23 февраля в России празднуют день защитника отечества, он же бывший день советской армии. Это – мужской праздник, и я всегда вспоминаю свои нелегкие армейские будни. Нет, я не воевал, да и служил в армии всего полгода, офицером-переводчиком в подмосковном Солнечногорске. Но не об этом сейчас речь. Вспоминаются военные лагеря – мое единственное и, к счастью, кратковременное соприкосновение с реальной армией. Было это в далеком, почти что «средневековом», 1981 году. Тем летом нас, четверокурсников МГИМО, погнали на сборы в поселок Солнечный. Один месяц строевой службы, принятие присяги и лычки младшего лейтенанта.
Надо сказать, что армию я на дух не переношу. Никогда не мог запомнить названия битв или кто вышел победителем и в каких сражениях. Ни разу правильно не отгадал чин по погонам. Но приказ есть приказ. Когда мы приехали на военную базу, нам, как новичкам- курсантам раздали военную форму. Тут со мной случился первый конфуз.
Телосложение у меня, мягко говоря, нестандартное – очень широкие икры ног. Брюки на них не налезали, а сапоги складывались в гармошку. «Товарищ капитан, – обратился я к командиру Зюзину, – что делать с брюками?» Зюзин смерил меня недовольным взглядом. «Не задавайте глупых вопросов, – процедил он сквозь зубы. И, помолчав, добавил – Надрежьте штанины снизу». «А сапоги?» «Тоже надрежьте, – пробурчал он. – Идите и выполняйте приказ».
Когда всех курсантов-новичков построили в шеренгу, я представлял весьма необычное зрелище. Сапоги мои расширялись кверху и смотрелись как ботфорты у королевских мушкетеров из романов Дюма. Надрезанные штанины выбивались из сапог и развевались по ветру. Проводивший осмотр полковник Дериглазов остановился возле меня: «Курсант Сергеев, вы что, над советской армией издеваетесь?» «Никак нет!» – пролепетал я. «Немедленно зашейте штаны!» – приказал полковник. «А с сапогами что делать?» «Тоже зашейте». «Так ведь не лезут», – робко возразил я. «Не полезут, будете ходить голый, – веско сказал Дериглазов и прибавил: «Два наряда вне очереди за пререкания с начальством. Идите и делайте, что вам велено».
Так началась моя служба, и я оказался на кухне, где отбывал наказание за свою провинность. Мои однокурсники ходили на стрельбища, рыли окопы и делали марш-броски, а я терпеливо отбывал наказание, помогая взводным поварам готовить еду. Работа на кухне помогла мне приспособиться к военной униформе, поскольку там я быстро похудел. Не потому, что труд был непосильно тяжел, а отттого, что я практически перестал принимать пищу.
Поначалу меня посадили чистить картошку. Потом перевели на мытье посуды. Драить нужно было котлы, в которых варили суп, кашу с мясом и кисели. Котлы эти были бойцам по грудь, и мне приходилось залезать внутрь – прямо в сапогах – и, хлюпая в толстом слое жижи, счищать со стенок налипшие остатки каши. Не успевал я покончить с первым котлом, как раздавался голос капитана: «Курсант Сергеев, суп несут!» «Как суп? – восклицал я, высунувшись из котла. – Я еще не закончил, а к двум другим котлам даже не приступал!» «Вылезайте! – командовал Зюзин и, когда я спрыгивал на землю, весь в подгоревшей каше, снова отдавал команду, но уже солдатам, тащившим котел с супом, – Лейте сюда!» «Товарищ капитан, – вскрикивал я, – там же была каша!» «Зато этот котел вы мыли, – резонно возражал Зюзин. – А теперь идите и мойте остальные два. Скоро будут готовы макароны с тушенкой».
