Моя пeдагогическая эпопея в Лос-Анджелесе не ограничивалась лекциями, клубами и школами. Я работала ещё и в американской образовательной организации Life Steps Foundation, что в переводе означает “Шаги по жизни.”
Программа была рассчитана на людей старше 28 лет, которые в силу умственного отставания не могли учиться ни в одном из учебных заведений США. Чтобы попасть в эту организацию на должность In-Home-educator, что означало “Учитель - на дому”, я участвовала в конкурсе. Было 28 человек на место, оно было всего одно, и я была уверена, что меня не возьмут – было много молодых кандидатов. Но меня взяли, и мои будущие шефы объяснили мне, что во-первых, они впечатлены моими педагогическими дипломами; во-вторых, мой возраст как раз их устраивал - мои будущие ученики смогут меня воспринимать как строгую учительницу в летах /mature - созвучно русскому “матёрый”/ и потому будут во всём меня слушаться; и, наконец, в-третьих, я знала и английский, и русский языки, а в организации как раз появились русскоязычные клиенты.
Программа предусматривала обучение их навыкам независимой жизни - Independent Living Skills: умению соблюдать гигиену тела, готовить еду, стирать, убирать жилище, а если разум позволяет – читать, писать, считать. В некоторых случаях /самых благополучных/, нужно обучить их пользоваться деньгами и покупать продукты в магазине; и, наконец, если их состояние позволяет большее - даже пользоваться банком и кредитными картами. Cначала мне дали нескольких учеников и предложили обследовать их для определения уровня поражения интеллекта, а затем нужно было составить программу обучения. Как правило, все они жили с родителями, иногда с одним из них, но были и круглые сироты, и тогда их опекал кто-то из родственников.
Мне пришлось немало поработать, чтобы понять, как обучать олигофренов, коими они все являлись. Я прочитала кучу литературы по этому предмету и поняла, что меня ждут особые, специфические трудности, и для каждого из моих учеников мне нужно будет разрабатывать индивидуальную программу. И главной моей целью станет их социальная адаптация: именно она даст возможность сделать их счастливее.
Прежде всего встал вопрос о терминологии – как называть людей такого типа. Были долгие споры на международном уровне, как охарактеризовать их каким-то щадящим словом, и в результате появилось два термина: “люди с ограниченными возможностями” / кстати, так назвал их известный режиссёр Кирилл Серебренников в своей новой постановке/ и “особенные люди”. Я выбрала второе, и это мне потом очень помогло – я воспринимала своих учеников именно как людей с особенностями, уважала и эти особенности, и все их попытки преодолеть ощущение своей отверженности, стать такими, как все.
Они были очень разными, но их объединяло то, что все они были обойдены жизнью, чувствовали себя, за редкими исключениями, ущербными, не похожими на других, и очень страдали от чувства неполноценности. А некоторые не просто страдали, но были озлоблены на всё и вся, и их было очень трудно переломить, заставить, например, считать других людей, да и учителя, не врагами, а друзьями, которые могут им помочь. Большинство из них в детстве перенесли Детский Церебральный паралич при родах – ДЦП - с самыми разными последствиями – тяжелыми, средними и минимальными. Почти все родители и опекуны относились к ним как к безнадёжно больным и не приучали к самостоятельности, не считали их способными самим принимать решения. А ведь многие из них, возможно, и смогли бы как-то преодолеть недуг, если бы им оказали помощь раньше. Среди них были и люди с двигательными расстройствами, и, конечно, практически у всех была задержка интеллектуального развития: они нуждались в коррекции поведения и образовательной программе.
***
Моим первым учеником стал чёрный тридцатилетний молодой человек с разумом десятилетнего мальчишки. Его звали Гидеон. Мальчик жил с отцом в очень маленькой, неимоверно грязной квартирке. Отец рассказал, что сын родился с ДЦП, мама давно ушла из жизни, и его болезнью – слабоумием, дебильностью - никто не занимался. Отец рано утром уходил на работу, и Гидеон оставался на целый день один.
Я понимала, почему он такой запущенный и грязный: отцу приходилось много работать и было не до сына, да он и не знал, как ему помочь, а в специальную школу его не принимали. Вначале мой будущий ученик принял меня плохо: белая учительница, к тому же не молоденькая. Он дичился, даже не смотрел в мою сторону. Но я сразу быстро спросила его, кем он хочет стать. И он так же быстро ответил, что обязательно станет полицейским.
А когда я спросила его, что именно он будет делать, когда его мечта осуществится, и он охотно стал перечислять свои будущие обязанности, стал рассказывать, каким храбрым и отличным полицейским он станет. А я в это время прикидывала в уме, как с ним нужно будет заниматься: конечно, по программе, включающей чтение, развитие речи, решение задач на калькуляторе. Но судя по его рассказу, я сразу увидела, что состояние его интеллекта было чуть выше среднего, и поэтому можно было дополнительно включить в программу операции с деньгами, покупку продуктов, готовку пищи.
