Дневники Анатолия Якобсона. Тетрадь 4  

yakobson2.jpg

Тетрадь 4 (6 октября-21 декабря 1977) [1]

[С 4.9.74 записей не было или они не сохранились.]

6.10.

«Для философа существует проблема коренного единства бытия и сознания, а для политического деятеля нет ничего пагубнее, чем доктринёрский материализм или доктринёрский идеализм» (Марголин «Диамат», эпиграф к моей схеме).

Фёдор Степун («Природа актёрской души». Часть книги Основные проблемы театра. Берлин : Слово, 1923) выделял три типа душевной организации: мещанство, мистицизм и актёрство. В артистизме «одушевляются» и вещь, и дух. «Из всех трёх душевных укладов – уклад артистизма единственный исполненный живой любви к конкретной человеческой душе. Этой любви нет ни в мещанстве, подменяющем душу человека вещью, ни в мистицизме, подменяющем её духом».

Ф.Степун обнаруживает в общем известную проницательность и глубину; но:

1). вещь и дух как-то безусловно противополагаются душе как более низкие субстанции, а на самом деле такого дуализма нет, личность всегда единство материального, духовного и душевного, - чувственное одушевлено и одухотворено, душевное одухотворено, духовное одушевлено, духовное и душевное в определённом смысле и в известной мере чувственно, так что, наверное, можно – и то в плане относительном – говорить лишь о преобладании какой-то из тенденций;

2). утверждать исключительную способность какого бы-то ни было типа к «живой любви к конкретной личности» - значит в типологическую дифференциацию вводить нравственный критерий, отделяя его от конкретной именно личности и перенося на целый – какой бы-то ни было – тип, что само по себе безнравственно.

Не удачнее ли будет построить в чём-то аналогичную модель, но на чисто психологической основе – по ценностной ориентации того или иного типа, правомерно обходя при этом момент этический, т.е. считая его атрибутом личности и только? Такая – имморалистическая – схема, видимо, не будет аморальна. Стоит оговорить, что предлагаемая классификация учитывает следующее обстоятельство: в действительности три типа (определяемые дальше) взаимопереплетены, смешаны в определённой, так сказать, пропорции, и различие типов есть различие этих пропорций, есть преобладание неких характеристик (типологических, отнюдь не возводимых в абсолют). Тип в чистом виде – предел, к которому стремятся живые «величины», сам – величина абстрактная.

Определимы (с теми же оговорками) крайние формы каждого типа – с т.зр. чисто психологической: низшая и высшая – предельная психическая обеднённость в первом случае и обогащённость – во втором.

1.Тип эмпирический.

Предметно-физический опыт, вещный мир, материалистическая ориентация.

2.Тип спиритуалистический.

Мистический опыт, идеальный мир, трансцендентная ценностная ориентация.

3. Тип гармонический.

Снимается противоречие между материей и духом: одухотворённая вещь, чувственная идея. Универсальные опыт, мир, ориентация.

Крайние формы типов

I. Эмпирический

1.Отрицательная – последовательная, эмпирический тип как таковой; тип антиинтеллектуальный

2.Положительная – непоследовательная, максимальная примесь гармонического начала.

II. Спиритуалистический

1.Отрицательная – последовательная, спиритуалистический тип как таковой; тип антиинтеллектуальный.

2.Положительная – непоследовательная: максимальная примесь гармонического начала.

III. Гармонический

1. Отрицательная – непоследовательная (извращённая): тип эстета, сноба. Синтез духа и материи осуществляется исключительно в плане эстетическом. Таким обр., само эстетическое дистиллируется, отчуждается от жизненного – материально-духовного – как непричастная к нему самодовлеющая субстанция. Так обкрадывается само эстетическое.

2. Положительная – последовательная, гармонический тип как таковой.

8.10.

И наконец я вижу зайца,

Милейшего из всех зверей.

Читатель ждёт уж рифмы яйца, -

Ну на – держись за них скорей.

* * *

И наконец я вижу зайца.

Но кто поэта обманул?

Я, потрепав его за ушки,

Великих дум не почерпнул.

* * *

И наконец я вижу зайца.

Но не нащупал тем не мене

Его таинственные ушки.

Дроби, мой гневный ямб, каменья.

* * *

И наконец я вижу зайца.

Так надо же в конце концов,

Ему пощекотавши ушки,

Услышать будущего зов!

* * *

И наконец я вижу зайца,

А заурядных нет явлений,

Их первосмысл поймав за ушки,

Рыдает потрясённый гений.

10.10.

«Неумение найти и сказать правду – недостаток, которого никаким уменьем говорить неправду не покрыть» (Б.Пастернак. Несколько положений)

Синявский был особенно любим,

Молясь его многострадальной тени,

Абраша, перед именем твоим,

Позволь смиренно преклонить колени.

* * *

М. [Евангелие от Матфея], гл.9,14 Ученики Иоанна >-< Христос

1. Нищие духом (Нагорная проповедь)

2. Бесноватые (гл.8,28-29), гл.9,12 – не здоровые, а больные

3.Фарисеи (большинство любопытные, читающие Тору своим умом; простые люди.

Саддукеи – аристократия от Книги, начётчики.

Гл.9, 21-22. Спасение – слепая вера.

Ф.Вольф: У евреев – откровенная нетерпимость, у Христа – вселюбовь, всепрощение, прикрывающие нетерпимость (фальшиво-морализаторская идеология).

Гл. 9, 28-30, слепым: по вере вашей да будет вам (верноподданным). Инструктаж апостолов, подпольных работников.

М. гл.10, 11-16 (отрадней будет земле Содомской и Гоморрской)

16 – мудры, как змии и просты, как голуби (формула – абсолютная – лицемерия).

Змии – для элиты (12)

Голуби (нищие духом) – для масс.

17, остерегайтесь людей – змеи – подполье. Не доверяй, будь бдителен!.

32, воздаяние-кара (кто Меня исповедует, того я пред Богом, и наоборот)

34, мир – меч.

34-39 – разделитель людей, отделитель и пастырь паршивых овец, враг человеческий. Ему ненавистны фарисеи, ищущие (многие), а не саддукеи, обретшие, слепо верящие (немногие), саддукей может переменить слепую веру, фарисей – мыслит. Фарисеи - буквально толкующие, толкователи, комментаторы, т.е. размышляющие.

11.10.

Письмо от Лары [Богораз]. Виталий [сообщение о гибели В.Рекубратского, покончившего с собой учёного-биолога с биостанции под Москвой]. В Красновидове Майка не видела его пьяным. Сын Сергей, которому в сентябре был ~ год. От Марьи. Лара ничего не знает – обстоятельств – говорит, что больше возмущается, чем жалеет.

* * *

Ахматова (в чьём-то пересказе): «Кого нет (дескать, метафора), ангелов? Хотела бы я тогда знать, кто (что) есть».

1. Умный человек («интеллектуальный эмпиризм») – ему нужен этот символ (такая абстракция от материи, такой отлёт от земли).

2. Поэт (идеально-гармоническое ) не опускается до спиритуализации символа-образа, стремится к его материализации (чувственному воплощению). Поэзия есть, стало быть, не метафоризм, а материализация метафоры, превращение её в образ, чувственное (как, видимо, и жизнь).

[ Вдоль поля о 1-м и 2-м сказано: «единство»].

12.10.77

Современное литературоведенье:

1. Собирательно (описательное)

2. Разбирательное (прочитательное).

13.10.77

Чтобы с полнотою выразить своё «я», надо выйти за его пределы (самозабвенье=самоотдача, щедрость=талант любить что-то больше себя). Поэту осуществиться – выйти из поэзии (из церкви – в мир, в мирское). Филологу – из филологии (из поэтики – в поэзию). И т.д. Именно здесь сходятся этика и эстетика. Феномен актёра и поэта-переводчика, т.е., перевоплощения в другого («не-я»). Дух самозабвенья – в самой идее ремесла. (Музыкант-исполнитель- тот же актёр).

* * *

Гению, наверное, очень тяжело сознавать, что он гений – не микро, а макрокосм. Какая ноша! Эта тяжесть, эта масса, это [так!] сила земного, всесветного тяготенья преодолима только лёгкостью. Отсюда гармония («лёгкость») Моцарта, Пушкина.

Трагическое – мироборческое искусство – всё! – есть непреодолённое земное тяготенье, неспособность души вынести эту ношу, поэтический разрыв с нею, отлёт в эмпиреи (в последнем счёте – хоть и оправданное невыносимостью ноши=боли, но всё ж дезертирство).

(Вкус есть гармония. Вкус – единственно-гармоническое в средне-большом таланте Ходасевича (стиль, язык), который (талант) милей мне, чем огромный талант Ц.[Цветаевой], вовсе лишённой вкуса=гармонии, - при том, что оба поэта трагические).

Стиль (синтаксис, строфика, ритмика и проч.) – словоборчество и запись мироборчества.

В.Назаров [Псевдоним Зеэв Бар-Села, иерусалимский литератор] согласился со мной, что язык – не только знаковая система – «К сожалению». С т.зр. лингвистики – к сожалению. Но язык есть образная система. Слово – образ, и как таковой оно неисчерпаемо, неописуемо до конца никакими знаками (символами). Те пределы, в которых описуемо, есть область науки о языке, лингвистики. Если слово не выходило бы за эти пределы, язык не был бы языком, человек – человеком.

Выходя за рамки лингвистики: к счастью язык не только знаковая система (точнее, система знаковых систем), хвала небесам, не объемлется языкознанием, как и литература – литературоведеньем.

* * *

Ф.Г.Лорка: «Поэтический образ всегда основан на переносе смысла» («Поэтический образ у дона Луиса де Гонгоры»).

(Далее говорится об образности самой природы языка, слова, и, стало быть, у Лорки образ не сводится к лит. приёму метафоры, но поначалу так можно понять. Однако выдержка сама по себе наводит на некоторые размышления).

