Небольшой любитель писать “по поводу”, я, тем не менее, с удовольствием объявляю о круглой, хотя не вполне календарной дате: в нынешнем сентябре российский дуэт Вадима и Валерия Мищуков “отметился” в Америке в десятый раз. А в будущем году братья отпразднуют тридцатилетие совместной творческой деятельности, для чего сейчас без запарки и с удовольствием, позволяя себе роскошь обдумывать каждый такт и каждую строфу, работают над новым диском, который так и будет называться — “Тридцать лет прошло”. Элегически, но без надрыва.
Их любят — безусловно, безгранично и неоспоримо. Наш брат журналист перья иступил, отыскивая эпитеты: талантливые, музыкальные, интеллигентные, добрые, совестливые — кто больше? (Вспоминаю и характеристику, данную покойным Виктором Семеновичем Берковским Вадиму: “Самая сочная российская гитара!”) Поют песни на стихи многих поэтов и самого Валерия, на музыку Вадима и не только его. Участвуют в проекте “Песни века”, благодаря которому авторская песня, обогащенная полифоническим звучанием, вполне демократично шагнула в массы и весьма их обогатила. Горюя ли на сцене, дурачась ли, они безошибочно отыскивают ту самую интонацию, за которую анекдотический еврей сидел в тюрьме, а реальный слушатель любого этноса отдаст душу. Знают, что делают — бьют на чувства, но не поверхностно-слезливые, а на глубинные, с самого донышка. Сочетание практически невероятное: матерые неприлизанные мужики — и звериная нежность! “А там хоть в рифму — или без...” Хоть на свои стихи и музыку, хоть на чужие: безумный мелодизм самойловской “Королевы Анны”, горчащие модуляции межировской “Вечеринки”, бесконечно скорбный “Синай” на стихи Чичибабина — а то разухабистая, полная пьяного очарования “Муха”, которую я, человек всегда трезвый до неприличия, в который раз бормочу про себя, веря, что вот приедут они — гибельно-недоступный, полного мрачного шарма Вадим и открытый, легкий на беседу Валерий — и впрямь “пройдет чернуха, и начнется пруха...” — все коллективно воспарим!
Алло, Москва! На проводе — Валерий Леонидович, временно спустивший с рук десятимесячного требовательного потомка...
— Новый Свет для вас уже вроде как не нов: десять гастролей — солидно. И все-таки это не совсем дома. А Москва и Россия в целом, полагаю, пленены вами прочно и завоеваны до конца?
— Ох... Россия и мы, мы и Россия — что-то слишком величественно... Не то, чтобы мы были совсем не тщеславны и не знали себе цену — просто стараемся бежать глобальных сопоставлений. Хотя, знаете, надо быть справедливым. В составе части ансамбля “Песни века” — группы из пяти человек, мы принимали участие в праздновании шестидесятилетия Победы на Красной Площади. Пели “До свидания, мальчики!” И впервые в жизни получили награду за исполнительское искусство. Не гонорар, не премию — грамоту, подписанную лично президентом! Это было трогательно. Трепетно отнеслись власти...
— Вот вы, говоря о себе, не любите упоминать Россию — а я честно хотела обойтись без слова “власти...” Теперь уж, извините, спрошу напрямую: влияет ли на вашу жизнь и творчество заоконный политический пейзаж?
— Происходящее сегодня в стране мимо нас проходить не может. Разумеется, мы не отгораживаемся от событий, читаем газеты, смотрим выпуски новостей. Да и как можно заслониться от реальных трагедий, от террора? Когда на воздух взлетали московские дома, мы организовывали патрульные группы, охраняли себя и соседей. Но назвать нас противостоящими властям я бы не решился. Хотя бы потому, что ни одна из существующих оппозиционных партий нас не устраивает. И в былые времена мы не были борцами за идею, не числили себя в диссидентах. Наверное, просто не нашлось человека, который организовал бы, повел за собой. Чем черт не шутит — может, и могли бы оказаться на баррикадах... Не оказались, но при этом я всегда открыто говорю: мне жалко бедных и слабых. Не все могут быть богатыми, здоровыми, стать бизнесменами, олигархами. Вот Тимур Шаов не презирает обиженных судьбой, сочувствует им, и Олег Митяев поет о маленьком человеке. По более крупному, не имущественному счету, наша аудитория и наши герои — это люди совести: появилось в последнее время такое подзабытое ключевое слово. Несмотря на весь дикий российский капитализм, на полностью смещенные ориентиры, старомодные ценности воскресают. Это помогает заниматься делом жизни.
— “По жизни” и по первым профессиям вы были, как помнится, технарями. Неужели все в итоге решила легендарная тетя Дуся, устраивавшая во дворе вашего рижского детства концерты?