Но самое срочное внимание нужно было уделить соблюдению им гигиены тела и жилища: тараканы бегали табунами по их квартире, и ни его, ни отца это не смущало. И тогда я решила провести психологический эксперимент - сыграть на его амбициях. Я объяснила, что ему не удастся стать полицейским, если он не будет ежедневно принимать душ - ведь от полицейского должно хорошо пахнуть! - убирать квартиру, а кроме того, читать, писать, считать и учиться разговаривать с людьми. Он прислушался, а когда я нарисовала ему картину: он приходит в чей-то дом как полицейский, а у него по воротнику бегут, обгоняя друг друга, два больших таракана, - он рассмеялся, и это растопило лёд между нами.
Мы начали с того, что я принесла средство от тараканов, и мы разложили его повсюду – благо, отца не было дома. Мы убрали квартиру, вымыли окна, двери, пол. Он очень старался, и всё время спрашивал, верю ли я, что он станет полицейским. Я успокаивала его, что да, верю. Потом я отправила его в душ, побрызгала его специально принесённым одеколоном, надела на него новую майку, и мы сели заниматься.
Его отец остолбенел, когда вошел, и сказал: “Чудо!” А я посоветовала ему устраивать такое “чудо” почаще. Видели бы вы, как потом мой “мальчик” старался учиться и всегда в конце занятий спрашивал, примут ли теперь его на работу в полицию. И я всегда отвечала: “ Да, но нужно еще поработать”, и он покорно соглашался. Скоро у него наметился прогресс, и тогда мы добавили ещё и физические упражнения, и ритмику под музыку с принесенной мной кассеты. Как жаль, что никого не было рядом с ним раньше – ведь, если бы он не был так запущен и кто-нибудь помог бы ему в детстве, он, может быть, и жил бы нормальной жизнью – способности у него были.
Я работала с ним год, и результаты были поразительными: Гидеон стал аккуратным, внимательным, серьёзно занимался, делал физические упражнения – ведь полицейский должен быть сильным и спортивным! А потом его приняли в специальную школу для людей с умственным отставанием /а ведь раньше не принимали, он был не готов!/, и он мне с гордостью обещал, что закончит школу и тогда наверняка станет полицейским. А я отвечала, что так и будет. Расставаясь, отец сказал мне: “Спасибо, Вы научили меня, как воспитывать сына”. Но я-то знала, что у отца впереди еще очень много работы... Не знаю, что сталось с Гидеоном потом /они переехали, и я потеряла с ними связь/, но уверена, что он как-то состоится в этой жизни.
***
Моей следующей ученицей стала чёрная многодетная мать Патриша. У неё было пятеро детей, и ни она, ни её дети не знали, кто их отцы. Они жили в маленьком домике, в отдалённом посёлке для чёрных жителей. Моя роль заключалась в том, чтобы обучить эту женщину навыкам воспитания своих детей, старшему из которых было 10 лет, а остальные – мал-мала меньше. Это называлось Parenting – обучение родителей.
Сказать, что Патриша встретила меня дружелюбно, я не могу. Тот же подозрительный взгляд, что и у Гидеона, та же настороженность. Но я, к счастью, пришла с большим пирогом: мы с ней усадили детей, дали каждому по куску пирога и начали разговаривать. И тут оказалось, что старший, Марк, страдает диабетом, и пирог ему запрещён. Хорошо, что я захватила и яблоки – он тоже получил что-то от меня.
Путь был найден – с тех пор меня очень ждали и мать, и все дети. А я, накормив их привезёнными мной продуктами, постепенно продвигала свою программу. Мать не страдала слабоумием, и никто из детей тоже, поэтому моей целью стало научить Патришу вникать в секреты педагогики. Мы гуляли, читали книжки, разыгрывали маленькие сценки из сказок, которые мать читала детям, и всё постепенно шло к лучшему: мать стала спокойнее, старалась не кричать на детей и не наказывать их; поняла, что главный метод воспитания – игра. Я даже посоветовала ей, как отучить старшего мальчика, у которого был диабет /и, соответственно, повышенный аппетит/, от непрерывного таскания еды из холодильника: я научила её запирать холодильник на замок, а ключи всегда держать в кармане.
Она была очень довольна моим “изобретением”. Но однажды, когда я уже собиралась уезжать, ко мне подошел чёрный мужчина /подозреваю, один из отцов/ и сказал, что мне будет лучше убраться отсюда подобру-поздорову: весь посёлок видит во мне белую шпионку. Он так и сказал: White spy. Мне пришлось доложить об этом инциденте моей начальнице, которая, кстати, тоже была чёрной. И она тут же предложила мне другую ученицу – Лорен.