Есть внутренне голая (не одетая литератором) многосмысленность слова, проникающего своими смыслами в связанные с ним речью слова; проникновение это осуществляется объективно-«переносным» образом (смысловое взаимодополнение, взаимообогащение слов речи), а не намеренно-переносным, не литературно-метафорическим образом. Иначе сказать: всякое слово живой речи* [сноска:* Слово обогащено иносмыслами и само по себе вне речи – как феномен, данный языковому сознанию – это всё равно следы речевого взаимодействия, его печать] – в какой-то мере метафора (иносказание, второсмысл), поскольку слово не сводится к своему первосмыслу, к означаемому им предмету, не привязано к нему намертво, но плавает вокруг него (но вокруг него!), соприкасаясь с другими смыслами (вещами) (Мандельштам: слово – психея, душа вещи).

Семантика даёт понимание метафоры – как явления, коренящегося в многосемной* (*Сема - условно принимаемая смысловая первоединица) природе слова; семантика же способна крепко обосновать представление (и просто здравому толку доступное) о локальности метафоры, об её ограниченности как приёма, как элемента поэтики, об её условности (поскольку относительна граница между поэтич. языком - с его скрытой метафоричностью), о том, что понятие слова-образа куда шире литературного понятия метафоры, которая лишь одна из форм реализации образа, вовсе не единственная и не обязательная. Фетишизация метафоры, метафоропоклонство – общеэстетический перекос ХХ века (понятный), ввиду переклички современного искусства с древним (мифологемы, мифоморфемы).

Безусловно отрицательная сторона соотношения: метафора и современность состоит в том, что метафоричность – искусственное оперенье дохлых птенцов, прикрывающее их наготу и маскирующее под художника. А.В. [А.Вознесенский]: «Метафора – мотор формы» («Люблю Лорку»). Каков лубок!

* * *

Адамович (предисл. к «Защите Лужина»): Литературовед - «появилось такое слово». А правовед? (модель: краевед, сердцевед и т.п.). Цветаева о снобизме Адамовича. Ахматова (см. В.Франк [?]) об эмигрантском и современном русском языке.

А психология, если по-русски сказать – душеведенье, чем не живое слово? Ведать – видеть.

Даль: Геральдика – наука о гербах, гербоведенье, гербовщина.

14.10.

Не тот умён, кто всё знает и всё понимает (таких нет). Умён тот, кто понимает, что понимает и чего не понимает; знает, что знает и чего не знает. Дураку эта граница не ведома. Он вечно нарушает её, вторгаясь в чужие пределы и тем ярче демонстрируя себя в собственном качестве.

(Ум есть универсализм, но в другом роде).

Поэтому так глупа амбиция, претенциозность: неосознанное стремление преодолеть природою положенный рубеж; желание прыгнуть выше собственного - без понятия, что он прыгает вместе с тобою и столь же невысоко.

1.       Русские пословицы и поговорки. Тема чести.

Эпиграфы к [неразб.] вообще.

(Добрый еврей >--< еврей недобрый).

2.       Театр. Мой театр (стремление видеть театр в литературе и в жизни, а не на сцене, не в чистой форме)

* * *

Дрызготня. Вкусноты.

* * *

А как популярен вздор, что образ вообще – не что иное, как метафора. Языковые (стёртые) метафоры – прямое тому опровержение. Дождь идёт. Метафора – и никакого образа. Дождь опускается (гешем ёред) – образ, новизна буквальности. Первая мысль: бедные дети, забывают язык. Так в общем оно и есть, но побочный продукт забывания – невольное образное словотворчество.

Дождь идёт. Туча по небу идёт. Образ. Маршак.

15.10.

Семиотика – систематизированная обозначенность жизни, либо её обозначенная системность, т.е.: организация и ограничение – по самому определению – рамки бытия, ограниченные пределы (система – в себе)

Для того вам (нам!) и даны все «знаковые системы», чтобы знать своё место. Да, знать. И поэтому знать, где, когда и как выходить из них (из себя), т.е., самопроявляться в высшем смысле. Прорыв, выход в запредельное прозренье («….стен, ниспровергатель окон, прозревший острым оком ничтожество систем». Д.С. [Давид Самойлов. Перевод из] Леона Тоома.

* * *

Бокс. Дуэль. Поединок. Психологический момент. Отличие от борьбы. Переплетение тел. Глаза в глаза. Не закрывать глаз, когда бьют и – по первичному рефлексу, когда бьёшь (прицеливаются, но в последний миг, в момент удара – закрывают глаза). Игра глаз, магия, гипноз – духовная непосредственность волевых импульсов. Клей видит всё сквозь глухую защиту.

Особая психология и эстетика дуэльных видов спорта, борьба – орнамент, переплетение, бокс – фигурность пересекающихся линий

Грация медведя – борьба, грация волка – бокс

Бокс – ритмы ломаных линий

Стрелок статичен, фехтовальщик ограничен дорожкой. Бокс – фехтование в беге, танце.

Иногда смотрит, делая вид, что не смотрит. Смотрит всегда, смотрит тебе в глаза.

Борьба грациозна дивной в своём роде грацией медведя, бокс – грация волка: прыжок – укус, рывок – удар клыка – отскок.

Рука, удлинённая клинком и траекторией пули, и глазомер.

Фехтование – удлинённая рука.

Обосновать чудовищность кетча (драка без правил, всё дозволено), не только бесчеловечность, но с эстетической, зрительной стороны, борьба – орнамент, переплетение… Борьба – два тела - одно

Борьба – стелющаяся горизонталь, бокс – ломаная вертикаль (в пределе)

* * *

Содержание – воображение, впечатление

Форма – изображение, запечатление.

Первое – дух, второе – плоть.

* * *

«Колыбельные песни» [Ф.Г.Лорки. Выяснить, откуда цитаты с указанием страниц.]

«Испания – страна резких линий (459),

Здесь не размытость граней

(Ср.: «Спешите, спешите скорее…»)

(Миф – поэтика резких линий: свет-тьма и т.п. )

Но – размытый текст

«Элегантный, т.е.сознающий себя ритм», которого никогда не услышать в песнях испанских сёл (459)

(элегантность <-> изящество, грациозность

красивость <-> красота)

Решить противоречие: «Секрет волшебной силы «коко» (чудища – источник страха детей, иногда симпатии, в зависимости от воображения)» именно в его неочерченности. … очень часто он (ребёнок) называет «коко» причудливые образы, встречающиеся в природе» (462)

Очерчена резко – очерчена своей умопостижимостью, наглядностью идея мифа, сюжет; а персонажи мифа туманны, они всякий раз по-новому рисуются фантазией.

Поэзия Лорки – соединение этой очерченности с этой размытостью, туманностью. Очерченность в поэзии Лорки – это графически отчётливая построенность его вещей, композиционная выраженность, архитектоничность; а также прорисованность образов – деталей (пейзажа в широком смысле; или, скажем, одежды и т.п.)

Размытость – туманность образов-лиц, а также совмещение, взаимное наложение и проникновение различных образных планов, в частности – пространственно-временных.

Лорка о физическом и духовном: «Кроме уюта, подарка фей, нужны два ритма: физический ритм колыбели или кресла и духовный ритм мелодии. Эти два ритма – один для тела, другой для слуха – мать сочетает, размеряет, переплетает, пока не получит верного тона, который завораживает ребёнка» («Колыбельные песни»).

 Вот оно, гармоническое: «Ребёнок спасается в сон» (там же).

О колыбельных: «Персонажи этих песен не показывают лица».

… спою о том,

Кто привёл коня к воде

И не напоил его.

«…Ребёнок приглядывается к персонажу и в меру своего зрительного опыта … дорисовывает его. Ему приходится быть одновременно и зрителем, и художником, но какой это чудесный художник».

* * *

(Моя половина и полукровка моя, русская четвертинка, русская четвертинка души. Слава Богу. [размышление навеяно, вероятно, «полукровкой», будущей женой Е.Каган].

* * *

Литературовед – слововед, следопыт; поэт – словоиспытатель в близком роде (посмотреть это у Цветаевой, кажется, «Эпос и лирика…» Переиграть по-своему: близкого к поэту рода.

16.10.

В отличие от борца и боксёра, кетчист – не спортсмен, не художник. Он мясник.

Кетч <-> бокс (и борьба – виды спорта)

Кетч – драка без правил, где всё дозволено. Он безобразен не только со стороны – главной – его бесчеловечности. Он отвратителен и в чисто эстетическом, зрелищном смысле. Хаотическая бесформенность, шумовая антимузыкальность – и архитектоника, симфоничность боя, гармонически построенного (по правилам, по нормам, по нотам – при неограниченности комбинаций, вариаций, полной свободе импровизации).

Напряжённость боксёрского психологического зрения в каждый момент боя равна сосредоточенности шахматной мысли, направленной на каждую – после очередного хода данную – позицию.

Рыцарский турнир. Турнир – правила поединка. Форма – и нагроможденья повальной сечи, бойни. Кетчист – мясник.

* * *

Геометричность Лорки – общий чертёж мира (эскиз идеи мифа, его замысла) – это планиметрия его космогонии.

Земля и небо,

извечный угол

(а биссектрисой

пусть ветер будет).

(Перевод Г.Шмакова. См. оригинал, лучше: ветер есть биссектриса) (а биссектриса – ветер.) Земля и небо,

Угол вечный

(а биссектриса –

ветер).

моё [неясно, о чём речь, что за «моё»]: «Вечный угол». «Извечный угол». Двухтомник «Стихи разных лет».

* * *

Коко – добрые и злые чудища; лица размыты. См. лекцию [отдельно имеются наброски лекции о Лорке, откуда было взято для сборника «Почва и судьба ].

Размыто собственно психологическое: лицо человека, идея времени; размыты (обычно буквально - вода) образы пространственные, поскольку они связаны с временными, входят в общий пространственно-временной план. Чистое пространство – графично; графично даже и время, метафорически сведённое к образам сугубо пространственным: «Как дорога вдаль (дорога - скорость – стрела – смерть) уносит, о мой конь..»

