200 лет Алексею ЖЕМЧУЖНИКОВУ (1891 - 1908).
В вышедшую антологию русской поэмы (составную часть предстоящей многотомной Антологии русской поэзии) я включил его "Неосновательную прогулку". И в том лирики соответствующего времени войдёт немало его стихотворений (чем я надеюсь в меру своих скромных сил поправить историческую несправедливость, совершенную по отношению к этому благородному и независимому поэту). Сегодня - только одно стихотворение, ставшее песней, об авторстве которой обычно не задумываются. Но песня эта потрясает в исполнении Аллы Баяновой и многим известна.
В качестве увертюры моя заметка для антологии, содержащая некоторые самодельные рассуждения и предположения.
--
АЛЕКСЕЙ ЖЕМЧУЖНИКОВ (11(23).02.1821 г., м. Почеп Мглинского уезда Черниговской губернии — 25.03(07.04).1907 г., Тамбов). Принадлежал к старинному дворянскому роду. Отец — Михаил Николаевич Ж. — участник Отечественной войны 1812 г., затем крупный чиновник, с 1840 г. — сенатор, обладал обостренным чувством справедливости и неприятия казенщины, унаследованным его сыновьями. Он позволял себе возражать всесильному Аракчееву и, уйдя в отставку, совершенно отошел от высших кругов. Впоследствии его сын Лев (будущий известный художник и автор замечательных мемуаров) в 1848 г. грозился перейти на сторону революционных венгров, если его пошлют усмирять их, и добился увольнения от военной службы. Мать Ж. — Ольга Алексеевна, в девичестве Перовская, — принадлежала к известному роду Разумовских-Перовских, который дал России и крупных политических деятелей, и писателей. Ее брат Алексей Алексеевич Перовский известен как писатель Анатолий Погорельский, сын ее сестры — Алексей Константинович Толстой. К этому же роду принадлежала Софья Перовская. В возрасте 33 лет Ольга Алексеевна умерла, оставив шестерых детей, старшему, Алексею, было в это время 12 лет. До 14 лет он воспитывался дома, затем, недолго проучившись в 1-й петербургской гимназии, перевелся в 1835 г. в Училище правоведения (его соучеником был И.С. Аксаков). Атмосфера Училища способствовала развитию в воспитанниках «чувства собственного достоинства, человечности и уважения к справедливости, законности, знаниями и просвещению» («Автобиографические заметки»). Окончив училище (1841), он начал службу в 4-м департаменте Сената, в 1844 г. получил звание камер-юнкера, в 1846 г. взял отпуск и уехал за границу. В 1847 г. перешел из Сената на должность помощника юрисконсульта в Министерстве юстиции, с 1849 г. он — на службе в Госканцелярии (с 1854 г. статский советник), с 1855 г. — помощник статс-секретаря Госсовета. Ведя рассеянный, светский образ жизни, Ж. вместе с тем проявлял неизменный интерес к общественной деятельности, посещал «пятницы» М.В. Петрашевского, где встречался с М.Е. Салтыковым-Щедриным, А.Н. Плещеевым, Л.А. Меем (к следствию не привлекался). В 37 лет «к немалому удивлению многих… сослуживцев и знакомых», Ж. увольняется со службы, прерывая блестяще начатую карьеру («Критическое отношение к окружавшему меня обществу заставило меня обернуться задом ко всему прошлому и пойти другой дорогой»). По разумению людей «умеренных и аккуратных», это было не только глупо, но и дерзко. Он уезжает в Калугу, где жила его сестра Анна, к тому времени ставшая женой калужского губернатора и соученика Ж. по Училищу правоведения В.А. Арцимовича (впоследствии Ж назовет этот период своей жизни «светлым праздником»), помогает ему в служебной деятельности, «полной самоотвержения, гражданского достоинства и человеколюбия». В Калуге он познакомился с декабристами — Е.П. Оболенским, П.Н. Свистуновым, С.Н. Кашкиным и оказавшим на него серьезное воздействие Г.С. Батеньковым, который сделался его нравственным камертоном на всю жизнь. Очевидно, именно под его влиянием Ж. стал делить поэзию на «безотчетную» и поэзию для «правления», т.е. «гражданственную, призванную вмешиваться в государственные дела, дела правления». Такой поэзии, по мнению Батенькова, «нужны однозначные слова». В статье «Переходное время. I. Физиономия и силы» («Русский вестник», 1858) Ж. пишет: «Если мы действительно хотим торжества разуму и чести, если мы искренно чувствуем необходимость этого торжества для спасения общества, мы должны возненавидеть и тупоумие, и подлость непримиримою, беспощадною, жгучею ненавистью».