***
Мы шутили потом с друзьями, что среди моих учеников были чёрные и белые, бедняки и миллионеры. И Лорен как раз и была из семьи белых миллионеров. Ей было 40 лет, но из-за болезни в детстве у неё сохранился интеллект десятилетнего ребенка, очень доброго и любознательного, без тени озлобления. Её мама, вдова, красивая и умная женщина, была нездорова и не выходила из дома – роскошной виллы в Беверли-Хиллз. Она поставила дочь на нашу программу, потому что ей хотелось, чтобы ею кто-то занимался: заставлял её читать, разговаривал с ней, учил её считать на калькуляторе.
Но главное - выходил с ней “в люди”, что называлось “socializing” – социализация, социальная адаптация. Нужно было ходить с ней в парки, музеи, ресторанчики, и, конечно, иногда прогуляться по магазинам. При этом Лорен должна была научиться платить за себя в ресторанах и музеях, но ничего не покупать – на это денег ей не давали. Я была рада, что умная мама как будто сама составила нашу программу обучения – рассказала, чего именно она ждёт от наших занятий. Меня только удивляло, почему Лорен, выросшая в семье богатеев, ни с кем не занималась раньше, когда её интеллект было ещё возможно как-то скорректировать. Как она дожила до сорокалетнего возраста, оставшись инфантильной во всем, да к тому же не умея воспринимать красоту окружающего мира?
По-видимому, это случилось потому, что мама не придавала значения развитию интеллекта дочери: у Лорен был ДЦП при рождении, она больна и больна, ничего не умеет – так что же поделаешь! А время было упущено, рефлексы беспомощности закрепились, интеллект не развивался.
Конечно, родные её любили, но и отец, который рано ушёл из жизни, и мама, и два её младших брата обращались с ней , как с маленьким больным ребёнком, баловали её и не задумывались о том, как ей помочь. И я решила сделать всё возможное, чтобы скрасить жизнь этой милой “девочки”, которая так и не выросла. Прежде всего надо было, чтобы её мама поддерживала меня во всех моих начинаниях, и тогда мы вместе сможем помочь её дочери ощутить прелесть жизни.
Первое время мама присматривалась ко мне, взвешивала, можно ли мне доверить дочь, достаточно ли я интеллигентна для работы с ней и, наконец, хорошо ли я вожу машину. Но я её ни в чём не разочаровала, и вскоре они обе привыкли и даже привязались ко мне. Мы с Лорен читали на английском языке книги о животных – она их очень любила, особенно Брэма; затем она пересказывала текст, отвечала на мои вопросы.
Мы ходили по их чудесному саду, любовались цветами, а потом раскрашивали картинки в книгах, которые я ей приносила; читали сказки, и я всегда просила её поделиться тем, что она услышала, что почувствовала. И она охотно пересказывала тексты, постоянно расширяя свою лексику с моей помощью. Кроме того, она решала на калькуляторе задачки, с каждым разом всё лучше и лучше. Мы ездили в музеи: несколько раз мы побывали в музее Радио в Беверли- Хиллз и в Музее Пола Гетти, самом главном Музей Искусств Лос-Анджелеса, а затем обсуждали увиденное. Иногда и мама ездила с нами в этот Музей, и я была у них гидом.
Однажды мы попали на выставку Караваджо, а потом, вернувшись, за чашкой чая все вместе обсуждали полотна великого мастера. И это сближало нас, и, прежде всего, мать и дочь: ведь раньше они, даже живя в одном доме, как ни странно, мало общались, и Лорен угрюмо бродила по дому, ничем не занимаясь.
И через некоторое время стал ощутим прогресс – Лорен лучше говорила, стала более контактной, у неё поднялось настроение. Она уже не скучала в Музее, как раньше, а научилась радоваться, когда смотрела на уже знакомые ей картины, рассматривала цветы в саду Музея. А когда мы сидели с ней в маленьких ресторанчиках, она победительно оглядывала людей вокруг, чувствуя себя равной им. А потом, довольная, подсчитывала на калькуляторе свои расходы и расплачивалась за обед, “как взрослая”. Я научила Лорен заботиться обо всех, кто её окружал, помогать, когда нужно.
Однажды она впервые в жизни испекла печенье, и все родные были приглашены на чаепитие с угощением “От Лорен”, и это был праздник для семьи. Она звала меня “My dear Anna”, и всегда с такой радостью встречала меня, что это даже иногда вызывало ревность мамы. И я поняла, что кое-чего добилась - в результате нашего общения она становится счастливее. Однажды в семью пришло несчастье: заболел старший сын. Его болезнь оказалась настолько серьёзной, что через несколько дней он умер. Вся семья была в отчаянии, и мама попросила меня почаще приходить к ним: я утешала Лорен, и это помогало ей пережить смерть брата. А потом они пригласили меня на День его памяти и благодарили меня за то, что я разделила с ними горе. Мы с Лорен еще больше сблизились, и долгие годы я приходила к ним, как в родной дом.