Вечный угол – время, застывшее в рисунке вселенной». [неясно, откуда цитата ]

Любит рисовать профили, чеканить медали: «Четыре всплеска кровавых и профиль, как изо льда». В Испании [неясно – это название стихотворения?] Профиль мёртвого ранит, как лезвие варварской навахи. Профиль Антоньо в траве; или «и треугольный профиль взметнувшая волна» («Сирена и карабинер»). Двухтомник Стихи разных лет).

Профиль – окончательность смерти: «и профиль, как изо льда. Живая медаль, которой уже не [неразб.] никогда (210)

Или «Романс обречённой» (214): «и как обрывок латыни, прямоугольный и точный, уравновешивал смерть край простыни непорочной».

Всплеск – в первом случае, волна – во втором. Дерево в воде расцветает концентрическими кругами (строго – окружностями).

Дуги. Радуги. Своды низа и верха. Змеи («Схватка»). Змея, волна – размытая арка «Танец».

Впечатанная в сумрак трёхгранная олива,

И треугольный профиль взметнувшая волна.

И розовое небо на западе залива

Напряжено как будто купальщика спина.

(«Сирена и карабинер»)

Туманности – посложнее (потому что многослойно сложены, один слой размыт другим – размытость).

Звёзды обернулись бессмертниками – не метафора, а метаморфоза в силу именно действия сюжета вещи.

Тут не законы нынешнего мира, а законы мифа. Метафора – известное нарушение (принятое, условленное) соотношений нашего мира (перенесение одного на другое). Игра метаморфозы, не исключение из мифологии, а её правило. Метаморфоза не была метафорой – фигуральностью, переносным смыслом – а была смыслом буквальным, выражением прямого миропонимания (все есть все) за массой дифференциаций, многоликостью мира стоит его высочайшая интеграция (на уровне образного восприятия), сплошное единое лицо.

Игра превращений – многообразие внутри единства. Игра подобий – претензия на сближение (отождествление) предметов (установление их родства) ввиду раздробленности на них (на предметы) мира, ввиду его неполноты.

Спиритуалистический и материалистический монизм стёрли с мира его краски, и мир перестал быть гаммой, чувственной цельностью. А достижима, постижима ли цельность иная? Искусство только и делает, что заделывает этот изъян, замазывает прореху, а дыра всё зияет. Искусство – по определению – несёт в себе искусственность, а миф был «почва и судьба». К допотопному, конечно, не воротимся, да и дико было бы, с другой стороны, воскрешать архаическое сознание, полное ужасов. Но как уйти от кошмаров нашего сегодня? Что скажет искусство? И кто, кроме него?

Всё современное искусство сплошь метафорично. Метафора стремится к метаморфозе, подражает ей, будучи иносказанием, а та была прямосказание.

Может, и сейчас актуальнее искусство прямосказания. Неподдельность простоты, которая выше сложности (Маршак). Давно уже хором воспевают современность Пушкина, а понимают ли, в чём её секрет? Прямое слово – его поиск, извилистый из петлистых, - не это ли труднейший, но сулящий благо путь к новому синтезу, к реконструкции расчленённых, нас?

Религии плохи уже тем, что они идеологии (пусть не только) и потому разделяют людей. Солженицын в Нобелевской речи сказал, что может их объединять; сам роя что есть сил (с первого узла, говоря о публикациях, и дальше – больше) в противоположном направлении, сказал, указал выход из лабиринта. Да, сказал, а делами своими – словами - поругал это к месту сказанное, но чуждое своему духу слово.

Бахтин. Об искусстве и политике. Верующий. Но как? Во что?

«Человечество живо единой[2] круговою порукой добра». Насколько оно ещё живо? Подлинно ли порука? Такая ли уж круговая? Каким – моралистическим или пластическим путём должна распространиться энергия добра? А есть ли вообще в моралистике живая энергия?

Книгами (понятно) мир не исправить, [не ] починить. Их, похоже, скоро забудут за телевизором (если уже не забыли), и вообще смешно преувеличивать в истории роль словесности.

Но пусть она [Кто? Словесность?] – и каждый – думает о том, как свою роль исполнить получше; и хотя что за спектакль сыграется в таком случае, знать не дано, зато ясно, что в противном случае – провал. В тартарары.

Итак, «актёры, правьте ремесло» (Всё четверостишие), и что есть «ходячая истина», от которой «всем станет больно и светло», как не прямое и простое, превыше шестикрылых серафимов окрылённое слово.

Мне грустно и легко, печаль моя светла…

* * *

17.10.

Современные мифы - от спиритуализма и материализма – обесцвеченность, обезвлаженность, антипоэтичность. Они – как мифы – построены, держатся на смещении понятий (и на «метафоре»), представлений. Антимифы. Поэзия прямого слова, направленная на развенчание антимифов, вправляющая вывихи сознания. Прямосказание как снадобье против кривизны, кривды. Выпрямлять кривые зеркала, промывать мутные стёкла, точить глазные хрусталики.

Люблю обычные слова,

Как неизведанные страны.

……………………………

Их очищают [так!], как стекло,

И в этом наше ремесло.

Так сливаются вновь мир и миф; чарующая реальность и тайна её первооткрытия.

Мифы. Идолы Ф.Бэкона. Самодовлеющий, самодостаточный мир гармонической мысли, шахматы, и подлинное искусство.

Семиотика шахмат – жёсткость их знаковой системы, правил. Когда-то правила игры менялись, но измени сегодня что-нибудь (как в шашках – 64 на 100) – и рухнуло всё здание, погибло искусство.

* * *

Смещение ценностных понятий – метафора в психологическом смысле, но не эстетическом. Дурной метафоризм астральных и материальных идолов.

* * *

Молчите, проклятые книги,

Я вас не писал никогда!

Любой изготовитель презервативов может использовать опубликованное = публичное, как угодно. Но ни автор этих строк, ни кто-либо иной – если он рисует, поёт и т.д. – не обязан надувать эти шары собственными лёгкими: пусть насилуют его труп, отчуждённую, отторгнутую от его пуповины вещь – сознательно им самим отчуждённую и потому им же проклятую – но не его самого; он, по крайней мере, лишь косвенный (чур меня), но не прямой виновник насилования; это не совсем самоизнасилование. Вот что значит блоковское проклятье собственным книгам.

(Л.Ч. [Лидия Чуковская ] об этом, об опечатках, как никто другой. Ахматова в Боткинской больнице – после 1-го издания. Струве и Филиппов).

Позор = взор = зрелище.

Книга = позор.

Поэт = задрапированный [неразб.] актёр,

Актёр = прямой [неразб.], выходящий на позорище (Вся несправедливость цветаевских рассуждений о поэте и актёре; она била лежачего: обнажённого, голого, беззащитного в своей загримированной наготе)

Поэт = уклончивый актёр

Актёр = откровенный (честный) поэт.

Пращур = праща.

* * *

Разум, такт, вкус – ещё не талант; но их отсутствие – бездарность.

18.10.

Дидро называл тип солипсиста так: взбесившееся фортепиано, вообразившее, что в нём – вся гармония мира. Однако это всё же фортепиано.

Но если взбесившийся унитаз воображает то же самое – в качестве ударного инструмента – надо заглушить его ударность с помощью известной цепочки наверху.

* * *

Все искусства, кроме словесного, сами по себе метафоры по отношению к заключённой в них мысли. Какая мысль заключена в симфонии, картине и т.д. – этот вопрос в самой своей постановке довольно метафоричен; мы, отвечая на него, невольно олитературиваем нелитературное произведение, переводим его в литературно-смысловой план, проецируем – п е р е н о с и м – на него внеположные ему литературные значения (невольно же тем самым упрощая, огрубляя вещь).

Слово соприродно (хоть не тождественно) мысли. Оно тождественно ей [так!]- как минимум (если это живое слово). И слово «больше» мысли – как образ. Слово-образ есть образ, по самой своей природе наименее метафоричный среди всех других типов образа. О метафоричности изображения, мелодии и т.д. (например, «абстрактное» искусство) потому и говорим с большей свободой (меньшей строгостью), чем о метафоричности слова; оно, прежде всего – прямой смылоноситель, что и даёт возможность фиксировать с немалой определённостью его другие – переносные – смыслы, проекции, т.е. свойства метафорические.

смысл (мысль) = logos;

И слово= logos. Итак, словесный образ (в принципе) менее метафоричен, чем образ иного рода, - но значит ли это, что он менее образен, художественен?

* * *

Человек нервный и слабонервный – вещи разные. Воля. То же в психике, в болезни.

22.10.

«Голос из хора» [Абрама Терца (А.Д.Синявского)], с.92- [93]:

«Согласно учению миротворцев, они же ильинцы, они же - иеговисты (прошу не путать со свидетелями Иеговы), «всетворец» - отец Иеговы и Сатаны и других богов, распределённых по солнечным системам, также имеет отца, а тот своего отца и т.д. По их выражению у Бога есть «дедушка и бабушка», а на вопрос: откуда же произошёл первоначальный Бог? – они отвечают: неизвестно (ибо, в сущности, всё это не боги, а люди, располагающие тайными знаниями и высокими энергиями – «может быть из какого-нибудь комара…» (и т.д.)

Для религиозного сознания Бог самодостаточен, а космос – нет, выводится из Бога. У миротворцев – наоборот; и разве не логичнее? И не поэтичнее? Автор книги: «религия принимает вид научной фантастики и сказочной авантюрной интриги. И далее: «Я бы, говоря откровенно, предпочёл хлыстов и скопцов" («Голос из хора», с.197).

Как символично! Это самому-то Абраму Терцу не по нраву пришлась ф а н т а с т и к а, с к а з о ч н о с т ь, а в а н т ю р н о с т ь и н т р и г и; не по нраву такая именно сказочность, фантастичность, ибо колеблет самый фундамент монотеистического сознания. Уж лучше, по нём, исступлённость либо холодное изуверство: уродуй на здоровье себя, человечишки, а я с любопытством посмотрю и напишу про это сказку, но не смей покушаться на идею Верховного Душераспорядителя. Ильинцы, охальники, этим, вишь, и занимаются, одомашнивая, очеловечивая Небесного хозяина, отводя ему роль земного гостя: «Если за тысячным солнцем ещё квадрильон миль пройдёшь, то и там вашего Бога не найдёшь, а мой Бог ходит по земле и заходит к друзьям Своим и ужинает».