Как я ни спешил, но вымыть оставшиеся два котла не успевал, и история повторялась. В тот день я впервые не смог съесть обед и отказался от ужина. Постепенно я ограничил свой рацион булочками, соком и печеньем, которые покупал в офицерской столовой. Однажды я встретил там полковника Дериглазова, уплетавшего яичницу с ветчиной. Рядом сидел Зюзин и потягивал кофе. «А что вы делаете в офицерской столовой? – спросил меня Дериглазов угрожающим тоном. – Курсантам запрещено сюда ходить». Я застыл, не зная, что ответить. А полковник, обращаясь к Зюзину, добавил: «Дайте-ка ему еще пару нарядов – чтобы не распускался».
В тот же день меня перевели с кухни на ночные дежурства. А вечером я заступил на свое первое бдение, которое длилось до самого рассвета. Мой напарник, Руслан, предупредил меня, что ночи здесь очень холодные и можно промерзнуть до костей. Под гимнастерки мы надели рубашку и теплый свитер, а поверх натянули шинель, которая одна грела не так уж и сильно. Руслан достал водки и курева для обогрева, и мы заступили на смену.
Мои сокурсники продолжали учения – ходили в танковые атаки, бегали по полю в противогазах, делали марш-броски с полной выкладкой. А я стоял в карауле и мерз. День шел за днем, точнее – ночь за ночью. Но как ни старался я утепляться, в конце концов все же свалился с острой ангиной. Произошло это как раз тогда, когда наш взвод готовили к присяге. В то утро меня на санитарной машине отвезли в военный госпиталь. Там больных выстроили на утреннюю линейку. Весь в жару, пошатываясь, я встал в шеренгу. Огромная комната с желтыми стенами и высоким потолком плыла у меня перед глазами.
Обходивший пациентов военный доктор остановился возле меня и спросил у стоявшей рядом медсестры: «Новенький?» «Только прибыл» – ответила та. «Почему небриты? – обратился он теперь уже ко мне. – Думаете, раз заболели, то можно в строй не по форме вставать?» «Никак нет», – пробормотал я. «Сестра, дайте больному бритву, скомандовал военврач. – Пусть побреется прямо сейчас». Минут через пятнадцать я снова был в строю. Щеки мои покрылись красной сыпью, и капли крови, стекая к подбородку, шлепались на пол. «Вот теперь хорошо, – одобрительно произнес майор, заканчивающий утреннюю проверку,.– Проходите в палату».
Как выяснилось, в госпитале кроме пенициллина лекарств не было. Так что лечение мне было прописано в считанные минуты. Принятие присяги я, естественно, пропустил, и звание младшего лейтенанта мне присвоили заочно. Повезло, что не посмертно, поскольку болел я долго и тяжело. Ангину не долечили, и, когда я вернулся домой, то свалился повторно. В этот раз жар поднялся до 40° и держался пару недель. По всему горлу высыпали гнойные язвы. Районные врачи приходили ко мне домой и цокали языками – не могли понять, что у меня за болезнь и как ее лечить. Я же, грешным делом, сваливал вину на солдатскую столовую и немытые котлы. И только спустя много лет, уже в Америке, описав мои симптому одному из здешних врачей, получил диагноз – сибирская язва. «Где ты умудрился ее подхватить? – только и удивлялся он. – Ведь это необычайно редкая болезнь. И очень опасная – всего двое из десяти выживают».
Я не стал пускаться в объяснения. Главное, что я тогда выжил. В отличие от одного из моих сокурсников, которого заставили ехать на сборы, несмотря на порок сердца. Во время одного из марш-бросков он потерял сознание и упал бездыханный в дорожную пыль. Откачать его не смогли. А я уже через несколько месяцев был как огурец. С полгода еще держалась леденящая пустота в области сердца, но потом и она прошла. И постепенно моя солдатская служба ушла в прошлое.
…Так что, с праздником вас, дорогие военные! Вы держитесь там. И главное – крепкого вам здоровья и хорошего настроения...
Добавить комментарий