***
Моей следующей ученицей стала русскоязычная Лиза. Ей было 30 лет, она тоже родилась с ДЦП, что сказалось на её физическом состоянии – ноги и руки у неё были очень слабыми, она не могла ходить и что-то делать руками и передвигалась на коляске. Но нарушение её интеллекта было, к счастью, минимальным: говорила она неплохо, многое понимала и была очень доброй и ласковой. Её любили в семье, и, хотя родители много работали, и они, и старший брат очень заботились о ней. Уходя на работу, они оставляли её с няней. Лиза очень хорошо меня встретила, сказала, что любит учиться и очень рада, что учительница будет приходить на дом – ведь она не выходит.
Я поговорила с родителями, они рассказали мне о её болезни, и мы составили программу обучения, куда, по просьбе родителей и самой Лизы, помимо обычных предметов, был включён разговорный английский язык и знакомство с шедеврами живописи и музыки; а в будущем – поиск информации по компьютеру. Но, конечно, Лиза не могла сама работать на компьютере - руки не позволяли, а семье всё было недосуг с ней посидеть, но вот теперь она получила в полное распоряжение свою личную учительницу и может попросить её обо всём. Надо сказать, что уровень её интеллекта был достаточен для восприятия произведений искусства. Лиза меня заинтересовала своей неординарностью и с первых же дней поразила своим удивительным трудолюбием.
Мы занимались дважды в неделю по часу, и за это время очень многое успевали сделать, а уж домашние задания она выполняла изо дня в день с удивительным упорством. Это был для меня настоящий подарок судьбы. Она достигла больших успехов – расширила свою эрудицию, обогатила лексику, научилась слушать и пересказывать сказки и рассказы, отгадывать загадки. Лиза очень серьёзно занималась разговорным английским языком, и просила, чтобы мы часть урока говорили на английском. Дошли руки и до компьютера /правда, мои/. Мы находили материалы о художниках и композиторах, а потом искали их картины или слушали их музыку. Забегая вперед, скажу, что такой ученицы, как Лиза, у меня больше никогда не было, она была уникальна. Всем остальным ученикам/ а их за много лет моей работы с инвалидами накопилось много!/ было до неё очень далеко. Меня радовало, что в результате наших занятий она тоже определённо становилась счастливее.
Мама бесконечно восхищалась Лизиными успехами и однажды спросила меня, почему бы мне не объявить о нашей программе по русскому радио KMNB – ведь возможно, что среди русскоязычных жителей Лос-Анджелеса есть и другие неполноценные дети или взрослые, которые тоже нуждаются в моей помощи. Идея мне понравилась, и вскоре я объявила о нашей программе по Русскому радио, где я как раз читала лекции по еврейской истории.
Меня уже к этому времени знали в городе, и обычное, и сарафанное радио сработали: вскоре я получила отклик от нескольких семей, а затем ко мне стали обращаться всё новые и новые семьи, и у меня появилось довольно много русскоязычных учеников.
Все они были утверждены моим руководством, обследованы мной, и работа началась. Было заметно, что у всех из них обычная подавленность олигофренов усиливалась еще и отсутствием английского языка, и поэтому они особенно страдали в эмиграции от одиночества. Я с самого начала поняла, что будет недостаточно работать с каждым из них индивидуально, понадобится особый психологический эксперимент: поскольку все они говорили по-русски, можно было попытаться социализировать их путём общения, ведь именно оно даст им понять, что они не одиноки в своих проблемах, что есть им подобные. И тогда у них будет возможность найти среди них друзей, поддержать друг друга. Но начала я с индивидуальных занятий.
Возраст у них был приблизительно одинаковый - 30-40 лет, но интеллект, конечно, разный - от довольно лёгкой формы отставания до серьёзной. Кто-то из них был на неплохом уровне, и тогда я добавляла к обычной программе дополнительные предметы. В программу входило и изучение английского языка, что оказалось по плечу лишь немногим. А у кого-то умственное отставание было достаточно серьёзным: они почти не говорили, и форма работы была совершенно другая. Казалось бы, поэтому их нельзя было знакомить друг с другом - им будет трудно подружиться, но ведь самое главное – чтобы в каждом из них проснулась человечность, желание помочь друг другу...
***
Вскоре моей новой ученицей стала Света. Ей было 30 лет, она жила с любящей мамой и ненавидящим её отчимом. Мама рассказала мне, что Света тоже родилась с ДЦП: у неё не было двигательных нарушений, но её интеллект “застыл” в восьмилетнем возрасте и практически не развивался. Конечно, роковую роль в этом сыграл отчим, который постоянно унижал и запугивал девочку. А мама ничего не могла с этим поделать - она и сама была запугана. К тому же у мамы было больное сердце, и она говорила, что её жизнь висит на волоске. Когда я пришла к Свете заниматься, мама постаралась куда-то спровадить отчима, чтобы побыть со мной наедине и рассказать мне свою печальную историю. Для меня стало главным убедить Свету, да и маму, что они не должны никого бояться – теперь я буду их другом и буду защищать их от отчима.
