Он сидит на высоком холме, ловит проплывающие мимо облака и лепит из них, что взбредёт в голову – забавных зверюшек, сказочных чудищ, замки с принцессами и без – что получится.
Но облака не прочный материал. Они своенравны, непоседливы и боятся щекотки. Они стремятся вырваться из рук скульптора и побыстрей умчаться вдаль. Им кажется, что они свободны и вольны плыть, куда им вздумается. Они ещё не понимают, что как бы ни было бескрайне небо, полетят они туда, куда погонит их ветер, а у него совсем другие планы.
Но тот, кто лепит облака, об этом не думает – он занят. Да и какая ему разница: в Америке или Китае, Англии или Индии ещё один ребёнок (а кто ещё смотрит не под ноги?) задерёт голову вверх и восторженно завопит:
– Смотри, смотри! Оно похоже на старый башмак!
– Почему башмак? – подумает Человек. – Я же лепил кенгуру.
Но искать ответ ему некогда – мимо проплывает очередной пушистый комок, из которого точно должен получиться очаровательный верблюжонок.
Иногда, расшалившись, он приносит с собой на вершину холма ведёрко краски и подкрашивает облака. Одним подрисовывает розовый бочок, другим добавляет желтизны, лазури или белил, а особо противных красит во всякие тёмные цвета, и они плывут дальше, сердясь и надуваясь от злости, а после вырастают, взрослеют и становятся тучами.
Дети радовались, прыгали и визжали от удовольствия, увидев плывущего по бирюзовому небу розового поросёнка или голубого дельфина. Но ведь на каждого весёлого ребёнка отыщутся, как минимум, двое нахмуренных взрослых, которых шоколадом не корми, а дай только кого-нибудь поучить, и которые вечно твердят своим чадам:
– Не прыгай. Будь внимательней. Смотри, куда ступаешь. Под ноги смотри, тебе говорят! – и прочие скучные, не интересные и даже обидные слова.
И однажды взрослые рассердились на Человека.
– Из-за ваших облаков дети ходят, задрав головы к небу, и не видят того, что творится у них под ногами, – кричали ему сердитые мамы. – Дети падают, набивают шишки, рвут штаны на коленях и расквашивают носы.
– А вместо того чтобы изучать математику и философию, дети, глядя на ваши облака, играют в глупые и несерьёзные игры, – вторили им рассерженные папы.
– Мы запрещаем Человеку лепить что ни попадя, – решили взрослые. – Вот вам утверждённый список разрешённых облаков, и придерживайтесь его. А если нет – то мы выгоним вас прочь и сроем ваш холм.
Человеку очень не хотелось уезжать – да и куда? Ведь те же насупленные взрослые правят повсюду. И он подчинился. И по небу поплыли новые облака – строгие, правильные, прямоугольные, серые, как булыжники, и унылые, как кирпичи.
Скучно и тоскливо стало в мире. Мрачные мамы с угрюмыми папами под беспросветно серым небом воспитывали одинаково бесцветных детей. Те вырастали и становились серенькими учёными, математиками без фантазии и писателями без воображения. Художники рисовали сумрачные пейзажи, поэты сочиняли тоскливые и восторженные оды. Все ходили, опустив головы, и никто больше не смеялся.
Так бы всё и продолжалось, если бы не старики. Они, как всем известно, дряхлые, противные и зануды. Всю свою долгую и скучную жизнь они были взрослыми: ходили каждый день на работу, делали то, что им не нравится, и не поднимали головы вверх. Но когда они вышли на пенсию и им стало нечем заняться, они вдруг вспомнили, что когда-то были детьми, задрали головы к небу, и обнаружили, что там лишь одни серые и угрюмые, прямоугольные тучи, вместо кудрявой овечки, заколдованного замка и медведя на мотоцикле.
И тогда старики стали топать ногами, отказываться от овсянки и грозить лишить наследства взрослых, если им не вернут на небо те облака, которым они радовались в детстве. И взрослым пришлось согласиться. А то кто их знает – стариков этих взбалмошных. Возьмут ещё и завещают все свои богатства какому-нибудь кошачьему приюту. А ты живи потом, как собака, – в будке.
И с тех пор Человеку никто не мешает. Сидя на высоком холме, он лепит забавные фигурки из непоседливой пушистой ваты, а старики и дети любуются разноцветными облаками и, перебивая друг друга, кричат:
– Смотри, смотри! Это похоже на бесхвостую обезьяну!
– Ну, да, – думает Человек. – Конечно, на обезьяну. Ну, так вышло. Но ведь лепил-то я Человека.
Добавить комментарий