Обнова
Он был белым, немолодым и слегка потертым, эдакий типичный образчик российской действительности периода несостоявшегося социализма. Подошедшая к девяностолетнему рубежу Зоя Петровна сроднилась с ним за долгие совместные годы, но ведь так хотелось внести свежую нотку в одинокий быт! И когда на глаза попалось короткое объявление "Меняем старые унитазы", она не устояла.
По указанному в объявлении телефону приятный баритон подтвердил готовность оказать названную услугу, стоимость была доступна. Спустя день в крохотной квартирке пенсионерки возникли двое прилично одетых мужчин, доставивших нечто, бережно завернутое в пупырчатую пленку. Хозяйка провела специалистов в туалетное святилище и удалилась, чтобы не мешать. Вскоре один из мастеров возник на пороге комнаты: "Сделали, мать. Давай деньги". Зоя Петровна благодарно расплатилась, проводила работников и отправилась лицезреть обнову.
В туалете на месте прежнего унитаза возвышался похожий, не менее старый и очень-очень грязный. Прежний унитаз пришельцы забрали. На повторные звонки обиженной заказчицы телефон мастеров в последующие дни не ответил, да и что могла бы она сказать – ей обещали поменять, вот и поменяли. А спустя еще месяц-другой Зоя Петровна собралась с духом и деньгами и обратилась в родную инженерную службу дома. Унитаз ей поменяли опять, на этот раз на новый.
Дуэль члена профсоюза
В тесноте столовской очереди столичного НИИ старшего научного сотрудника этого института Вершака обозвали дураком. "Вершак" – это фамилия такая. Обиделся Вершак. В прежние времена в дворянском сословии за такое на дуэль вызывали, перчатку в лицо – и до смертельного исхода. Ну, возможно, перчатку к ногам – тогда только до первой крови. Как характер обиженного подскажет. В наше время все проще, мог обидчик и по физиономии схлопотать. Впрочем, в дружеской обстановке научного института Вершака обидеть вряд ли хотели, можно бы отшутиться и простить. Только наш герой решил сквитаться и довел-таки дело до дуэли, но на свой лад – написал на обидчика заявление в профсоюзный комитет института. Так мол и так, меня прилюдно дураком назвали. Могу ли, я кандидат наук и старший научный сотрудник, быть дураком?
Заявление в профкоме взяли, в дело подшили, а заданный Вершаком вопрос в установленном порядке поставили в Повестку дня очередного заседания этого авторитетного органа. После чего десятка полтора облеченных доверием его членов деловито обсуждали, дурак ли товарищ Вершак. В решение заседания записали, как положено: "Не может кандидат технических наук Вершак быть дураком". Для себя каждый решил этот вопрос иначе. Решение профкома долго висело на доске профсоюзной организации и веселило полуторатысячный институтский коллектив.
Рыцарь и защитник
Праздновали серебряную свадьбу моих родителей. Дома собрались гости. Родителей любили, дом наш был открыт и хлебосолен.
Пришли друзья-приятели родителей. Друзей было много, родители были людьми дружелюбными и в городе известными.
Пришли друзья моей старшей сестры. Их было тоже много, сестра моя была дружелюбна и приветлива.
Пришли мои друзья-товарищи. Не знаю, был ли я дружелюбен и уж вряд ли был известен. Только и моих друзей пришло много, человек десять.
В итоге наша большая квартира заполнилась до предела. Ели, пили, говорили тосты, пели и танцевали.
Моим друзьям было тогда от шестнадцати до восемнадцати. Вспомните, как веселятся в этом возрасте. Так и мы веселились. Потом гости начали расходиться, наши мальчики пошли провожать наших девочек. Пете досталось проводить Милу, которая жила в получасе пешего хода. Подробности узнал я на следующий день. До дома Милы наша пара дошла без эксцессов, проблемы начались на лестнице. Мила жила на третьем этаже в доме без лифта, а Петя, как джентльмен, чувствовал себя обязанным проводить даму до порога квартиры. К тому моменту он уже плохо держался на ногах, но даму отпустить без защиты не мог. Поэтому, когда Мила поднималась по лестнице, Петька полз за ней на коленях. Так все три этажа. Потом отправился к себе домой.
Если вам, милые дамы, будут говорить, что перевелись рыцари и защитники, не верьте!
В погребке
Начало 20 века, Одесса, винный погреб-кабачок. Посетители приходили туда выпить стакан-другой вина, посидеть, поговорить. Нередки были компании мелких купцов, разбогатевших на одесском Привозе. Иногда подвыпившие клиенты скандально ссорились, и тогда их приходилось успокаивать. Но случалось, что они целовались, проявляя взаимные симпатии. Выглядело это так.