Они сначала не поверили мне, но когда однажды я застала отчима дома и очень сурово с ним поговорила – пригрозила ему судом за жестокое обращение с больной падчерицей, - он присмирел, перестал её оскорблять и всегда уходил, когда я должна была прийти. И Света освобождённо бежала мне навстречу, крича: ”Его нет! Он ушёл!”. И очень старалась на наших уроках, хотя заниматься ей было трудно, – сказалась многолетняя запущенность. Но кое-какие успехи всё же намечались.
***
Когда я впервые пришла к другой новой ученице, Ире, меня поразила необычная красота и интеллигентность её мамы и брата, но сама Ира произвела на меня очень тягостное впечатление: помимо её умственной неполноценности, читающейся на лице, у неё была и “слоновая болезнь” – все черты лица и тела были укрупнены, и это выглядело очень непривлекательно.
Мама рассказала, что Ира родилась с ДЦП, плохо говорила, к тому же любая эмоция или действие вызывали у неё слёзы – горе, радость, еда. Мама и брат предупредили меня об этом, и я постепенно, далеко не сразу, привыкла к её особенностям. А когда мы начали заниматься, оказалось, что она не безнадёжна: любит слушать сказки, стихи, многие из них знает наизусть.
Видно было, что с нею занимались. Пришлось ей давать материал в облегчённой форме, но она старательно выполняла задания/конечно, мама помогала/, и какой-то прогресс всё же был виден. У неё появилась странная привычка - каждый раз говорить мне одни и те же слова: “Вы, Анна, хорошая женщина”. Это стало нашим паролем: когда она этого не произносила, я уже знала, что что-то не так – её кто-то обидел или она сама в чём-то провинилась, и её отругали... Я провела работу и с её мамой: объяснила, что не надо её ругать, а особенно наказывать – это её ранит и мешает развиваться. Ира была огромным некрасивым ребёнком, совершенно инфантильным во всём. Но что есть, то есть, надо и её сделать чуточку счастливей! Я познакомила её со Светой, и она привязалась к ней, читала ей стихи, и оказалась очень общительной. И Света тоже была рада, что кто-то хочет с ней общаться. Так что иногда я занималась с ними обеими – конечно, дома у Иры.
***
А вскоре наши ряды пополнились: мне дали еще одну ученицу – Инну. Ей было 44 года, отец давно умер, она долгие годы жила вдвоём с матерью. Но вот совсем недавно и мама умерла. Её опекуном стал старший брат, который заботился о ней. Мы встретились с Инной и её братом в её маленькой квартире, где она теперь жила совсем одна: у брата была семья, и он жил отдельно. Он поведал мне, что у Инны был диагноз - ДЦП и она с самого раннего детства не могла вести самостоятельный образ жизни, всё делала мама.
Я спросила брата, как Инна с её диагнозом “олигофрения” сможет жить одна, и он рассказал, что после смерти мамы он хотел определить сестру в какое-нибудь заведение для инвалидов, но ему было очень жаль отдавать её в “казённый” дом: Инна была бы там вдвойне несчастной, а дома ей привычно, всё напоминает о маме. К счастью, соседка из её дома согласилась за плату следить и ухаживать за Инной.
Я тщательно обследовала свою новую ученицу и убедилась, что у неё нет никаких двигательных нарушений, но интеллект очень слабый: она не умела ни читать, ни писать; запас слов у неё был очень ограниченный - говорила она односложными фразами. Но меня приятно удивило, что мама успела научить её ухаживать за собой, убирать квартиру, готовить нехитрую еду. Так что наша программа была мне ясна – развитие речи, чтение и письмо, работа на калькуляторе, умение пользоваться стиральной машиной. Но, конечно, самое главное для Инны – общение. И я включила Инну в группу Иры и Светы. Поначалу ни Света, ни Ира не находили с ней общего языка /друг к другу за это время они уже привыкли!/, но у Инны оказался очень добрый нрав, она сразу потянулась к ним – устала от одиночества.
А тут две русскоязычные “девочки”, можно их хотя бы послушать... Да и я постаралась вовлечь всех трёх учениц в игры, читала им сказки, разучивала с ними песни – они это очень полюбили. Ира помогала мне своим чтением стихов, а Света просто обнимала Инну и отдавала ей своё тепло. И скоро они уже стали подружками. Один раз в неделю я занималась с ними индивидуально, а во второй раз я их объединяла и учила общению друг с другом. Получалось!
***
А потом появился Боря, этот чудесный, солнечный 28-летний “мальчик”. Он пришёл и всё осветил вокруг. Он всегда был в прекрасном расположении духа, старался что-то доброе сказать или сделать для окружающих. А ведь судьба у него была очень непростой: когда он родился, кстати, совершенно здоровым, отец оставил маму с маленьким Борей на руках и уехал на Крайний Север зарабатывать деньги.