— Тетя Дуся — наша биография, забывать ее мы не вправе! А технарями стали поневоле, для прокорма. Я, признаться, никогда не чувствовал себя настолько самоуверенным, чтобы попытаться поступить в театральное училище, хотя долго и неплохо занимался в театральной студии. Как-то повсеместно считалось, что мужчине пристало иметь солидную мужскую профессию. В нашей семье таковой считалась профессия экономиста. Вот и пошел я на соответствующий факультет — который возненавидел со второго курса. Но доучился, работал, как все. И брат работал. При этом выступали, писали стихи и музыку и хотели отдавать все время только этому — но до поры сохраняли разумную осторожность... А потом был совершен авантюрный шаг восемьдесят девятого года, когда мы бросили все и перебрались в Москву заниматься творчеством. Перебирались не враз — сложно, долго: люди, честно хотевшие нам помочь, были в то время захвачены, помимо братьев Мищуков, еще и политикой, выживанием, пропитанием. Так что доля везения в этой афере, конечно, была. Ну, помаялись с пропиской... Но авантюризм, которого сами от себя не ожидали, в итоге помог себя найти и удержать.
— Когда-то вы пели: “И больно глядеть на солнце, и Леннон всегда живой...” Сегодня — то же солнце и те же кумиры?
— Не “Биттлз”, нет. Немногое из прошлого сегодняшняя аудитория захочет слушать. Почти как у Тургенева: и все оно умерло, умерло... Но бывает и наоборот: что-то старое “не шло” по неким сугубо внутренним причинам, а потом, спустя годы, возвращаешься к тому же самому и чувствуешь — поется! Бывает интуитивное попадание в тему: вначале как бы широкие мазки, потом, благодаря нажитому опыту, появляются оттенки, иные интонации. Например, на новом диске будет давняя песня на стихи покойного Анатолия Жигулина, которую мы впервые попробовали исполнять лет пятнадцать назад. Первая строчка: “Отдам еврею крест нательный...” Звучало крамольно, но на самом деле никто ничего не запрещал — мы сами как-то ее не прочувствовали. Или “Я, побывавший там...” на стихи Юрия Левитанского: да, музыка сочинилась, но на тот момент, видимо, не было достаточно пережито. Существует запись восемьдесят второго года: просто “отпеваем”. А потом вернулась песня — появились совершенно другие смысловые акценты...
— Хотелось бы услышать также о смысловых акцентах “Монолога Иуды” на стихи Квливидзе в переводе Евтушенко — песни, трактуемой разными людьми весьма по-разному. Вы действительно восхищаетесь данной фигурой?
— Если бы восхищались этим — точно ходили бы с красным флагом об руку с коммунистами. Мы не восхищаемся — рассказываем! Иуда — не карикатура, не фарс, это трагедия человека, который искренне считает, что совершает предательство ради благих целей. Отец закладывает сына, сын предает отца — мало ли такого было в нашей истории? Для Иуды главное — предвидеть приход Спасителя, а уж пожертвовать им — это подчинение обстоятельствам. Знакомо? Еще бы... Конечно, это расхождение с евангелической версией, которое мы раньше считали нужным объяснять — а теперь перестали.
— То есть слушатель должен сам понимать, что есть “диктатура совести”?
— О нет, пожалуйста, никакой диктатуры... Наше творческое и жизненное кредо: без идеологий, без натиска. Мы никогда не отражаем в песнях никакой “освободительной борьбы”, ничего не проповедуем. Знаем только, что часть общества — его живая нормальная часть, наевшаяся всякими “измами” — хочет слушать то, что искренне трогает, желая уйти от масскультуры. Вот и работаем для своего слушателя — не воюя.
— Означает ли для вас неприятие массовой культуры исключительную приверженность высокой поэзии?
— Прямой вопрос предполагает откровенный ответ: нет, не означает. Говорю об этом совершенно спокойно. Песня — это не “чистые” стихи и не “чистая” музыка, она — совершенно другой организм. Возьмем Юрия Визбора: поэт он, на мой взгляд, не самый сильный, иной раз начинаешь читать текст — ну, нет поэзии, нету... Если честно, а? Но песни — великолепны! Однако и раньше в Союзе, и сейчас мы понимаем, в каком поле воздействия существуем. Есть традиции, авторитеты, когорта их велика, понижать планку не годится. Но любое дело живет и развивается. Авторская песня, зародившаяся полвека назад, существовала в музыкальной и литературной атмосфере того времени. То же самое происходит сейчас, и штекер, подключенный к гитаре — давно не криминал. Но это мелочи, техника. Суть в том, что авторская песня — феномен демократичности в искусстве. Сравните музыкальный строй Никитина и Мирзаяна. Несопоставимо, но сосуществуют! То же самое со стихами. Развитие жанра не идет строго “от простого к сложному”: вполне возможен переход от сложного к, скажем, высоконаивному.