Миротворчество (по описанию Синявского) - замечательная карнавализация не отдельных сторон иудео-христианского миропонимания (церковь и в Средние века позволяла включать в карнавальные мистерии весь пантеон католических святых и весь свой собственный синклит), но карнавализация - с развенчанием - самой идеи монотеизма.

Стыдливому мифологизму солидных вероучений (где образная упаковка Центральной Идеи в свою очередь этой идеей прикрывается как некая условность, сказочность, оправданная таинственной глубиной содержащегося в ней откровения), претит обнажённый мифологизм этой веры-игры (где и главная-то идея сводится к игре, ради неё затеяна и откровенно баснословна).

Миротворчество=мифотворчество.

* * *

Центропупизм космогонический в полном соответствии с центропупизмом собственного «я» (В.С.Франк о батюшке[3]. Лекция о Лорке [4]). У христиан - за исключением более последовательных логически монофизитов - эта идея как бы гармонизирована образом Богочеловека («небоземли»). Самая модель кентавра - ничего бы, но кентавр во плоти милее тем, что не претендует на универсализм и не учит тебя жить. А мысль, между тем, ищет последовательности. Чистое язычество как пантеизм (без идолопоклонства, порабощающего душу) есть мировосприятие поэтическое - и потому симпатичнее всего. Но - если отбросить с обеих сторон всё богословие - легче уж примириться с последовательным иудейским монотеизмом, чем с духовным диктатом морализирующего гибрида, чьё появление на свет обставлено наспех подобранными с утилитарной целью мифологемами (неплодное, непорочное зачатье, триединое единство – «тайна сия велика есть» и проч.

* * *

Кузьмина-Караваева (Скобцова)[5] была бы мученицей и героиней, попади она в соответствующие условия хоть смолоду, в качестве поэтессы-«декадентки», а не сестры Марии - вообще всегда и в любом качестве. Но - спору нет - ею и ей подобными оправдана вся христианская европейская культура. Это не относится к делу миро-и-богопознания (свободного, не теологического), но это выше всякого познания. Это мировая реальность в её высочайшем, одухотворённейшем проявлении (а по мне, подвиг сестры Марии так же светел вне христианства, как подвиг Януша Корчака - вне иудаизма).

23.10.

Самойлов: «И в этом наше ремесло» - если не из самых сильных его вещей, то безусловно - эстетический манифест. Прямая апелляция к Пушкину (интонация и слова об осени). А в начале стихотворения - уверенно-спокойное движение красоты, не боящейся даже оттенков красивости; тени эти пришли извне, они суть позднейшие кривотолки слова, кривосмыслы. Презрев их, оно, прямое и гордое, выступает в своём первородстве и самодостаточности, не нуждаясь в привнесённой, т.е., переносной, метафорической - вчерашней новизне, как и в деланной оригинальности архаизма: «И ветер необыкновенней, когда он ветер, а не ветр» (стилизация, в конечном счёте, тоже метафорика - перенесение одного стиля на другой).

* * *

Душеспасительность религии - выборочно-племенного характера. Сейсмическая, волновая природа благодати Верховного Душеспасителя такова, что он излучает её на свой дом, на чад своего лона. Он спасает души - но только принадлежащие ему. («Несть ни эллина, ни иудея» - это вначале, потом - семья христианских народов и их прозелиты). Ничто больше в национальных культурах не разделяет в принципе людей: можно перейти порог чужой культуры и она до какой-то степени станет твоей - при том, что ты сохранишь свой национально-культурный тип.

На этом основано взаимопроникновение и взаимообогащение культур, и поэтому, с известной долей [зачёркнуто: «условности»] отвлечённости, можно говорить о мировой культуре.

Только религия кладёт жёсткие пределы, непереходимые иноверцем, иноплеменным.[Мустафа Джемилев: «Нечего вам делать на мусульманской земле»[6]]. Конечно, культура не просто религиозно оформлена, окрашена, но религиозно-содержательна, т.е. окрашена изнутри. Но эта пронизанность национальных культур религиями - умного инородца не отпугнёт. Только выступая в чистом виде - как идеология - религия, подобно политике, служит орудием раздробления людей и их распри [так!], хотят или не хотят этого отдельные служители культа, церковные иерархи или просто верующие.

Чтоб не быть нам, иудеям, христианам, мусульманам - чужим (и, значит, по неисповедимой логике всех религий, враждебным) - отдай нашему Богу всю твою душу, спасай её так, как спасаем мы. (Благодарю покорно: пусть она в таком случае гибнет хоть сейчас).

* * *

О неизречённых милостях, щедротах Всевышнего толковалось предостаточно. Однако щедрый даёт не за что-то, а потому-то - потому именно, что он щедрый. А милость Вседержителя такова: спасу твою душу, если вручишь её мне; и за то, что вручишь. Баш на баш. Дам - если дашь. А нет - так шабаш.

* * *

Номинально религиозные и верующие в душе люди - это те, кто не представляет религию с её идеологической стороны. С ними легко. Но как трудно дышать, например, в шибко грамотном (и доброжелательном) доме […] или в безграмотных и нетерпимых по духу опусах […] Первое - тягостней, серьёзней, потому что уклад, быт; а второе - не более, чем карикатура на литературу.

* * *

Российский человек привык своё ремесло соблюдать. В этом - уважение к своей профессии - уважение к себе. Межвинский [ ?] потерял ремесло, потерял и себя (что было терять). Каково на Западе и тут. Меир Гельфонд: «работать, чтобы зарабатывать» и «работать, чтобы зарабатывать» (российское)[7]. (Подумать обо всём этом).

* * *

Иудаизм. Буддизм. Христианство и т.д. «У разных народов разные пути к Богу». Стало быть, для души твоей этот путь не свободен, значит, предопределён отродясь и «дородясь» (Цветаева) её принадлежностью к данному племени. А изменившие вере отцов - выкресты или русские иудеи, напр., становятся отщепенцами, изгоями, теряют со своим народом всякую духовную и кровную, наконец, связь. Где во всём этом истина и добро?

* * *

Собирательным (описательным) литературоведением заниматься не могу в силу слабости эрудиции и в свете культурной темноты. Поневоле приходится – разбирательным. Ан неволя – пуще охоты.

* * *

«Голос из хора», с. 199[8]

«Пипин. Что такое вера? – Алкуин. Уверенность в том, чего не понимаешь и что считаешь чудесным».

С.197. «Связать всем кошкам хвосты»[9]. Получится кошачий концерт, а не сказка. Какофония – не лучший фон мифа, который сам по себе музыкальный строй, первое орудие превращения Хаоса в Космос, (а не нагромождение великолепных нелепостей).

* * *

Смысл. Второсмысл. Кривосмысл (кривотолк).

* * *

Исторически доминантной должна оказаться и генетически чистая (в смысловом отношении) линия: П. [Пушкин?] – A.[ Ахматова ] – С. [Самойлов] (Сюда же поздний П. [Пастернак?]. П.[Пастернак] и М. [Мандельштам] – не последние ли титаны метафоризма. Б-ий [Бродский] не декаданс, не упадок ли его?

* * *

Особая положительная роль церкви и религии в сопротивлении тоталитарным режимам. Религия - оплот духовной независимости народа от идеологии властей (Польша). Религия - оплот духовной независимости и надежды на освобождение, степень национального бытия (Литва).

Вообще гуманитарная роль церкви в мире.

Всё это никак не противоречит критике вероучений - с позиции разума.

Бывает плохая, а бывает хорошая политика. Мы вольны обнаруживать изъяны политики как таковой, хотя без неё нет человеческого общежития. Без религии тоже. И это, конечно, коренится в природе людей и их общества. Но кто сказал, что эти материи (человек и человечество) не должны быть предметом свободного рассмотрения, если даже они - в основе своей - неизменны, так что из анализа шубы не сошьёшь. Не больше ли пользы в бескорыстном размышлении о вещах, чем во всех утилитарно-идеологических предвзятостях. Польза хотя бы та, что не выйдет вреда. Парадокс прагматического рассудка в том, что априорные посылки при надлежащем развитии заводят его в бессмыслицу догмы. Мировоззренческий прагматизм оборачивается догматизмом.

Прагматично было вначале христианство. Прагматичен и коммунизм (см. Хьюлет Джонсон «Христианство и коммунизм».

ДЕНЬ

В.Ходасевич

Горячий ветер, злой и лживый.

Дыханье пыльной духоты.

К чему, душа, твои порывы?

Куда ещё стремишься ты?

Здесь хорошо. Вкушает лира

Свой усыпительный покой

Во влажном сладострастьи мира,

В ленивой прелести замной.

Здесь хорошо. Грозы раскаты

Над ясной улицей ворчат,

Идут под музыку солдаты,

И бесы юркие кишат:

Там разноцветные афиши

Спешат расклеить по стенам,

Там скатываются по крыше

И падают к людским ногам.

Тот ловит мух, другой танцует,

А этот, с мордочкой тупой,

Бесстыжим всадником гарцует

На бёдрах ведьмы молодой…

И, верно, долго не прервётся

Блистательная кутерьма,

И с грохотом не распадётся

Темно-лазурная тюрьма.

И солнце не устанет парить.

И поп, деньку такому рад,

Не догадается ударить

Над этим городом в набат.

(1921. «Тяжёлая лира»).

* * *

Альфа и омега трагической поэзии, т.е. поэзии мироотрицания, а на деле (поскольку мироотрицание искусством - nonsens) - мироборства.