Двое толстых мужчин с традиционно большими животами вставали лицом к лицу на некотором расстоянии друг от друга. У каждого в одной руке был стакан с вином, в другой руке – солидный брус замороженного сливочного масла. Отхлебнув вино и закусив маслом, они разводили в стороны руки, переваливались через свои сдвинутые животы и, сблизив замасленные физиономии, лобызались.
Рассказано со слов очевидца.
Ликбез
Тридцатые годы. Украина. Популярный "ликбез" – ликвидация безграмотности, почти поголовной в тот период в России и в Малороссии. Идет урок арифметики. Ученики – взрослые люди, в основном из крестьян.
Учитель диктует условие задачи:
– Лошадь за сутки съела два центнера овса. Сколько овса съедят пять лошадей за пять суток?
Бородатый мужик в недоумении спрашивает:
– Хиба ж кинь може зъисти два центнери вивса видразу? (Разве может лошадь съесть два центнера овса сразу?)
Учитель:
– Товарищ, это же гипербола.
Мужик трет лоб, потом понимающе кивает головой:
– А, Гипербола. Ну, вона може! (Ну, она может!).
Подслушанный разговор
Советское время, Москва. Случайно подслушанный разговор на площади Свердлова, именуемой теперь "Театральной".
Указывая на квадригу с Аполлоном на фронтоне Большого театра, маленький мальчик спросил шедшую рядом элегантную молодую женщину:
– Мама, что это за дядя с лошадками?
– Это тачанка, сынок, – уверенно объяснила та.
Советский креатив
Советский период подарил человечеству замечательные образцы бездарного творчества. Вот несколько из них.
Одесса, двадцатые годы, поголовная борьба за чистоту. Урна на углу улицы Дерибасовской, над урной плакат: "Товарищ, стой! Урна – твой друг. Плюнь в нее!"
Тогда же в Одессе была популярна официальная должность "Замкомпоморде" (заместитель комиссара по морским делам).
Призыв из двадцатых годов: "Граждане, имейте угрызение совести и за угрызение семечек платите штраф!"
Москва, семидесятые годы. Предупреждение на большом щите вблизи одной из центральных школ: "Водитель! Берегись мест, откуда вылезают дети".
Казус
Говорить Андрюшка начал рано, а года в четыре уже знал буквы и читал по складам. Лет в пять подхватил, не понимая значения, от ребят ли на улице или по наводке всезнающего телевизора, словечко совсем не детского лексикона – б… . Звучное слово вошло в повседневный Андрюшкин язык и произносилось им во всех мыслимых ситуациях. Робкие родительские уговоры и прямые запреты оказались бессильны перед напором упрямой детской памяти. И тогда удрученные родители обратились за помощью к детскому психологу. Специалист проблему осмыслил и порекомендовал убрать плохое слово из сознания малыша методом вытеснения, предложив ему взамен какое-нибудь другое слово, не менее привлекательное. Например, слово чайник. На нем и остановились.
Андрюше слово чайник тоже понравилось и заменило в его речи постыдное б…, многократным своим повторением услаждая уставший от ненормативной лексики родительский слух. Казалось, жизнь наладилась. И была бы совсем прекрасна, только через полгода Андрюша заболел, не то простыл, не то заразился. Ну, как это у детей – болит горло, голова, температура и сопли. Вызвали участкового педиатра. И пока тот осматривал больного, на кухне запел модный в то время чайник со свистком. На что ребенок среагировал радостно и шумно: "Мама, мама, б… свистит!"
Такой чувственный язык!
Испанский язык, чувственный и звучный, содержит немало выражений, ошибочно воспринимаемых нашим заточенным на русскую речь ухом, как скабрезные. Однако и отдельные испанские слова не умещаются в рамки нормативной испанской лексики. Испанцам случается так выражаться в обиходе беззлобно, в силу свойственной им экспансивности и раскрепощенности. Вот забавная сценка со слов очевидца.
На северо-западе Испании есть город Саламанка, входящий в состав Всемирного наследия человечества и знаменитый прежде всего самым древним в Испании университетом, одним из старейших учебных заведений Европы. Там-то и произошла эта история.
На входе в аудиторию перед лекцией собралась группа студентов. Пора бы зайти в учебный зал, только дверь закрыта. Связка ключей у лектора, пожилого профессора. Он пытается дверь открыть, а с замком заминка, то ли профессор ключ не тот берет, то ли замочная скважина ускользает. Возится профессор с непослушной дверью и отчетливо вслух приговаривает: "Коньо, коньо!" А это испанское слово обозначает неотъемлемый дамский фрагмент, который они таят от нескромных взглядов. Когда же, наконец, дверь была открыта, профессор без малейшего смущения повернулся к столпившимся студентам и обращаясь прежде всего, конечно, к дамам, галантно предложил пройти: "Пор фавор, сеньориты" (пожалуйста, барышни).
Добавить комментарий