Сочинять Ж. начал с того, что в 40-е гг. «иногда писал пьесы для домашнего театра». Первые его три произведения (комедия «Демьян Константинович Прокофьев нуждается в жене и деньгах», 1845; драма «Еврей Исаак», 1846, и комедия «Свадьба от свадьбы», 1850) были запрещены цензурой к постановке. Следующая комедия («Странная ночь», 1850) с успехом шла в Александринском театре, а в 1852 г. Ж. опубликовал комедию «Сумасшедший», но все они не получили одобрения критики. Это были остроумные ироничные пародийные «этюды», но вот подлинно новаторским пародийным произведением стал водевиль «Фантазия» (1850), высмеивающий современный комедийный репертуар. Его оценил Аполлон Григорьев, несмотря на то, что водевиль скандально провалился на сцене Александринского театра и был запрещен после первого же представления, которое раздраженный Николай I покинул со словами: «Много я видел на своем веку глупостей, но такой еще никогда не видал». То ли еще будет. Не случайно, со временем водевиль, созданный совместно с А.К. Толстым, будет включен в Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова. Именно в это время из пены веселых, насмешливых стихов и пародий явился неповторимый Козьма Прутков в окружении своих блестящих создателей: трех братьев Жемчужниковых — Алексея, Владимира и Александра, и их двоюродного брата А.К. Толстого. Ни до, ни после не было случая, чтобы литературный псевдоним приобрел такую самостоятельность. А началось все с того, что два молодых талантливых литератора шутили над штампами современной им романтической поэзии. «Мы, я и Ал. К. Толстой, … жили вместе и каждый день сочиняли по какой-нибудь глупости в стихах, — рассказывал Ж. в конце жизни И. Бунину, — потом решили собрать и издать эту глупость, приписав их нашему камердинеру Кузьме Пруткову». В 1850 г. были написаны первые произведения, а в 1854 г. Козьма Прутков появился в некрасовском «Современнике». Постепенно он приобрел свою биографию и индивидуальный облик. Так был создан своеобразный тип чиновника-поэта, обладающего исключительными претензиями на гениальность, на недоступную другим высоту духа, на романтические страсти. При этом он проповедовал казенную мораль и был в высшей степени благонамерен. Комический эффект достигался полным совпадением служебной и литературной биографии «поэта» и абсолютным несовпадением его заурядности с высокой самооценкой. По словам. А. Блока, Прутков явился естественной реакцией «несмеющейся эпохи» — «эпохи предписанного мышления и торжества благонамеренности». Среди незабываемых «творений» Пруткова многие блистательные «шедевры» принадлежат Ж.: «Желание быть испанцем», и «Осада Памбы», и «Доблестные студиозусы» и уж совершенно неповторимо уморительное «Перед морем житейским».
Впрочем, с 1851 г. Ж. выступает и как лирический поэт с очень сильной гражданской направленностью публицистически заостренных стихов, в которых прочитывается его духовная биография. Реформы 60-х гг. Ж. наблюдает с воодушевлением. В это время он знакомится с В.С. Соловьевым, И.С. Тургеневым, В.Ф. Одоевским, Ф.И. Тютчевым. Его жена, Елизавета Дьякова, происходила из семьи, связанной дружескими узами с Л.Н. Толстым, к которому Ж. на протяжении жизни питал искреннее восхищение. В середине 60-х гг. Ж., потеряв двоих детей, уезжает за границу, чтобы сохранить здоровье старшей дочери. Он живет в Германии, Швейцарии, Италии, Франции, стараясь быть вблизи курортов. Здесь ему придется пережить болезнь и смерть любимой жены (1875). В 1884 г. он возвращается на родину и начинается новый активный период в творчестве Ж. Он проживет еще почти четверть века и все эти годы пишет стихи, которые приносят ему широкую известность не только как одному из «отцов» К. Пруткова, но и как поэту с прямой и отчетливо выраженной гражданской позицией. Как писал А.П. Якубович, он «возвысил свой голос», заставив вспомнить о лучших традициях демократической поэзии, связанных прежде всего с именем ушедшего Некрасова. Когда-то в одном из своих писем Некрасов, высоко ценивший мнение Ж., спрашивал у него, продолжать ли ему «Кому на Руси жить хорошо» после напечатания первых глав. Теперь Ж. остался едва ли не единственным представителем этого литературного направления и не мог не осознавать своей миссии. Если до отъезда за границу его стихи были связаны с теми спорами в обществе, которые велись накануне и в период реформы 1861 г., то теперь он откликается на различные общественно-политические события, определяя это время как время «нравственного хаоса».