Светлый день – «темно-лазурная тюрьма», которая всё никак «с грохотом не распадётся». А чудно бы - если [бы] распалась; вместе со мной, который - сам себе тюрьма. Иисус Навин остановил солнце для утверждения воли Бога и народа, а не для самоутверждения. Иисусу Навину надо было додраться с врагом, а не с призраком врага (мира) в своём сознании. Каин - солнцу: «Уймись же». Катиться колесом. И здесь: «солнце не устанет парить». Как, де, смеешь освещать мир, который не по мне и потому безобразен.

Начинаешь понимать, по контрасту, беспредельную (надмирную) вышину бесов пушкинских - только так они проецируются на землю, когда «мутно небо, ночь мутна». Населить же мир бесами, вытеснив, т.е. в них превратив, людишек («мещан») требует романтическая страсть ратоборства с бесовнёй, тобою же разведённой. Это мироборство, утверждение над миром, который есть «анти-я», собственного «я».

Когда-то изгоняли бесов из мирского тела, помышляя о нём.

Потом в него стали их вгонять, помышляя о себе.

* * *

Иносказание - прямосказание

Косноязычие - ясноязычие.

4.11.

Всякий серьёзный анализ произведения есть анализ и его художественного смысла, есть эстетический анализ (хотя бы мы, разбирая поэтику вещи, и не заикались об эстетике). Уйти от эстетической оценки - в подтексте разбора - нельзя. Те, кто сознательно избегают этой оценки, как правило, сознательно извращают художественный смысл произведения, а значит, к несчастью, не обходят его

9.11.

«… в плане психологическом - метафора, сравнение и другие поэтизированные словесные связи основаны на эмоционально-волевом взаимоотношении и сродстве слов» (М.Бахтин. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве – [в его кн.:] Вопросы литературы и эстетики. Москва, 1975, с.66).

«Эмоционально-волевое взаимоотношение и сродство слов» - это не что иное, как метафора - и великолепная - Бахтина. (Вообще его речь - тяжёлая, как жёрнов, но как жернов же, всеперемалывающая).

В пушкиньянского типа поэтической системе слова чувствуют и [неразб. ] иначе. Самые словесные связи «поэтизированы» здесь - в литературно-техническом (как у Бахтина) смысле, в смысле приёма, тропа, в конечном счёте с т.зр. метафоричности - минимально. Метафора утрачивает в подобной системе свой универсально-связующий характер, но сама по себе - как именно литературная метафора - отнюдь не утрачивается. Из повсеместного явления она становится местным. Знает своё место. И как уместность - не сплошная, а внезапная - может и должна обрести некую новую (старую) вспышку [ зачёркнуто: пронзительность] Такова уместная острота. Она не частит. У неё чувство своего времени и места. А непрерывно-натужное острословие дежурных шутников - подобно современному, сплошь пересечённому метафорически пространству текста: тесно, душно, скучно, мертво.

10.11.

Матф., гл. 12,30

«Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со мною, тот расточает».

И далее – стих 31, 32. Дух?

Гл.13 12,3

Гл.13 – притча (метафора)

38 - Поле есть мир. 44 – поле.

* * *

Трансцендентность и персонализм (возможность непосредственного обращения и коммуникации с человеком) еврейского Бога - не противоречие ли? (Фима Вольф «Я») [10].

Молитва - разговор с Богом,

Творение - словом.

Творение - разделение, разграничение - света от тьмы и т.д. (ср.

с м е с и)

* * *

. Ахматова «О Пушкине», с.53: «...наш необработанный язык» (Баратынский к Вяземскому от 20 дек. 1829 г.)

Так быстро обработать литературный можно было, конечно, благодаря обработанности разговорного, народного. Державинское косноязычие — почти сплошная «оборотная» сторона, а прорывы сквозь нее мощных поэтических выплесков — лицевая; литературное вообще было худо, а лучшее в нем было нелитературным.

Обработка языка шла по пути нарушения, разрушения канона литературного. Мера таланта была мерой дерзости языковой и тягой к просторечному слову.

Крылов. Новая литература строилась на постепенном разлитературивании языка.

Современный поэтический канон символизирует метафора. В современной поэзии метафора есть сверхприем, суперпризнак литературности, ее общая форма.

«Словечка в простоте не скажут, все с ужимкой». Учиться говорить без ужимок. Пастернак и Мандельштам — вершины метафорического письма — и его преодоление. Ахматова — сплошное преодоление. Бродский — его декаданс. Поначалу в ярко талантливом проявлении; чем дальше, тем больше в виде собственного упадка.

 По следам Бродского идут снобы новой формации, гурманы, эстеты, словом, «интеллектуалы».

Берут от мэтра сплошной вседозволяющий метафоризм, модный ложноклассический реквизит, и, конечно, центропупизм: возведение своего — разумеется, страдающего и вместе опустошенного — «я» в лик [так!] и ось мирозданья.

11.11.

Преимущества раннего Пастернака перед поздним (если даже считать, что они не уравновешены обратными преимуществами) есть преимущества молодости и темперамента. Однако:

Нельзя не впасть к концу, как в ересь,

В неслыханную простоту

— есть для русской поэзии общая ориентация, курс генеральный. (Особый вопрос — в чем эта простота сложнее метафорической сложности, в чем проще. Сравнивать, конечно, сложности поэтик, а не поэзий).

Черты естественности той...

С начала XX века (символисты); метафоризация поэтического образа была его естественным выходом из долгой спячки, из затянувшегося, как летаргический сон, шаблонно-косного, мертвенного состояния. Метафоризм стал орудием оживления и обновления поэтического слова, застывшего в своих узких, первичных и привычных семантических пределах, как в ячейках сот («дурно пахнут мертвые слова»). Метафора явилась видом энергии, способом гальванизации слова.

Но на сегодня, кажется, уже не меньший срок (чем 80-90 г.г.), длится власть не то, чтобы метафорического трафарета (хотя и так), но трафарета метафоричности.

Повальная иносказательность освобождает от прямого смысла и, в конечном счете, от смысла вообще. Как на абстрактной живописи закономерно спекулирует любой пачкун холста, так на панметафорическом стихописании — любой бумагомаратель. Положение таково, что верный талант не может пробиться в этой системе и атмосфере, а должен выбиться из нее.

Вершин гениально-содержательного, первооткрывательского и мирообъемлющего метафоризма достигли Пастернак и Мандельштам. Это пространство, видно, было исчерпано. И оба, оглянувшись каждый со своей вершины, обратились к иным — в другой системе координат лежащим — высотам, к новой (старой) топографии («Голос из хора», с.176, обжитость мироздания у Мандельштама). Ахматова всегда шла этой тропой — прошлого и будущего. Мандельштам, в отличие от Пастернака, не делал заявлений на этот счет. Пастернак: «Буду писать, как сапожник». Оба — Мандельштам и Пастернак — на переломе 30-х годов, а Мандельштам — на сломе жизни. Не после ли «Стихов о неизвестном солдате» (указал мне Гриша Берман[11]) намечается новая тенденция? По Г.Б. кончается «семантическая поэзия», то есть исчезает собственно метафорическая многозначность слова. Тенденция, подозреваю, в разрежении метафорической сгущенности; причем концентрация метафор снижается никак не в ущерб его, Мандельштама, всегдашней колоссальной смысловой концентрации.

По простоте синтаксической построений это как бы возвращение к поэтике «Камня», но на другом, понятно, уровне, с огромной поправкой на то, что

Достигается потом и опытом

Безотчетного неба игра.

(«Я скажу это», с.256)

Поправка эта состоит, в частности, в определенного рода неуклюжести, как бы в косноязычии, обезлитературенности слова, в отличие от изяществ и стройностей «Камня», что как-то напоминает порой Платонова, напр.:

 Обороняет сон мою донскую сонь

 И разворачивает черепах манёвры,

 Их быстроходная взволнованная бронь

 И любопытные ковры людского говора.

……………………………………………….

..........………………и бровь, и голова

Вместе с глазами полюбовно собраны.

Еще эта поправка — в небоязни высказывать простыми до детскости словами нравственные истины (слово не стесняется себя и ни во что не рядится, не страшась упреков в морализаторстве, ибо живо своей жизнью и своей правдой оправдано).

И когда я умру, отслуживши,

Всех живущих пожизненный друг,

Чтоб раздался и шире и выше

Отклик неба во всю мою грудь.

 («Заблудился я в небе», с.256)

Не таков ли Державин в псалме, рифмуя «добро» и «зло»? Возможно, стихи, что после «Неизвестного солдата», были переходом к перелому, как для Пастернака 30-е годы, начиная со «Второго рождения».

12.11.

Смола кругового терпенья, совестный деготь труда выступают теперь как таковые — черное, чернорабочее, земляное — чуждое изощренности, ухищренности всяческой и, между прочим, ассоциативно-метафорической. В каком-то смысле Мандельштам тоже стал писать, «как сапожник». Характерно, например, «песчаник честный» («Я видел озеро». Не Шагала ли картины описанье?).

Может быть это точка безумия,

Может быть это совесть твоя:

Узел жизни, в котором мы узнаны

И развязаны для бытия.

(стр. 258) [?] 1-я строфа. Может быть, в этом стихотворении — ключ ко многому в последнем слове Мандельштама.

Появляется народно-песенный лад у Мандельштама. (c.266) «Клейкой клятвой пахнут почки», (c.270) «Киев, жинка, разумейте» («Посеяли гайдамаки»), (c.268) «На меня нацелилась груша да черемуха» (ср. Есенин).

И в этом тяга к «неслыханной (у Мандельштама) простоте».

За неслыханную — новую (староновую) — простоту придется, естественно, расплачиваться (как вообще за добро, c.351).

Но мы пощажены не будем,

Когда ее не утаим.

Она всего нужнее людям,

Но сложное понятней им.

Кажущееся ухудшение качества последних вещей Мандельштама, как бы снижение доброкачественности стиховой фактуры — на самом деле устремленность его поэзии в новое качество; это было, видимо, началом большого поворота, но оно совпало с концом жизни.

* * *

Есть литературоведенье, безразличное к литературе, и литература, само собой, к нему безразлична. Как женщина к онанисту. Она ничего ему не подарит.

