алгебру или геометрию любимыми предметами более чем половины учеников класса, готовить школьников к поступлению в престижные московские ВУЗы, организовать школьные Олимпиады по математике – такое вряд ли под силу заурядному педагогу. К этому ещё можно добавить организацию турпоходов по Подмосковью, обучение желающих плаванию и гимнастике, экскурсии в Третьяковскую галерею – это только краткий перечень внеклассной работы педагога Либермана. За 36 лет работы Лев Львович − этот умный, воспитанный, с чувством юмора добрый человек, воспитал тысячи учеников. К сожалению, Лев Львович слишком рано ушёл из жизни в 1984 году в возрасте шестидесяти пяти лет.
Когда размышляешь о судьбе семьи Либерман, в сознании сначала робко, а потом всё настойчивее возникают слова: «перст судьбы». Еврейские погромы, Первая Мировая война, Революции, Гражданская война, Голодомор, сталинский террор, страшная Великая Отечественная война, Холокост, послевоенный антисемитизм – ну как можно было иначе уцелеть в этой страшной мясорубке ХХ века? Только везением и ничем иным можно объяснить относительно благополучную судьбу главных персонажей очерка. Читатель может вполне резонно возразить – а как же трагическая гибель Льва Исааковича Либермана? Верующие люди на данный вопрос ответят: «Этот человек − жертва, которую Господь принёс во имя искупления грехов его родных». Атеисты же ответят в присущей им прямолинейной манере: «Не повезло человеку».
У Шолом-Алейхема в повести «С ярмарки» есть такая фраза: «Никакая писательская фантазия не создаст того, что может преподнести жизнь». Описывая жизнь нескольких поколений семьи Либерман, лишний раз убеждаешься в мудрости великого писателя – знатока еврейской души.
Добавить комментарий