«Настойка календулы?» Девушка в белом колпаке заглянула в компьютер: «Двадцать шесть».
Марина с сомнением посмотрела на заполненную яркими коробками аптечную витрину и согласилась: «Одну, пожалуйста». С сожалением вынула из бумажника пятидесятирублёвую купюру.
-А помельче?- у девушки-продавщицы сдвинулись озабоченно брови.
Марина вздохнула: - А давайте ещё вату.
На упаковке ваты она увидела наклеенную бумажку с цифрами: 37.18. Придётся доплачивать.
- Ваша сдача.
Пухленькая белая рука высыпала перед ней мелочь в тарелочку для денег.
- Сдача? А вот же тут написано: 37. Я вам, наверное, должна доплатить?
-Это мой код, – в голосе продавщицы звучало раздражение. Но она тут же погасила его вежливым пояснением: -Вернее, код товара. На вату вам не хватит.
А, ну да. Марина мельком окинула взглядом своё помятое отражение в стеклянной витрине, и с облегчением очутилась на просторном, продуваемом сквозняками проспекте. Напоследок оглянулась на уютную евродверь аптеки, сквозь стекло которой к себе звали аппетитные нарядные упаковки препаратов, аккуратно расставленные на стеклянных полках коробки с детским питанием, соски, кремы, гели, пасты, витамины… Как много всего, и так чисто, так прилично.
Ей нравилось посещать современные аптеки, дорогие бутики, салоны мобильной связи, все те заведения, где дорого, со вкусом, культурное обращение и немноголюдно. Там Марина чувствовала себя человеком. Подходили вежливые девушки, спрашивали, чем помочь. Марина для видимости задавала вопросы, её водили вдоль полок, показывали, давали потрогать. От девушек приятно пахло, их личики были свежие, красиво оттенённые косметическими штрихами. Марина наслаждалась общением, которого в её жизни практически не осталось. Дома уныло, пусто, тоскливо. Телевизор орёт, пыль на мебели и на полу не хочется убирать, в серванте погребённые под пылью когда-то сверкавшие посуда, рюмки, бокалы, вазы, ненужное нагромождение, не более того. Было время, когда к этому дотрагивались радостные руки, этим пользовались, это соприкасалось с другими людьми, бывавшими в доме.
Но надо идти дальше. Людской поток втянул её в свою воронку, вокруг забурлили волны чужих разговоров. -А пошла ты! – кричал, не стесняяс окружающих, накачанный парень в майке и шортах. Он шёл, засунув руки в карманы, двигая плечами в такт своей разболтанной походки, и смотрел поверх голов людей. Марина пригляделась. А, ну да, эта штуковина в ухе. В кино видела, как парень скакал под потолок, чтобы лучше было слышно. Блютуф, или блютуз, так что ли. И как людям нравится выпендриваться друг перед другом, подумала она. А для здоровья вредно. Целый день облучение мозгов. Вон как нервничает, неудивительно. Она покосилась на проскользнувший рядом с ней блютуз в ухе парня. Нет, даже ради удобства общения она бы такой себе не прицепила. Да и со стороны нелепо. Идёт вроде нормальный человек - и болтает сам с собой. А и вообще, раздражают Марину эти новые традиции обнажать перед всеми свою личную или служебную жизнь посредством прилюдных телефонных откровений. Только приляжешь отдохнуть, а тебе уже кто-то из двора начинает в душу лезть с семейными проблемами. Да ещё как специально встанет поблизости и не уйдёт, пока не закончит разговор. А окна закрыть – так духота же. Вон какое жаркое в этом году лето. В новостях говорят о глобальном потеплении.
Марина достаёт из потёртой за многолетний период использования кожаной мешковатой сумки пластиковую бутылку, пьёт тепловатую воду и разглядывает идущих мимо людей. Больше всего нравится смотреть на родителей с детьми. Это как-то утешает. Детские бесхитростные лица способствуют душевному равновесию. Все эти бесконечные тревоги из-за предстоящих событий. А таких событий хватает. Вот сейчас, в ближайшем обозримом будущем. Плата за газ, воду, телефон, свет… Каждый раз к концу месяца нависает над душой эта проблема.
Маленькая девочка с бантиками капризничает, мама останавливается, наклоняется к ней и громко кричит, глядя в заплаканные глаза: «Заткнись, наконец!» С силой дёргает дочку за руку, та кричит ещё громче. Мать кричит на девочку «дрянь», размахивается и с силой бьёт по попе. Прохожие с сочувствием поглядывают на скандал и идут дальше. Пожилая женщина с большой сумкой, напиханной продуктами, останавливается, достаёт из торчащего из сумки кулька горсть конфет и протягивает девочке. Та замолкает, испуганно смотрит на маму и потом на угощение. Но ручки прячет за спину. «Спасибо, не надо. Мы конфеты не едим, диатез», – с остатками гнева в голосе говорит молодая мать и с силой дёргает дочку за руку: «Пошли!» Марина хочет вмешаться, заступиться, её сердце не соглашается с таким обращением с ребенком, но она боится вступиться и молча проходит мимо. Лучше ни во что не вмешиваться. Это так раздражает людей. Вокруг все раздражены. Раздражение постоянно витает в воздухе, словно в преддверии грозы.
«Территория низких цен» – ещё одна аптека по пути. Новая, а вот цены там, наоборот, высокие, подумала Марина и прошла мимо высокого крыльца с перилами, ведущими на первый этаж переделанной под аптеку жилой квартиры многоэтажного дома. В этой аптеке, когда она открылась месяц назад, Марина покупала настойку календулы. Думала, сэкономит, а получилось, как ей показалось, дороже, чем на улице Гоголя. «Вот зайду и скажу им, что никакая у них не территория низких цен, а обдуриловка», – вдруг возмутилась Марина и повернула назад.