* * *

Исследовательская методика преобладающего в нынешней филологии типа подобна познавательным действиям слепых. Слепой обследует, ощупывая пальцами, предмет, скажем, лицо, осязательно фиксирует черты, детали и сопоставляет свое, особое представление о предмете в целом. Но это представление слепого, лица он не видит. Так литературовед фиксирует частности, не видя целого — вещи. Не видя произведения, толкует о том, как оно произведено, о поэтике. Порой детали разбираются дельно — в силу разработанности методики, общевыработанной зоркости пальцев. Порой смехотворно, когда за лицо принимается иной соразмерно-выпуклый предмет. Но и толковые разборы такого рода, увеличивающие сумму научной информации, удручающе мелкотравчаты. Профессиональная неспособность к пониманию целого и главного даже при удачном отборе подробностей — накладывает на все печать унылого убожества; и самые подробности как-то искажены.

* * *

«Голос из хора», с.296-7, Мандельштамовское чувство истории, та же обжитость жизни. На этот раз не в пространстве, а во времени.

16.11.

М.Бахтин: «… метафора, сравнение и другие поэтизированные словесные связи» (содержание, материал, форма, с.66) [?]

Итак, метафора - способ поэтизации словесных связей. Метафорой считаем всякое уподобление, иносказание (сравнение, метонимия и т.д.)

М.Бахтин (там же, с.59, 60,61) [это цитата?] Изоляция, отрешение художественного объекта (для нас поэтического слова, образа - А.Я.) и, как следствие, индивидуализация - как главный результат творческого процесса, художественной активности.

«Так называемое «остраннёное» [так!] формалистов в основе своей есть попросту не совсем методически ясно выраженная функция изоляции…» (с.60)

Будем говорить об индивидуализации поэтического слова не в бахтинском плане («индивидуализация невозможна при строгой отнесённости и включённости в единство природы» (с.60) - т.е. индивидуализация, необходимая как степень отрешённости произведения от всего внеположного ему контекста бытия).

У нас: индивидуализация как решающий, определяюший (Бахтин: «конструктивный») момент превращения слова в слово поэтическое, в слово-образ.

Индивидуализация - не просто как новизна или оригинальность, но первородность слова, его принципиальная открытость как источника поэтической энергии, непосредственность как этого источника.

Индивидуализация - делание, процесс, как и остраннение. Почему первый термин удачнее второго? Потому что шире и глубже. Остраннить - сделать странным, непохожим на …, оригинальным - акцент на внешнее (в ассоциативно-психологическом смысле) и на техническое: приём, фокус (в смысле литературном).

Индивидуализировать - породить слово как индивидуальность, личность (органика, природа), новородить, живородить.

Если слово - индивидуальность, личность, лицо, уместно ли иносказание, иноназвание лиц как универсальный способ обращения к ним и с ними? Не теряются ли в конце концов от этого лица, не теряют ли в конце концов свою индивидуальность?

Метафора, в своё время вернувшая словам их лица, теперь стирает их. Это дело циклическое и, видно, многажды повторявшееся в истории литературы. На наш глаз нагромождение сравнений, отменно выспренних, в трагедийных контекстах Шекспира только снижает трагедийность, сообщая ей густой налёт ходульности, риторики, декламации («эвфемизмы»). Не в этих высокопарностях сила автора, а в характерах, фабуле (событийный материал), в сюжетах (собственно событие, действие) - в том сила, что насыщено драматической инергией, что способствует её свободному потоку, а не громоздит препятствия на его пути, как словесно-метафорическая бутафория.

Театр как таковой есть искусство перевоплощения - метаморфозы, а не метафоры (театр по идее - искусство искусств, кроме универсальности элементов синкретизма, ещё и потому, что в нём нагляднее и необходимее всего выражена общая идея искусства).

Не всё ли искусство вообще есть в каком-то важном смысле действие метаморфозы как чего-то безусловного (чему - как условность - подражает метафора)? Если принять само искусство в его заведомой («искусственной») условности за нечто имманентное жизни, т.е., если рассматривать его как особый мир (систему) со своими законами, иначе говоря - абсолютно, то в поэзии безусловна преображённость (= индивидуализация) слова, хотя бы и самого прямого, ничуть не иносказательность. Это преображённость изнутри - не «поэтизирование» (см. выше М.Бахтин), не остраннение (искусственное), а как бы прирождённое свойство поэтического слова быть преобразителем предмета - в отличие от обычного слова - отразителя.

Искусство вообще есть способ преображения мира (а не отражения) и такой именно способ его познания - путём нововоплощений, перевоплощений. Искусство - преображение жизни вплоть до перевоплощения её - в себя.

Метаморфоза, а не метафора входит в самую субстанцию искусства. Первое - общее, второе - частность по отношению к первому (хотя второе сплошь лежит на поверхности современного искусства, а первого почти не видать). Самое простое, непритязательное слово, если это слово поэтическое, заключает в себе момент превращения - всенепременно (а иносказания, переносного смысла - отнюдь не обязательно). Превращение в том, что слово становится образом, единица лексическая - поэтической (в этом смысле поэзия - словесная игра, театр словолиц в отличие от театра человеколиц).

 Признак подлинно-художественного образа — ощущение открытия, т.е. откровения, а можно сказать — чуда. Метафора — одна из форм реализации образа, ставшая — в силу своей монопольности — реакционной (как всякая монопольная форма, впавшая в застой и не дающая ходу другим формам; на этом пути возможность действительных открытий в русской поэзии сомнительна, это, кажется, уже не путь, а тупик).

Ахматова всегда шла другим путём и завершила его «Поэмой без героя», большим поэтическим театром (в основе всего искусства — игра, но только в театре и в исполнительском музыкальном искусстве вещь названа своим именем).

Какого рода тайны и чудеса «Поэмы» (за вычетом неведомых затекстовых, биографически-бытийных, событийных реалий)? Как всегда у Ахматовой, это отнюдь не сложность семантико-метафорических ходов. Не иносказательность, а недосказательность (ср. Ахматова в «Каменном госте» о Пушкине: «головокружительный лаконизм»). Сложность пересечения и совмещения различных пространственно-временных планов, сюжетных, исторических, лирических. Полифония. Соотнесённость голосов. Выделение собственно авторской партии в сплошном авторском голосоведении (подтвержденном монолитной ритмико-строфической структурой поэмы). Словом, лирический театр Ахматовой, может быть, сложнейший из всего, что находим в русской поэме XX века, есть театр прямого, а не переносного смысла слов. В этом отношении справедлива оговорка автора об отсутствии «третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов» в поэме. Но только в этом (не считая цели автора — пресечения «нелепых толкований»). В поэме найдется и сто двадцать девятый смысл (не считая кривотолков). Но это — многосмысленность живого слова вообще, поэтического стократ, а гениально-поэтического — соответственно. А не многосмысленность иносмыслов (иносказаний).

16.11. [повторяется дата]

Литературно-усложнённый синтаксис (размытый), эту определяющую черту нынешней поэтики можно рассматривать как явление метафорическое: иносказательность не лексического только, но и фразеологического порядка (уровня); исходим, стало быть, из семантики предложения.

А началась метафорическая эпоха в поэзии с незначительного на теперешний взгляд, а тогда очень кружного лексико-семантического ассоциативного сдвига.

Урок в Фундуклеевской кивской гимназии. Учитель Г.Шпет[12]. Ученица - Ахматова. «Необычные для нас образы».

Брюсов: «Столетия-фонарики…» (около 1907). «Урок посвящён ассоциативным представлениям» (Анна Ахматова. Стихи. Переписка. Воспоминания. Иконография. [Сост. Э.Проффер. Ann Arbor: Ardis, 1977], с.90-91).

(Иносказание сюжета - сюжетная метафора - басня, притча).

19.11.

А.Ахматова «О Пушкине», [Ленинград, 1977], с.153:

Почти невозможно постигнуть бездонность пушкинского слова.

20.11. [в оригинале поставлена дата: 21.11, как видно, ошибочно]

Все трагическое искусство — крик рождением выброшенного в этот мир ребенка, испуганного этим миром до конца жизни.

Воинствующий характер трагической поэзии — преодоление, компенсация врожденной робости (по этимологии слова робость, робеть буквально — становиться ребенком, впадать в детство).

21.11. [в оригинале дата: 20.11.]

Искусство потому и тем перевоплощает жизнь, что по-своему, по своим законам, вновь моделирует её, строит и удерживает свою плоскость изображения, отличную от любой внехудожественной плоскости (плоскость - двухмерность, но пусть скольугодномерно, это лишь условный знак). Искусство строит свою систему S`, где действует свой порядок и которая взаимодействует - непременно! - с системой S - внеположным искусству миром (в этой непременности - собственно метаморфоза мира).

Ю.Герчук. «Живые вещи» [М., 1977], с.70: «Их (вещи) связывают лишь общий смысл, назначение, знаковая роль и ещё - декоративный порядок плоскости, а не общая среда, не пространство совместного пребывания» (О Н.Пиросмани).

Стр. 137: «…эти натюрморты не слились со своей жестяной основой (подносы), оказались слишком натуральными и объёмными, без всякой стилизации, без всякого желания построить и удержать плоскость» (О П.Кончаловском)

Наше представление о мире - далеко не копия, но изображение мира (в сознании); искусство - изображение изображения (от обычого представления отличает момент волевой, художественный акт - поступок).

У Платона (и т.д.) иной порядок: мир - тень идеи, образ - тень мира, тень тени.

 25.11.

Ю.Герчук «Живые вещи», с.134: «Рядом с непосредственной передачей на холсте видимого или осязаемого появляются образы фантастические, воплощающие склонность современного искусства к иносказанию, к непрямому, метафорическому выражению мысли и чувства».

Это о живописи 60-х гг. Фантастическое здесь равно метафорическому. В семантической - словесной - метафоре обязательности такого соответствия ничуть не бывало (но понятна тенденция к такому соответствию).

30.11. – 6.11.77 года

КИПР [13]

8.12.