Там он встретил другую женщину, с ребенком, женился на ней и не захотел возвращаться в родные пенаты. Мама оказалась ужасным человеком и, решив отомстить мужу, сдала Борю в детский дом, причем очень плохой, где детям уделяли мало внимания. Многие из них заболели энцефалитом, и Боря в том числе. И отсюда началось Борино умственное отставание. Узнав об этом, отец приехал за ним и увёз к себе на Север, но было уже поздно – Боря на всю жизнь остался с интеллектом ребёнка, но очень жизнерадостного и доброго. Жена его отца стала ему не мачехой, а настоящей матерью, и именно она всегда заботилась о нём, вырастила его хорошим и добрым человеком, который никогда ни на кого не сердился, даже на своего сводного брата, частенько поколачивающего его. Она научила его многим домашним делам – стирать в стиральной машине, гладить бельё, мыть посуду, и он с радостью исполнял свои обязанности. А с папой он ходил в магазин и там тоже учился быть самостоятельным.
Он был готов к любому общению, а благодаря его красоте – высокий, стройный, чёрные волосы и совершенно синие глаза! – на него всегда обращали внимание на улице, и он охотно шёл на контакт.
Мы с Бориными родителями наметили для него обучающую программу – обучение чтению /читать он не умел/, развитие речи, работа на калькуляторе и социальная адаптация. Заниматься с Борей было удовольствием – он очень старался, ловил каждое моё слово, тщательно выполнял домашние задания и всегда радостно встречал меня. Особенно он любил раскрашивать картинки в книгах, которые я ему приносила, и делал это хорошо - всюду на стенах его комнаты были развешаны его “раскраски”. Если другие мои ученики только начинали учиться быть счастливыми, он уже был им!
***
В отличие от Бори, Феликс, мой следующий ученик, был озлоблен на весь мир. Жил он с родителями, которые тоже всегда были негативно настроены, и с ними было очень трудно общаться. Они оба производили впечатление психически больных людей: мать была какая-то заторможенная, явно под воздействием лекарств, а отец злобно заявил, что Феликс - это их несчастье, божье наказание, источник всех их бед. Он даже посетовал, что они взяли его c собой в эмиграцию, лучше бы он оставался в России с бабушкой...А чему его можно обучить, ведь он полный идиот, родился с ДЦП!
В общем впечатление от встречи было удручающим. И я поняла, что если я и буду заниматься с Феликсом, то необходимо это делать вне его дома. Я немного поговорила и с самим Феликсом: он сначала дичился, а потом рассказал, что соседка, которая его жалела и подкармливала, услышала моё объявление по радио и сразу стала уговаривать родителей Феликса отдать его на обучение. Они долго не соглашались, но, наконец, дали согласие, и соседка сама отвезла его в нашу организацию на обследование.
И вот он вошёл в число моих учеников, и я должна была сделать всё возможное, чтобы вытащить его из той адской жизни, которую создали ему родители. У меня сразу же мелькнула мысль о Боре, ведь они жили недалеко друг от друга. Я поговорила с Борей, и он радостно согласился познакомиться со своим соплеменником и сверстником. Встретились они у меня дома, и Борина лучезарная улыбка, если не растопила сердце Феликса, – он был слишком ожесточён, - то, во всяком случае, заставила его улыбнуться, правда, недоверчиво. Конечно, он не ожидал такой приветливости ни от меня, ни от Бори – он к этому не привык...
Договорились, что вначале мы будем заниматься с ними обоими у меня дома, а потом и у Бори - его отец согласился. У Феликса оказались совершенно не развиты самые необходимые навыки – гигиены тела, самообслуживания, интеллектуальной жизни. Но он оказался очень неглупым и способным многое изменить в своей жизни. Во-первых, он недолго ходил в школу до эмиграции и умел читать, писать, считать. Мы начали заниматься, Феликс стал общаться с Борей, и постепенно Феликс стал меняться: следил за собой, читал книги, которые я ему давала, а вскоре стал помогать Боре решать задачки на калькуляторе - он это делал лучше него. Конечно, это “приручение” Феликса заняло много времени, но всё же произошло невероятное – Феликс стал улыбаться и даже смеяться над шутками, которые я им читала; радовался, когда они с Борей разыгрывали сценки. А потом они так подружились, что стали встречаться каждый день, гуляли вместе. Лёд тронулся - Феликс стал немножко счастливее!