Опять море ярких банок на стеклянных полках, чистенькие продавщицы с улыбками, от них идут импульсы оптимизма.
– Скажите, пожалуйста, а сколько стоит календула?
Марина понимает: решимости сделать замечание у неё не хватит.
– Шестнадцать рублей.
Ого. Так у них на десять рублей меньше. Значит, в прошлый раз мне лишь показалось, что дорого. И как это я поспешила с покупкой в аптеке на улице Гоголя. Марине досадно. Продавщица выжидающе смотрит на неё.
– Одну упаковку, пожалуйста.
«Дура жадная», – ругает себя на улице, зачем купила то, что уже есть, но при этом чувствует удовлетворение, приобрела то же самое, но на десять рублей дешевле. Пусть будет. Про запас. «Надо теперь это место запомнить».
– Марина, – знакомый голос сзади.
Она узнала, не оглядываясь. Валера. Давно не встречались. Наверное, разбогател.
– Тебе идёт борода, – она разглядывает его с интересом.
– Я тебя рад видеть, – он смотрит на неё и правда с радостью. – Я тебя давно хотел увидеть. Каждый день на улицах высматривал.
– Ну, взял бы и пришёл, раз хотел видеть, – она улыбнулась.
– Понимаешь, как-то неловко.
Их толкали. Они стояли в центре тротуара.
– Давай отойдём, – он взял её за руку.
Она поглядела на него. «Давно я ни с кем не ходила под руку», – подумала она.
Они теперь стояли возле кафе «Парус». Мимо них то и дело шли родители с детьми. Дорожка рядом с «Парусом» вела в детский сад в глубине двора. У входа в детсад маячил всё тот же, известный в городе, странный монумент – голый мальчик с расставленными ногами верхом на земном шаре. Хорошо хоть мальчик не писающий, шутили люди. Возле каменного мальчика обычно фотографировались.
Здесь у Марины было любимое место отдыха ещё совсем недавно, пока были живы родители. С ними на этой скамейке сидели.
– Да и вообще, я ведь не был в городе целый год. А тут мало что изменилось. Вот здесь ты любила сидеть со своими стариками. Как они, кстати, живы-здоровы, надеюсь?
– Живы. Только уже не в этом мире живы.
– А…Ясно… Царствие небесное им, хорошие они, твои старики. Давно ушли?
– Не очень и давно. Можно сказать, совсем недавно.
– Ковид?
– Да. Он. А где ты был?
– Везде, где только можно.
– Опять за старое? Ты же говорил, устал, ушёл со сцены.
– Ушёл-то ушёл, а жить на что? Пришлось поневоле.
– И как, успешно?
– Да где там…
Он виновато посмотрел на неё.
– Я у тебя денег хотел бы попросить…
– И всё?
Он замялся. Ему хотелось сказать что-то ещё. Но он лишь посмотрел ей в глаза. Она вздохнула.
– Ты ведь знаешь, у меня нет денег. Могу лишь вот …
Она открыла сумку, на дне рядом с двумя пузырьками календулы лежал кошелёк, в нём пятьдесят рублей. До пенсии три дня. Дома в серванте, внутри хрустальной вазы, ещё есть пятьдесят рублей.
– Вот столько могу. Больше не получится.
Он кивнул. Взял.
– Спасибо. Я тебе верну. Я ведь, Марина…
Он замолчал.
– Что?
– Так. Ничего. Слушай, а телефон твой, домашний, что с ним, почему дозвониться нельзя?
– Я отказалась от телефона.
– В смысле?
– Пошла в их контору, написала заявление. И всё.
– Без телефона неудобно.
– Мобильный есть, зачем стационарный?
– Не знаю. Я привык к домашнему. Это как вот трамваи, уютно, хорошо, едешь, не спеша, а потом зачем-то убрали. Вот и с телефоном домашним. С ним хорошо.
– Так если никто не звонит? Зачем?
– А всё равно хорошо.
– Хорошо, это когда платить не надо.
– Ну, понятно. Я тебе верну, не думай. Пятьдесят рублей. Верну. Но только надо как-то созвониться.
– Я тебе дам номер мобильного.
«Вряд ли он позвонит», – подумала она.
Он остался на остановке, она видела, как он уехал на троллейбусе. Она снова шла в гуще людей, думала о Валере.
Наверное, зря мы с ним тогда расстались, думала она о прошлой жизни. Жили бы сейчас душа в душу. А так, он неприкаянный, я одна, он мотается по своим гастролям, я брожу по городу…
Она подняла с земли оброненный кем-то свежий цветок белой гвоздики. Положила в сумку.
Дома поставила гвоздику в кружку с водой. Села за стол, напилась чаю с хлебом. Над головой опять ругались, особенно она старалась. Она всегда так орёт на мужа, нет сил это слышать. Лучше жить одной, чем так. Но они с Валерой не орали. Тихо жили. Сейчас странно, что разошлись.
Вечером позвонил Валера.
– Я заболел, простуда, что ли. Горло болит.
– Не ковид, будем надеяться.
– Будем.
– У тебя голос унылый.
– Разбитость.
– Понятно. А я сегодня настойку календулы купила. Сначала одну, а потом увидела в другой аптеке подешевле, взяла и купила. Лишняя получилась.
– А у меня лекарств дома вообще никаких нет... Слушай, мне вдруг мысль в голову пришла, а вот можно я к тебе приеду? За этой самой, твоей лишней календулой?
Она не ответила.
– Алё, ты меня слышишь?
– Да.
– Так что? Ты чего замолчала-то?
– Я говорю, приезжай. Тут помехи в телефоне. Ещё и парацетамол у меня есть.
Добавить комментарий