Ю.Тынянов «Поэтика…[История литературы. Кино. М., 1977 576 с.], стр.205, Из «Выбранных мест» Гоголя о Карамзине: «Карамзин имел благоустроенную душу». «Поэтика», с.205 «Выбранные..» Гоголя. Бог – небесный Государь. Воля к подчинению. Потребность и жажда человеческая в Верховной Власти (власть = сила) – как один из источников религиозного сознания. Панволюнтаризм («Воля к власти») Ницше – в человека, а это – из него [Неясна мысль, возможно, неправильно прочтено] Тынянов «Поэтика…», с. 215, Достоевский пародирует надпись на могиле матери.

Там же, стр. 32 Образ. См. примеч. Стр. 497. «Отвращение» (Ломоносов), «Извращение» (Шишков) – «подчёркивает ломаную семантическую линию тропов» (Ю.Тынянов). Тынянов образ сводит к тропу; к приёму, конструкции.

Потебня. Мысль и язык. Харьков. 1913 (?)[14]

Потебня – носитель идеи органического, имманентного языку, слову образа (и внелитературного) (см. тамже, с. 470). Поэтический язык = «язык образов» (а не тропов, конструкций). По Потебне, само языковое творчество (речь? – А.Я.) – и нелитературное; научный язык – «язык понятий» - по существу своему поэтично.

Речь есть язык в действии, во времени.

Там же, с.495. Лотман на эту тему.

Формалисты относят Потебню к «психологической школе» (в основе литературы – образ, а не приём).

Тынянов считает его одним из своих крупнейших антагонистов (с.470).

(с.231) Ломоносов. В слове главное – «сила совоображения» (внутренний метафоризм поэтического слова).

Ср. «сопряжение далековатых идей».

* * *

 (с.476). Мандельштам об «экстенсивном расширении площади под поэзию – о Маяковскойм («поэзия для всех»).

* * *

(с.253-254) конструктивный, строевой момент в языке. Противоположение – как исследовательская посылка) – стиха понятию поэзия.

с.490. Противопоставление оды и элегии.

(с.495). Мысль о пространственности языковой конструкции в том плане, что она (конструкция) требует возвращения – постоянного – к, казалось бы, уже «выполнившему информационную роль тексту».

то же: отличие художественной информации от любой другой: её необъятность; то же: образ неисчерпаем.

(Протяжённость образа в пространстве – метаформа; не облазишь. Последовательно – протяжённость бесконечная; ввек не облазишь).

Слово = образ

(с.470, примеч.) «Любопытно отметить влияние Потебни на такого самостоятельного мыслителя, как П.А.Флоренский. Ср. его типично потебнианскую аналогию: «Слова суть (…) художественные произведения, хотя и в малом размере».

Художество - не в косном матерьяле,

А только в отношении к нему

(Д.Кедрин «Литейщик»).

Подумать об отличии словесного материала от любого другого.

Во всякий другой материал - дерево, например, художество если и вложено - до обработки - то природой. В слово - человеком.

* * *

Герман Коген «Суббота» (из книги «Религия разума на основе иудейских источников), Сион, № 21, 1977:

«Любовь Бога к человеку находит выражение в установлении Им Субботы из сострадания к роду человеческому, изгнанному из рая и обречённому на труд. Главное в Субботе – устранение различий между людьми, приговорёнными к разным видам труда. В этот день всякий труженик становится себе господином, всеобщий отдых в один и тот же день (и раб, и пришлец - А.Я.) - определённый день недели уравнивает и хозяина, и раба…

Именно этот день Отдохновения с его законом, выражающим любовь Единственного Бога к человечеству, сохранил и иудаизм, и евреев. Оба они были сохранены ради возложенной на них миссии распространения монотеизма по всей земле, постоянного углубления его смысла и духа и – благодаря этому – воспитания подлинной любви к человеку среди народов земли. Именно в Субботе Бог любви обнаружил себя как Единый Бог любви всего человечества …

Мировая история едва началась, неполных три тысячи лет прошло со времён Моисея и пророков. Это означает, что монотеизм едва лишь начал прокладывать свой путь. Монотеизм — это подлинное утешение истории».

«Утешенная история» — ср. гоголевское о Карамзине — «благоустроенная душа». Душеустройство, душеустроение. Историческое мироустроение. Так ли мало — три тысячи лет? В сравнении с чем — мало? Где мерка? И что устроили? Утешение — да. Но устройство души у людей разное, а потому — и понятие о ее благоустройстве. В «Выбранных местах» [Гоголя] критерий патриархально-иерархический: Бог — небесный Государь, хозяин; любовь, т.е. ее суррогат — преклоняющий восторг — направлена от человека к его Хозяину. В «Религии разума» критерий социально-этический — любовь направлена (подчеркнута направленность) от Бога к человеку.

Ницше обожествляет в человеке то, что считается атрибутом Божества, — Властную Силу, абсолютную волю к ней; это вывернутый наизнанку монотеизм Бога сил, но не любви; а может, эта изнанка и есть скрытое психологическое нутро, ядро религии, одна, во всяком случае, из ее фундаментальных подоплек. А стремление к равенству — к суррогату любви — есть мировая идея социализма. Бог — Сила и Любовь. Не противоречие ли — принцип аристократический (иерархия сил) и демократический (равенство перед Богом).

10.12.

«Религиозное преодоление бессмыслицы жизни» (Ю.Марголин О позднем Пастернаке. Несобранное, [Тель-Авив? : б. изд-ва],1975, [c.390-398].

 («Быть знаменитым – некрасиво»)

Себя губя, себе противореча,

Как моль летит на огонёк полночный,

Мне хочется уйти из нашей речи

За всё, чем я обязан ей бессрочно.

«Чужая речь мне будет оболочкой» и «Вырви мне язык - он мне не нужен!»

Некая связь с рыбьим, немым языком поэзии, прячущимся, замирающим и в замирании живым - в выходе из себя (из звучания), в беззвучной - внутренней - музыке непроизнесённости («И слово в музыку вернись»).

Вышедшее из себя слово, точнее: невышедшее наружу (обернувшееся наружно чем-то другим, тайным: чужой речью или рыбой. И тем спасшееся. Выжившее.

11.12.

«Эпохи распада (в данном случае - первые десятилетия 20-го в. - русского еврейства - в смысле ассимиляции - А.Я.) иногда самые обаятельные эпохи. Кто знает: может быть не только обаятельные, но по-своему высокие? Конечно, я в том лагере, который взбунтовался против распада, не хочу соседей, хочу всех людей разместить по островам, но – кто знает? Одно ведь уже наверно доказанная историческая правда: надо пройти через распад, чтобы добраться до восстановления. Значит, распад – вроде туман при рождении солнца или вроде утреннего сна» (В.Жаботинский «Пятеро», с.298).

И я — в отличие от могучего автора этих слов — не только не способный, но и не желающий выйти из распада (даже путем чуда не согласившийся бы выйти из него, из себя), говорю: да, без соседей; да, на островах. Иначе не могут народы. Без соседей по квартире, по дому. Израилю — судьба Португалии. Тихая, невидная оконечность полуострова и — Европы. Пока это невозможно политически, а политика обусловлена географически. Но это, думаю, единственное решение умораздирающего еврейского вопроса. Решение его — в его снятии. Его необходимо закрыть. Объективных предпосылок для этого пока не видать, а потому идейка отдает фантастикой, — но меньшей ли фантастикой казался Израиль? Как - страшно подумать! — должны сложиться объективные обстоятельства в диаспоре, чтобы евреям захотелось пожаловать домой, чтобы ими овладело это субъективное устремление, неведомо. Но ясно, какой - не зависящий ни от чего постороннего и даже вопреки ему, а также вопреки эпохальным традициям — должен совершиться для этого субъективно-племенной перелом в еврейском сознании. Это отказ от мировой роли, от мессианства. Ограничиться своим островом, в этом смысле похоронив гордыню, основанную на былом историческом величии, будь то преподнесенные миру монотеизм и социальная этика (закон; пророки), будь то все завоевания ума и безумия, добра и зла, добытые евреями в истории рассеяния— внутри и для других народов. Португалия отгрохала в свое время свои Великие Географические открытия — и погрузилась в более или менее благополучное провинциально-ограниченное существование, не разрывая, естественно, связей, культурных и иных, с миром, но ни на что особенное, при этом, столь же естественно, не претендуя — ни на какую мировую исключительность. И нам бы когда-никогда эдак устроиться! Для этого не надо, чтобы мы были не лучше даже других, — мы и так, ей Богу, не лучше! А пока желательно, чтобы идеологи еврейства — идеологи не от богословия (тем на роду написано судить иначе), а от политики и вообще от светской общественной мысли идеологи — скажем так, посдержаннее ораторствовали о провиденциальной исключительности, богоизбранности авраамова семени. Сегодня фалафельщик с улицы Яффо об этой самой избранности своей и так, возможно, задумывается нечасто, а ешиботник из Меа Шеарим[15] о ней, натурально, никогда не забывает; но дело решает не это, а то, как осмыслит, как ощутит свое место в мире (если живы будем) через икс поколений некий средний, типичный израильтянин. Еврей, еще не сварившийся пока в нашем генетическом чугунке, но на глазах варящийся и получивший уже некоторые, относительно определенные черты. Эти черты удручают взор еврея-европейца, человека распада, своим марокканско-американским или, на другой манер, касриловско-американским же стандартом, беспощадно обнаженной посредственностью. Но именно этой посредственностью, только становящейся покуда, но, сдается, уже запрограммированной биологически заурядностью, должны бы радовать глаз упомянутые черты. Я бы хотел, чтобы когда варево поспеет, мы — новонародное тело — оказались не хуже других, крепко уповая на то, что быть лучше нам не угрожает. Вспомним, что слово «посредственность» происходит от середины, «заурядность» — от ряда; так вот: на то, чтобы не были - по отношению к другим народам — из ряду вон, чтоб — в ряду, в середине (ну, конечно же, и самая посредственность - на свой образец, а иначе — вся затея не вышла, не выкипела, из кусков древнееврейского племени не сварилась нация, и вопрос наш иным, горьким образом закрыт).