***
А затем к Боре и Феликсу присоединился и ещё один молодой человек – Саша. Он жил вдвоём с мамой, которая его очень любила, ухаживала за ним и помогала ему во всем. Она рассказала мне, что у него тоже был ДЦП, но двигательные центры не были нарушены. Что касается интеллекта, то он, конечно, снижен - Саша мало чем интересуется. Но что особенно мучило маму - временами его охватывала такая жестокая тоска и злость на весь мир, что он ничего не хотел делать и просто неделями лежал, не поднимаясь с дивана. Но затем у него наступала ремиссия, и тогда он становился внимательным к маме, заботился о ней и вёл себя как нормальный человек: читал, гулял, смотрел русское телевидение, слушал радио... Он, как и Феликс, когда-то учился в школе, был грамотным, но английского языка не знал.
Я сразу увидела, что он очень страдал от одиночества. И когда я предложила ему познакомиться с двумя русскоязычными юношами, он просто расцвёл. И на следующий день мы с Борей и Феликсом пришли к нему в гости. И он угощал нас чаем, был гостеприимным хозяином, говорил и говорил, что-то непрерывно рассказывал нам. И мама сказала мне, что раньше она никогда не видела его таким оживлённым. И когда мы потом встречались, Саша не хотел индивидуальных занятий – только вместе с новыми друзьями. И мы устраивали конкурсы: кто лучше ответит на вопрос, кто быстрее решит задачку, кто лучше сыграет в сценке, которую мы разыгрывали, – это было обучение в игре, которое лучше всего усваивается как здоровыми, так и больными детьми. А ведь все они навсегда остались инфантильными. И я думала: как прекрасно общение для таких людей, как они, всю жизнь считавших себя неполноценными, и вдруг нашедших подобных себе, да ещё и доброжелательных! И такие минуты делают счастливыми и их, и меня. Дарить счастье таким людям – огромная радость!
***
Самым старшим из моих учеников был Изя. Ему было 45 лет. Он был сиротой, но не был одинок - его сестра помогала ему во всем; с её помощью он даже получил маленькую квартирку в доме для малоимущих. Сестра рассказала, что у Изи в детстве был полиомиэлит, и как результат, плохо работают ноги – он сильно хромает. Но ей удалось приучить Изю к некоторой самостоятельности – он жил один, но она во всём ему помогала: сама получала его пособие - SSI - и распределяла деньги на квартиру и питание; покупала ему продукты /благо, магазин был рядом с домом/. Изя по уровню опережал остальных - был толковым, легко усваивал материал, с удовольствием занимался, неплохо говорил, у него была хорошая память. Я сразу определила, что Изе нужно было научиться делать все свои дела самому: его интеллект для этого был вполне достаточен.
Но ему предстояло еще многому научиться: разговорному английскому языку, счёту на калькуляторе, чтению и пересказу текстов, чтобы развивать речь. А кроме того, нужно было научить его следить за гигиеной тела, убирать квартиру, готовить пищу - при его компенсаторных возможностях всё это было достижимо. Главной чертой Изи была доброта, он относился к людям очень доброжелательно, и я надеялась, что он будет авторитетом для моих остальных учеников, станет их старшим товарищем. На него можно было опереться. Так и случилось: Изя стал моим ассистентом, помогал мне в моей работе с другими учениками. Но и я во многом изменила его жизнь к лучшему.
Постепенно я пришла к выводу, что большинство моих учеников уже созрели для общения, и я могу их познакомить друг с другом. Я получила у моего руководства разрешение на групповую социальную адаптацию, и, надо сказать, впоследствии другие учителя на дому приходили ко мне на групповые занятия перенимать опыт и высоко оценили мои успехи. Начать мне помог Изя - у него намечался день рождения, и он решил отметить его со мной и другими учениками, о которых я ему много рассказывала. Мы с ним купили торт, печенье, лимонад и пригласили гостей.
Светина мама предложила собраться у них – у неё была большая комната с длинным столом. И вот я привезла всех к Свете. И действительно, Изя вёл себя покровительственно, с каждым познакомился за руку, для каждого нашел ободряющие слова – я в нём не ошиблась. Это было полезно всем – Изе прибавляло уверенности в себе, а остальным льстило внимание старшего друга. Я сразу увидела, что Света и Изя понравились друг другу. А мама Светы отвела меня в сторону и попросила познакомить Свету с Изей поближе: он ей показался серьёзным и добрым.
Я усадила Изю рядом со Светой, мы все вместе шутили, смеялись, играли в наши словесные игры, пели песни. У Светы была более серьезная форма дефицита интеллекта, чем у Изи, и он особенно тепло заботился о ней. Между ними как будто загорелась звёздочка интереса. Группы “девочек” и “мальчиков” приглядывались друг к другу без вражды и недоверия, и получилась та самая “социализация”, которой я так добивалась. С тех пор мы решили всегда отмечать все дни рождения вместе. Я приобщила своих учеников и к главным еврейским праздникам – все они были евреями, но практически ничего не знали об истории своего народа и его обычаях. Я собирала их вместе, рассказывала о смысле каждого праздника. Кто-то понимал, кто-то нет, но все внимательно слушали – мой авторитет был непререкаем.