Противников реформы он прямо называл «живыми мертвецами» («Сказка о живых мертвецах», 1858). Он откликнулся на процесс по делу революционера Каракозова («Забудь их шумное волненье…», 1866), его заботит судьба сосланных Н.Г. Чернышевского и Н.В. Шелгунова («Современному гражданину», 1870). Виновной в «нравственном хаосе» («О, скоро ль минет это время…», 1870) он считал реакционную прессу, «литераторов «гасильников». Он отзывается и на деятельность газеты «Московские ведомости» и ее редактора М. Каткова, которого он называет «газетным Аракчеевым», «кентавром», грубо попирающим этические законы, и на его духовных наследников — реакционеров и черносотенцев. Реально оценивая свои силы, он считает себя «знаменосцем поневоле».
После возвращения на родину поэт подолгу живет в провинции — кочует по многочисленным родственникам в Витебской, Орловской, Рязанской губерниях. А в последние годы, наезжая в Москву, в основном живет то в Тамбове, то в Тамбовской губернии, в имении М.А. Боратынского — мужа старшей своей дочери Ольги (он приходился родственником Е.А. Боратынскому).
В поэзии Ж. усиливаются философские мотивы, он все сильнее ощущает свою связь с природой, поэтически растворяясь в ней, осознанно и спокойно возвращаясь в ее «животворящую бездну». Когда-то пародировавший лирику Фета, он найдет для него удивительные слова: «Он пел, как в сумраке ночей/ Поет влюбленный соловей» («Памяти Шеншина-Фета», 1892). Его будет восхищать веселая сатира стихотворений Вл. Соловьева, он оценит раннюю лирику И. Бунина, которому окажет искреннюю поддержку, а пламенному П.Ф. Якубовичу он «передаст» свою гражданскую «лиру». Более полувека его стихи выходили на страницах демократических и либеральных периодических изданий, и только на 71 году жизни он выпустит свой двухтомник. Многочисленные рецензенты будут называть его «последним могиканом идейной поэзии», «маститым поэтом-гражданином», «певцом гражданской чести», свою статью о нем в журнале «Вестник воспитания» (1900) молодой Бунин назовет «Поэт-гуманист» («главная их сила заключается в их моральном и общественном духе. … Он всю жизнь был «рыцарем духа», стремился к истине и свету»). Он будет избран (одновременно с Л.Н. Толстым, А.П. Чеховым и В.Г. Короленко) почетным академиком Петербургской Академии наук. В первое собрание произведений Ж. вошли не только стихотворения, но и поэмы и сцены в стихах. Двухтомник сразу получил большой резонанс и издавался при жизни Ж. еще дважды (1898 и 1901), а четвертый раз он вышел посмертно — в 1910 г. Два издания в один год выдержала небольшая книжка «Песни старости».
В 1900 г. литературная общественность Москвы довольно широко отметила 50-летие литературной деятельности Ж. Была зачитана поздравительная телеграмма Л.Н. Толстого: «Очень радуюсь случаю напомнить тебе о себе сердечным поздравлением с твоей твердой и благородной пятидесятилетней деятельностью. Поздравляю себя с тоже почти пятидесятилетней с тобой дружбой, которая никогда ничем не нарушалась». И все-таки одним из последних стихотворений этого двоящегося поэта станет «Посмертное стихотворение» Козьмы Пруткова (1907), в котором он процитирует некоторые из известнейших прутковских «афоризмов», как будто передавая эстафету будущим обэриутам. Им будет так же суждено оказаться зажатыми в тисках «несмеющейся эпохи», и так же, как он, раздвоится Николай Заболоцкий на автора «Столбцов» и «Некрасивой девочки», и там, где у Ж. было «Торжество добродетели», там у Заболоцкого расцветет «Торжество земледелия». А написанные в 1871 г. в Югенгейме «Осенние журавли», наполненные тоской по родине будет петь Алла Баянова, передавая слушателям тоску всех, покинувших Россию в XX веке. И вспомнится, как объяснял Ж. молодому Бунину, что «уж очень я разных кровей со многими теперешними». Все так, в его жилах действительно текла, по определению А.П. Чехова, преодолевшего в себе раба, «кровь свободного человека». Так что он вполне мог сказать, как говаривал незабвенный Козьма Прутков: «Не всякий капитан — исправник!»
ОСЕННИЕ ЖУРАВЛИ
Сквозь вечерний туман мне, под небом стемневшим,
Слышен крик журавлей всё ясней и ясней…
Сердце к ним понеслось, издалёка летевшим,
Из холодной страны, с обнаженных степей.
Вот уж близко летят и, всё громче рыдая,
Словно скорбную весть мне они принесли…
Из какого же вы неприветного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?..
Я ту знаю страну, где уж солнце без силы,
Где уж савана ждет, холодея, земля
И где в голых лесах воет ветер унылый, —
То родимый мой край, то отчизна моя.
Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть,
Вид угрюмый людей, вид печальный земли…
О, как больно душе, как мне хочется плакать!
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!..
28 октября 1871
Югенгейм, близ Рейна