— Вроде непритязательной коровы, съевшей цветы...
— Старая песня, еще из репертуара ансамбля “Домино”. В свое время она была разложена на множество голосов, звучало хорошо. В более позднем варианте это — проба оперных приемов, своего рода пародия. Кстати, знаете ли вы, чьи стихи?
— Не припомню, чьи же?
— Муса Джалиль. “Моабитская тетрадь”.
— ???
— “Влюбленный и корова”. Написано в тюрьме.
— Ох, Валерий Леонидович... Вот так сразили...
— Да. Пусть это прозвучит для кого-то кощунственно, но не обязательно петь песни на стихи Цветаевой и Пастернака, чтобы оказаться нужными слушателю. Существует негениальное, но настоящее — с настроем на жизнь во что бы то ни стало. Есть у нас в друзьях поэты некрупные, но — поэты, случается написать с ними песни “под рюмку” — это особая статья. Творчество в целом на рюмке не стоит: иногда созданное в известном состоянии при возвращении в состояние нормальное оказывается полной чушью — ну, не беда, тогда в утиль. А вышло хорошо — слава богу! Иногда, не вознося себя на высоты, можем позволить себе опять “побредить” — скажем, с тем же Леней Сергеевым: на посиделках, в поездках. Мы, что называется, оптимистически заводим себя сами.
— Дополнительной иллюстрацией тому — проект “Песни века”, который продолжает быть вполне жизнеутверждающим, несмотря на разруганность, обвинение в коммерциализации жанра, недостаточно горячую приверженности традициям КСП — и т.д. По-прежнему ли комфортно вы чувствуете себя в нем?
— В жанре? А почему нет? У него могут быть весна, лето, осень, зима — но хорошие песни создаются и существуют. “Темная ночь”, например... Что касается “приверженности”, то не побоюсь заметить, что никогда не считал нужным примыкать к какой-либо стае, партии, масонской ложе. Написал человек талантливо — мне все равно, к какому ведомству он относится. Да у того же Шевчука может быть прекрасный текст, а у корифея самодеятельной песни — откровенно слабый. Хорошо ли мне в проекте “Песни века?” Более чем! Не то слово! А что вас смущает?
— Если честно, несколько озадачивает бодрое хоровое исполнение отдельных песен, в которых содержатся драмы, а то и трагедии. Классический пример — “Перекаты”: это же про смерть, а в “Песнях века” звучит почти как марш энтузиастов...
— Но ведь песня — птица: она должна лететь, а не быть привязанной “к поводу”! Для чего она-то должна умирать со смертью конкретного героя, почему должна истолковываться и восприниматься раз и навсегда, только так, а не иначе? Ну хорошо, не буду ходить далеко: у меня самого есть песня “Две дочки”, а в ней слова “...погибель и спасение, прощение мое”. И вот нашлись доброхоты, которые начали приставать: почему дочки — погибель? Хорошо бы, дескать, поправить... Так что, надо было объясняться?
— Господи, да нет, конечно... Но, согласитесь, Голгофу сложно трактовать облегченно — при любом оптимистическом настрое. Когда-то песня “Уходящему Синай” рвала сердца, да и сегодня не стала особо светлой...
— Верно. Существует реальность. В ней обращенный к нам с Вадимом вопрос “Как поживаете?” довольно часто означает: “Почему не уезжаете?” А мы уже уехали. “Синай” для нас с братом оказался гораздо сложней, чем для “отъезжантов” в Америку, Канаду и Израиль. Мы пели — о себе. Я, украинец по паспорту, всегда считал родиной Россию, а малой родиной — Латвию. Работали вместе с латышами, выпивали, в кино ходили, в теннис играли. И вдруг — враги! С одной стороны, мы тоже эмигрировали, с другой — возвратились на родину, хотя вроде не в объятия. Трудно гадать, что произошло бы с нами, останься мы в Риге: может, работали бы на прежних местах, а может, улицы бы мели и писали песенки для себя.
...По счастью, карьера дворника Степанова им не выпала — потому встречать в Новом Свете мы будем не веселых нищих, а знаменитый российский дуэт, у которого сегодня на музыкальном Олимпе самый высокий рейтинг, согласно интернету.
Совсем скоро вы увидите их в новой программе “Песни века” под названием “Под музыку Берковского”. Названием невыразимо грустным: ведь мы еще помним, как совсем недавно незабвенный Виктор Семенович, “пузатый корифей” с палкой, стоял на сцене брайтонского “Миллениума” и солировал “Хромого короля”. Так и ушел — королем, передав бразды художественного правления — не официально, без публичного шума — Вадиму Мищуку.
И это уж совсем бессмысленно — произносить в назидание, что на этот концерт нужно пойти и не следует оставлять детишек дома у компьютеров.
Добавить комментарий