Да и Изя помогал – он-то знал еврейские ритуалы, в его семье они когда-то соблюдались. И вскоре мы стали гулять все вместе в парке, занимались там физкультурой, пели песни, читали сказки, и всё это - в форме соревнования; вместе с Изиной сестрой на двух машинах мы возили их в зоопарк, Обсерваторию. Я как будто вытягивала из них всё хорошее, что в них было, какие-то здоровые “кусочки их души”. Мне хотелось, чтобы они поняли, что они не одни такие необычные, что есть люди, их соплеменники, которым тоже трудно, но они тянутся к другим таким же и ждут от них помощи. А кто-то и сам хочет помогать другим... Вскоре я распределила занятия так, чтобы один раз в неделю каждый из них занимался индивидуально, а во второй раз – вместе, у меня дома или у кого-то из них. И это принесло прекрасные плоды.
А Изя и Света по-настоящему подружились: Изя не раз приезжал к Свете, когда отчима не было дома, приглашал её погулять, сходить в кино. Им уже было одиноко друг без друга. И вот случилось большое несчастье – Светина мама внезапно умерла. Накануне я как раз была у Светы на уроке, и мама мне с горечью говорила, что плохо себя чувствует, что у неё болит душа: что будет со Светой, если она, мама, уйдёт из жизни? Отчим ненавидит девочку, он будет жесток с ней. И робко сказала: “Может быть, Изя женится на ней? Он так хорошо к ней относится!” И этот наш разговор с мамой накануне её смерти я восприняла как её завещание именно мне – ведь, кроме меня, у неё не было в Америке ни друзей, ни родственников.
И я стала действовать. Поскольку оба – и Изя, и Света - были недееспособными, они не могли пожениться без разрешения их опекунов. Я связалась с Изиной сестрой-опекуном, познакомила её со Светой, они понравились друг другу. Я рассказала сестре об их чувствах, и сестра обрадовалась: она очень любила Изю и понимая, как он одинок, не стала возражать против их женитьбы. Затем я съездила к отчиму, ведь после смерти мамы он должен был стать опекуном Светы. Конечно, он был мне глубоко противен, но я переломила себя и убедила его, что ребята полюбили друг друга и он должен дать Свете разрешение на вступление в брак. Больше всего ему понравилось, что у Изи есть квартира, и Света будет жить там. Он дал разрешение, и мы с сестрой Изи быстро всё оформили.
Но возникла серьёзная проблема: администрация дома, где жил Изя, не разрешила Свете официально переехать к нему - у них были свои строгие правила. Это меня не остановило: я поехала в Жилищную Корпорацию, к которой принадлежал Изин дом, пробилась к самому главному начальнику и спросила его, читал ли он пьесу “Ромео и Джульетта” Шекспира. Он удивлённо сказал да. И тогда я объяснила ему, что умственно-отсталые люди тоже умеют любить и имеют право вступать в брак. Но “Ромео”, Изя, живёт в подведомственном ему доме, а “Джульетте”, Свете, не разрешают жить вместе с ним, хотя они и женаты. Начальник оказался очень приятным человеком, он рассмеялся и обещал решить проблему. И решил! И скоро в маленькой Изиной квартирке мы с его сестрой устроили свадьбу: пригласили всю нашу команду, каждый принёс подарок, и мы поздравили новобрачных. Я внимательно следила за реакцией каждого из моих учеников на это событие – их радость была неподдельной, они как будто сроднились друг с другом. А ведь именно этого я и добивалась – чтобы все они стали человечнее.
Я продолжала работать с моими учениками ещё много лет, и мы постепенно стали одной семьёй с детьми разного возраста и уровня развития. Они научились не только читать, писать, считать, говорить, но и дружить друг с другом. А я всей душой привязалась к каждому из них. Всего я проработала в Life Steps Foundation 10 лет, и с радостью и гордостью вспоминаю об этом: каждый из моих “особенных” учеников стал хоть немножечко счастливее. Многие из них и сейчас общаются друг с другом: Боря, Феликс и Саша по-прежнему встречаются, гуляют вместе, а Ира и Инна ходят друг к другу в гости. Изя и Света часто звонят и поздравляют меня со всеми праздниками, а Света иногда просит проконсультировать её по кулинарной части: она хочет порадовать Изю чем-то вкусненьким.
А ведь раньше она не умела готовить – всё делала мама. А как-то раз они вновь пригласили всех нас к себе – была пятая годовщина их свадьбы. Сестра Изи помогла Свете приготовить еду, накрыть на стол. И в их крошечной квартирке собрались мои “особенные”, правда, не все смогли прийти. Принесли подарки, сидели, где придётся, кто-то на полу, кто-то на диване. А к тому же к нам напросился мой коллега, Диего, который раньше бывал на наших уроках и, кстати, остался доволен успехами моих подопечных. И мы все увидели, что Изя и Света были по-настоящему счастливы, и всем нам было радостно.
Добавить комментарий