Вот пример весьма характерного разговора:

« - Каково ваше отношение к государству Израиль?

- Это очень хорошо, что у евреев есть государство Израиль. Это хорошо и для всего мира, поскольку в течение двух тысяч лет наши враги твердили нам: убирайтесь в Палестину. Это был просто лозунг, а теперь мы решили, что, поскольку нам столько говорили об этом и поскольку мы сами хотим этого, настало время вернуться в Израиль. Я считаю, что это замечательное событие, поистине чудо, что у нас вновь есть своё государство. Но я думаю, что оно не выполнит своей миссии, если будет просто государством, как все другое государства. В течение трёх или четырёх тысяч лет мы были особым, исключительным народом, и мы должны таким оставаться. Если мы будем имитировать другие народы, мы потеряем всё. Я думаю, что преобладающее сейчас в Израиле стремление быть похожими на другие народы, не будет долговечным. В Израиле будет так же, как в Америке, где первые поселенцы стремились полностью раствориться в общем плавильном котле. Бог возвратил нам нашу страну не для того, чтобы мы были подобными другим народам, а для того, чтобы мы стали примером для других, чтобы мы были великим народом. Бог дал нам маленькую территорию, но это не значит, что мы должны измельчать и утратить нашу великую культуру.

Но многие люди обвиняют Израиль как раз в том, что он пытается быть особой страной. Нас обвиняют в том, что мы слишком националистичны, слишком уходим в своё еврейство, в свой сионизм.

- Мне безразлично, что говорят другие. Если мы будем самими собой, мы сможем достигнуть всего, если же мы будем стараться походить на других и делать то, что нам говорят другие, мы потеряем себя» (Ицхак Башевис-Зингер. Мы не растворимся. – Сион, 1977, № 21, [ с. 78].

Это говорит живущий в Штатах американский еврей, писатель на языке идиш. Ср. «полегче витийствовали» , опублик. в 41 году – «быть, как все народы» [ наверное, плохо прочла – не мог Марголин ничего опубликовать в 41 г.].

[Александр] Воронель [Трепет забот иудейских. Иерусалим : Москва-Иерусалим, 1976, с. ] 7-8. Ориентация русского мессианства на еврейское.

Желательно, чтобы поменьше распространялись на тему о провиденциальном, полегче бы витийствовали.

Желаю Израилю не исторического прозябания, а исторического процветания. Однако, для такого цветения, как известно, необходима культурная почва, а у нас ее нет (есть подпочва — библейская — что много, но для формирования современной нации — недостаточно).

К читателю не вдруг и не слишком догадливому: (Но что-то такое: «Я желаю Израилю не исторического прозябания, а исторического процветания? Марголин Ю.Несобранное, с.418. Мысль, что главный атрибут мужества = способность = способность к жизнестроительству, «умение строить и организовывать жизнь». «Чувство граинцы и меры» (с.420).

У других народов такую почву составляет непрерывность культурно-исторических (далеко не только религиозных!) традиций. А наш разрыв — сколько разрывов — не преодолеть высокомерной оглядкой на ветхозаветное величие и ссылкой на все новейшие и прочие успехи — включая само новорождение Израиля. Новорожденному младенцу даже самая древняя кровь не дает оснований заноситься перед взрослыми; он должен собственными (а не далеких предков) ногами пройти все трудные возрастные ступени, не слишком задирая нос кверху, а оглядываясь все себе под ноги, т.е. с некоторым смирением. Последнему скромному качеству и следует поучиться ему, еще неведомому, в сущности, отпрыску одного жестоковыйного рода. Такой путь я и называю «португальским» вариантом. Речь, стало быть, о старте, о направлении — в смысле определенной нравственной ориентации — а не о финише, который никому не известен. Поменьше — с первых шагов! — думать, кто куда первым прискачет и кто кого за собой на хвосте приведет. Научимся сперва ходить. А заодно прикинем, нужна ли вообще, полезна ли нам слишком резвая в отношении всяческих приоритетов и притязаний прыть. Бьют не только отставших, но и зарвавшихся. На поле, где идет игра национальных самолюбий и честолюбий, бьют, в конце концов, не столько отставших по этой части, сколько зарвавшихся. Невредно порой поумерить амбиции.

Израиль — восстановление еврейской государственности и создание независимого еврейского общества, это необходимые и, надо полагать, достаточные предпосылки решения национального вопроса — проблемы народообразования — но это еще не есть самое решение названной проблемы.

«Португальский» этап в принципе может наступить только после нынешнего, «героического» (см. Ю.Марголин «Несобранное», с. 16: «…здесь люди готовы умирать за свободу и за то, что считают своим неотъемлемым правом. И не потому, что они лучше и моральнее других. Здесь просто нет другого выхода. Не люди, а сама ситуация приводит к героическому самоутверждению») — если когда-нибудь кончится «героический»; это тоже, кажется, нам не вдруг угрожает, но он [«португальский этап»] исподволь вызревает внутри последнего [героического], являя наружу свои главным образом неприглядные («ангигероические», «мещанские») черты. Сегодня помощь, питание, со стороны богатых родственников мира сего (еврейства Штатов, в первую голову) вызваны «героической ситуацией» и жизненно необходимы; но вместе это работает объективно на самое худшее, что в будущем может окрасить наш «португализм»: братская эта помощь формирует (опосредованно — через сложившуюся на ее базе паразитарную экономику, в чем виновата, видимо, не самая экономическая поддержка, а распоряжение её средствами, то есть экономическая политика поддерживаемых, нас) — да, формирует уже социальный тип надменного нахлебника, (мне положено!), который, укоренившись, может стать традиционным социально-культурным, в данном случае — принципиально антикультурным — типом. Это наши накладные — на боевой героизм — расходы, это явление, по сути своей противоположное духу трудового героизма основателей и строителей страны. От того, восторжествует в психологии масс, в национальном характере, в культуре — нрав избалованного до капризов и прихотей «бедного» родственника или заложенный в самом основании Израиля характер труженика и борца (не только бойца!) — зависит наше будущее: нравственно-культурный облик формирующейся нации. В эту, решающую, альтернативу ее важной составной частью, а вернее — всепроникающим, всеокрашивающим ее элементом входит и особая дилемма: национальное чванство и непомерные претензии — либо трезвое («португальское») чувство меры, ощущение своих границ, своего места на земле.

«Народ — живая связь поколений» (Ю.Марголин «Несобранное», с. 163.)

12.12.

Глеб [собака – вроятно, вопросы его здоровья.]

13.12

Вчера отказал Шульцу [частному врачу-психиатру].

 «…осталось неясным (…), почему нужно евреям, вечным посредникам между разными народами и классами, ставить себе какую-либо иную (политическую) задачу, кроме той, чтобы уцелеть в конфликте враждующих мировых сил».

Ю.Марголин. Тель-авивский блокнот [«Несобранное», c.31].

15.12.

Поэт — это тот, кто считает, что дерево или собака (по Гумилёву) прекраснее любого произведения, которое посвящено им.

Стандартный критик (по Чернышевскому) — это тот, кто в том же духе рассуждает на ту же тему.

Идеальный читатель — тот, кто не смешивает эти вещи.

19.12.

Предлагаю неологизм: обученство, обученец.

Обученство - социальная категория (слой) обученцев (в каком-то смысле сословие, в некотором роде общественный класс). Советский суррогат российской интеллигенции.

Тот же смысл, который Солженицын вкладывает в неологизм образованщина (образованец), но термин лучше по двум причинам:

1.С т. зрения собственно морфологической.

Суффикс -ств- в русском языке образует, в частности[16], понятия, означающие сумму и общность лиц (крестьянство, дворянство, казачество, студенчество, землячество, братство); между тем суффиксу -щин-(а), за редчайшим исключнием[17] не свойственна такая функция: барщина, безотцовщина, подёнщина, женщина, деревенщина, татарщина - либо явление, состояние; либо лицо, предмет, но не группа людей.

2.С т. зрения смысло-различительной (смысло-разграничительной). Суффикс -щин- способен вызвать тут нежелательную ассоциацию такого типа: под образованщиной может быть понята, скорее даже ощущена, не общность (категория) людей известной псевдо-культурной формации, а продукт их деятельности (продукт псевдокультуры); про литературу соц. реализма, допустим, уместно и ловко сказать: это не культура, а какая-то образованщина, как: не культура, а какая-то тарабарщина, а обученство в таком контексте было бы неуклюже; это и хорошо: термин (неологизм) придуман для определённой категории лиц, а не их дятельности. С[олженицына] здесь несколько подвёл языковой слух. Именно «несколько»: сплошь и рядом он подводит его сильней[18].

19.12. [повторяется дата ]

Дура звонко-льдистая: если мороженой щукой ударить об стол - произойдёт её, […], звук.

20.12.

Мне бы мимо Господа Бога как-нибудь сторонкой пройти. Я Его не знаю, не ведаю — и Ему бы, благодетелю, про меня забыть: не казнить, не жаловать. Он сам по себе, я сам по себе. Так бы всего душевнее.

22.12.

Искусство есть жизнь потому, что оно есть форма познания жизни — и, следовательно, оно есть ее обогащение, рост, значит, оно органически входит в её состав.

В какие-то периоды я вдруг веду дневник. Никак не могу не вести. Потому что он сам меня ведет. Потому что не я ищу мысли и слова, а они меня ищут. Всегда бы так! Порой даже верится в такое чудо.

23.12.

Поздние посвящения

…А к первенцу моей любви

Я обращаюсь: снежный гномик,

Раз выжили, что делать, Томик,

Наверно, суждено, живи!

Дифирамб

Вершина кротости вселенской –

Велик и телом, и душой,

Глеб Анатольевич Еленский,

Мой бесподобный сын меньшой.

Что мне святые! Но недаром

Ты, ангел, назван Сан-Бернаром.